ГЛАВА 14. «Старуха «Хоттабыч»
Огромная и убедительная просьба к новому читателю не начинать впервые чтение "Нюминых откровений" с этой главы по той простой причине, что Вы мало, что поймёте! По меньшей мере нужно сначала прочесть или освежить в памяти короткую главу №13 "Нюминых откровений" - "Истерический смех. Случай 2. "Пианино". В каком-то смысле это её продолжение. Заранее благодарю Вас!
– О-о-о, Наум, привет, хорошо, что ты мне попался - у меня к тебе серьёзный разговор!
– Ты меня пугаешь, Бэрл! Так, обычно, начинают разговор со своими любовниками забеременевшие от них женщины!
– Спасибо за ассоциацию, надеюсь больше я тебе никого не напоминаю?
– Нет, почему же – мою жену, которая может начать изливать душу именно с этой фразы, обнаружив окурок на перекладине своей прикроватной тумбочки.
– Но ведь ты не куришь?
– В том то и дело, к тому же она уверена, что я никогда не пользуюсь помадой того пошлого оттенка, который она обнаружила на фильтре!
– С тобой можно говорить серьёзно? Ты давно в последний раз заглядывал в «Прозу»?
– Практически с детского сада, когда я запоем читал «Курочку Рябу», ни разу не заглядывал, если не считать, что вся жизнь моя – сплошная проза…
– Я имею ввиду сайт «Проза.ру»?
– А что, там с горя начал публиковаться Лев Толстой и жалуется на нулевой рейтинг? Сам виноват – для этого сервера ему не хватает краткости!
– Жалуется не Толстой, а жалуются мои читатели! Они возмущены! Понимаешь, я там сдуру написал в последней строчке романа о тебе - «Конец книги», а все требуют, чтобы я написал продолжение!
– Ну, так напиши!
– Что написать?
– Напиши «Продолжение следует», чтобы никто не возмущался!
– А вот тут ты не угадал! Я таки действительно собираюсь писать продолжение и прошу твоей поддержки… Нет, не финансовой, – добавил я, заметив, что он полез в карман за кошельком.
– Хорошо! Я тебе сейчас расскажу, как красиво всё цвело в Германии этой весной…
– Чего это вдруг? Кому сегодня нужна твоя Германия вместе с её цветением? Расскажи лучше, что это была за старуха, с которой ты шёл вчера около торгового центра? Вы как-то странно общались - я даже не рискнул приблизиться! Ты в таком экстазе махал руками, что мне в какой-то момент показалось, что ты пару раз таки треснул её по затылку! Что ты ей так эмоционально выговаривал? Я даже вспомнил слова из «Двенадцати стульев»: «Со стороны могло показаться, что почтительный сын разговаривает с отцом (в данном случае – с матерью), только мать слишком оживлённо трясёт головой».
– А, это ты про Джульбарса?
– Про какого ещё Джульбарса?
– Нет, ты мне нравишься, сам про неё написал целую главу в своей книге и тут же напрочь забыл о её существовании.
– Так это б-была Джульетта Копелевич?! – проговорил я, заикаясь от удивления. – Та самая, знаменитая Джульетта-Карабас?! Та, кого Довлатов окрестил бы "Толпой из одного человека"? Да, я, признаться, её и не узнал!
– Странно! Она заверяет, что за прошедшие 75 лет, с тех пор, как ей стукнуло семнадцать, она абсолютно не изменилась!
– Она надолго приехала в Израиль?
– На 28 лет, именно столько ей осталось до 120-ти.
– И у неё всё та же борода?
– Гораздо длиннее! Только волосы стали седыми.
– У меня есть знакомая, которая за символическую плату сделает ей безболезненную эпиляцию.
– Ты рехнулся? Этот аксакал (буквально: белая борода; тюрк., прим. автора) дрожит за каждый волосок на своей бороде, считая, наверное, что они у неё волшебные, как у Старика Хоттабыча! Во всяком случае, я безрезультатно просил у неё вчера вырвать один волосок, чтобы исполнилось самое моё заветное желание в жизни, при котором она забыла бы номер моего телефона!
– Нюмочка, какая была радость тебя встретить, считай, что первая глава у меня уже в кармане, я даже знаю уже, как я её окрещу: «Старуха Хоттабыч»! Звучит? Сначала я встречаю тебя, а потом узнаю о Джульетте! А говорят, что бомба не падает два раза в одну воронку!
– Врут. Сложно себе представить, но когда-то Джульетта-Карабас жила рядом с воинской частью и была таки настоящей секс-бомбой! Так вот эта «бомба» по три раза на день падала в воронку с солдатом, причём это была одна и та же воронка, у неё там даже одеяльце было подстелено, вот только солдат всякий раз был другой.
– Я её лет тридцать пять не видел!
– Немного потерял!
– Помнится, у неё был брат-близнец, больной, но косящий под спортсмена?
– Да, великий ипохондрик! Он пустил по-миру советское министерство здравоохранения, переехал в Израиль и за пару лет «повалил» больничную кассу и поликлинику! Сейчас с энтузиазмом взялся за больницу!
– И у него всё также из-за болезни нет растительности на лице?
– Что ты, Бэрл, болезнь прогрессирует – уже давно вокруг тех домов, где он поселяется, прекращает расти трава и чахнут деревья!
– Слушай, Нюмочка, это уже третье попадание подряд в одну воронку!
– Бэрл, не корчь из себя крутого артиллериста и не лупи ты из всех орудий по этой несчастной воронке! Там же полно нашего народу! Помнишь, как мы по винтовой лестнице волокли рояль на крышу Эмпайер-стэйт-билдинга? (один из самых высоких небоскрёбов в Нью-Йорке - 443 м.; прим. автора)
– Ещё бы! Весёлый попался денёк, когда мы тащили недоношенного богатыря Илью Муромца, прицепившегося к пианино…
– О, а я уж боялся, что слона-то ты и позабудешь!
– Ты намекаешь, что и карманный богатырь Муромец живёт тут?
– А где же ему ещё жить? Более того – он до сих пор горбит профессором в институте имени Вейцмана. Его мощный торс частенько возвышается над кафедрой полуметровой высоты, специально сколоченной под его рост на физическом факультете!
– В Тель-Авиве?
– Нет, в Нарьян-Маре!!!
– Извини, ты меня сегодня так ошарашил, что я уже туго соображаю…
– Кстати, должен тебе прозрачно намекнуть, что клон основоположника марксизма тоже преподаёт в Хайфе.
– Да ты что?! Двойник Карла Маркса тоже тут? Он не пытался охмурить Джульетту?
– Бесполезно! Джульбарс до гробовой доски (причём моей) привязан исключительно ко мне! А Маркс с тех пор ходит этаким импотентным гонококком, задрав клюв и ни на кого не обращая внимания!
Здесь я должен отвлечься, чтобы сделать заявление: Нюма никогда абсолютно не разбирался в птицах и рыбах. То есть до такой степени, что вряд ли отличил бы воробья от первоптицы. Он даже считал, что слово «птица» – мужского рода, ибо на мой вопрос, кто такой по его мнению гонококк, он снисходительно посмотрел на меня, как на идиота, и ответил: «Это такой большой птиц!» (самец, как я понимаю, ибо всех птичьих самок он называл «гонорейками»). В рыбе он разбирается чуть лучше, во всяком случае делит её на жаренную, фаршированную и селёдку.
– Так что же ты так ласково и бережно вбивал кулаком в голову несчастной старушке Хоттабыч?
– Да с ней стыдно куда-то зайти! Она вчера опозорила меня в фалафельной! Ты бы посмотрел, Бэрл, как по-хамски она жрала!
– Жрала по-хамски? Опозорила ТЕБЯ??? – от удивления я сделал пару шагов назад и рухнул на случайно стоящую позади меня скамейку…
На этом я временно прерву этот бесконечный трёп с Нюмой: во-первых, чтобы, наконец-то, поздороваться с тобой, мой дорогой читатель, ведь мы не общались уже три года и я основательно соскучился. Именно ты, мой замечательный читатель, все эти годы уговаривал меня опять расчехлить клавиатуру и продолжить описывать Нюмины откровения. С наслаждением подчиняюсь…
Во-вторых, я обязан объясниться, чем именно поразило меня заявление Наума. Думаю сегодня каждый представляет себе, что такое шуарма и как её подают: в специальную круглую и полую лепёшку, называемую питой, накладывают шуарму (или фалафель – жаренные в масле шарики, приготовленные из хумуса), а также добавляют чипсы. Потом подают её вам в руки в специальном полукруглом непромокаемом бумажном конвертике. Затем вы подходите к стойке с салатами (в хороших фалафельных салатов и соусов до тридцати наименований) и самостоятельно накладываете каких и сколько угодно салатов в ту же питу, заливаете сверху тхиной или каким-то другим соусом и садитесь за столик пообедать. Если позже у вас возникает желание добавить какого-нибудь из салатов – вы всегда можете подойти с стойке ещё и ещё раз, чтобы подбросить в свою питу колечки жаренного баклажана, перца, солёного огурчика или моркови, маслин, маринованного лучка и всего прочего).
Нюма не любил по сто раз вставать из-за стола(его собственные слова), а потому удобно располагался у стойки и съедал свою питу «не отходя от кассы». Он накладывал салаты и тут же моментально и жадно выедал их сверху, не только ни добираясь до шуармы, но практически не касаясь самой питы , которую он откусывал очень экономно (его слово) по одному миллиметру. Перепробовав все салаты из разных видов капусты, он принимался за кабачки, баклажаны, остро приготовленные помидоры, все виды солений. Вытащить губами лежавшие на дне питы чипсы и шуарму, не нарушив целостность питы, невозможно, поэтому он помогал себе пальцами...
– Нюма, Нюма! – бесполезно подзывали его друзья. – Да сядь ты вже!
Но Нюма в такие моменты находился в параллельном и прекрасном мире еды, а потому ничего не слышал. Наконец, через четверть часа все мы вдруг улавливали тихий вздох облегчения! Ты что, дорогой мой читатель, подумал, что вздохнул Нюма? Ма питъом? (Чего это вдруг? – иврит) Это вздохнул продавец фалафеля, когда Нюма отошёл от стойки! Несчастный фалафельщик наверное получил бы инфаркт, если бы знал с каким вопросом обратился по-русски Нюма к своим друзьям: «Ну что, ребяточки, никто не хочет повторить? Нет? Ну а я не откажусь зажевать ещё полпорции за компанию!»
Чтобы отговорить его от этого опрометчивого шага требуются неимоверные усилия всей толпы!
Я как-то спросил у Наума, что в итоге всё же заставляет его закончить обед, ибо в то, что он наелся - никто и никогда всё равно бы не поверил.
– Во-первых, – с жалобным видом ответил он, – пита, сволочь, размокает от тхины, а я её, тхину, невыносимо люблю, а, во-вторых, меня смущает, когда фалафельшик вытаскивает из кармана все вырученные за день деньги (даже если дело происходит утром) и начинает картинно их считать, всем своим видом показывая, что на этом его рабочий день печально завершился...
И вот теперь, после всего этого Нюма заявляет мне, что Джульетта как-то особо жрала и опозорила его на всю фалафельную!
– Что же такое могла вытворить, интересно, Джульетта-Карабас, что шокировала даже тебя?!
– Она не отходя от стойки нахально накладывала и сжирала салаты! Представляешь?
– Очень даже хорошо представляю, ведь ты делаешь тоже самое!
– Как?! – возмущению Нюмы не было предела. – Я покупаю хотя бы полпорции фалафеля, а она, ни за что не заплатив, накладывает салаты и жрёт их прямо из круглой бумажной салфетки!!!
Со скамейки, мой милый читатель, я с хохотом всё же упал!
Я с трудом поднялся в тот самый момент, когда из подъезда медленной и грациозной походкой утки вышла Джульетта и направилась прямо в мою сторону, уже издалека заглядывая мне прямо в глаза.
– Нюмочка, кто этот молодой чемодан? – с таинственной улыбкой кокетливо процитировала она распространённую в начале прошлого века шутку, услышанную ею впервые в раннем детстве и выданную теперь за свою собственную, – ты должен нас познакомить!
– В детстве, – не останавливаясь продолжила рекламировать себя Джульетта, откровенно строя мне глазки, – я была очень красивой и нежной девочкой! За глаза меня многие сравнивали с Карлом Марксом.
Я попытался представить себе подобную девочку и едва сдержался, чтобы снова не упасть от хохота после этого неожиданного заявления!
– Кем, кем тебя называли заглаза? – не унимался Наум.
– За... глаза! – выговорила Джульетта, разделяя два эти слова. – Мои прекрасные еврейские глаза всегда напоминали глаза Карла Маркса, – романтично выговорила Джульетта.
– Вас с ним случайно не путали? – искренне заинтересовался Нюма. – Ты уверена, что именно «за глаза»? И вообще, что ты скромничаешь, – ты и сейчас ничуть не изменились!
– Такая же нежная и красивая?
– Нет, всё также похожа на Карла Маркса!
Джульбарс явно не поняла Нюминой иронии и продолжала:
– У меня была потрясающей длины рыжая…
– Борода! – радостно догадался Нюма.
– Рыжая коса, – спокойно поправила Джульетта.
Я чувствовал, что со мной сейчас начнётся истерика. Нюма же был в ударе. Он буквально слышал, как после каждой их с Джульеттой фразы в моей голове всякий раз начинает стучать печатная машинка.
– Расскажи, – попросил он, как ты снималась в кино – Бэрл будет доволен.
– Так Вы были актрисой? – поразился я.
– Какой там актрисой? – вставил Наум, – Так, в эпизодических ролях снялась в двух-трёх мультфильмах!
– Озвучивала что ли?
– Да что ты, Бэрл? Кино ещё в те времена было глухо-немым!
– Я играла принцессу, дочь…
– Синей Бороды, – вновь «догадался» Нюма.
– Дочь короля! Но я не помню подробностей…
– Как? – возмущённо каркнул Наум. – Ты даже не помнишь, как тебе вручали «Оскара» за худшую роль последнего плана?
– Нет, я играла только что родившуюся принцессу и съёмка проходила в те дни, когда мне едва стукнуло три месяца, – грустно закончила старуха Хоттабыч.
– Да, не густо, – подвёл черту Нюма, – а я и не знал, что кино изобрели так давно. К сожалению, Бэрл, романа «Джульетта в Голливуде» на этом материале тебе явно не построить... – Это Бэрл! – вдруг вспомнил Наум, указывая на меня. – Еврей, – зачем-то добавил он, видимо предугадывая её следующий, традиционный при знакомстве вопрос.
Синяя борода была глубоко и искренне удовлетворена последним уточнением.
– Как твоя работа, Нюмеле? – нежно обратилась она к Науму, тебя ещё не вытурили с кондитерской фабрики?
– Так ты, Нюмочка, устроился на нашу «Шоколадку» с еврейским названием «Штраус»? – искренне удивился я. – Они что не знали какой ты прожорливый сладкоежка?
Нюма хитро улыбнулся.
– У меня есть знакомый врач, который выдал мне фиктивную справку, что я страдаю диабетом в предсмертной стадии! Поэтому они меня сдуру и взяли. Но я себя ограничиваю и на работе больше двух килограммов сладкого в день стараюсь не употреблять. Остальным догоняюсь дома.
– Покупаешь?
– Ещё чего не хватало? Выношу для себя и угостить Милочку!
– А разве не проверяют на выходе?
– Нет, никогда! Израиль страна непуганых идиотов! И потом – загляни в мои честные глаза! Но я перестраховываюсь. Выхожу через проходную в обтягивающих джинсах и облегающей маечке, никаких сумок, в руках лишь складной зонтик. Если они попросят поднять руки – пожалуйста, я подниму – пусть обыскивают!
– Так как же ты выносишь, в носках?
– Можно, но это выглядит слишком по-советски. Но чтоб ты, Бэрл, знал, что в сложенный зонтик свободно вмещается до полу килограмма отборных шоколадных конфет!
– Сколько-сколько? Я, гражданин Немнихер, вынужден немедленно провести у Вас в доме следственный эксперимент! – сглотнув слюну, потребовал я.
– Чур я понятая! – взбодрилась Джульетта (не приведи господь без неё где-нибудь и что-нибудь раздадут!). – Не пугайся, Нюмочка, у меня диабэт!
– Я вижу тот врач всем кому ни попадя фиктивные справки раздаёт! – бурчал Нюма голосом испорченного унитазного бачка, таща домой непрошеных гостей. – Конец подкрался моим честно наворованным запасам сладостей с этими чёртовыми диабэтиками!!!
Поэтическая часть отзыва на эту главу замечательного автора Михаила Горелика http://www.proza.ru/avtor/michael8, которого я от всей души благодарю.
Роняю слезы на белый кафель.
Нагрелась водка, остыл фалафель.
Мой голос глух, словно стон из трюма:
"О, Боря, Боря! А как же Нюма?!"
Здоровым смехом мой дух питался.
Я счастлив был, а теперь остался
С большим, печальным еврейским носом,
Дырой в душе и таким вопросом
(Пусть голос мой прозвучит сурово):
"Товарищ Биндер, когда же снова
Вы с вашим Нюмой дадите жару
От Тель-Авива до Нарьян-Мара?
Чем нам помочь, чтоб случилось это?!"
Товарищ Биндер, мы ждем ответа!