Зимний вечер. Дождь, снег, ветер. Сажусь в маршрутку. Напротив меня женщина. Полная, немолодая. На её брезгливо сжатые губы яркой помадой наложено изображение других губ, пухлых и игривых. Нос бесформенный. Щедро накрашены глаза. Пухлые щёки. Взгляд цепкий, но безразличный. Одета с дешёвым шиком: дублёнка, из под неё выглядывает юбка со стразами, на голову нахлобучена меховая шапка из чернобурки.
Зовут её, допустим, Клавдия. Успешный бухгалтер. Ни с кем не дружит. С невесткой сдержанна. К мужу лояльна. Собой довольна. Но к такой по-соседски не придешь попить кофе или покурить. Сидит грозным и величественным сфинксом. А рядом приютился маленький человечек. Обтрёпанная курточка, поношенная шапочка. На ногах ветхие кроссовки и джинсы. Горло обмотано новым пёстрым шарфом. В руках такие же варежки. Временами засыпает и вскидывает голову. Когда он в очередной раз испуганно просыпается, я вижу его глаза – голубые, большие, в обрамлении морщин. Маленький правильный носик, красиво очерченный рот.
На перекрестках склеротический желтый глаз светофора. Людей бросает из стороны в сторону. Все злы, усталы. А Клавдия громко кричит водителю:
– На «Юности» остановите!
Маленький человечек просыпается и расплывается в широкой улыбке. И я вижу два его одиноких желтых зуба:
– А что, – говорит он, – вы правда можете остановить на юности? И мечтательно:
– Я тоже хочу сойти на юности…
Это экстрасенс. И я представляю: институт, водка, женщины, утерянные диссертация и квартира. Зато открыл для себя «связь с космосом» и сверхъестественные способности. Рукавички и шарфик связала сердобольная первая жена. Едет к безнадёжному больному.
И мне захотелось тоже сойти на юности, связать экстрасенсу новую шапочку и отдать сапоги моего выросшего сына.
Втроем мы сошли на дворце молодёжи «Юность». Завывало. Машины нервно неслись по дороге. Только рекламные щиты продолжали улыбаться и восклицать. Мужчина брёл по лужам, но вдруг остановился и, задрав голову к сумасшедшему небу, закричал:
– Боже! Ведь мне для себя ничего не надо! Дай мне только лечить людей!
Клавдия раскрыла цветастый зонт. И вдруг у неё сжалось сердце. Стёклышки мозаики сложились, и она вспомнила… Время – на границе дня и ночи. Медовый свет, мягкие тени. Она едет на велосипеде с первым красавцем школы, Стасом. Доверчиво прижимаясь к его гибкой спине, старается стать незаметной, чтоб ничто не мешало её счастью.
Крепкими руками она держит над собой зонт. Смотрит на жалкую фигурку, комично воюющую со стихией, и кричит:
– Ста-а-ас! Он не слышит. Нахохлился и, не разбирая дороги, пошёл только по ему ведомой кривой жизни. А она продолжает стоять каменной бабой. Зонт вывернуло ветром. По щекам текут чёрные слёзы. Если б они могли растворить весь душевный шлак! Клавдия комично затопала толстыми ногами. Сложила зонт.
– Ничего, ну ничего, ладно, я сейчас, – резко развернулась и быстро ушла в дождь и снег.
Она уже думала не о Стасе, а о курицах. Ей, маленькой, рассказывала смешливая бабушка:
– Коли стара несушка, так закрою её в сарае. За 3 дня она перепужается и перья сбросит. Но обрастают перья, новые да блестящие. И яйца начинает нести, пуще молодой. Ну, яйца Клавдия нести больше не собиралась, но перепугалась здорово. Разве жизнь уже прошла?
И я тоже подпала под злое очарование момента. Поэтому на следующий день записалась к маникюрше, педикюрше и в тренажёрный зал. Именно там, на соседней беговой дорожке, я увидела потную Клавдию. Она бежала свой первый километр. Добежим до юности, а, Клавдия?