18
«Что это они в меня вцепились?» – думала Александра Адамовна, то откладывая дневник в сторону, то снова его открывая. Девочка Маша ее больше не интересовала. Она прошла мимо ее жизни и в конце концов покинула этот мир.. А она, Саша, несмотря на свои хвори, жива и не планирует в ближайшее время покидать землю.
Однако Маша почему-то писала о ней, словно сопоставляя свою жизнь и ее, Сашину. Зачем? Ведь они не были знакомы! Ничего не знали друг о друге?
«12 мая.
Мы столько тем затронули с Ильей, что все невозможно описать. Буду это делать постепенно.
Что нового я у нем узнала? А что я вообще о нем знала? Да ничего! Это ведь взрослый Илья, а не мальчик Илюша! Если честно, то я его придумала, а теперь сравниваю: похож или нет на того, кого нарисовала? Когда нахожу сходство, то радуюсь. Хорошо, что он оказался умным, целеустремленным. Хорошо, что он любит классическую музыку и научился таки играть на фортепьяно, как обещал когда-то в детстве.
Хорошо, что занимается спортом – фехтованием, моим любимым видом. И по плаванию у него первый разряд, и по стрельбе.
И замечательно, что у него много друзей, о которых он мне рассказывал с огромным уважением. Я не люблю замкнутых людей, сосредоточенных только на себе. Илья любознателен. Но у него своя точка зрения на все, и это тоже здорово. И главное – он знает, чего хочет. А я не знаю, и это ужасно!
То есть, я знаю, чего хочу в данный момент, но что будет потом? Например, что мне дадут мои сегодняшние увлечения, кроме общего развития?
У меня нет глобальной цели, а Илья даже занятия спортом подчинил определенной цели: «Военный хирург должен хорошо владеть своим телом».
Правда, я не совсем поняла, какое отношение к его профессии имеет игра на фортепьяно. Если тоже для удовольствия, то можно просто слушать, как хорошо играют другие.
Ладно, следующий раз спрошу. Я о многом побоялась спрашивать, чтобы не показаться дурочкой.
Вот я читаю стихи, хожу в театр и филармонию, собираю репродукции картин (выдираю вкладыши из журнала «Огонек»), чтобы удовлетворить свою эстетическую потребность в красоте, которую сама не могу сотворить. И мое общее развитие нужно только мне. И моим детям, если они у меня будут.
Сейчас я пишу и возникают новые мысли: а моим ученикам, если я хочу быть хорошим учителем, а не бескрылым, знающим только свой предмет, разве не нужна моя эрудиция?
Ой, как все повязано!
Спасибо Илюше, что он меня кое в чем успокоил. Когда я пожаловалась на плохую память – на даты, цифры, стихи, некоторые события, а потом призналась, что завидую эрудитам, он сказал:
– А тебе не нужно завидовать. Ты умная. Не путай эрудицию с природным умом – это разные вещи. Человеческий мозг – не склад ненужных вещей, не архив, в котором хранятся неиспользованные знания.. Он должен продукт знаний …перерабатывать. Нахватанный человек и умный – разные понятия. От природы умный человек способен к такой переработке, а тот, кто нахватался знаний, имея хорошую память, но не имея ума, у того голова и останется таким вот…хранилищем ненужных вещей.
– Но ведь нужно иметь какой-то резерв знаний, чтобы их обработать!
– Вот я и говорю: ты умница. Кто в твои годы вообще думает о резерве на будущее? Даже словечко это мало кому в голову придет!
– Вот спасибо, утешил!
Пока я с ним разговаривала, у меня было такое ощущение, что он лет на двадцать меня старше. Какой-то мудрец! С таким, наверное, нелегко жить. Он о тебе все понимает!
А уже когда он уехал, я поняла, что не сказала главного: все эти композиторы, художники, поэты сумели себя выразить через мелодию, живопись, стихи, а те, кто не сумел, как я, просто потребляем, как паразиты, этот продукт чужого самовыражения. Мы ( и я) не способны что-то создавать или не способны выразить? В нас пусто или не хватает ума, как себя выразить?
Вот… накрутила. Надо будет написать Илюше об этом…»
Александра Адамовна поневоле задумалась и о себе. Но сначала, уже скорее по привычке, съехидничала: «Тоже мне – философ доморощенный!»
Вот у нее была цель, она ее достигла, но…при чем тут самовыражение? Не через лингвистику же выражать свое нутро? Способность к анализу – вот примета ее собственного ума. Но она себе в молодости таких загадок не загадывала. Эта Маша – еще та штучка!
Невольное уважение к девочке Маше особой симпатии не вызвало, но в какой-то извилине осело…
Читая дневник, она даже забыла о главном – ради чего читает. Стало просто интересно. Ведь она, действительно, себе таких вопросов не задавала. Была убеждена, что идет верной дорогой.
« Пришла Стелла. Допишу потом.
Стелла ушла. Никаких вопросов Илье я не стану задавать. Мне на кое-какие уже ответила Стелла.
Странная у нас дружба. Мы только и делаем, что спорим. Она интеллектуалка, мне с нею трудно тягаться. Она как раз из тех эрудитов, у которых в голове полный архив всех достижений человечества, а у меня – ветер свистит, столько там пустого пространства.
Но вот именно Стелка мне и подсказала приятную догадку – обо мне.
А было так. Она увидела на кресле недовязанный свитер.
– Это кто тут у вас старушечьим делом занимается?
– Я.
– Ну, ты даешь, подруга! Тратить время на это? Лучше бы почитала Фейербаха. Есть у него забавные идеи.
«Интересно, – подумала я. – Фейербах и – забавные идеи?»
Стелла обожает эпатировать. Жуткая хвастунишка, но меня почему-то это не злит, до такой степени она делает все намеренно,
– Фейербах что-то там сказал неуважительное о вязанье? – усмехнулась я.
– Да нет. Думаю, он как раз и считал, что всякое рукоделие – для женского ума..
Свитер я вяжу из обрывков ниток разного цвета. Я решила по ходу вязания придумывать рисунок. Стелка взяла в руки еще раз мое изделие и развернула. Спицы выпали, клубки покатились. Она ойкнула, а я присела на корточки – собрать все.
– Извини, – буркнула моя новая подруга. – Ты знаешь, оригинально, А из какого журнала ты узор взяла? Маме скажу. Пусть что-то такое…сварганит и мне. Чтобы – ни у кого.
– Сама сочиняю.
– Ты смотри, какая художественная натура! Может, ты еще и рисуешь?
– Не пробовала.
– А ты попробуй. Вдруг в тебе бездарно помирает художник…
Она уселась на диване, забросила ногу за ногу. Сняла очки, протерла платком, снова нацепила. Через очки ее глаза кажутся еще больше, но тогда не виден цвет: стекла блестят. А цвет у ее глаз – мой любимый, то есть – карий.
– Знаешь, какие есть признаки натуры творческой, но не проявленной?
– Ну-ну? – я села рядом, любуясь ее греческим профилем.
До чего выразительная внешность у этой девочки! Какие говорящие глаза! Чем-то она похожа на Сашу – библейской красотой, но не застывшей, как на иконе, а более живой.
– Способность дорисовывать, домысливать, искать новый путь. В общем, главное – неспособность повторяться – это и есть главные признаки творческих задатков. В тебе они есть.
– Я об этом не знаю, а ты знаешь? Интере-есно!
– Слышала вчера, как ты на семинаре по литературе отвечала.
– Как?
– Валентина проворонила твой ответ, что-то в журнале писала, а потом говорит: повторите, Чудная! И ты повторила. Совсем по-другому! Другими словами.
– Да, у меня память плохая.
– При чем тут память? – Стелла пожала плечами. – Ты сказала то же самое, но другими словами!
– Это плохо?
– Это здорово.
– Хороший запас слов? Так я же филолог.
– Хорошая вариативность мышления – признак творческого ума.
Я не могла сдержать иронии:
– И в какой сфере мне копать, чтобы найти свой талант?
– Откуда я знаю? Ищи. Где-то когда- то прорвется.
– Ну да, а вдруг я композитор?
– Это исключается, хотя ты могла бы стать музыкантом, если бы училась музыке с детства. Можешь стать модельером. Или писателем, это ближе к нам.
– Непременно попробую. Вот пойду в писатели, стану знаменитой, а ты будешь гордиться, что это я послушала твоего совета!
– Не насмешничай. Ты вчера так текст анализировала, что… прямо Белинский. Кстати, тебе нравится Белинский?
– Обожаю!
Я не рисовалась, я и правда – любила читать Белинского еще в школе.
– Вот видишь. А мне по душе больше Писарев. Он злее.
Фейербах был забыт. Стелка сейчас проходит стадию увлечения немецкими философами. Я думаю, что она станет преподавать не литературу, а двинет на кафедру философии.
И вот странно: она говорит складно и умно на занятиях, но меня почему-то это не раздражает, а только привлекает. Может, потому, что она ко мне относится …с уважением?
Далось мне это уважение! Прямо как алкоголик: со своим: "Ты меня уважаешь?».
Стелка ушла, а я занялась уборкой – под музыку. Спасибо тете Лиде и ее мужу! На день рождения подарили мне новый проигрыватель! Теперь я терзаю соседей классикой. Пока они молчат.
Я поставила три арии Далилы – подряд. Мне как раз хватило на уборку. Обухова прекрасно поет, но проникнуться женским коварством у меня не получается, а вот сама по себе музыка Сен-Санса меня доводит до слез…
Каждый раз, когда мне хочется плакать из-за красоты мелодии, я не могу до конца понять и представить, КАК можно создать ТАКОЙ шедевр?! Как в человеке вообще может родиться вот такое сочетанье звуков?! В каждом талантливом человеке живет бог. Как хорошо, наверное, верить в Бога? Тогда все становится понятным».
– Ну вот, мы и до бога договорились, – недовольно скривилась Александра Адамовна, хотя она прекрасно понимала, что имеет в виду Маша.
Но на это понимание откликалась только голова, а сердце помалкивало.
Александра Адамовна закрыла дневник, вздохнула: ни разу она не заплакала от восторга. И музыку она слушала только в филармонии, куда ходили «все интеллигентные люди», а не по радио. И пластинок не покупала.
И вдруг она вспомнила то, что хотела бы забыть. В коридоре на их факультете висела стенгазета. Саша подошла к стенду и увидела броский заголовок на фоне фотографии оркестра с дирижером. Снимок был любительским, и Саша узнала автора. Был такой паренек на факультете, старше курсом, работал в городской «Вечерке» фотокорреспондентом.
Саша пробежала первые строки статьи – к юбилею Бетховена. Если бы не подпись под нею – Мария Чудная, она не стала бы читать. Статья посвящалась городскому симфоническому оркестру, отметившему юбилей гения исполнением его «Героической симфонии». Статья была написана с каким-то сдержанным вдохновением и ей понравилась. Она была как раз о том концерте, на котором они встретились с Машей.
И сейчас, через полвека, Александра Адамовна не могла понять, что с нею произошло тогда? Почему она сказала стоящей рядом однокурснице:
– Подумаешь, один раз побывала в филармонии, и уже корчит из себя меломанку!
Она не знала, кто стоит сзади, и вдруг услышала:
– Машка как раз меломанка, а вот тебя, Ташковская, мы там видели о-очень редко.
Она оглянулась, увидела пятикурсницу, с которой Маша была на концерте, но так растерялась, что не нашла слов, чтобы ответить достойно.
Но что значит – достойно? Это она повела себя по-свински, как ревнивая дура! Хотя не было никакого повода, кроме одного – непонятного интереса Артема к Маше и этого их обмена взглядами.
Если бы это случилось через год, когда для ревности были все основания, можно было бы простить ее злость, но тогда, тогда,,,
Александра Адамовна нисколько не сомневалась, что подружка расскажет Маше об этом разговоре.
«Представляю, что она подумала обо мне!» – ужаснулась Александра Адамовна, точно осталась той девчонкой.
И вдруг рассмеялась, стукнула себя кулаком по лбу:
– Тебе сколько лет, дура старая?!
Уже ложась в постель, она вспомнила предсказание Маши о Стелле. Та стала профессором на кафедре философии, а потом уехала в Германию. И это всех удивило: да чего ей не хватало здесь, в Украине?!
Продолжение http://www.proza.ru/2015/02/08/1057