Хотя слова Северака и были приятны Клементине, она понимала, что ее успехи на поприще ведения домашнего хозяйства были в значительной степени преувеличены. Если бы не помощники, ей навряд ли удалось бы так быстро наладить жизнь большого дома.
В частности, необычайно любезен был барон д’Авогур. На следующий же день после их прибытия в Квебек он прислал служанку – молоденькую девочку, которая должна была помочь им устроиться.
«Она может оставаться в вашем доме столько, сколько вы посчитаете необходимым», - написал в сопроводительной записке губернатор.
Девочка, - звали ее Клодин, - оказалась сообразительной и шустрой. Представ перед Клементиной, она тут же забросала ее вопросами и предложениями об обустройстве дома. Клементина попыталась посоветоваться с Лорансом. Тот отмахнулся – делайте что хотите.
Клементина пожала плечами – как угодно.
Благодаря Клодин самостоятельность далась Клементине легко.
И уже на следующий день жизнь в доме стала налаживаться.
*
Клементина наняла еще двух служанок. Одну – на кухню. Другую – для работы по дому. Николь по-прежнему исполняла роль горничной. Но со временем стало очевидно, что тут, в Новой Франции, все эти разделения обязанностей – дело весьма условное.
В конце концов, Николь, в добавление к привычным своим заботам, взялась помогать Клодин в приготовлении обедов. Зато наотрез отказывалась сопровождать свою госпожу в город. Она вообще крайне неохотно выходила из дома – панически боялась индейцев, чувствовавших себя в Квебеке весьма привольно.
Обернутые в шерстяные попоны, укрытые меховыми плащами, те бродили по улицам города, курили, сидя на корточках, у стен домов, на парапетах. Временами их можно было видеть у дверей таверн – они приходили менять шкурки на водку. Иногда обмен удавался. Но чаще хозяева заведений гнали индейцев от дверей – боялись, что их обвинят в несоблюдении распоряжения властей города, запретивших продавать дикарям спиртное.
Епископ, монсеньор де Лаваль, уже третий год, с самого момента его приезда в Новый Свет, боровшийся за души жителей колонии, даже отлучил одного из ослушавшихся от церкви, а городской совет лишил строптивца возможности держать в городе таверну. Этот пример заметно охладил пыл тех, кто полагал возможным зарабатывать на наивности и неспособности коренных жителей Новой Франции противостоять искушениям.
Клодин, правда, в действенность подобных мер – не верила.
- Все это ерунда, - отмахивалась она. – Нечего и надеяться, что это кого-нибудь остановит. Кто же откажется от возможности быстро заработать?! За глоток этого пойла индейцы порой готовы отдать такие великолепные шкурки, что здешним трактирщикам и делать ничего не надо – знай получай меха у индейцев, да перепродавай их тут же втридорога отправляющимся в метрополию. Так что готовьтесь беречься пьяных – эти дикари совершенно не умеют пить.
К счастью, до сих пор Клементине не пришлось удостовериться в справедливости суждений молодой служанки. Потому, в отличие от Николь, Клементина с удовольствием выходила из дома, не пропускала ни одного рыночного дня, не упускала ни единой возможности пройтись.
*
Северак все оставшиеся до бала дни не оставлял Клементину своим вниманием. Он не ограничился помощью в выборе портного. Изо дня в день он последовательно способствовал рождению лучшего в гардеробе Клементины платья: давал советы, следил за тем, как сочетает портной ткани, помогал подбирать кружева, банты, украшения.
Когда на Клементину нападала неуверенность, поддерживал ее легкой улыбкой.
- Доверьтесь мне, дорогая. Все гораздо проще, чем вам представляется.
- Вы должны понимать, - говорил он, замечая, с каким сомнением временами гляделась она в зеркало, - что это они находятся сейчас в неудобном положении, а не вы. Эти люди, суда которых вы так опасаетесь, прожили тут Бог знает сколько времени. Они не уверены ни в чем. Они не имеют понятия о том, что теперь носят во Франции, о чем говорят. Не знают, что в эти дни приветствуется при дворе, а что, наоборот, порицается. Именно они раздумывают сейчас о том, как себя вести и что вам предлагать, чтобы не показаться отставшими от жизни провинциалами.
Клементина вспыхивала.
- Но и я не имею об этом ни малейшего представления.
Он смеялся:
- Да. Но они-то об этом ничего не знают.
Северак не забыл справиться о том, танцует ли она. Он задавал ей неудобные вопросы и смеялся, когда Клементина краснела.
- Смущение, безусловно, идет вам, сударыня, - говорил. – Но о чем бы вас ни спросили, ответ ваш должен быть быстрым и изящным. Будьте уверены, от вас не ждут глубокомыслия. Только легкости. Поверьте, если в вашем ответе вдруг обнаружится смысл, многие будут даже шокированы.
Северак смеялся.
- Я никогда так не веселился, - признавался, когда Клементина вдруг бралась благодарить его за такую к ней внимательность. – К тому же общение с вами доставляет мне невыразимое удовольствие. Вы – прекрасная ученица. О такой только и мог бы мечтать всякий учитель.
*
Оливье де Лоранс тоже заходил к ней. Останавливался на пороге. Интересовался, помнит ли она о празднике. Спрашивал, будет ли ко времени готово платье. Она кивала – все помню, все будет.
Его раздражала необходимость задавать уточняющие вопросы. Он вскипал, пожимал плечами, уходил к себе. Ждал, что она сама явится к нему, попросит помощи. Она не приходила.
И в день бала, провозившись дольше запланированного с собственным костюмом, он шел по коридору в сторону комнат жены, готовился к самому худшему. Думал: что если она теперь сообщит ему, что платье не готово? Или оно окажется – хуже некуда?
Северак клялся ему, что портной, которого он посоветовал Клементине – лучший в Квебеке. Обещал, что все будет в порядке. Лениво выкладывая на стол карту за картой и улыбаясь, советовал не давить на жену и не усложнять ей подготовку к балу:
- Вы вспыхиваете, как порох, Оливье, всякий раз, как только что-то оборачивается не по-вашему. Супруга же ваша теперь имеет на это гораздо больше прав - ребенка носит она, а не вы. Так что если не можете ей помочь без того, чтобы не испортить настроения, хотя бы не мешайте.
Он и не мешал. Целую неделю он чувствовал себя вполне довольным. Но теперь, оказавшись на пороге комнаты, протянув к двери руку, чтобы постучать, он вдруг занервничал. Подумал – Клементине все нипочем. Если что-то пойдет не так, она может и не заметить неловкости. А ему будет стыдно.
*
Войдя в комнату жены, Оливье де Лоранс замер в изумлении.
Она стояла к нему вполоборота, гляделась в зеркало. Наблюдала за тем, как Николь прикалывала жемчужные подвески-банты к лифу.
А он смотрел на укрытые венецианским кружевом грудь и плечи, на локоны, спускающиеся по высокой, гибкой шее, на маленькую мушку в углу рта. Смотрел и думал: когда это из девочки его жена превратилась в прелестную женщину? И как он ухитрился не заметить этого превращения!
Он был ошеломлен.
А Клементина ликовала. Северак обещал ей, что Оливье будет удивлен. Так и случилось.
Он стоял позади нее. Не сводил с нее взгляда. Молчал. И она молчала.
Смотрела в отражение - на него, на себя.
Платье из парчи цвета червонного золота, в самом деле, необычайно шло ей. Распашная верхняя юбка была вся расшита мелкими атласными бантами. Нижняя юбка, выглядывающая из-под верхней, была чуть светлее и ярче. И она превосходно сочеталась по цвету с лентами, перехватывающими широкие рукава с прорезями, отделанными золоченой тесьмой. Не слишком глубокое декольте лишь слегка обнажало плечи. Лиф заканчивался острым шнипом, благодаря которому и без того тонкая до сих пор талия Клементины казалась еще более тонкой и гибкой.
Они простояли так довольно долго.
Наконец, налюбовавшись впечатлением, произведенным на мужа, Клементина величественно повернулась. Взяла со столика перчатки и веер.
- Я готова, - сказала.
*
Это был вечер их триумфа.
Поднимаясь по главной лестнице замка Святого Людовика, едва касаясь пальцами кисти мужа, Клементина все взглядывала в зеркала, расположенные по левую от них руку. Думала – как чудесно они смотрятся вместе!
Они, в самом деле, выглядели очень гармоничной парой. Костюм Оливье де Лоранса идеально сочетался с платьем Клементины, так что создавалось впечатление, будто бы они продумывали свой выход сообща.
Отвечая на приветствие хозяев бала, Клементина улыбнулась торжествующе - в глазах обоих читалось восхищение.
*
Почувствовав себя красавицей, Клементина, в самом деле, была весь вечер неотразима. Она великолепно танцевала, прекрасно говорила.
Ей представили весь высший свет Квебека. И она справилась с этим испытанием. Держалась уверенно. Находила для каждого нужные слова. И улыбалась, улыбалась, улыбалась.
*
Клементина имела успех. Понимание этого делало Оливье де Лоранса счастливым.
Он не сводил глаз со своей жены. Первый страх, – что она смутится, споткнется и непременно перепутает все фигуры танца, - развеялся как дым, едва Клементина ступила на паркет.
Лоранс вел ее по центру зала, смотрел в глаза и удивлялся теплу, разливающемуся у него в груди.
Клементина была прелестна!
Он думал, что она должна чувствовать себя неловко – ведь это был, кажется, первый настоящий бал в ее жизни. Но не замечал ни малейшего свидетельства ее смущения.
Клементина улыбалась, двигалась легко. С удивлявшей его непринужденностью бойко реагировала на его реплики, и, казалось, совсем не следила за подсказками распорядителя танцев.
Когда музыка стихла, и они вернулись к обществу, Клементина поддержала разговор с той же легкостью, с какой только что танцевала.
Лишь однажды де Лоранс был близок к тому, чтобы запаниковать - молодой хлыщ, сын интенданта Брандона, спросил Клементину, правда ли, что балы в королевских дворцах несравненно роскошнее того, на котором теперь ей довелось присутствовать. Верно ли, спросил он, склоняясь к ее уху, что придворные кавалеры в Париже более галантны? Они лучше танцуют? Их комплименты более изысканны? Он едва не касался губами ее виска.
Клементина посмотрела на Лоранса, стоявшего рядом с ней и державшего ее под руку.
И он испугался вдруг, что жена его, - уж кто-кто, а он прекрасно знал ее исключительную, нелепую ее правдивость, - сейчас начнет рассказывать, что понятия не имеет, что там происходит при дворе. Скажет, что она все детство прожила в деревне, плевалась вишневыми косточками и принимала роды у батюшкиных кобыл.
Он даже как будто услышал это. И, кажется, побледнел.
Клементина усмехнулась. Не отводя взгляда от лица мужа, проговорила негромко:
- Никогда, друг мой, не просите женщину сравнивать. Позвольте ей танцевать – и она будет счастлива.
Окружающие рассмеялись. Лоранс благодарно сжал ее локоть. Она повела плечом, высвобождаясь.
*
- Как вам понравился вечер? – спросил Оливье де Лоранс, едва они сели в карету.
- Если бы мне пришлось присутствовать на балах каждый день, я умерла бы от скуки, - неожиданно ответила Клементина.
Она стянула с пальцев перчатки, бросила их на скамью рядом с собой. Взялась смотреть в окно.
Северак, сидевший напротив, не удержался от смеха.
- Слава Богу, что вас не слышит госпожа д’Авогур. Она не простила бы вам такой оценки ее многодневных стараний.
Клементина не поддержала его веселья.
- Я должна поблагодарить вас, господин де Северак, - сказала она сдержанно, - за ваше внимание и ваше терпение. Вам тоже следовало бы это сделать, сударь, - продолжила сухо, обращаясь к мужу. – Если бы не ваш друг, этот вечер вряд ли был бы таким удачным.
Лоранс, сбитый с толку ее тоном, кивнул – да, конечно.
- Что-то не так, дорогая? – спросил растерянно.
- Все в порядке. Я просто устала.
*
Клементина, в самом деле, чувствовала себя усталой. И оскорбленной. Едва они вышли из душных залов дворца на улицу, едва уселись в карету, любезно предоставленную им губернатором, возбуждение, дававшее ей силы держаться, пока она была на людях, спало, уступив место сильнейшему раздражению. И теперь, вспомнив сделанное ею неприятное открытие, она с трудом удерживалась от резкости.
Когда Клементина осознала, что все присутствующие ошибочно полагают, что она провела немало времени при дворе, она подумала было исправить ошибку. Оглянулась на Оливье. И поняла по его напряженному взгляду, что он предпочел бы оставить общество в заблуждении. Он с таким ужасом глядел на ее губы, будто боялся, что стоит ей разомкнуть их, и изо рта ее выпрыгнет жаба.
Он по-прежнему стесняется ее. Он ее стыдится! От ярости у нее перехватило дыхание.
Удар оказался намного сильнее из-за того, что вот уже несколько часов Клементина не могла насмотреться на своего мужа. Радовалась тому выражению одобрения, которое не сходило с лица Оливье де Лоранса, надеялась, что с этих пор, - раз уж он понял, что ему не придется краснеть из-за того, что она носит имя графини де Лоранс, - у них все будет по-другому.
Осознав, что все ее усилия оказались бессмысленными, а успех – напрасным, она ужасно разозлилась. И уже готова была отомстить ему, произнести именно то, чего он так боялся.
Но именно в тот момент, когда с ее уст готовились сорваться гневные слова, когда она увидела, как затаил дыхание Оливье, ожидая ее реакции, ей вдруг стало жаль его. Оттого, изобретя этот нелепый, глупый ответ, который, к ее удивлению, привел в восторг всех гостей, она протянула руку графу де Сен-Шамону, пригласившему ее на следующий танец и ожидавшему теперь своей очереди.
Улыбнулась:
- Подарите мне еще немного удовольствия, граф!
*
Позднее Клементина не раз вспоминала этот вечер. Вспоминала и удивлялась: единственным человеком, понравившемся ей безоговорочно, оказался монсеньор де Лаваль. Он стал приятен ей, несмотря на первоначальное предубеждение, родившееся из вынужденного расставания с подругами-протестантками.
- С тех пор, как в Квебек прибыл монсеньор де Лаваль, протестантам стало здесь очень трудно выживать, - шепотом сообщила Клементине Клодин в один из дней, когда они вместе занимались на кухне заготовками на зиму. – Многие теперь уезжают отсюда. Селятся по берегам рек, строят дома, форты. Подальше от городов. Подальше от Квебека.
У Клементины не было причин сомневаться в словах служанки.
Совсем недавно она, Клементина, стояла на берегу Святого Лаврентия, смотрела, как готовится отойти от причала небольшой корабль. На нем покидали Квебек ее подруги, с которыми она провела два долгих месяца на «Целестине». Они отправлялись в Виль-Мари в надежде, что там их, протестантов, примут лучше, чем в Квебеке.
- Жаль, - шептала Рози, прощаясь с Клементиной, - жаль, что мы будем жить гораздо дальше друг от друга, чем собирались. Но мы не можем тут оставаться. Не можем.
Клементина смотрела на подругу сочувственно. Гладила ее по плечу: ничего, Виль-Мари – это не так уж далеко. Она пыталась утешить бедняжку Рози, а сама при этом с трудом справлялась с гневом.
Она очень сердилась тогда на этого холодного, непримиримого человека – монсеньора де Лаваля.
И потом, на балу, стоя рядом с епископом, вглядываясь в его лицо, старалась найти на нем следы той ожидаемой ею жестокости. И не находила.
*
Монсеньор де Лаваль, будто нарочно, делал все, чтобы убедить ее в своей добросердечности. Он встретил ее приветливо. Тепло поздоровался. Одной рукой коснулся ее головы, другую - протянул для поцелуя.
Она смиренно коснулась губами епископского перстня. Поднимаясь, посмотрела ему в глаза. Ей понравилась его улыбка – та почти не касалась его губ, но таилась в глазах. И, когда он спросил, выбрала ли она уже духовника, Клементина ответила:
- Еще нет, ваше преосвященство.
И в глубине души сожалела, что не смеет просить его быть ее духовным отцом.
Он склонил чуть заметно голову, проговорил дружески:
- Сделайте это, не откладывая. В этой стране нас всех каждодневно подстерегают бесчисленные опасности. Благочестие здесь – главная опора. Ему одному мы обязаны божьими милостями.
Клементина и помыслить прежде не могла, что разговор с главой церкви может оказаться таким легким, приятным и… долгим. Они беседовали не меньше четверти часа, позабыв о снующих вокруг людях. И, когда монсеньор де Лаваль, вспомнив об этикете, улыбнулся и произнес:
- Простите, дочь моя, я так надолго оторвал вас от прочих гостей, что, боюсь, баронесса д’Авогур будет на меня в обиде, - она невероятно сожалела о том, что тот же самый этикет не позволял ей продлить разговор.
Он наклонил голову в знак прощания, отступил в сторону. Заговорил с мужчиной, стоявшим по другую руку от него. Потом и вовсе отошел, отстранился. Встал в нескольких шагах от Клементины, почти у самой стены. Наблюдал за тем, как веселятся многочисленные губернаторские гости.
А Клементина, не отдавая себе отчета, все не отводила от него взгляда, любовалась им. Смотрела на его крупный нос с заметной горбинкой, высокий лоб, властный рот. Когда он, почувствовав взгляд, снова обернулся к ней, она спохватилась, опустила, наконец, глаза. И улыбнулась весело - епископ ногой отбивал ритм очередного танца.