рис. мой.
Я проникаю в себя
Я в камере смертниц, и жду наказанья,
Я жду, что сожгут на костре.
Не будет суда, и не будет изгнанья,
Моей беспокойной душе.
Я плоть свою влажной ладонью терзаю
В бесплодных попытках уснуть,
Живу, но в душе я уже умираю,
Закончен земной мною путь.
И утром весь Гразбург к дворцу соберется,
Все будут «Колдунья!» кричать,
Торговый мальчишка с таким же дерется,
За право вино продавать.
Я выйду к костру, не скажу я ни слова,
Ни Герцогу, ни толпе.
Я плюну лишь в жирного богослова,
Чтоб он подавился своим канапе.
Ведь он, эта мразь, инквизитор, ублюдок,
Решил меня сжечь на огне,
Желаю вам падре, скорей оказаться,
На самом жизненном дне.
Ладонь моя гладит, терзает вагину,
И я проникаю в себя,
Надсмотрщик видит бессилья картину,
Как я изнуряю себя.
И мне все равно, что за дверью подонок,
За каждым движеньем следит,
Противный, вонючий, он толст как бочонок,
И знает, что мне предстоит.
Он дрочит, пыхтит, и я слышу движения,
Лязги доспехов и лат,
Меня же уносит волна наслаждения,
Виват, тебе, пьяный солдат!