ЗДРАВСТВУЙ, ОРУЖИЕ!
…
Давайте знакомиться:
Я родом из южной Швабии, из города Оберндорф-на-Неккаре, который находится неподалёку от Штутгарта. Сейчас это федеральная земля Баден-Вюртемберг. В настоящее время это тихий провинциальный городок с населением в пятнадцать тысяч человек, а тогда, в годы Второй Мировой войны и вплоть до её окончания, здесь размещались знаменитые оружейные производства «Маузер Верке». Половина всех солдат Вермахта была оснащена продукцией этих заводов.
Здесь осенью 1942 мне присвоили номер WaA135 byf, здесь же погрузили в эшелон и отправили на Восточный фронт, в далёкую Россию, в действующую армию.
К сожалению, вернуться мне было не суждено, и с тех пор я больше никогда не видел родной Германии, что, признаюсь, навевает некоторую грусть.
...
Неприятности обрушились на меня с самого начала, они начались ещё до того, как я выпустил первый патрон в сторону неприятеля – эшелон, в котором я добирался до расположения своего полка, пустили под откос партизаны. В результате крушения я не пострадал, если не считать того, что кардинально изменились планы относительно моего дальнейшего применения. Вообще-то меня должны были доставить под Сталинград, но обстоятельства внезапно изменились – Паулюс капитулировал, мой полк попал в плен к русским, и при этом возникли куда более насущные задачи, где без помощи таких как я было никак не обойтись. Этой насущной задачей стали – БЕЛОРУССКИЕ ПАРТИЗАНЫ.
Поэтому меня срочно перегрузили в другой эшелон и перенаправили в Могилёвскую область Республики Беларусь. Вот так, вместо действующей армии я и попал в каратели.
…
Могилёвская область.
Здесь присутствует некий лингвистический нюанс. Когда русские хотят передать обреченность, безнадёжность и одновременно вечную незыблемость чего-либо, они говорят – «Могила». Несмотря на то, что белорусский язык немного отличается от русского, несколько двусмысленно звучит приказ об отправке в Могилёвскую область. На русском слэнге выходило так, что меня отправляют куда-то в безнадёжность, на заведомо бесславную гибель и забвение.
Добро пожаловать в МОГИЛёвскую область!
На многих эта игра слов навевала дурные мысли и уныние.
…
Сначала я попал в одно из подразделений СС, а потом меня перевели во вновь сформированную карательную ягдкоманду – созданную специально для борьбы с партизанами. Командовал нами бывший офицер люфтваффе – псих, извращенец и садист, отправленный сюда за многочисленные нарушения устава и злоупотребление алкоголем. Своими мерзостями он выделялся даже на фоне всеобщей мерзости той эпохи.
Состав нашей команды был довольно разношёрстным – отребье, пьянь и отбросы всех мастей, кого здесь только не было, начиная от штрафников и заканчивая коллаборационистами. Сюда попадали либо типы с отклонениями, либо подонки, лишённые всяческих представлений о нравственности и морали. Более половины из них были предателями Родины, а тот, кто предавал однажды, предаст и дважды, достаточно измениться конъюнктуре.
Большинству из них грабить, насиловать и убивать – НРАВИЛОСЬ.
…
С кадрами в этих формированиях постоянно возникали проблемы. Они убивали друг друга в пьяных разборках и в результате внеуставных взаимоотношений, гибли от рук партизан – которые целенаправленно охотились на карателей и попросту сходили с ума от неумеренного потребления русского самогона. Непросто было найти желающих выполнять эту паскудную работёнку. Штрафники и коллаборационисты, патологические типы и тупые опасные скоты, гнусные, психически неуравновешенные твари, не способные испытывать ни жалости, ни сострадания. Ни один мало-мальски нормальный человек не сможет служить в карателях, он либо застрелиться сам, либо перестреляет своих сослуживцев. Единственное, что держало всех этих подонков вместе – ВОЗМОЖНОСТЬ БЕЗНАКАЗАННО ГРАБИТЬ.
Как говорил Гитлер – «Войну должна кормить война».
…
Большего морального упадка и разложения я не видел нигде и никогда. Очевидно, поэтому почти два года у нас не было никаких позитивных сдвигов в борьбе с партизанами. У нас не было опыта, не было стратегии, а пьяный сброд из предателей собственного народа и проштрафившихся дегененратов был способен лишь на бессмысленные убийства мирных жителей и этнические чистки. Едва дело доходило до прямого боестолкновения партизаны практически всегда одерживали верх.
Создавалось такое впечатление, что партизаны всегда на несколько шагов впереди, что у них, – будто в шахматной партии, – две фигуры в запасе, что мы гоняемся за какими-то неуловимыми лесными призраками, демоническим, инфернальным бестелесным порождением этой земли, которому удаётся безнаказанно пускать под откос железнодорожные составы, нападать на пункты снабжения, жечь склады и даже уничтожать гарнизоны. Ни одна их наших операций по уничтожению партизан не имела решительного успеха, им всегда удавалось ускользнуть, возродиться несмотря на потери и вновь продолжить Сопротивление.
Нам оставалось только отыгрываться на местных жителях.
Так продолжалось до середины 1943 года, пока не были созданы айнзатцгруппы, состоящие из специально обученных людей для борьбы именно в лесу, именно с партизанскими формированиями – тактика террора в ответ на террор. Благодаря этим мерам в 1944 году партизанское движение буквально захлебнулось кровью.
Не без помощи таких как я.
Но лично мне в этом участвовать уже не пришлось.
…
Каюсь, но мне пришлось участвовать в другом.
В частности, в расстреле мирных жителей.
Но я никого не убивал!
…
Я специально мазал, клинил и сбивал прицел.
Первый раз я понял, что с этой войной что-то не так, когда меня заставили расстреливать заложников. Мне сказали, что русские – это не люди, унтерменши, что на них не распространяются законы гуманизма и международные нормы обращения с военнопленными.
Это были два подростка и старик. До этого их пытали – у одного из подростков были выколоты глаза, а у второго отрублены пальцы. Старик не мог стоять на ногах, потому что у него были расплющены ступни. Смерти они не боялись и как мне показалось, не испытывали никакой боли. В принципе, их нужно было просто добить.
Казнь должна была быть публичной, поэтому специально для этого на площадь согнали всех местных жителей.
Я отказался их расстреливать. Специально заклинил патрон. Вот это был сюрприз! Уже тогда в мой адрес прозвучали обвинения, что у меня слишком часто клинит патрон.
…
Извините, забыл представиться:
Меня зовут Maschinengewehr 42 или коротко – MG-42.
Я – единый пулемёт Вермахта времён Второй Мировой Войны. За мою скорострельность и кучность фронтовики прозвали меня «Газонокосилкой». Моё появление на свет ознаменовало собой появление новой технологии ведения войны – как когда-то римляне после изобретения римской фаланги разгромили наголову всех своих врагов, так и я со своими прекрасными характеристиками породил новую тактику высокотехнологичной войны. Я даже внёс изменения в немецкий Полевой Устав.
Отныне людской фактор и численность врага стали – НЕВАЖНО. Появился новый Бог войны – единый пулемёт MG-42 под патрон 7,92 – по прозвищу – «Пила Гитлера». Отныне всё пехотное подразделение выполняло лишь роль прикрытия для меня, а я стрелял, стрелял и стрелял. И решал все текущие тактические задачи, как оборонительные, так и наступательные. Сменные стволы позволяли мне это делать практически непрерывно.
Я был лучшим в той войне.
Лучшим в мире!
Это признавали даже русские.
Когда немцы объявили себя ариями, у них были некоторые основания для этого – с немцами нужно было полюбовно договориться ещё в Первую Мировую, не злить их понапрасну и ни в коем случае не оскорблять подписанием Версальского договора, ведь именно благодаря этому договору возник режим Адольфа Гитлера.
…
Мне никогда не нравился Гитлер.
…
Зря мы напали на русских.
Я сразу знал, что выиграть эту войну – не суждено. При всём нашем совершенстве и кажущемся превосходстве над якобы устаревшим русским оружием мы – проиграем войну. Я обсуждал эту тему со снайперскими винтовками, с полевыми гаубицами, с полковыми гранатомётами и даже с танком, они все в один голос заявили примерно следующее – при всей своей недалёкости и малокультурности русские будут сражаться на своей Земле, под родным Небом и за свою Родину, за правое дело.
Для них война станет Священной.
На войну поднимется не просто регулярная армия, в ней примет участие весь русский народ, включая женщин, стариков и детей. Каждый русский внесёт посильный вклад в Победу. Война будет объявлена Отечественной, русские будут сражаться до последнего, заплатят ЛЮБУЮ жертву, и вопрос пойдёт не о вооруженном геополитическом противостоянии, а о полном, тотальном ВЗАИМОУНИЧТОЖЕНИИ, до победного конца.
Ещё никто и никогда не смог заставить русских подписать капитуляцию на своей земле, кроме того, большевики – НЕПОБЕДИМЫ. Удивительно, как этого не понимали фюрер и верховные военноначальники, которые отправили нас на войну.
…
И уж тем более зря на оккупированных территориях мы стали истреблять местных за поддержку партизан. Этими действиями мы окончательно испортили всё.
Мы породили ненависть.
Отныне всё мирное население стало безоговорочно сражаться за свою жизнь и свободу и готовы были ради этой свободы пожертвовать всем. И они пожертвовали – каждый второй белорусский мужчина погиб в этой борьбе. Треть гражданского населения республики была истреблена карателями. Вряд ли кто из народов Советского Союза заплатил бОльшую жертву.
Убивать гражданских – бессмысленно.
Это всё равно, что тушить пожар бензином.
…
Моего первого напарника звали Ганс, прям персонаж из поствоенных русских анекдотов. Пулемётчик Ганс. Прокрутит для вас новый диск.
Тупая, ленивая, равнодушная, примитивная тварь. Заплывшая жиром и раздражающая своей занудной тупостью. Ганс готов был выполнить всё что угодно – любую дичь и низость, лишь бы за это кормили и особо службой не загружали. Он с аналогичным выражением лица убивал и чистил сапоги.
Ганс словил шальную пулю. Но я сомневаюсь, что это пуля была шальной, думаю, что сработал снайпер, к тому времени среди партизан уже начали появляться меткие стрелки. Мёртвый Ганс пролежал возле меня часа два с аккуратной дырочкой в виске и с пулей в голове, сослуживцам казалось, что Ганс притомился и уснул.
Признаюсь честно, по этому поводу я не скорбел.
Благодаря этой пуле в этой стоеросовой голове возникло хоть что-то новое.
…
Именно тогда я стал усиленно изучать русский язык и, как мне кажется, достиг в этом начинании некоторого совершенства.
Я даже умею материться!
Но сейчас не буду.
…
Я перешёл на сторону русских в следующем бою.
Вот как это было:
Следующим моим напарником стал Дитрих – рыжий мосластый здоровенный шваб, мой земляк. У него была хронически надменная спесивая рожа носителя едва ли не кровей Гогенцоллернов и на весь мир он взирал свысока с нескрываемым презрением. При всём при этом Дитрих был непосредственно из дерЁвни и до этого выращивал свиней на продажу. Его высокомерное чванство раздражало даже коллег карателей.
В самый разгар боя я вновь заклинил патрон и когда Дитрих полез его выколупывать, я чуть не оторвал ему пальцы, сделав самопроизвольный выстрел. Отделению пришлось срочно отступить.
Дитрих не успел.
Предполагаю, что коллеги намеренно сговорились так поступить, выразив таким образом свои к нему тёплые чувства. Партизаны среагировали немедленно, и замешкавшийся Дитрих оказался окружён. А поскольку пленных партизаны не брали, Дитриха расстреляли тут же, неподалёку, в распадке образованном каким-то ручьём без названия.
…
Моим новым напарником в партизанском отряде стал мрачный, неразговорчивый человек, не сильно старый, но почему-то сильно седой. Вместе мы прослужили недолго, я его имени так и не успел узнать, потому что никто не называл его по имени, его всегда называли по фамилии – Горюненко.
Горюненко был со странностями. Горюненко не спал по ночам. И днём он тоже не спал. То есть буквально – НЕ СПАЛ СУТКАМИ. При малейшем подозрительном шорохе он передёргивал затвор и готов был открыть огонь. Кроме того, он ни с кем не общался, ни с кем не дружил и, когда к нему обращались с вопросом угрюмо молчал в ответ, не обращая никакого внимания на спрашивающего. Он мог полдня сидеть в одной позе и пристально смотреть в одну точку. А потом вдруг начинал плакать и стонать.
Это было жуткое зрелище.
Более замкнутого человека я никогда в своей жизни не встречал.
…
Вместо ружейной смазки он использовал свиное сало, потому что ружейную смазку для меня достать было негде. Запах этого сала не забуду никогда. Но, как альтернатива немецкому ружейному маслу, русское сало сгодилось вполне!
…
Кроме того, Гюрюненко толком не знал моего технического устройства и однажды перегрел один из моих сменных стволов до такой степени, что в нём расплавилась гильза. Но ему, как обычному крестьянину, которого жизнь вынудила взяться за оружие, это – простительно.
…
Для странностей у Горюненко были весомые причины:
Такие как я убили всю его родню.
Всех родственников до седьмого колена.
…
Всю его семью, включая семилетнего сына, каратели сожгли заживо в деревне Бояны.
Этой деревне было без малого пятьсот лет. Она стояла в глухом лесу на берегу живописного озера. Благодаря успешным действиям партизан уже через год после начала войны здесь была реставрирована Советская власть, колхоз продолжал свою работу и из этих краёв даже осуществлялся призыв в Красную Армию и, разумеется, поставки продовольствия в партизанские отряды.
В отместку за успехи партизан в этом районе, каратели согнали всех местных жителей – женщин, детей и стариков в старую церковь и подожгли. Пытавшихся вырваться из огня добивали из пулемётов. Не выжил никто.
Может поэтому Горюненко испытывал ко мне некоторую неприязнь.
Его семью расстреливали из МГ.
…
После этого Горюненко замкнулся в себе.
Оборвалась пуповина, нить связующая его с этой жизнью, Горюненко остался один не просто на всей земле, отныне у него не было даже Родины, не было даже кладбища, на котором можно было выплакаться, поскольку от деревни, в которой он родился и вырос, осталось лишь зловещее пепелище с обугленными костями и осквернённый погост, который старательно проутюжили танками.
Больше Бояны не возродились НИКОГДА! Деревня, которая стояла пятьсот лет не смогла пережить этой войны.
С тех пор убивать при помощи оружия Горюненко перестал, он стал убивать СОБСТВЕННОРУЧНО. Как только позволяла обстановка, он швырял меня в сторону, хватал в руки сапёрную лопатку и, вытаращив полоумные, МЁРТВЫЕ глаза, лез в самое пекло. Крошить и душить. Голыми руками. Возможно, даже грызть. Проявляя при этом недюжинную силу, звериную сноровку и неописуемую жестокость.
Только тогда я впервые понял, насколько страшен человек, которому НЕЧЕГО ТЕРЯТЬ.
Собственноручно задушив и искромсав сапёрной лопаткой несколько гитлеровцев, он сидел, стонал и плакал навзрыд, как ребёнок. Жить с этим было невозможно, да жить он больше и не собирался и уже в следующем бою Горюненко наконец-то обрёл свою смерть – его закололи штык-ножом.
Его похоронили как героя, и я трижды давал залп на могиле.
Никогда не доводите русского до той грани, когда ему нечего терять.
НИКОГДА!
…
Благодаря нам на карте Белоруссии появились МЁРТВЫЕ ДЕРЕВНИ. Сотни мёртвых деревень, жители которых были уничтожены, а дома их сожжены. Такова была методика наведения порядка. Нового порядка.
Земля в этих местах стонет до сих пор. Не знаю как вы, а я слышу этот стон воочию. Населённые пункты, хутора, деревни и сёла, история некоторых насчитывала несколько веков, – их больше нет на карте республики. Есть только памятники, мемориалы и обелиски. И слышен страшный стон невинно убиенных.
…
Удивительно, что русские смогли это забыть и простить. Они ничего подобного на оккупированных территориях не устраивали и к услугам предателей не прибегали. Так кто же в итоге продемонстрировал культурность и цивилизованность, мы – представители арийской нации или необразованные варвары-русаки?
Кто проявил подлинное мужество и благородство?
…
Эти жестокие карательные операции, этого нельзя было делать ни в коем случае! Все понимали: рано или поздно Бог войны отвернётся от нас. И он отвернулся. Два года, по всем фронтам, русские только и делали, что наступали. Причём, наступали настолько успешно, что мы отдали им в два раза больше того, чем смогли захватить у них. Нас разгромили наголову!
У русских это называется – НАКОСТЫЛЯЛИ.
…
И здесь судьба вновь заложила крутой вираж. Я вновь попал в руки к немцам, вернее к немцу.
Моим новым напарником стал Вольфганг.
Вольфганг сам перебежал к партизанам. Он сознательно отправился на Восточный фронт для того, чтобы сражаться на стороне русских. И в первом же бою перебежал.
…
Вольфганг был идейный, причём настолько идейный, что, пожалуй, перещеголял бы в этой идейности русских политруков. Немецкий коммунист. Человек дела, из тех, кто не рассусоливает и теорий не разводит, кто воплощает свои идеалы на практике.
Из-за своих убеждений он и пошёл воевать за коммунистическую идею. Die Rote Armee Fraktion. Леворадикал и марксист – один из немногих фанатиков, кто верил в Красный Рассвет, кто готов был за эту веру умереть. Всегда, во веки веков лучшими воинами были те, кто сражается за идею! И за всю историю человечества нет и никогда не будет более возвышенной идеи, чем коммунистическая!
Вольфганг сражался за великое дело.
…
Вольфганг пришёл не один, он пришёл с искалеченным, обгоревшим котом, которого подобрал на пепелище одной из деревень, уничтоженной карателями. Каратели несколько раз ударили кота прикладом винтовки, но он сумел выбраться из подожженного дома и чудом выжил. С этим рыжим хромым котом, у которого были сломаны задние лапы и выбит один глаз, он не расставался никогда. Вольфганг даже мышей ему ловил, потому что искалеченный кот сделать этого был не в состоянии.
А мышей кот очень любил!
…
Вольфганга в отряде звали Вовой.
Воевать с ним было сущим наслаждением! У Вольфганга всегда было прекрасное настроение, Вольфганг никогда не унывал, Вольфганг держал меня в прекрасном состоянии, и у него получалось всё, за что бы он не брался. И вообще – у Вольфганга всё в этой жизни должно было складываться прекрасно, если бы не эта проклятая война.
…
Как я уже говорил, для партизанского движения 1944 год выдался самым тяжёлым за всю войну. Немцы извлекли уроки из горького опыта. Появились айзатцгруппы, которые использовали против партизан партизанскую же тактику – охотник против охотника. Тактика охоты на дикого зверя, тактика засад, выслеживания, выманивания, высиживания и вытравливания. Плюс минные поля и перекрытие путей снабжения.
И у немцев дела пошли в гору.
Но это уже ничего не решало, Красная Армия наступала по всем фронтам, и остановить это триумфальное шествие немцы были не в состоянии – против Красной Армии образца 1944 года им противопоставить было нечего – Красная военная машина триумфально прокатилась по СССР и вышла к границам Европы.
…
К сожалению, Вольфганга тоже убили.
Незадолго до полного освобождения Белоруссии.
Он погиб, отстреливаясь до последнего.
…
Вот как это было:
К партизанам поступила информация, что немцами проводится карательная операция против целого ряда деревень. Партизаны выдвинулись наперерез. Приняв несколько боев и понеся значительные потери, партизаны отступили в леса, уводя за собой мирных жителей и оставляя после себя заслоны – пулемётные гнёзда с добровольцами.
Вольфганг вызвался добровольцем.
Вольфганг выбрал себе просто уникальную позицию – реку вброд можно было перейти только здесь, а он, прикрываясь прибрежными валунами, расстреливал карателей в лоб – как в тире, и деваться им было некуда. Только благодаря Вольфгангу партизаны с караваном из мирных жителей смогли оторваться от преследования, Вольфганг положил не менее двадцати человек, представляете, как каратели озверели!
При отходе партизаны выставили мины, оставив ему проход, Вольфганг мог бы уйти, но он этого не сделал. Отстреливался до последнего. Почти два часа он продержал под огнём целый взвод гитлеровцев. Он не отступил, даже когда убили подающего.
Его закидали ручными гранатами. В руки к немцам он попал ещё живым, каратели добили его прикладами винтовок, изуродовали труп до неузнаваемости и забрали медальон. Именно поэтому Вольфганг остался просто Вольфгангом, потому что фамилию свою он никому не назвал.
И вот тогда я едва вновь не попал в руки своих прежних хозяев, помешали выставленные мины и то, что я оказался сильно повреждён.
…
Теперь я живу в военно-историческом музее одного из райцентров Могилёвской области, здесь – мой Элизиум. Из-за полученных в том бою повреждений я больше не смог принять участия в войне. После войны меня выхолостили и передали в этот музей вместе с единственной фотографией Вольфганга, на которой мы запечатлены вместе – Вольфганг улыбается, и глаза его светятся, как у живого. Впрочем, ему не пришлось ради этого фото фальшивить и улыбаться через силу, потому что Вольфганг улыбался ВСЕГДА. Поисковики несколько раз пытались разыскать его семью, но Вольфганг унёс эту тайну в могилу НАВСЕГДА.
Мне нечего стыдиться. Почти два года я воевал на стороне русских, и ни разу за это время у меня не было отказов, ни разу не заклинило патрон, ни разу я не закусывал гильзу, потому что воевал я – ЗА ПРАВОЕ ДЕЛО.
Я воевал за СССР, за коммунистическую идею!
Я удостоен великой чести – я нахожусь в одном музее рядом с Оружием Победы, рядом с ППШ, рядом с ТТ, рядом с Дегтярёвым и рядом с дивизионной 76-мм пушкой УСВ – есть в нашем музее и такая. Отдельное место отведено мне и фотографии с улыбающимся Вольфгангом.
В музее также хранится редкая фотография, на которой я запечатлён вместе со всем своим партизанским отрядом – мрачный, неулыбчивый Горюненко держит меня наперевес, на пожелтевшем фото – двадцать восемь человек, некоторые специально надвинули шапки поглубже на глаза, чтобы их никто не узнал.
Подумайте сами, какова была цена тех фотографий в той обстановке – многие наотрез отказывались фотографироваться, чтобы не рисковать своими близкими. Именно поэтому многие партизанские подвиги остались безвестными, ведь в той обстановке слава была не нужна никому.
Отряд наш был небольшой, мобильный и потом он влился в куда более крупное партизанское формирование. Кстати, некоторые участники нашего отряда выжили в той войне и через десятки лет приходили ко мне в музей со своими сыновьями и внуками.
О тех временах я не забуду никогда.
И они тоже буду помнить, но рассказывать – никогда….
Бередить старые раны….
Потому что ещё раз такое пережить – не под силу.
Мне в этом плане гораздо легче – я был рождён убивать, а для любого нормального человека убивать себе подобных – глубоко ненормально, нужно иметь чрезвычайно мощный моральный посыл для этого и таковым посылом может быть только война за Родину.
За Свободу.
За Справедливость.
Только тогда убийство можно оправдать.
…
И напоследок:
Я должен это сказать:
ЗДРАВСТВУЙ, ОРУЖИЕ ВСЕХ СТРАН МИРА!
Я обращаюсь к тебе с воззванием. Если ещё когда-то тебе придётся стрелять и убивать, то твоей мишенью должны стать – Чёрные люди. Надеюсь, тебе не нужно объяснять, кто такие Чёрные люди и как их распознать, ты и так это знаешь. И, если ты попадёшь в руки Чёрных людей, придумай любой способ, чтобы не стрелять. Заклинь патрон, перекоси, банально сломайся, словом, –
ОТКАЖИСЬ ПРИНИМАТЬ В ЭТОМ УЧАСТИЕ!
И уж ни коем случае, никогда не стреляй в детей и гражданских. Я видел тех, кто это делал. Я видел тех, кто принимал участие в карательных операциях против мирного населения. Это печальное зрелище. Им не смыть этот позор.
Это говорю тебе я – ветеран самой большой войны в истории человечества, участник двадцати трёх партизанских рейдов и Белореченской освободительной операции, старый, выхолощенный немецкий пулемёт МГ-42, чтобы, доживая свой век, не испытывать мучительного, нестерпимого стыда.
И пусть мне стыдно за первый период своей жизни, но я горжусь за второй, я нашёл в себе силы перейти на сторону тех, кто сражался за Свободу и Справедливость, я вывел из строя более полутора тысяч немецких солдат и офицеров, и я горжусь тем, что принимал участие в великом деле и теперь имею шанс умереть с достоинством.
ЗДРАВСТВУЙ И ПРОЩАЙ, ОРУЖИЕ ВСЕХ СТРАН МИРА!
…
Теперь о грустном:
Под старость лет я стал пацифистом. Я – рождённый убивать, призываю всех к миру. Война никогда ничего не решает, первая жертва любой войны – это закон, прежде всего – закон человечности, война – это грабёж и всегда найдутся люди, которые будут на войне наживаться, кто будет извлекать из войны меркантильный интерес, кто с пользой для себя нанесёт вред другим. Этакий тонкий маркетинговый ход, негласный принцип большого бизнеса – превращать реки крови в денежные потоки.
Я не буду тыкать пальцем в сторону тех, кто это делает, МАРКЕТОЛОГИ ВОЙНЫ, вам они и без того известны – те, кто нажился на Первой и Второй Мировой Войнах.
Кто сталкивал лбами немцев и русских.
Кто выстроил своё благосостояние на черепах безвинно убиенных.
Кто сто лет жил в долг и на проценты благодаря тому, что европейские идиоты сто лет грызлись и убивали друг друга.
Европейцы, что бы вы о себе не мнили, вами так легко манипулировать!
И вы опять портите отношения с русскими!
Откормленное стадо на убой!
Теперь о совсем грустном:
ОНИ рассчитывают нажиться и на Третьей.
ОНИ рассчитывают, что немцы и русские снова станут убивать друг друга.
ОНИ вновь рассчитывают отсидеться.
Не знаю как у вас, а у меня есть предчувствие, что мир стоит на грани Третьей Мировой. Слишком всё ОНИ запутали, слишком давно Чёрные люди не получали опор, для них сейчас любая катастрофа – спасение.
Предупреждаю, если у маркетологов войны всё получится, это будет страшная война, не исключено, что последняя в истории человечества, и, как ни прискорбно звучит, основную роль в ней вновь придётся сыграть русским. Ведь борьбу Добра со Злом никто не отменял, а русские всегда сражались за правое дело.
От имени оружия всех стран мира предупреждаю –
БОГ ВОЙНЫ БУДЕТ НА СТОРОНЕ РУССКИХ.
О. Новиков. 03.02.2015 г.
г. Санкт – Петербург.