Воскресный поход.
Идём с компанией ребятишек. Самый крутяк, мне до подмышек. Самый малой - Ляксей пяти лет.
Глядя сверху - я корабль на курсе. Ребятня - вокруг, чаячьей стайкой. Их занятие - напор на встреченное. Вскрик одного, общий бросок, исследование, обмен мнениями. Поиск следующего.
Спуск в лог. Озерко, ручей. Сразу за ручьём высокий подъём. Пихтач - хвойной сказкой. Рябина - узорчатыми покровами. Калина, смородина - гостинчиками. Хруст веток под ногами. Эхо... Птички... Место красивое.
- Не разбегайтесь. Дальше живут волки. Лично следы видел. Вооот такущие.
Оглядываются, кто с опаской, кто с улыбкой.
Хворост, дымок. Рюкзак обласкан взглядами.
Спускается вослед мужик.
- Привет компании. Не видели корову?
- Чёрно-белая такая?
- Ну конечно.
- С одним рогом вся?
- Было дело.
- Нет, не видали.
- Тогда ищу дальше.
Заходит в журчащий поток.
И тут Лёшка, мордашка чисто немецкая, хохолок с белыми чеканными кудряшками над круглым лбом, глядя на мужика со склона бугорка, неожиданно, не выговаривая и половины слов, дискантом вмешивается, - Дяденька, а если я скажу, то вы дальше и не пойдёте.
- Перепугал, говори быстрее.
Лёха, понизив громкость - Там, куда вы собихгаетесь пойти, там живут вохгки... И берётся за мою руку, ссылаясь на достоверность информации.
Дяденька поглядел на свои сапоги в ручье... ещё маленечко. Наконец, подняв лицо, озабоченно пояснил, - Надо искать. Вечерняя дойка. Молоко может пропасть.
А вот если волки нападут и я закричу, ты прибежишь меня спасать?
Лёша вопросительно оглянулся на своих и обнадёжил - Выхгучим.
- Выхгучите? Ну, тогда не боюсь. Только ты не прослушай, когда крикну.
- Ладно.
Ушёл. Лёшка, приняв поздравления за душевное величие, занялся газиррровкой.
Привели его в приют, с дорожками слёз на щеках, соседи по серому крупно-блочному общежитию из серого городского квартала, что в пыли асфальта. Отца не знал, старший брат в тюрьме, а мамка исчезла. Да и приют был на ремонте, да и дети - в лагерях летнего отдыха и персонал - в отпусках. Определили его на месячишко в семью, в деревню. Освоился в компании, надышался дымом костров, накупался в речке, наелся яблок и груш в саду и даже машиной порулил... сообщил решение - "Остаюсь жить у вас, здесь".
Уже и дяденькой озаботился.
Энергичны. Приблизившись к их интересам, подзаводишься. Проходя по наскучившему маршруту с ребятёнком, воспринимаешь знакомую дорогу его открытями - сам новеньким становишься.
Но от стопки лет не избавишься, в больших знаниях соответственные печали...
МАлые, малЫе, - думаешь глядя на них. Что то ждёт вас в пути по жизни? Да и мы для чего были? Опыт, выводы, горькие уроки... зачем они наслаиваются? В яму палыми листиками для перегнивания, или для суммированной пользы?
Видится мне одно детское значение, которое, наверняка отвергнется с негодованием. Однако же оно просвечивает.
"Как будто музыкант крылатый -
Невидимый владыка бури -
Мчит олимпийские раскаты
По сломанной клавиатуре.
Аккорды... лязг...
И звёздный гений,
Вширь распластав крыла видений,
Вторгается, как смерть сама,
В надтреснутый сосуд ума" (Д. Андреев)
---
Начну с анекдота - Посадил крокодил Гена Чебурашку на руль велосипеда. Сам крутит педали, ушастик как бы рулит. Гаишник останавливает - "Нарушаем? Снимите этого... с руля сейчас же".
Пересадил на багажник. Едет дальше.
Слышит протестующие страдания, - "Гена, ну почему ты не сказал ему, что я не Сруль, а Чебурашка?
А вот ещё - из детских воспоминаний моего земляка, Салехардчанина. http://www.proza.ru/2014/12/18/1896
"— Дерётся каждый божий день. Вчера вот сцепился с Рывко. Думала, задушит его; еле разняла. За что ты его убить хотел?
Лёшка молчал.
— Говори! — приказала мать.
— Пусть не дразнится.
— Как он дразнится?
Лёшка опять молчал. В лице его было выражение жгучего стыда.
— Говори, идол!
... через силу выдохнул из себя: — Лёшка-оплошка.
Взрослые переглянулись. Мария Петровна отвернулась, пряча улыбку".
Ребёнок потенциально огромен. Словно обьектив фотоаппарата, чувствует раскрывающиеся через свою малость, ширь ландшафтов, безкрайность перспективы, неостановимость явления. Не позволит ущемить.
Чуется то, сражаются за то, что существует на самом деле.
Теперь - главное.
Та страшила, в чёрном балахоне и с косой на отмашь, что обещает прийти к каждому в его час... или даже проявив себя зримо, рядом, настолько потрясает человека, настолько не умещается даже во взрослом сознании своей туманной угрозой, проявившейся вдруг молниеносным лезвием, что в целях самосохранения, заставляет и рассуждать-то о себе абстрактно. Словно бы открещиваясь - Чур меня, чур...
И, тем не менее...
"настанут дни худые И приблизятся годы, о которых ты скажешь: "Я их не хочу", - До поры, как затмится солнце, И свет, и луна, и звезды, И после дождя будут снова тучи, - В день, когда трясущимися станут обходящие дом, И скрючатся твои бойцы, И будут мельничихи праздны, ибо станет их мало, И потускнеют глядящие в окошки, И запрутся на улицу двери, Как затихнет голос зернотерок, И еле слышен станет голос птиц, И поющие девушки притихнут; Малого холмика станешь бояться, И препоны будут на дороге, И цветы миндаля опадут, И наестся саранча, И осыплется каперс желанья - Ибо уходит человек в свой вечный дом, И наемные плакальщики на улице кружат; До поры, как порвется серебряный шнур, И расколется золотая чаша, И разобьется кувшин у ключа, И сломается ворот у колодца. И прах возвратится в землю, которою он был..."
Терпкость увядания. Осень, зябко, ещё холоднее, зима.
Снег.
Под саваном относительно тёплое ручейковое течение.
Дыша через протай в снежном насте, опасливо выглядывает ручеёк.
Видит белые пространства. Строй уходящих вдаль деревьев. Хрустальных от мороза. В кружевах инея. Хрупкое, стылое шествие.
Виолончельное адажио.
Ледяное состояние - одну из трёх форм воды, жизни. Умиротворённое, кристально-мудрое, качество. Временное. Необходимое. Очищающее. Это без него несдержанно беснуются эпидемии и мятежи. Это оно внушает людям пользу коллективизма.
Но... бррр.
Сравнивает живущее дыхание то - на морозной воле... и что в тёплом, пусть тёмном подполье.
Что выберет?
Вот услышит душа швырки песка о деревяную крышку над собой, удаляющийся плач родных голосов. Позовёт слабенько - Я жив, живой... застонет стиснуто - Если есть хоть что то вместо того, что происходит... пусть будет оно. Любой шанс, но там, при свете. Обниму всех. Не лепо величию в шкатулке.
Если бы воле моей быть - не соглашусь, не уговорить.
- Да полноте... Некоторые соглашались.
"Далеко-далеко, за лесами, за горами жила Старушка. Девяносто лет прожила она взаперти, не открывала дверь никому - ни ветру, ни дождю, ни воробьям вороватым, ни мальчишкам голопятым. И стоило поскрестись к ней в ставни, как она уже кричит: - Пошла прочь, Смерть!..
- О, - с восхищением сказал юноша. - У вас такой дар... А я люблю брать верх. Что ж... я просто оставлю этот пузырек на крыльце.
- В этом пузырьке, - сказал он, - первая ночь и первый день после того часа, когда вам исполнилось восемнадцать лет... Он высоко поднял пузырек, фигуристый и округлый, как тело молодой женщины. Пузырек вбирал в себя свет, заливавший мир, и горел жарко и зелено, как угольки в глазах тигра. В руках юноши он то ровно светился, то беспокойно полыхал.
- Я верю, - сказала она. - Я верю, Уилли. И они побежали по тропинке и скрылись из виду, а пыль осталась висеть в воздухе".
(Р. Брэдбери "Смерть и дева")
- Младое вино - не ларчик. Да ведь неизвестность страшит.
- Но рождение - тоже неизвестность.
Представь психоделическую равнину, плотный воздух, плеск флажков неведомого ветра, тёплый песок за горизонты, бездомная неопределённость. Играют в куличи ребятишки, откуда они, для чего, чьи - не знают, не задумываются - всегда здесь. Подьезжает машина, выходят взрослые в технологичных белых халатах, приглядываются - Вот этого.
Берут одного под слабенькие локотки, уводят. Оглядывается перед дверью маленький - играют остальные, взглянули только лишь... И разнёсся над песочком и склоненными затылками, прозвучал под небом до горизонтов одинокий детский плачик - Почему меня именно, почему одного, а другие остались?
Как может взрослого страшить то, чего не избежать никому? Одновременно с рождением организма, с ним увязывается экскорт бактерий, паразитов, червячков, бациллочек в коконах - угроз, ждущих возможности и момента, чтобы проснуться и выполнить предначертанное.
А логичное замедление горячих действий в окружающем остужении. А случайности, риски, болезни. Старение.
Первый шаг в жизни, шаг в самом любом направлении - шаг только к ней.
Классики пересмеивались...
"Время всех подберёт на лопату" - Юнна Мориц;
"Смерть, как жена, к другому не уйдёт" - Юрий Кузнецов. (http://www.proza.ru/2015/01/18/1743 А.Шуклецов)
"Неизбежное прими достойно", - говорил смертельно больной Андропов.
- Цель. Знать бы - ради чего. Победой осмысленна. На миру красна. Потомками оправдана.
- Потомков ради? Э-ге-геее...
Вот, картой об стол - Король.
"Вихрь, гром и ливень, вы не дочки мне.
И вас не упрекаю в бессердечье.
Я царств вам не дарил, не звал детьми,
Ничем не обязал".
(У. Шекспир. "Король Лир").
А вот козырной дамой, газетная заметка - Милиция оградила старушку от пьяницы, ежемесячно отбиравшего пенсию. Оказалось он племянник этой старушки, которого она ещё махоньким привела из детдома и вырастила.
- Потомки и предки - цепь, векторы - на разрыв. И всё же цепь каким-то чудом не рвётся.
Возможно чудом родительской самоотверженности, вершина коей явленна в фильме "Легенда о Нараяме".
Стараясь избавить семейство от безполезного рта, родительница уговаривает сына отнести её на высокую гору... Он стонет, но по традиции несёт её вверх. Оставляет в снегу.
Невыносимо представить себя на месте сына, но прислушайся к родившей когда-то его - о чём могла думать замерзая, какая мысль могла обогреть последнее дыхание, успокоил ли бой самой с собой, и капитуляция самой себе, ради обеспечения детского выживания... слабенькая конт-атака против неизбегаемого... с соображением - Сыну легче станет теперь, благодаря последнему угощению его собой?
- Каково то было ей?
Дети - смена. Им хочется быть. Но как, эстафетной палочкой, отдать свой выдох без надежды?
Как возмог бы поверить вести о безсмертии тот людской пластик, перед коим взывал Христос, обращаясь к слоищам будущих поколений? Ведь люди воочию убеждались в яви скорбной и безжалостной. В автоматическом расстреле вчерашнего дня - сегодняшним, а сегоднящнего дня - завтрашним.
Сам в себя, холодея, засмотришься.
Инерцией воспротивиишься...
"Консервативное направление хранит в душе святые воспоминания, близкие и родные, зовёт возвратиться в родительский дом, где так юно, так беззаботно текла Жизнь...
Старое страшно защищается... Люди, предавшиеся былому, глубоко страдают; они столько же вышли из окружающего, как и те, которые живут в одном будущем.
Все вопросы становятся скорбны, люди готовы принять самые нелепые разрешения... фанатические верования идут рядом с холодным неверием, безумные надежды об руку с отчаянием, предчувствие томит, хочется событий, а... ничего не совершается...
Это — глухая, подземная работа, пробивающаяся на свет, мучительная беременность, время тягости и страданий; оно похоже на переход по степи, безотрадный, изнуряющий — ни тени для отдыха, ни источника для оживления; плоды, взятые с собою, гнилы, плоды встречающиеся кислы.
Бедные промежуточные поколения — они погибают на полудороге обыкновенно, изнуряясь лихорадочным состоянием; поколения выморочные, не принадлежащие ни к тому, ни к другому Миру, они несут всю тягость зла прошедшего и отлучены от всех благ будущего.
Новый Мир забудет их, как забывает радостный путник, приехавший в свою семью, верблюда, который нёс всё достояние его и пал на пути." (Герцен А.И.)
Промежуточны мы, сегодняшние. Что поколениям-ступенькам, благословить прошагавших по себе?
Утешиться сладостью от вхождения в плоть ррродных зуббов? Остреньких резцов от востроглазоньких и сопливеньких, обнимающих ручонками за шею... хохоча от восторга, катающихся на спинке... подрастая, приватизирующих помады да ботинки... затем квартиры да машинки... отнёсших, родивших себя... и после стакана горького забвения, сквозь отвратное успокоение, вдруг осознавших - кто вослед.
- Каково себя жертвовать - бремя уходящему.
Не отравить бы походную радость идущим - представь путников, которым сообщили, что на финише их растреляют.
Уж коль мороз на пути, финал обязан быть жарким. Жизнь - путь к истине, истина - цель, цель не может быть гадкой.
Иначе - небо перелистывается с издёвкой, а звёзды - булавки, заколовшие надежду в гербарной папке.
Детей бы пожалеть.
Себя бы не терзать. Мудрые прощаются навсегда, весело, обосновавши. Ведь дочитанная страница влечёт к следующей. Оправданием посева, желанна жатва.
Достойно принять неотвратимое, возможно лишь так - увидев в нём перспективу... восприняв ветхий путь новыми глазами. Глазами рядом идущего ребёнка.
Балахон, костлявые персти?
Придуманные волки. Разорви Лакооном змеинные путы.
Не втискивай время в фотографию момента. Жизнь - развитие их героя, череда снимков, лента.
И, в конце концов, Она твоя, с визитом к тебе - уважь. Разгляди лик за шаржем. Усомнись в навете.
"Смерть — не мать, но — женщина, и в ней
Сердце тоже разума сильней;
В тёмном сердце Смерти есть ростки
Жалости, и гнева, и тоски.
Тем, кого она полюбит крепче,
Кто ужален в душу злой тоскою,
Как она любовно ночью шепчет
О великой радости покоя!
— Что ж, — сказала Смерть, — пусть будет чудо!
Разрешаю я тебе — живи!
Только я с тобою рядом буду,
Вечно буду около Любви!
С той поры Любовь и Смерть, как сестры,
Ходят неразлучно до сего дня,
За Любовью Смерть с косою острой
Тащится повсюду, точно сводня.
Ходит, околдована сестрою,
И везде — на свадьбе и на тризне -
Неустанно, неуклонно строит
Радости Любви и счастье Жизни." (М.Горький "Девушка и смерть")
---
Приподыми капюшон Её, там, под пологом, в темноте - тоже самое...
... Что и здесь -
Кровать у окна.
Звёздное небо бархатной тайной во весь окоём.
Дракон возраста смахнул пыльцу звёздочек... легкомысленность звёзд... оставил самые необходимые звездищи, прозрив глазища. Так оголодавший на звуки слух выцеживает из музыки базисные акценты, а финишные мысли собирают умственную суету в мудрые борозды.
Сгруппировавшись тайными символами, буквами, притчей - всей мерцающей совокупностью, медленно, неуловимо медленно, движутся для прочтения небесные страницы. Волшебной книгой небо пролистывается мимо окон.
Звёзды вглядываются через рамы в душу, вызывают образ... Четвёртое измерение ощущается кожей. Ускорение. Смазанность окружающего. Закрученное движение пули сквозь толшу времени, острый кончик которой - мы, каждый.
Представляется вдруг наша Земля тёплым, одиноким шариком в бездонных пустотах. На покатой поверхности - дом с окном, и читатель небес - с ладонью под голову.
Планета в галлактическом, годовом, суточном винтовом кручении... люлькой, качелями, вне которых плач и скрежет зубовный...
"Живое существо, помещённое в пространстве, вблизи воображаемого мысленно пути, пробегаемого Землёю с головокружительной быстротой, затрепетало бы от ужаса, заметив, как она несётся к нему в виде постепенно увеличивающейся в размерах звезды, принимает, приближаясь, угрожающие размеры полной луны, покрывает всё небо своей громадной массой, проносится, не останавливаясь и вертясь вокруг самой себя, через поле его испуганного взора и, как молния, исчезает постепенно уменьшаясь, в зияющих безднах пространства…" (Фламмарион).
Чур нас свалиться с Земли, чур.
И не только.
В Северной ночи ковш Большой медведицы описывает над головой круг. Но оборот не просто так себе. Вечером он, как бы зачерпывает, а к утру, как бы выливает, то перебегающее северным сиянием, то сыплющее искристой изморозью, то верещащее народившимися малявками... льёт нечто. Словно кропит страну, приснувшие города, безлюдные улицы сказочными ледяными, бодрыми водами, мёртвыми и одновременно - живыми. Черпанул, окатил... зачерпнул небытия, светлым серебром пролил.
Благославляет вращение, в котором каждый человек взрастает, набирает мощь, творит кучу дел, и постепенно меняя вектор движения, начинает "расти" вниз, терять вес, избавляться от физических сил, от желаний... умаляться в ребёнка, которым когда то и был.
Ошущая дальнейшее перемещение своё с колесом времени в нижнее положение - из принца становясь нищим. Претерпевая на себе тяжесть всех... слыша из темноты - "Не мешайте малым приходить ко мне, к "Пути, истине и жизни".
Проявляясь ответом на зов, ясной звёздочкой, новым лучиком, ступенькой всеобщего устремления, восходя с колёсным ободом к очередной вершине.
Круги жизни, чередование поколений. Уходят старики, приходят младые. Поднимаясь своей стороной, опускают другую. Но пройдя свой апогей, перевешивая свою сторону, вознесут противоположную вверх. Сегодня, уходим мы, завтра, воскрешая нами, они, и опять, воскрешая ими, мы... и удержа нет движению.
Не столько оно подневольно несёт нас, сколько мы сами его закручиваем. Одолеваем младенчество, проносимся детством, крепчаем - становимся... и продолжаемся - вынашиваем и воспитываем... собственными усилиями. Собрать работу в миг, и сломимся. Но растянув на года - кряхтим и упираемся, толкаем и тянем... вращаем и вращаемся.
Впуская потомков, синхронно уступаем им поле бытия - мы связное, единое, цельное.
Чур выпасть из живого вращения, выйти из себя чур.
Вслушаемся в таинственное томление. Разве не поётся и нам...
"Я всё время живу накануне чего-то — Накануне строки, накануне полёта, накануне любви, накануне удачи, — Вот проснусь я — и утром всё будет иначе.
То, что в жизни имел, то, что в жизни имею, — Я ценить не умел и ценить не умею, потому что всё время тревожит забота, потому что живу накануне чего-то. Может, я неудачник с неясным порывом, не умеющий быть и от счастья счастливым. Но тогда почему не боюсь я обиды, почему все обиды в минуту забыты. Я им счёт не веду, наплевать, не до счёта,
— Я всё время живу накануне чего-то" ( Доризо Н. К.)
В рефлексию философа...
"Все идет, все возвращается; вечно вращается колесо бытия. Все умирает, все вновь расцветает, вечно бежит год бытия. Все погибает, все вновь устрояется; вечно строится тот же дом бытия. Все разлучается, все снова друг друга приветствует; вечно остается верным себе кольцо бытия". (Ф. Ницше)
В инстинкт...
"Я хочу наследников... я хочу детей... я не хочу себя". (Ф. Ницше)
Вчитаемся в слова Книг...
«Дух дышит, где хочет». Зная, что Дух вечен, выводим... форма вечности - дыхание, дыхание - ритмичные возвращения - творчество смысла нарастающей суммой вдохов-поколений.
Осознаем внушаемую нелепость жизни разовой, эгоизм индивидуального спасения - палку в колесе мироздания, претык для заботы о родном окружении.
Вдумаемся в русскую Соборность...
Не каждый сам по себе, оторвавшийся, отодвинутый от всех, нет-нет. Удар за ударом - непрерывной музыкой, колокол, живой звон - согласный синтез разномасштабных, писклявых да басовых, обертонов - "Я - Семья - Род - Народ"... всех-объемлющим, гулким сплочённым восторгом.
Вслушаемся...
В размышлениях - Каково то себя самого... не примлется - горечь одиночества, утеря причастности к общинному действию.
Русская Соборность - замена одиночества радостью причастия себя всем, преображение смерти - как мы её понимаем, в жизнь - как оно и есть.
Если и приидет Новейший Завет, он будет написан нами, русским народом. Народом Отцом и Сыном одновременно.
---
- Но как можно Её примерять к детям? Дети - цветы жизни, возобновление.
- Так ведь и Она, прояснённая здоровой перспективой - ЭТО ЖЕ.
"Я умер и засмеялся. Просто большое стало малым, малое большим". (В. Хлебников)
Заметим, как дети относятся к павшей пичужке? И похоронят обнаружив, и губки бантиком, и лоб морщинками, и цветочки принесут...
Разве не проговорились?
Кто обнимает родителей дитячьей привязанностью, глазёнками ясными в глаза усталые, проницательно смотрит, улыбчиво, заботится - не догадались бы раньше, чем можно... ведёт ручонкой за руку к далёкому исходу, рядом щебечет, не отходит?
Дух утешитель?
Тёплые пелёнки, тёпло дыхания, душевные обьятия, горячее участие... отрыв расплавленный.
Она это? Зачатая, выношенная, выросшая, исполнившаяся нами, персональная, родная. Никуда не денешься, но самое-самое - никуда деться и не захочешь.
Через детей, Она - страху противоположность. Потерянность, обратившаяся в уверенность.
Примем позитив их... доверимся их настроению. Отрицая "сруля" да "оплошку", дети за нас сражаются.
Благодарно станем молить о не-нарушении очерёдности...
"Я в мир иной не тороплюсь, концом пути не скован. Я личной смерти не боюсь - страшит лишь смерть другого: того, кто рядом жизнь ведёт, родня, родные лица, кто смерть свою бесстрашно ждёт, и лишь мою - боится" (Владимир Монахов)
И пособим...
"Я подозвал коня. Конь мой узнал меня. Взял да помчал белой дорогою, чистой подковой звеня.
Будет лететь мой конь птицей по над рекой. Будет играть гривой разметанной. Он у меня такой!
Взрослым так просто - всё знают они наперёд. Ну а подросток, пока ещё он подрастёт.
Только вот...
Я не возьмусь за плеть. Буду коня жалеть, коль он решил белой дорогою чистой подковой звенеть".
(песня Виталия Черницкого)
И обрадуемся...
"Отпущаеши меня?" - так приветствует смену уставший.
И понадеемся...
Сретением дедов с внуками сомкнём Троицу поколений, колесо соберём, продолжим вращение, а там...
Не прослушают, к нашему крику вскинутся... носом расплющатся в роддомовском оконце, засияют от счастья и возможно даже напьются, но выхгучат...
Выручат - приготовят себе замену.
---
И вот, глядя на их мир, исхоженный когда-то тобой... где сегодня ты сделался вдруг лишним... почувствуешь внучатое притяжение "всем сердцем, всем разумением, всей душой"... так восхочешь к ним, к себе домой.... что осознаешь единственную возможность.
И позовёшь её...
"Что-то мою пулю долго отливают,
Что-то мою волю прячут, отнимают...
Догони меня, догони меня,
Да лицом в траву урони меня,
Утоли печаль, приложи печать,
Пуля горяча, пуля горяча." Песня В. Черницкого.
И решишься отпить из последней чаши.
Принять... взмолившись иссохшей душой...
- Жажду.
Солнце заходит за лес, напоминая о близости ночи. Мальчишки поливают костёр - завтра день, это точно.
Не сомневаются. Истинны.
P.S. Нетленка посвящена моей картине "Выбор". Складывалась под песни В. Черницкого из фильма Дины Асановой "Пацаны"