Когда вели её на расстрел, она даже не оборачивалась. Просто глядела себе под ноги, которые были абсолютно босы, и тихонько что-то мурлыкала. А воздух уже был другим. Запахи вокруг стали вдруг настолько остры и пронзительны, что, казалось, никогда ранее так не пахли ни трава, ни цветы. Так по – особому не пахли даже два дюжих конвоира, водившие на допросы, а сейчас с явной неохотой семенивших следом.
Конвоиры. Не хотелось им этого. Совсем. Не знали они: кого, за что. Да и не спрашивали, чуя, что в лучшем случае скажут, мол: стреляй, мать вашу, приказы не обсуждаются, а в худшем…. Думать не хотелось. Просто вели да вели. До места, где стреляли обычно, оврага у речки – оставалось метров триста. Может, чуть больше.
-Красивая - думали оба.
-Статная. Не горбится. Да вроде и не робеет вовсе. Нас бы так, мы б уже в штаны…-
Её непокорная челка всё время сползала на лоб. Не отмахивалась. Мысли где-то далеко – далеко, и почему-то такие светлые, тёплые. Ступня – каждую песчинку, каждый камушек ощущать рада. Вот ещё потеха: пчёлы на цветах. Трудятся. Жужжат. Деловые такие, не отвлекаются! И всё – в дом, всё в дом.
Ну вот, пришли, кажется. Нисколечко не устала. Дальше речка – спокойная, тихая… Рыба не плещется даже. Разморило, видно. Отдыхает себе где – нибудь в омуте. Там прохладнее…
Ага, эти двое закурили. Винтовки свои приставили у берёзки. Молчат скупо. Да и вид у них невесёлый какой-то. Не видят что – ли, красота дивная какая вокруг!
-Эй ты, ты хоть чьих будешь, звать – то как? - один уставился исподлобья, и спрашивает, так, сквозь зубы.
Может от ненависти, от нелюбви какой? Да нет, непохоже. От злобы? Тоже вряд – ли. Боже мой, неужели же со страху?! Им – то отчего страшиться? Вон какие здоровенные, статные, да и молодые ещё совсем!
- Ты имя нам хоть скажи, а то не с руки как – то! - а у второго голос совсем мальчишеский, звонкий такой!
Ну, зачем замолчал – застеснялся?
Пауза повисла в воздухе, словно туман, что ранним - ранним утром на поле ковром стелился.
- Душа… Душенькой меня кличут…-
Неловко переминаясь с ноги на ногу, и, украдкой глянувши друг на друга, эти двое вдруг как-то сгорбились. Даже ростом меньше будто стали. Ещё одна пауза. Теперь уже совсем длинная, кажется, до бесконечности.
- Чо скажем?-
- Да чо, убёгла, скажем. Прыткая.-
- Ты пальни хоть, что-ли.-
- Сам пальни!-
… Трескучий выстрел разорвал воздух как-то неубедительно, как-то по-воровски вроде. Вспорхнули несколько воробьев и пара ворон, тут же сели обратно на ветки, любопытно поглядывая вниз.
Две спины, внезапно и, казалось, без причины вдруг промокшие потом насквозь, медленно удалялись обратно в лесок…
Хотелось бы что – нибудь крикнуть им вослед, что – нибудь напутственно – доброе, приободрить, что – ли. Поблагодарить. Или пожалеть. Да, пожалеть, скорее, только вот…
Нельзя кричать.
Им ведь убить меня надо было. Убить.
А потому - кричать нельзя. Жалко. Как жалко…