В начале семидесятых в нашем городе было очень трудно найти человека, который согласился бы позировать перед студентами-художниками обнаженным. Хотя расценки за "обнаженку" являлись самыми высокими. И вот случилось так, что рисовать обнаженную натуру стало вообще не с кого. Студентов старших курсов попросили найти хотя бы кого-нибудь на эту роль. И вот кто-то нашел женщину на железнодорожном вокзале, и уговорил её поработать в училище натурщицей.
На мой юношеский взгляд, была она уже пожилой - сорока с лишним лет. Невысокого роста, стройная, поджарая. Она не могла позировать молча. Рассказала, что недавно освободилась из заключения. Что приехала к своей тетке жить. А тетка не захотела оставить её в своем доме. " Тарелку супа мне пожалела... Она на работу - а я и прилягу с её мужем. И думаю - вот тебе, вот! Тарелку супа ей жалко!"
Потом она замолкала ненадолго. И снова слышалось: "Я в Ереване жила. Там гора есть. Арарат называется. А мужчины там какие!" Дальше шел рассказ о жизни в Ереване. Рассказов было много, и все заканчивались одинаково: "А потом они избили меня и выгнали."
Жить новой натурщице было негде, и она поселилась у одинокого старенького дедушки, который давно уже работал у нас натурщиком. Дед нам рассказывал, что она выпила у него за несколько раз всю имеющуюся в доме чайную заварку.
Шло время, мы привыкли к натурщице и её рассказам. Только вдруг она исчезла. И один из преподавателей тоже уволился. Как мне потом рассказали, натурщицу и этого преподавателя застали в комнате с учебными пособиями (гипсовыми головами, кувшинами, драпировками, восковыми фруктами), где они "занимались любовью", как нынче выражаются. И сейчас же приняли меры.