16.
- Я вам не помешаю? — войдя в каюту капитана и увидев у него Ганича, спросил замполит.
- Входи, входи, Трофимыч, - округлым жестом пригласил Булейко. - Пятнадцать капель примешь? — спросил он, берясь одной рукой за бутылку с коньяком, другой потянувшись за стаканом.
- Ни-ни! - запротестовал Семенов, похлопав себя по груди, - дизелек пошаливает.
- Жаль. А то для снятия остаточных напряжений неплохо, - капитан плеснул в стакан себе и Ганичу.
- Я чего пришел-то, - сказал Семенов, усаживаясь на диван рядом с гостем. - Ты на судовой комитет подойдешь?
- А без меня нельзя? — поморщился Булейко.
- Можно и без тебя. Но на партийном собрании тебе надо быть.
- Ах, да. Ну, на партийном буду. Много там у нас вопросов? Надолго это?
- Да нет. Утвердим рекомендации, ну и... - Семенов помедлил, капитан выжидающе смотрел на него. - Ты как с четвертым намерен поступить? Я слышал, ты, вроде, списать его собрался.
- Это тот самый четвертый? - вмешался Ганич.
- Тот самый, - кивнул Булейко. - На берег к чертовой бабушке!
- Значит, надо персональное дело заводить, - сказал Семенов, будто размышляя вслух. - Ведь он у нас коммунист. А какую мотивировку мы под это дело подведем?
- Ну, мотивировку придумать не проблема. За то, например, что допустил пьяного старшину на мотобот.
- И мотобот поэтому затонул?
- Вот именно.
- А ты полюбопытствуй, что мне сейчас Петрович принес, второй помощник. - Семенов протянул капитану телефонограмму с «Бикина».
- Вот черт! - выругался капитан, прочитав. - Как это он догадался? - Он передал бумагу Ганичу.
- А ведь мог бы еще и берег запросить, - сказал замполит. Ганич согласно кивнул. - И встанет вопрос: кто в такую погоду приказал спускать мотобот на воду. И как бы нам с этим делом не угодить в лужу?
- Да я его за оскорбление привлеку! - вскипел вдруг Булейко.
- А стоит ли? - тихо сказал Семенов. - Да и где ты замену возьмешь? Есть у тебя замена?
- Старпом будет вахту стоять. Нечерта ему бездельничать!
- А он согласится?
- Что значит - согласится? Заставим!
- А ведь он толковый парень, - сказал вдруг Ганич.
- Кто? - не понял Булейко. - Мой старпом?
- Да нет, этот, ваш четвертый. Я бы такого к себе взял.
- Чем это он тебе понравился?
- Черт его знает. Но поверьте моему слову: этот паренек еще нас обскачет. Даже если ему сейчас подпортить карьеру. Так стоит ли?
- Не понял, что стоит ли?
- Ну, это дело заводить.
- Вот и я говорю, - подхватил замполит. - Пусть себе работает парень.
- Ну, черт с вами, уговорили, пусть работает, - сдался Булейко. - Да, - спохватился он, - надо старпома предупредить! - Он схватил трубку телефона.
- Василий Алексеевич? Капитан говорит. Ты там с журналом уже?.. Ну, исправил? Аннулировал ту запись? Нет? Не успел? Ну и ладно... Да не нужно. Пусть остается как есть. Все.
- Пусть работает, - повернулся Булейко к замполиту, положив трубку.
- Ну и славно, пусть работает, - одобрил замполит, поднимаясь с дивана. - Кстати, - задержался он у выхода, - его непросто было бы и списать. Боюсь, на это не дал бы согласия судовой комитет. Ведь Осипенко сейчас за председателя...
17.
Привыкший размашисто бегать по трапам на открытых палубах, Сергей, спускаясь к утильке, сильно ударился головой о балку в узкой шахте трапа. Ударился так, что язык прикусил и слезы потекли из глаз. Держась за ушибленное, сразу вспухшее место, ничего почти не видя перед собой, он повернул к каютам левого борта и услышал вдруг залихватское:
.. .И снится нам не рокот космодрома,
Не эта ледяная синева...
Сергей остановился, вытер ладонями слезы, глянул вперед.
По коридору, со стороны кормы навстречу Сергею, шатаясь от переборки к переборке, двигалась вдрызг расхристанная фигура с пластиковым мешком под мышкой. Осипенко мало приходилось общаться с промтолпой, но этого он знал - Стеценко, точильщик ножей из второй смены. Худой, смуглый до черноты, с вечно взъерошенными цвета пакли волосами, с голубовато-серой мутью под густыми бровями, одетый в синюю робу на голове тело, в стоптанных сандалиях, был он безобразно пьян и, как показалось Сергею, куда-то агрессивно нацелен. Будто искал кого. Он без стука заглядывал во все подряд каюты, оттуда слышались брань, визг, недовольные крики женщин. Иван закрывал дверь и шел дальше, продолжая горланить:
.. .И снится нам не рокот космодрома
«Что творится на нашем пароходе? Что сегодня за день?» - подумал Сергей и постучал в сороковую каюту. На стук никто не ответил, и он распахнул дверь.
Первым, что бросилось в глаза, была сумка Марины и... Больда, вольготно развалившийся на ее койке. Все остальное вызвало у него лишь горькую усмешку, и Сергей даже не ступил в каюту.
- Интересное кино, - пробормотал он вслух, равнодушно глядя на Ивана, который зачем-то открыл дверь в женскую душевую и со словами: «А чего вы тут?» - вошел туда, прикрыв за собою дверь.
Несколько секунд в коридоре стояла тишина. Лишь сверху, из ликвида, доносилось приглушенное громыханье катающихся по рельсам тележек. Затем дверь душевой с грохотом распахнулась, из нее задом вывалился Стеценко, сделал на подгибающихся ногах два неверных шага, уперся спиной в переборку и сел. Следом за ним в коридор вылетел его мешок и плюхнувшись на палубу, лопнул, и разлилась по линолеуму, благоухая, кулага. Дверь тут же закрылась, но Сергею показалось, что он услышал голос Марины, произнесший недобро: «Подонок!»
Сергей постоял еще немного, бездумно глядя, как Стеценко сначала тщетно пытался подняться из лужи, потом подтянул в себе мешок и принялся ладонью загонять в него брагу, что-то бормоча себе под нос.
- Что за праздник сегодня, Стеценко? - спросил Сергей громко.
- А? - поднял голову Иван, попытался разглядеть вопрошавшего, одновременно осмысливая вопрос, и произнес довольно четко:
- Сегодня день самогонщика.
- Все ясно, - усмехнулся Сергей и, потирая ушибленную макушку, пошел в кают-компанию.
Выбравшись по осклизлому трапу на левый шкафут, он вдруг увидел Люду Гуськову и почему-то обрадовался ей, как родному человеку. Люда стояла в одиночестве, нахохлившись под капюшоном, сунув руки глубоко в карманы голубой нейлоновой куртки. Ей было холодно и тоскливо, и непонятно было, почему она тут стоит.
- Ты что тут, Люся? - спросил Сергей, неслышно подойдя к ней. Она продолжала грустно смотреть на море.
- Да так, дышу, - ответила явно неохотно.
- А что, разве цех не работает?
- Работает. Иваськи сегодня... на таком ивасе по двести туб можно делать.
- А ты что же?
- А я?.. Я домой собралась.
- У тебя что, тоже договор кончился?
- Нет, мне его еще осенью продлили. Заболела я, - Людмила коротко вздохнула.
- Что-то серьезное?
- Бес его знает. Кажется, почки. Наш коновал ничего толком не говорит. Отправляет на обследование.
- Да, грустно, - сказал Сергей. Людмила промолчала. - А может и ничего, - попробовал ободрить ее. - Проверишься да назад вернешься. - Люда только покачала головой.
В это время стало вдруг ощутимо что-то новое в поведении судна. К привычной уже качке и ударам добавилась заметная вибрация. Видимо, на баке выбирали якорь.
«Наверное, на рандеву с пассажиром двинем», - подумал Сергей и спросил:
- А ты документы уже оформила?
- Еще неделю назад.
- А Маринку случаем не видела?
- Нет, я давно тут стою, никто не проходил. Девки из завода даже на перекуры не вылезают. Видно, в токарке курят. Ты в цех загляни. Она, наверное, там.
Сергей покачал головой и пошел дальше, к носовой надстройке. Однако сделав несколько шагов, он снова остановился, сам еще не понимая почему, глянул на разыгравшийся океан и, захлебнувшись от порыва ветра, догадался. Ветер наносил удивительный, ни с чем не сравнимый дух, дух океана.
Сергей остро воспринимал запахи, и временами ему казалось, что море пахнет то спелым арбузом, то свежим огурцом, и тогда неудержимо тянуло на берег, готов был вплавь добираться. А вот такое, как сегодня, бывало нечасто. Хотелось стоять и дышать, впитывать этот дух, эту уверенность и силу океана. И он стоял, ощущая, как уходит из него возбуждение от передряг нелегкого дня, как наполняет спокойствие, словно от встречи, от соприкосновения со старшим, мудрым и сильным братом.
Иногда случалось, что-то накатывало на него, и казалось, что здесь, в океане, они не живут, а переживают, коротая время до лучшей поры, до настоящей жизни, которая идет там, на берегу, с ее невероятным разнообразием и интересами, а здесь... Здесь они как добровольные изгнанники, отказавшиеся от всего, столь естественного там, но здесь кажущегося просто сказочным, несбыточным, обрекшие себя на испытания ожиданием, тоской. И во имя чего?.. И вернувшись на берег, они так и не восполнят того, что упустили, что прошло на берегу за многие месяцы их блуждания в океане, и, постояв немного, снова уйдут туда, скорее от досады за невосполнимое, а не потому вовсе, что им так уж хочется, так надо.
Ему вспомнилось, как однажды ночью он сказал об этом Марине и как неожиданно она отреагировала на его слова.
- В тебе, - сказала она, - сплошная пошлая проза, даже когда с тобой рядом лежит женщина. Сплошной рационализм. Ах, почему это я тут нежности рассыпаю, а не занимаюсь делом?! Нашел тоже, когда об этом заговорить! Выходит, я тебе только и нужна, чтобы время скоротать до настоящей жизни? Спасибо и на этом... - они здорово поссорились тогда. Из-за чего?.. Сергей даже пожал плечами и вернулся к действительности.
В такие моменты, как теперь, он понимал, что именно это ему и нужно - этот переполняющий грудь ветер, эта суматошная пляска волн до горизонта и этот дух, который не дано изведать живущим на берегу, в самых райских его уголках, понимал, что здесь его дом, что иначе он жить не сможет...
Позади него послышался вдруг разухабистый и язвительный мат. Сергей обернулся. Несколько человек из ремонтной бригады тянули из надстройки на вывешенный за бортом мотобот кабели - видимо, для сварки. Тут же были мотористы обоих мотоботов. Впрочем, теперь они были мотористами одного лишь оставшегося на борту мотобота. Бородач Серега Котов, главмех, как его прозывали, «балдежной леди», уже забрался в рубку «двойки» и давал рембригаде ценные указания.
«Зашевелились, - подумал Сергей. - Торопятся до встречи с пассажиром мотобот подготовить». - Он успел заметить, что плавзавод начал движение, медленно разворачиваясь через левый борт, и после этого нырнул в надстройку.
Внутри судна стояла суета, как в потревоженном муравейнике. С бумажками в руках сновали вверх-вниз возбужденные люди, стучали в каюты комсостава, собирая подписи на обходных, кто-то нес сдавать на склад робу, другие искали боцмана, чтобы получить расписку за сданный спасательный жилет, возле кассы перед бухгалтерией уже выстроилась очередь за отходным авансом.
Перед кают-кампанией тоже толпился народ. Это те, кого разбирать будут, догадался Осипенко, проходя мимо них. Внутри, за двумя длинными, от борта до борта столами, разделенными узким проходом посередине, на высоких с льняными чехлами стульях уже сидели члены судового профсоюзного комитета. Замполит Семенов был на своем штатном месте, справа от капитанского, как всегда, шелестел бумагами. Возле двери, в глубоких мягких креслах, кто свободно, по-хозяйски, иные скованно, угловато, расположились приглашенные
из цеха обработки. Сергей извинился и сел во главе стола на капитанское место и сразу предложил начать заседание.
- Капитан просил извинить его, - не поднимая головы от бумаг, сказал замполит. - У него сейчас связь с флагманом.
«Знаем мы эту связь», - подумал Сергей, но все-таки сообщение замполита его обрадовало. Видеть капитана ему сейчас совсем не хотелось. Не хотелось думать о неприятностях, обещанных им. Почему-то сейчас ему ужасно хотелось быть списанным на берег. Но какой-то бес противоречия в нем вдруг шевельнул хвостом и заговорил. Заговорил вслух:
- Жаль, что не будет капитана.
Все обратились к нему. Сергей не смотрел ни на кого, но чувствовал это.
- Я ведь думал, - продолжал он, - что заседание начнется с обсуждения моей кандидатуры.
- Это почему? - поднял голову Семенов.
- Так вы, наверное, знаете, Анатолий Трофимыч?
- Что я знаю?
- А что Виктор Егорыч меня с первым же пассажиром на берег смайнать решил. Пассажир на подходе, осталось исполнить формальности.
- Не лезь в бутылку, - наклонившись, тихо, чтобы слышал только Сергей, сказал замполит, но со всех сторон уже сыпались заинтригованные вопросы:
- За что? Что случилось?
Замполит встал, поднял руку, призывая к тишине.
- Тут, товарищи дорогие, было небольшое недоразумение.
- Пустячок, - понесло было Сергея, но Семенов свирепо глянул на него, заставив замолчать.
- Вопрос незначительный, но принципиальный, - пояснил Семенов. - Что-то там с записью в судовом журнале связано. Я с капитаном уже говорил. Только что. Это, знаете, рабочее недоразумение. И насчет списания Виктор Егорович, конечно, сгоряча сказал. Так что предлагаю не тратить напрасно время. Давайте к
делу перейдем. У нас еще партийное собрание впереди. Все за один вечер надо успеть. Кстати, вам, Сергей Николаевич, на нем тоже надо- присутствовать.
- А старпом? - спросил Сергей. - Так и будет стоять на вахте?
- Ну ладно, там увидим, - сказал Семенов, довольный тем, что замял назревавший по инициативе строптивого штурманца конфликт. - Давайте к делу. Люди ждут.
- Давайте к делу, - согласился Осипенко, тоже обрадованный таким поворотом. Значит, никуда его не спишут. И нужно поскорее провести это заседание, отыскать Марину и вместе с ней нахально пойти к капитану. Сейчас, он уверен был, кэп согласится оставить ее на борту. Да и замполит поможет. Сергей решительно взялся за бумаги.
- Да, вдруг спохватился он, - а у нас все в сборе? Весь комитет?
- Аленкиной нет, - сказал кто-то.
- А где она? Работает?
- Она домой собирается, - ответил замполит.
- В отпуск, что ли? Так на заседание могла бы прийти.
- Ну, тут дело особое, - сказал Семенов. - Мы ее в партию принимаем, она готовится сейчас.
- Все ясно, - невольно улыбнулся Осипенко. - Остальные на местах?
- На местах. Поехали, - подал голос системный механик, сидевший поодаль от стола, за шахматным столиком и едва видимый за шторкой. Сергей заметил однако, что механик листает какой-то журнал.
- Ладно, поехали, - согласился Сергей и вновь обратился к бумагам. - Вот тут у нас решение товарищеского суда от десятого декабря по делу... матроса-обработчика Шмелева Михаила Яковлевича. Вы, наверное, помните тот суд, - Сергей обвел присутствующих взглядом. - Тогда много народу было. Я, кстати, - тоже.
- А Шмелев-то здесь? - оглянувшись через плечо, спросил замполит.
- Нет его, - подал голос старший мастер Егоров, вольготно раскинувшийся в кресле у двери.
- А что, не пригласили? - спросил Осипенко.
- Как же, приглашали. Да он, говорит, начхал на нас с высокой колокольни.
- Ну и нечего тогда обсуждать, - раздраженно бросил кто-то. - Утвердить решение суда - и дело с концом.
- Вы, говорит, все там куплены, - продолжал распалять собравшихся Егоров.
- Он еще и оскорбляет нас, - проворчал системный механик и перевернул очередную страницу журнала.
- А может, все-таки пригласим его? - предложил Сергей. - Пусть нам в глаза все и выскажет. Тебе вроде скучно, Геннадий Сергеевич? - Механик оторвался от журнала.
- Ты меня, что ли?
- Да-да, тебя, - кивнул Осипенко.- Тебе скучно, пойди прогуляйся за ним, за Шмелевым.
- Ну и пойду! - вспыхнул механик, поняв, что его выставляют из кают- компании. Он швырнул на столик журнал и вышел.
- А мы пока, - после паузы сказал Сергей, - с вашего позволения пойдем дальше. Нет возражений?
- Нет, - ответили ему дружно.
- Тогда, Андреева Елена Антоновна, есть такая?
- Есть такая, есть, - в кают-компанию вошла невысокая, вызывающе подчеркнутых округлых форм девица лет двадцати шести-двадцати восьми, в тугих джинсах на широких бедрах и вязаной кофте, с курткой через плечо, которую, как крючком, поддерживала за вешалку пальцем. Полное лицо ее было ярко нарумянено, серые, окантованные тушью глаза щурились, будто с легким презрением ко всему на свете.
- Отлично, - сказал Сергей и продолжал, глядя в бумагу. - Решением товарищеского суда матрос-обработчица Андреева за изготовление браги оштрафована на двадцать рублей. Суд рекомендует списать ее с судна с последующим увольнением из управления по статье 33 пункт 4. Здесь отмечены неоднократные прогулы на почве пьянства.
- Да какие там прогулы?! Откудова?! - Андреева недобро глянула на Сергея.
- А то не было? - раздались сразу несколько возмущенных голосов, и в салон вошли четыре женщины, все в робах, со стандартами на головах. Одна из них, круглолицая, с черными глазами, опоясанная теплой шалью, выступила вперед, заговорила решительно, глядя на замполита:
- Как хотите, если не уберете ее с парохода, мы вот, все четверо уйдем. Нас тогда списывайте. Почти каждый день она в лоскут, каждый день у нее мужики. Жить невозможно...
- А ты меня поила? - огрызнулась Андреева, дернув женщину за руку.
- Да вы зайдите к нам, - отмахнулась та. - Вся каюта кулагой провоняла - дышать нечем.
- Правда это? - спросил Сергей, глядя на Андрееву.
- И на кой черт я сюда приперлась? - заговорила та вдруг, будто размышляя. - Дома работала продавцом, народ надувала как хотела. Всегда при деньгах была. И муж - шофер. Чего еще надо было?
- Действительно, чего надо было? - хмыкнул кто-то из женщин.
- Экзотики, наверно, захотелось, - усмехнулась Андреева невесело.
- Вы что, не хотите тут работать? - спросил Семенов.
- Да разве же это работа?! Это же каторга!
- Ну, вы знали, куда шли, - развел замполит руками.
- В том и дело, что не знала. Да если бы знала, разве пошла бы? Да тут только за то, что болтаюсь, кроме работы, сотни четыре должны платить. А мне за них еще эту кильку вонючую потрошить приходится.
- Видно, плохо потрошишь, если только четыре сотни получаешь. Кто работает, втрое больше имеют, - заговорили за столом.
- Да чего тут толковать: сама не работает и другим житья не дает. Уволить ее по тридцать третьей, пусть попробует с ней в магазин устроиться.
- Вы понимаете, - сказал Осипенко, - что биографию себе подмочили? Уволят вас по тридцать третьей, и куда вы с ней?
- А уж это не ваша забота. Куда надо, туда и пойду.
- Ну и славно. Кто за то, чтобы утвердить решение товарищеского суда в отношении Андреевой? Единогласно. Все, вы свободны, Елена Антоновна.
Андреева вскинула круглый подбородок, высокомерным взглядом смерила штурмана и, затянув вдруг: «Знаю, милый, знаю, что с тобой...», - вихляя бедрами, пошла к двери. Разделыцицы загомонили, двинулись следом. За ними выскочил и тут же вернулся Егоров, придержал дверь, пропустил вперед себя женщину, на которую сразу обратились взгляды всех собравшихся.
Темноволосая, стройная, с редкой красоты лицом, разве лишь чуточку бледная - от природы или от волнения, - волнение ее заметно было всем, - она вошла, словно актриса на сцену, высоко неся гордо посаженную голову. Бежевое, скромного покроя платье - наряд на плавзаводе в будни необычный - делало ее не просто привлекательной, скорее неотразимой, и в салоне надолго воцарилась тишина. Женщины смотрели на вошедшую с явной завистью, мужчины... ну, у этих всегда одно на уме - вино да бабы. А по судну ходили слухи, будто за целый год так никого и не осчастливила эта недотрога - дело здесь и вовсе небывалое.
Сергей Осипенко не без труда перевел взгляд с вошедшей на лежавшие перед ним бумаги, прочистил горло и произнес:
- Львова Наталья Петровна, матрос-обработчица первой смены.
Женщина слегка кивнула, стоя в нерешительности недалеко от двери.
- Вы садитесь пока, Наталья Петровна, - предложил Сергей. Она оглянулась, осторожно опустилась на краешек кресла, подобрав под себя ноги, аккуратно расправила платье на коленях.
- Рапорт старшего мастера цеха обработки Егорова, - сказал Осипенко и поднял глаза на мастера. - Еще один рапорт. И резолюция начальника цеха Трошкова.
- Помощника по производству, - поправил Егоров. Сергей лишь снова вскинул на него глаза и продолжал:
- Трошков тут пишет: «С судна списать, направить в отдел кадров управления на предмет увольнения по статье 33 пункт 3». - Что-то уж очень лихо мы эту статью раздаем, - Сергей умолк оглядывая членов комитета.
- А что она сделала, что ей тридцать третью пишут? - спросили за столом.
- В самом деле, Владимир Петрович, - Сергей обратился к Егорову, - в чем это она так провинилась?
Егоров солидно прошел к столу, стал между Осипенко и замполитом, заговорил:
- Ну, я там в рапортах писал, что товарищ... что гражданка Львова...
- Почему гражданка? - оборвал кто-то. - Что ты ее как преступницу.
- А по-моему, она и есть преступница, потому и гражданка, и товарищем я ее называть не могу.
- Вы поясните нам, - сказал Сергей.
- Она что, пьет? - спросил замполит. Львова при этих словах вспыхнула, глаза ее загорелись гневом.
- Я разве на пьяницу похожа? - спросила срывающимся голосом.
- Я этого не говорю. Я просто спрашиваю, - сказал Семенов.
- Нет, она не пьет, - тихо произнес Егоров. Тихо, но как-то зловеще, будто за этим «не пьет» стояло что-то гораздо худшее.
- Разрешите мне сказать? - подняла руку Львова, нетерпеливо глядя на Сергея, словно боялась, что ее опередят.
- Говорите, - кивнул Осипенко.
Женщина поднялась, в волнении оправила платье и глухим, вроде слегка простуженным голосом заговорила:
- У меня заболел сын. Очень серьезно заболел. Две недели назад... нет, уже три, я получила радиограмму, а потом письмо от мамы, что Славка, сын, серьезно заболел. Было воспаление легких, потом... ну, это неважно. У меня двое сыновей, на бабушку оставлены. Я, когда получила радиограмму, сразу заявление на отпуск подала и на отгулы. Не знаю, как там может быть. Вы же понимаете, мне сейчас нужно дома быть. А мне заявление не подписывают. Ведь уже сколько
транспортов к нам подходило, танкера, можно было уже на берег уйти. Хотя бы сопровождающей груз. Ведь я не просто так. Вы же понимаете, когда дети болеют...
- И вы перестали ходить на работу, - бросил реплику Егоров.
- Я не сразу, - она оглянулась на старшего мастера. — Это когда вы отказались заявление подписать.
- Вам же сказали, когда будет пассажир, тогда и подпишем.
- Но почему? Ведь уже были транспорты. Я могла бы сопровождающей...
- Не всякому можно доверить груз, - сказал Егоров и почему-то отвернулся.
- А танкер?
- Отправлять пассажиров на танкерах запрещено инструкцией, - сказал замполит.
- Но ведь отправляли же продавщицу и приемщика рыбы.
- Ну, продавщице срочно надо было, чтобы товары получать, а приемщик, вы знаете, был списан капитаном за нарушение пожарной безопасности.
- Значит, нарушителям можно, а когда у человека горе...
- Ну, вы не преувеличивайте, - сказал Егоров. — Какое горе? Пока никто у вас не помер.
- Да как вам... Чтобы у вас кто-нибудь!.. Вы!.. Вы!..
- Вот-вот, ну-ка, как вы там про советскую власть?
- А что она про советскую власть? - насторожился Семенов.
- А пусть она скажет, - осклабился Егоров. - Поносила всех.
- Как вам не стыдно! Я только сказала, что на судне советской власти нет.
- Как это нет советской власти? - поднял брови замполит. - А разве мы все - коммунисты, судовой комитет, разве мы не есть советская власть на судне? - он повел рукой вокруг.
- Только у этой власти почему-то справедливости не добьешься.
- Вы пожалуйста, не швыряйтесь такими заявлениями. Чем это вам советская власть не нравится?
- Такая - не нравится.
- Вы слыхали?! - подхватил Егоров. - Все слыхали? Вот так она и нас поносила. Я предлагаю не только уволить ее по тридцать третьей, а еще направить соответствующую характеристику. Пусть там с ней разберутся.
- Подонок! - гневно сверкнула глазами женщина.
- Видали, как она себя ведет?! - Егоров торжествовал. - А мы должны...
- Какой же ты подонок! » повторила Львова и, опустив голову, быстро вышла из салона.
- Я поддерживаю предложение товарища Егорова, - сказал замполит, - когда она вышла. - Нельзя допускать, нельзя оставлять безнаказанным такое. Советской власти, видите ли, нет...
- Я не согласен с вами, - негромко произнес Сергей.
- Как это не согласен? - искренне удивился Семенов.
- Да так, не согласен — и все. По-моему, не Львову надо было здесь поставить, а товарища Егорова с... с его заботой о людях. Почему бы сразу не подписать ей заявление на отпуск, почему бы не отпустить? Ведь причина... что еще может быть уважительней?
- У нас у всех найдутся уважительные причины, - раздались голоса.
- Вот и я говорю, - оживился притихший было Егоров. К тому же все равно до подхода пассажира она на берег не ушла бы. Не девочка, понимать должна.
- Вот именно, - поддержал кто-то из женщин. - А еще с высшим образованием.
- Да при чем тут высшее образование! - на крик сорвался Сергей. - Или вам удовольствие унизить человека, который вас, может быть, на голову выше?
- Я не понимаю, Сергей Николаевич, кого вы пытаетесь защитить? - возвысив голос, повернулся к Осипенко замполит. - Почему это вы взяли на себя роль адвоката?
- Вот именно, - опять подхватил Егоров. - Все ему не так...
Из коридора вдруг послышались шум, крики, женский визг.
- Что там такое? - недовольно пробурчал, повернувшись к двери, Семенов.
- Наверное, системный Шмелева тащит, - шутя предположил кто-то.
Дверь кают-компании вдруг резко распахнулась, и в нее с решительным и даже грозным выражением на лице вошел шкипер Больда.
- Баковые на бак, ютовые на ют, остальные - на ванты! - хриплым голосом прорычал он, поводя вокруг налитыми кровью глазами. Был он совершенно гол, в одной лишь сандалии, будто зацепившейся за левую ногу. Могучие руки старшины крепко стискивали малокалиберную винтовку.
В салоне наступило оцепенение.