Электричка вылетела из тоннеля и пронзительно загудела.
Петр вздрогнул и вернулся на платформу. Где он был? Если вы не работали секретарем Москворецкого райкома комсомола и любовницы вам не ставили ультиматумов, вряд ли поймете.
Его влекло к Светлане, которая, в отличие от поднадоевшей жены, была в постели пылкой и по-комсомольски инициативной, но сегодня дала понять, что их отношения пересекли невидимую грань: интрижка превратилась в омут обязательств, незаметно и вдруг, как, скажем, редеющие волосы вдруг становятся лысиной. Неопределенность в отношениях не могла продолжаться долго, и настал момент, которого Петр давно ждал, но малодушно откладывал на потом.
Сегодня, в пятницу, Петр участвовал в научно-практической конференции по итогам июньского 1983 года Пленума ЦК КПСС. Мероприятие удачно проходило в двух шагах от Светкиного дома. Поскольку участники конференции «целиком и полностью одобряли и поддерживали» все, чем бредил «родной Центральный комитет во главе с Политбюро», решения пленума по-быстрому «поддержали и одобрили», и довольно рано Петр был свободен.
Он тут же позвонил Свете на работу и голосом, трепещущим от предвкушения, как пионерский галстук на ветру, сообщил:
– Я у тебя!
Однако новости были такие: Светлана на четвертой неделе, а потому либо Петр на ней женится, разведясь с Татьяной, либо Светлана делает аборт, но в этом случае Петру настоятельно рекомендуется сдать ключ от квартиры и забыть адрес.
Была четверть седьмого. Обычно в вечерний час пик в сторону центра пассажиров мало, но на этот раз набился полный вагон. Видимо, поезда не было долго, но заблудившийся в переживаниях Петр понятия не имел, сколько он тут стоит.
Петр вошел в вагон, когда все места были заняты. После трудного разговора хотелось посидеть.
Оглядевшись, отец по неосторожности заметил в конце вагона свободное место. Два других заполняла собой огромная Баба. Она смотрела на Петра, улыбалась и жестом приглашала сесть рядом. Баба походила на тряпичную куклу, их надевают на чайник или самовар, чтобы не остывали. Райкомовские дарили таких кукол иностранным делегациям вперемежку с матрешками, ложками и прочей чепухой «а-ля рюс». Баба в вагоне была такого необъятного размера, что ее можно было бы надевать на бочку с квасом.
Поколебавшись, Петр втиснулся в оставшееся свободным пространство. Неожиданно мелодичным и чистым голосом Баба сказала:
– Не бойся, милый, я не кусаюсь.
– Чего мне бояться? – огрызнулся Петр.
– Ты, милый, решиться боишься. Не того боишься, ой, не того…
– Оставьте меня в покое! – взъярился, но тут же отругал себя, нельзя распускаться.
Это был трудный выбор: не только между Светой и Татьяной, но и между любовницей и сыном. Бросить придется и жену и Васю…
– …Вот и я говорю, милый, самое трудное – решиться. Страшно. Вдруг ошибка? Знать наперед, где соломку подстелить, может, оно и не так страшно было бы, а жизнь-то набело пишем, прожитые годы на черновик не пустишь. Что сейчас сочинишь, то и проживешь.
– Вы читаете мои мысли?
– Я мыслей не читаю, только вижу, сидишь как туча темный, маешься…
«Странная баба, – удивился Петр, – прямо на мозоль давит. Развод на карьеру не повлияет, не те времена. При Андропове будут большие перемены, нужны новые люди, мыслящие гибко, не догматики, как наши пердуны в райкоме и выше. Их собственные внуки давно послали, а они нас, комсомол, учат работе с молодежью… А если не разводиться? Тогда Светка меня пошлет, и аборт будет на моей совести. Она сделает… точно. Если что решила, ничто не остановит. Мужик в юбке…»
– …а ведь любого спроси, хочет он судьбу узнать? Скажет – хочу. А узнает, будет ли рад? Ты бы, милый, не испугался?
Поворот беседы отвлек Петра от тяжелых дум и спасительно «предоставил слово секретарю райкома»:
– Не испугался бы. Мне только 27 лет, но моя судьба в общих чертах уже понятна. Я горжусь тем, что связал ее с комсомолом и партией, а потому мой путь абсолютно ясен. Не знаю, до каких высот дорасту, но так ли важно, кем служить делу партии? А вот как сложатся судьбы страны и социализма… Сейчас ведь, знаете, какие перемены настают? Уверен – гигантские! Увидеть хоть одним глазком результаты этого титанического труда! Тут бояться нечего, в результате не приходится сомневаться. Но ничего, доживем и увидим.
– Значит, про страну узнать не боишься… На какой станции выходишь?
– На Серпуховской, конечной. А вы?
– А я на Пражскую еду.
– На Пражскую? Вам же в другую сторону… а разве ее уже открыли?
– Вот и я о чем. Строят еще. Так что сегодня я в Алтуфьево, а завтра, аккурат в это время, назад, на Пражскую…
* * *
«Станция Серпуховская, конечная, поезд дальше не идет, просьба освободить вагоны».
Петр встал, а Баба и не думала.
– Вы не выходите?
– Я же сказала, милый, мне дальше, в Алтуфьево.
– Это конечная станция!
– Ты ступай, а я уж как-нибудь.
Петр вышел из вагона последним, если не считать Бабы, улыбавшейся через окно. Двери закрылись, и поезд ушел в тоннель.
«Очень странная. Может, сектантка? Они все не от мира сего. Похоже, кругами катается. Поэтому-то я ее и не видел на платформе, при таких габаритах трудно было не заметить… Да и черт с ней, своих забот хватает!» – чертыхнулся и пошел в переход на Добрынинскую.
Что-то было не так. Какая-то явная, но неуловимая перемена, как это бывает, когда жена меняет цвет волос и прическу.
Люди! Люди стали другими. Одеты разнообразно и ярко. Советская легкая промышленность космические скафандры сшить может, такие наряды нет. Петр видел в Югославии, куда ездил с делегацией, похожую пестроту и разнообразие, но там были одни иностранцы, а тут – советские люди.
Он заметил, что у многих молодых людей из ушей свисают проводки. Петр знал, что такое портативный магнитофон «Вокмэн», но баловство это дорогое. Хотите сказать, это случайность – так много молодежи с дорогими игрушками в одном месте? Вспомнил, что недавно на закрытом совещании в райкоме партии выступал представитель «конторы» и рассказывал, как под гнилым влиянием «красивой» западной жизни появилось неформальное молодежное движение «мажоров». «Так, так, мажоры устраивают сходку в моем районе прямо в метро, а я об этом ничего не знаю?! Разберемся… Дойду до телефона, позвоню Скосыреву в оперотряд, пусть с милицией свяжется…»
На шаг впереди Петра шел парень. Он был один, но при этом громко разговаривал: «…скачал девятый фотошоп, ну да, через торрент… хотел, пару авок сделать на стену вконтакте, а у меня винда паленая, глючит, так и не установил…»
«Это же буйнопомешанный, – возмутился комсомольский активист, – кто его пустил в метро?!» Петр поспешил к постовому милиционеру, но понял, что и с ним что-то не так. Взгляд! Злой и голодный. Человек в форме встречал секретаря райкома взглядом, каким коллеги Петра провожали только что снятого с должности соратника. Особенно пристально милиционер разглядывал комсомольский значок. Петр прошел мимо странного стража порядка.
«Побыстрей бы добраться до дома. Итак, мажоры, милиция… Что у них за постовые такие! Без значка, кстати… с каких пор в милиции несоюзная молодежь служит? С Таней поговорю завтра, утро вечера мудренее».
На эскалаторе было полно народу. Петр разглядывал окружающих. Не похожи они на москвичей, на советских людей. Многие прижимают к ушам руки и разговаривают как будто по телефону! На эскалаторе!!!
Тут Петр заметил на стенах тоннеля плакаты… «Начни свой день с рекламы в метро», «В цветах российского флага» (какого, какого? «российского»?!!!)… А это что? «Отдыхайте в Греции» и такой откровенный купальник… Порнография! За это сажают!
«Интересное получается кино. Дяденьки из райкома партии вконец оторвались от жизни. Давно ли они последний раз были в метро? Понятно, на служебных «Волгах» приятнее разъезжать. И, пожалуйста, результат – хозяйственники из метрополитена проявили инициативу. Так, значит, они понимают политику перемен нового Генсека… Идеологическая диверсия – вот что это такое! И как шустро развернулись: еще утром ничего не было! Очевидно, рекламу развесили недавно, иначе бы уже были сигналы. Бдительный народ, к счастью, остался… Выходные отменяются! По их же совету и сделаю: завтрашний день начну с рекламы в метро! Кстати, может, вот так – с пылу с жару – мне с Таней будет легче поговорить».
Петр проскочил вестибюль, не заметив киоски, которых, как и рекламы, еще утром здесь не было, и вышел на улицу. Он торопился домой на Большую Ордынку.
Всего два года в райкоме, а уже второй секретарь и уже комната в коммуналке в самом центре столицы. Старый дом дореволюционной постройки, очень большая – 25 метров – комната и соседей только двое. Один – геолог, который все время в экспедициях, другой – коллега по райкому и друг Коля Регеда. Коля младше на два года и пока холостой, девушек приглашает только после того, как Танька даст «добро». Считай, одна семья.
Петр торопился звонить дежурному по райкому партии, а может, и дежурному по горкому. Он пока не решил кому. Сдаст он всех своих райкомовских дедушек! Посмотрим, с какой скоростью они вылетят на пенсию после того, как станет известно о провокации на станции метро Добрынинская.
Предстоящая военная кампания прокрутилась в голове Петра по пути от эскалатора до дверей метро. Еще пару секунд он осознавал картинку, представшую глазам, и, наконец, тысячетонный молот окружающей действительности с размаху вогнал душу Петра в асфальт улицы Люсиновская. Это была не его Москва, не его мир!
Новые здания теснили некогда широкие просторы Серпуховской площади и начала Люсиновки; незнакомые надписи: русскими буквами, но не по-русски…
Больше всего Петра потрясли не дома, выросшие за один день, а автомобили. Впервые в жизни он видел автомобильную пробку, да еще целиком состоящую из иномарок. Он стоял и озирался, раскрыв рот. Тут его толкнули выходящие из метро люди. Петру казалось, он вышел из дверей вечность назад…
«Где я?! – лихорадочно соображал он. – Это либо параллельный мир, либо мир будущего. Но ведь ни то, ни другое невозможно!» Он припустил домой.
Путь в подъезд преградила железная дверь. О борьбе с идеологическими диверсантами и их пособниками Петр уже и думать забыл, теперь он думал, как попасть внутрь.
Простояв минут пятнадцать, он не дождался ни входящих, ни выходящих. Предположив, что клавиатура на правой стороне двери может работать как вызов, Петр набрал номер своей квартиры и услышал мелодичный звук. Через несколько звонков недовольный, как у продавщицы мясного отдела, девичий голос ответил:
– Ну, кто там еще?
– Это Петр, ваш сосед, откройте, пожалуйста.
– Сосед? Из какой квартиры?
– Из вашей. Из пятнадцатой. А Татьяна дома?
– Что значит – сосед из нашей квартиры?! Нет тут никакой Татьяны…
– А Николай Регеда?..
– Николай?.. Коля! К тебе…
– Слушаю, кто там? – Голос вроде бы Николая, но, как и все вокруг, изменившийся.
– Это я, Петр!
– Какой Петр?
– Симутин, сосед твой!
– Петя?!. Открываю.
* * *
Петр мгновенно узнал Николая, хоть тот поседел, обрюзг, выпустил живот и оброс щетиной; благо все – слегка. Было видно, что минувшие годы прожиты бурно.
– Ты совсем не изменился…
– Ты так постарел… – одновременно произнесли друзья одинаково севшими голосами.
– Господи, сколько же лет мы не виделись?! – выдавил Николай после звенящей паузы.
– Какой сейчас год?
– Девятый…
– В смысле?..
– В смысле – 2009 год от рождества Христова. Ты сам-то откуда?
– С научно-практической конференции. Полчаса назад у меня был 1983 год…
Поверить в такое трудно, но внешний вид друзей подтверждал обе версии: на дворе 2009 год, а Петр не тратил четверть века на свое старение. Пришлось признать очевидное - каким-то образом Петр совершил путешествие во времени, но его интересовало другое:
– Коля, мои где сейчас?
– Твои? Они тут уже сто лет не живут. Я здесь один обитаю. Тебе, кстати, повезло, я тоже со дня на день…
– Где они сейчас? – перебил Петр.
– Точно не знаю. Я им квартиру в Алтуфьево купил еще в 94-м…
– В Алтуфьево?!
– В Алтуфьево. Чего орешь? Хорошую квартиру, двухкомнатную. Ну да, далеко, так ведь за комнату в коммуналке – «двушку»!
– Не в том дело, – снова перебил Петр и рассказал про Бабу в метро.
– Она тебя к нам забросила, точно! А что мы в коридоре топчемся, давай входи… это сколько же лет…
Петр вошел и огляделся. Он не мог узнать квартиру, хоть и прожил в ней почти полтора года. Так бывает, спустя годы мы не можем узнать во встречной красавице угреватую одноклассницу, сидевшую за соседней партой. Преображение было невероятным, Петр не мог поверить, что этот дворец был его коммуналкой.
– Вижу, карьеру сделал. Похоже, не ниже секретаря горкома?
– Забудь это слово, Петруха. Хотел правду о судьбах социализма узнать? Узнавай: горкомов больше нет, зато я – капиталист.
– Ладно, ладно… Пропустить 26 лет жизни – не значит отупеть. Я так понимаю, сработал план Андропова: создали многоукладную экономику и поставили на службу строительства нового общества, на…
– Приди в себя, нет никакого «нового общества».
– Не надо так шутить… Я же видел, сколько легковых автомобилей на улице. Только социализм или коммунизм (он бросил пронзительно-вопрошающий взгляд Николая) могут обеспечить такое массовое благополучие.
– Шутить? Ты, случайно, не обратил внимание, что автомобили, мягко скажем, в основном не российских марок?
– Ну да… советских машин очень мало… Постой, что значит «российских»?
– Да то и значит, что и Союза больше нет! Есть Россия, есть Украина, другие страны, те, что были союзными республиками.
– Не может быть!
– Хороший фильм. Запомни название, еще не раз помянешь. Может, и еще как. Прибалты так вообще в НАТО вступили, а с Грузией мы в прошлом году воевали.
– Воевали?!!! Как же так… как это – Союза не стало?
– А вот так! За эти годы произошло… Стоп. Что за манеры в трезвом виде о политике! Идем в гостиную, глотнем чего-нибудь.
Еще утром гостиная была комнатой Петра. Советский человек восьмидесятых такую роскошь мог видеть разве что в иностранных фильмах. Когда он увидел огромную панель, то почти закричал:
– Это – телевизор?!
– Да.
– И можно включить?
– Пожалуйста. Что хочешь посмотреть?
– Да что угодно. А сколько каналов, как у нас или больше двух?
– Больше, конечно. Точно не знаю… сто, или двести…
– Зачем так много?
– Это немного, стандартный пакет.
Петр уже не слушал. Он подошел к телевизору, но не нашел привычных кнопок «Вкл./Выкл.» и тумблера переключения каналов.
– Как он включается? Где эти твои сто кнопок?
Николай взял в руки пульт, включил экран, стал листать каналы. Петр глядел не отрываясь. Для советского человека такое обилие программ было окном в другую вселенную. Но вселенная оказалась пугающе недоброй: боевики, детективы, криминальная хроника, агрессивно-сексуальные музыкальные клипы, реклама, требующая – купи! И много, очень много красивых обнаженных, в той или иной степени, тел.
Пуританская душа секретаря райкома разрывалась между мужской натурой и привитыми убеждениями: с одной стороны – красиво и привлекательно, с другой стороны, о каком социальном переустройстве можно говорить, когда так сладко растлевают? Как воспитать классово непримиримых борцов, если даже дети могут это видеть?
Вопросы вспыхивали в голове, но шквал впечатлений размалывал их в обрывки фраз, фразы в слова, слова в осколки переживаний. Петр онемел. А Николай глядел на него с сочувствием и завистью.
Странно, что человек, чей незыблемый мир только что рухнул, с интересом смотрит телевизор и удивляется ремонту его бывшей квартиры… Но кто не путешествовал из прошлого в будущее, не знает, как бы повел себя на месте Петра. Об этом думал Николай, наблюдая за другом.
– Так все-таки, Петя, примем мы на грудь в честь неожиданной встречи или нет? – И, не дожидаясь ответа, крикнул: – Ксюша, зайди в гостиную!
Вошла девушка лет 22, навязчиво красивая, в такой короткой юбочке, что будь она просто в нижнем белье, выглядела бы скромнее; с открытым животом и проколотым пупком, а также (ясен пень!) с татушкой от поясницы куда-то под белье. В общем, присутствовали все атрибуты сексуальной охотницы на двуногих самцов XXI века, которая приехала покорять столицу издалека. Петр подумал, что на первое время неплохо бы подвязать челюсть.
– Ксюш, быстренько организуй выпить, закусить и можешь быть свободна.
– Свободна? Уверен?
– Уверен, уверен… Видишь, старый друг пришел в гости.
– Старый?
– Именно. Давай по-быстрому…
– Ну да, как обычно, по-быстрому… – Петр недоумевал многозначительности взглядов и интонаций. – Между прочим, холодильник пустой и бар тоже. Сходить в магазин?
– Сходи домой, без тебя разберемся. Ну что, Петруха, хочешь увидеть храм победившего капитализма, где сбылись мечты советских людей?
Как только Николай выпроводил девушку, которая, уходя, бросила на мужчин выразительный взгляд, Петр спросил:
– Коля, она кто?
– Домработница, кстати, моя землячка с Украины.
– Ведет себя не совсем как домработница…
– Она у меня домработница полного цикла.
– Что ты имеешь в виду?
– То и имею. Делает любую работу для хозяина дома.
– Хочешь сказать…
– Хочу.
– Она же девочка совсем, а ты уже старый дед. Жениться не планируешь?
– Нашел девочку! 23 года - женщина на пороге старости. Посуди, как жениться на ком-то одном, когда таких девчонок в свободном доступе пруд пруди?!
– С женитьбой понятно, но все-таки… чем ты ее очаровал?
– Деньги, мой друг, творят чудеса.
– То есть, у вас, как при капитализме, за деньги можно все купить? И честь, и совесть?..
– Поправочка, не «как при капитализме», а просто - «при капитализме». Причем идет первоначальное накопление капитала. Помнишь у Маркса, «нет такого преступления, на которое бы капиталист не пошел, даже под страхом виселицы…»? Это про нас.
– Думаешь, Маркс и Ленин…
– Все, Петя, нет сил насухо продолжать эту тему. Айда в магазин. Осмотрись сначала, а потом и поговорим, что Маркс, а что Ленин… Поехали.
– Почему не пешком?
– Поедем. Зачем таскать тяжести, если есть машина?
– Собственная?
– А то!
* * *
У Николая была не просто машина, а роскошный внедорожник. По дороге в супермаркет Петр рассматривал и расспрашивал. Для него пределом мечтаний могла быть только «Волга», но он даже на нее не замахивался, а тут - звездолет.
– Сколько такая машина стоит?
– Сто пятьдесят тысяч.
– Ого! Это сколько лет мне нужно откладывать со своих 200 рэ в месяц, чтобы столько накопить?
– Ты не понял, сто пятьдесят тысяч долларов США. В твое время, когда доллар на «черном рынке» стоил около 5 рублей, это получилось бы 750 тысяч твоих рэ.
– Ужас… Это самая дорогая машина?
– Нет, конечно, и дешевле есть, и дороже. Раз в десять и в одну, и в другую сторону.
– Зачем же такую дорогую…? Это ж какие деньжищи! 750 тысяч… на эти деньги в наше время можно было бы сто (!!!) трехкомнатных кооперативок построить!
– Разогнался. Кто бы тебе дал сто квартир? Одну оформил на себя, другую на родителей, а как стал оформлять третью, скажем, на тещу, тут бы и пришли к тебе изымать нетрудовые доходы. Не так разве?
– Так, так. Человеку не нужно сто квартир. Правильно бы пришли, по делу! Скажешь, на трудовые доходы купил свою машину?
– Я ее в кредит купил. Взял в банке кредит и купил.
Разговор прервал гитарный рифо из знаменитого «Дыма над водой». Петр в жизни бы не догадался, что Deep Purple может быть звонком телефона, он с недоумением смотрел на Николая, который отрыл в кармане брюк смартфон, помрачнел и ответил:
– Да, Джавид, слушаю… Нет, пока не решил… Мы же говорили, что в понедельник, сегодня пятница… Да, понимаю… Да… До понедельника.
Повисла тяжелая пауза.
– Кто этот Джавид? И… это что было, телефон?!
– Что?.. а-а… Джавид – коллектор, сборщик долгов. Я задолжал банку круглую сумму, он напоминает… А это… да, это телефон. Теперь они у всех есть, у меня таких три: для работы, для баб и для своих.
– И можно в любом месте разговаривать? А звонить только на такие переносные телефоны или на обычные тоже?
– О, Петя, мобильники – это большое достижение прогресса. Звонить можно отовсюду и всюду: и на работе, и на бабе, везде тебя достанут! И дома, и заграницей.
– Ты и заграницей бываешь?
– А как же, любой может поехать куда хочет, нужны только деньги и время. Правда, если у людей есть время – нет денег, есть деньги – нет времени. Знаешь, где теперь всесоюзная здравница? В Турции и Египте, там и лучше, и дешевле…
– Коля, а эти долги за машину?
– Если бы! Эти копейки я давно бы отдал… Ладно, Петя, не грузи, и так на душе муторно. Приехали. Так, таримся, а потом на кухню, как в старые добрые времена. Ты меня обо всем расспросишь, я расскажу-покажу. Надо тебе в новую жизнь вникать.
В магазине с Петром случилась истерика.
Советский человек восьмидесятых твердо знает о продуктах следующее: все что вкусно – в дефиците; дефицита больше килограмма в одни руки не отпускают; без блата в магазине за деньги ничего приличного не купишь; за любым мало-мальски приличным товаром нужно выстаивать огромные очереди без гарантии, что достанется.
Теперь представьте, что человек, для которого эти истины непреложны как снег зимой и солнце летом, входит в современный супермаркет. Петр тоже ничего не подозревал, входя…
Магазин раздавил идейного комсомольца внутри Петра. Оглохший и лишенный дара речи, он бродил вдоль полок и не мог поверить, что видит все собственными глазами. Мелькнула мысль, что это и есть пресловутое коммунистическое изобилие, но, присмотревшись к ценам, протрезвел – изобилие капиталистическое. Николай вынес его вместе с пакетами.
Только дома, выкладывая еду и напитки, Петр немного успокоился, но его мучило открытие: насколько наличие колбасы в магазине в таком количестве нагляднее любых теоретических обоснований преимуществ социалистического строя.
Сели за стол.
– Рассказывай, что тут было без меня, – потребовал Петр.
– Пропал ты в… сегодня же пятница? Пропал ты в пятницу. На следующий день Танюха вызвала меня на кухню и учинила допрос, что я знаю о твоих «левых» связях? Про Светлану я тогда не знал…
– Откуда теперь про нее знаешь? Я не рассказывал!
– Все по порядку. Так вот, я убеждал ее, что никого нет. Не упоминать же всякие мелочи на выездных учебах. О каждом насморке в истории болезни записей не делают… Танька была уверена, что ты загулял, и упаковала твои чемоданы на вынос. Когда ты не появился на планерке в понедельник, я понял - что-то серьезное. Первый допытывался, где ты можешь быть, орал, что твои прогулы – плевок на политику Андропова по укреплению дисциплины, что твоей карьере конец, все в таком духе. В среду Танька написала заявление в милицию. А через неделю позвонила твоя Светлана Юрьевна (обо мне ты, получается, ей рассказывал). Она считала, что была последней, кто тебя видел, и что твое исчезновение связано с ней. Ходила в милицию… Вкус у тебя, скажу, отменный. Редкая женщина. Большой человек нынче. Живет то в Лондоне, то в Москве. Хозяйка международной финансовой группы. Начинала с какого-то научно-внедренческого кооператива… Мужа у нее, кстати, нет и никогда не было. Есть сын, Петром зовут, как тебя… погоди… Ты ли?!
– Скорее всего. Я от нее еду. Два часа назад она сказала, что беременна, поставила вопрос ребром – или я развожусь, или она делает аборт.
– Вот как! Если бы развелся, была бы у тебя жена – миллиардер, как у нашего мэра… Никак не привыкну, что ты всего пару часов оттуда. Для меня ведь жизнь прошла… – Николай погрустнел. – Получается, что час назад, что 26 лет – все одинаково далеко… Где я остановился? Танька твоя так одна и жила, растила Васю… гм… Пока тебя искали, она надеялась, что ты жив и, нагулявшись, вернешься, если не к ней, то к сыну. Помню, у вас тогда напряженно было в отношениях, кризис семи лет брака…
– Мы студентами поженились - ни жизненного опыта, ни знания людей, ни тем более женщин… А Вася родился, все вообще на задний план ушло. Кстати, что о нем слышно? И откуда ты так подробно про Свету знаешь?
– Прочитал в одном деловом журнале интервью со Светланой Юрьевной. А про Васю твоего… деловые журналы не пишут… Наливай, а то перерывы длинные.
– Коля, может, по справке номер моих найти, так хочется с Васей поговорить!
– Погоди. Предлагаю сегодня и завтра посвятить твоей адаптации к суровым будням светлого будущего. И вообще, что ты так суетишься?! Ты их когда видел?
– Утром.
– Значит, соскучиться не успел. Сегодня пятница-развратница. Я холост юридически, ты в силу обстоятельств. Самое время пришельцу из прошлого узнать много нового и интересного. Решено - сегодня гуляем. Сейчас почти восемь… пока что пьем и болтаем, потом я тебе экскурсию во времени и пространстве устрою, а часов в 12 поедем в клуб.
– А что в клубе в это время делать?
– Ты прав, поедем позже.
– Разве клубы так поздно работают?
– Ах ты боже мой! Тех-то клубов нет давно! Мы в ночной клуб едем, с союзной и несоюзной молодежью знакомиться, снимем пару комсомолок, проверим их на предмет знания Устава ВЛКСМ.
– Нет клубов?! А как же организован досуг молодежи? Чем она занимается в свободное от учебы и работы время?
– Ты точно – пришелец. Да тем же, чем и мы в молодости! Пьют пиво, режутся в компьютерные игры, танцуют и трахаются. Правда, мы больше по портвейну, и компьютеров у нас не было. Некоторые из нас, конечно, и в кружки ходили, и спортивные секции, но это осталось в далеком прошлом. Организованный досуг молодежи, художественное творчество молодежи, научно-техническое творчество молодежи и политическая активность молодежи – уничтожены как класс! Капитализм предлагает молодым только то, за что они готовы платить деньги. За пиво – платят, и за ночные клубы – платят.
– Ужас! Получается, наша работа – коту под хвост. Неужели молодежью никто не занимается?
– Что-то под хвост коту, а что-то кому-то в карман. Брось ты эти старорежимные словечки: молодежью не занимаются! Кому надо – занимаются, те же наркоторговцы…
– Кошмар! Не могу поверить, что речь идет о нашей Родине! Столько поколений трудилось, столько лишений и жертв, и – ничего? Никакого нового человека, нового общества… налей, Коля.
– Давай, Петруха, привыкай! Не такое узнаешь. Мы постепенно погружались, а тебя, непорочного, сразу с головой… Не боись, старик, привыкнешь.
– Да, старик, вот тебе и светлое будущее…
– Кстати, Петя, предлагаю этот сленг нашей молодости забыть. Мне тебя, пацана 27-летнего, стариком называть глупо, а тебе меня – оскорбительно.
Посмеялись, выпили.
– Коля, можно твой телефон посмотреть.
– Конечно.
Еще одно потрясение. Телефон, почта, фото, видео, музыка, книги и черт знает что еще, и все помещается в кармане!
– Другая жизнь! В прошлом году мои дикарями в Крым ездили. Пока доехали, поселились, прислали телеграмму, прошло три дня. Я весь извелся. А у вас: сел в поезд – сообщил, приехал – известил, захотел – позвонил, захотел – написал. И каждую секунду на связи! А уж по работе…
– Правильно рассуждаете, товарищ! – подхватил Николай. – Получите ложку дегтя! Ты сегодня во сколько со своей конференции слинял?
– В час.
– Правильно. Куда поехал? К Светке своей. На работе в понедельник сказал бы, что конференция была до пяти-шести. То же самое зарядил бы Танюхе, верно?
– Верно…
– А в наше время тебе сто раз позвонили все кому не лень, и хрен бы ты отвертелся: на работу поехал бы как миленький, а потом домой. А если телефон выключишь или трубку не будешь брать, придется объясняться – в какой это ты дыре пропадаешь, что там нет связи. У нас так – если не на связи, сразу подозрения.
– Здорово! Хорошую службу сослужили бы мобильники в наше время для налаживания трудовой дисциплины! Ленин писал, что «социализм – это учет и контроль». Поставить прогресс на службу строительства нового общества…
– Ты что несешь, пить разучился? Ленина он вспомнил… Забудь этого урода!
Взгляд Петра сделался стальным, губы поджались:
– Не смей так говорить о Ленине!
– Это почему же? И не надо мне приветливых взглядов исподлобья. Кто он, твой Ленин? Кровавый диктатор…
– Не смей!..
– Смею! Миллионы жизней положили на алтарь светлого будущего, а получилось темное прошлое! Если бы не большевики, все эти ужасы раннего капитализма там, до 17-го года, так бы и остались. А твой Ленин этот подарок нам по новой сделал. И по законам диалектики на новом уровне бессердечия и цинизма. Поэтому лучше не принимай у нас ничего близко к сердцу, а то не выдержишь. Тебе интересно знать, как мы до всего этого дошли?
– Конечно.
– Вот и не перебивай старших. Тем более тебе во всем разобраться времени осталось – всего ничего. Будем действовать по плану. Как это называлось? Ленинский комплексный план. Блин, у вас, что ни возьми, все «ленинское»…
– Про возраст. Я на два года старше тебя. И куда мы торопимся?
– На первый вопрос отвечу сейчас: по общему количеству прожитых лет я старше тебя, сопляк, без года на четверть века. А на второй отвечу завтра с утра, пока мы оба не готовы.
– Что ты имеешь в виду?
– Сказал завтра, значит, завтра. Слушай старших, говорю! Итак, на чем я остановился? Да: Танька, розыск… Она тебя ждала, надеялась, но с началом перестройки, в 85-м году, в ней как будто что-то выключилось, она поняла, что ты не вернешься. Страна рушилась, и твоя Танька тоже. Она часто плакала. Похоже, предчувствовала…
– Что предчувствовала?
– Ничего особенного, что должна предчувствовать молодая, красивая женщина, если она покинута и живет в одной комнате с сыном? Что, завянет в одиночестве. Это стало ее навязчивым состоянием, пришлось ей полгода поваляться в больнице.
– В психушке?
– Нет, в Первой градской, я ее в неврологию устроил, но лечили, конечно, голову. С Васей мы на пару вели хозяйство, он уже в школу пошел, помогал. Душа в душу жили.
– Я всегда знал, что ты – настоящий друг. У Таньки так никого и не появилось?
– Никого, – твердо сказал Николай и спрятал взгляд.
Попробуй признаться другу, что тебе всегда нравилась его жена, что ее соленые слезы капали прямо на твое сердце, что однажды вечером на кухне ты в порыве нежности и сострадания по-дружески прижал Татьяну к груди, что молодые тела недолго сливались по-дружески, что ты потом клял себя за эту слабость, что целый год никого не мог пригласить к себе….
Надо отдать должное Татьяне, почувствовав бесперспективность отношений, она сама дала Николаю «вольную».
– Бедная моя, бедная… найди ее номер, я позвоню!
– Тпру! Все по плану. Что ты ей скажешь через 27 лет? Сначала подготовься к разговору.
– Ты прав. А что такое «перестройка»?
– Счастливый человек, тебе повезло миновать все это говно. В 85-м, после того как на кремлевское кладбище свезли очередного Генсека…
– Андропов, получается, всего два года у власти был.
– Год. Он умер в феврале 84-го. В 85-м умер Черненко.
– Этот старый маразматик? Его Генсеком?!
– Именно. Но ненадолго. У нас тогда была пятилетка в три гроба. Четыре Генсека за четыре года! Четвертым был Горбачев.
– Его Юрий Владимирович из Ставрополья перетащил…
– Нам на голову.
Николай коротко изложил свою версию новейшей истории России и мира. Как рушилась Империя, как тараканами разбежались союзные республики и Варшавский договор; как не было года, чтобы на территории бывшего СССР не воевали (заодно рассказал о кровавой бане в любимой Петром Югославии); как бросились грабить родную страну ее верные сыны; как профессора становились нищими, а уголовники миллионерами; как демократическая общественность свергла партийную номенклатуру и, заняв ее место, превратилась в гораздо более закрытую касту; как новая власть занялась конверсионными операциями «власть – деньги» и наоборот…
– Как же вы выжили?
– Парадокс. С одной стороны, все как я рассказал, а с другой, и выжили, и как-то устроились. И жить богаче стали – вон сколько машин на улицах. Меня возьми… Хотя нет, я – плохой пример. Непонятно, чем у меня все кончится…
– Тебе жаловаться! В наше время как ты, наверное, не все секретари ЦК жили.
– Эх, Петя, зелен ты еще! Объясню… но начну издалека. С перестройкой при комсомоле стали создавать молодежные коммерческие центры. Я сразу почувствовал – мое. Создал такой центр, райком выделил несколько зданий в районе, теперь они в моей собственности. Пока в моей. Сдаю в аренду.
– Ты их выкупил у райкома?
– Почти. Тогда это называлось – приватизировал. Формально купил, реально задаром взял.
– То есть ты – вор?! Ты, кто в наше время, рискуя карьерой, не дал второму райкома партии незаконно оформить квартиру на дочку?! Как ты мог так переродиться! Неужели я тоже таким стану?
– Ты прав, мы были чище, наверное, потому что моложе. Увидишь, как происходят в тебе эти изменения. Постепенно, понемногу. Я тоже сначала торговать стеснялся: продавать за рубль товар, купленный за копейку, нечестно. А с другой стороны, товар нужен покупателю, и твоя цена его устраивает. Ты и деньги делаешь, и доброе дело – прекрасное оправдание. Раз за разом становится проще. Или те же кредиты. Поначалу их берешь с честным намерением вернуть. Потом смотришь - другие не возвращают, а дела у них лучше твоих. Тут приходит к тебе управляющий банком и сам предлагает кредит не возвращать. С ним поделишься, он прикроет: ты рискнул, он рискнул – плата за риск, все по-честному. К началу века я оказался при деньгах, при недвижимости и без иллюзий. Между прочим, как зарабатывать начал, все время твоим помогал. У Таньки зарплата институтская – только с голоду не помереть, я им постоянно подкидывал. Она сперва хорохорилась, не брала, но к середине 90-х так прижало! Даже маленькую зарплату не платили по полгода.
– Как не платили, почему?
– Потому, что институтское начальство (как и любое другое) желало при капитализме жить как при коммунизме. Зарплату размещали в банке на депозит, банкиры пускали деньги в оборот, а руководству отстегивали проценты. Сотрудникам говорили, что государство задерживает, и тянули, пока не начинались голодные обмороки или забастовки…
– Не могу поверить, что это делали вчерашние советские люди!
– Они, родимые, они. Других людей у нас на тот момент не было. Это сейчас подросло поколение, которое Союза не знает, и как-то легче стало. Какие-никакие правила игры появились, люди поняли, что капитализм, как говорил твой Ленин, «всерьез и надолго». Все чаще стараются заработать, а не украсть… хотя, может мне кажется. Итак, занялся я недвижимостью. Без связей в этом деле никак, а наши комсомольцы есть везде. Тебе помогают, ты, понятное дело, благодаришь…
– Что значит – «благодаришь»? Взятки даешь?!
– Нет, ну, какой ты… древний. Взятка – некрасивое слово, сейчас модно говорить – коррупция. Красиво? Или нейтрально – откат. Конечно, даю, а ты как думал! Если люди тебе помогают заработать деньги, ты просто обязан делиться. Иначе они будут помогать другим.
– Что деньги с вами сделали! Разложение и растление… не смотри так… чтобы давать взятки, нужно деньги иметь, откуда ты их брал? …Понял! Не вернул кредиты. Вот почему они тебе звонят. Так тебе и надо! Верни деньги, и проблем не будет.
– Наивный ты. Все не совсем так, а точнее - совсем не так… как сказал! А говорят, от перемены мест слагаемых сумма не меняется… Так вот, не возвращать кредиты было модно в девяностых. Сейчас за это сажают в тюрьму.
– И правильно делают!
– Не спорю. Деньги делаются на другом, как-нибудь расскажу.
– Тогда почему у тебя проблемы с банком?
– Петя, помнишь из политэкономии один из основных законов капитализма – цикличность развития, цикл чем заканчивается?
– Кризисом.
– Правильно. Как раз сейчас у нас кризис.
– Не может быть! Какой же это кризис? Я не видел ни нищих, ни голодных, ни демонстрантов на улицах, все блестит, куча дорогущих машин, магазины забиты товарами…
– Голодные на улицах – это из области советской пропаганды. Будь они поумнее, рассказывая советским людям правду о капитализме, был бы я сейчас партийным секретарем. Самое обидное, что про Запад нам в основном правду и рассказывали. Это мы, бараны, не верили, что уверенность в завтрашнем дне важнее возможности купить джинсы на каждом углу. Так и с кризисом. Все гораздо сложнее. Видимость богатства – это еще не само богатство. Вот у тебя сколько денег в кармане?
– Двадцать рублей.
– Советских. То есть нисколько. Работы нет. Как жить дальше – не ясно. А у меня в кошельке тысяч двести. И на карточке… гм… немного больше. Ну, богаче я тебя?
– Конечно. Плюс машина, квартира, обстановка.
– Теперь смотри: у меня просроченных кредитов на 200 миллионов долларов, а активов максимум на сто тридцать, и в понедельник ко мне приедут абреки-коллекторы, которые либо отрежут яйца, либо свезут в зиндан к себе в горы и яйца отрежут там. Вот теперь ответь, я богаче тебя? Нет, брат, ты богаче меня на 70 миллионов долларов США! Понял, почему я не уверен, что мой пример удачный?
– Это ужасно! Надо что-то делать!
– По-комсомольски конкретный совет. Знал бы я, что делать, давно бы сделал.
– Может, сходить в банк, попросить отсрочку…
– Петя, Петя, дружище мой наивный, убивать начинают за долю процента от такой суммы… Ладно, не парься, есть у меня одна идейка, завтра расскажу. Так. На чем я остановился?
– Ты моим помогал…
– Точно. Плесни. Так вот. Подбрасывал понемногу: продукты, одежда, то, се. Фактически жили как семья, только без постели. В 93-м угораздил меня черт влюбиться. Девочка – красотка, умница. В постели – волшебница, на кухне – фея, в беседе – профессор. Любовь, одним словом. Встал вопрос – где жить? Надо сказать, к тому времени я комнату геолога на себя оформил. Он не появлялся все эти годы, сгинул в тайге от комаров или от водки, а может, просто не было денег на обратный билет. Правильнее было отселить твоих, чем покупать себе такую же квартиру, ибо на худшую жилплощадь моя любовь не соглашалась. Я купил им «двушку» в Алтуфьево. Сделал ремонт, обставил. В общем, не обидел. Да и потом либо сам заезжал, либо водителя посылал…
– Ты же говорил, не знаешь, где они сейчас.
– …Ну, дорогой, с тех пор сколько воды утекло! А любовь моя так ничем и не кончилась.
– Что случилось?
– Случился более успешный, чем я, бизнесмен. Она была очень целеустремленная девушка, ей был нужен самый богатый муж из всех возможных. Сейчас она в Лондоне, куда от российского правосудия сбежал ее благоверный. Теперь и с ним разводится, говорят, нашла какого-то лорда с еще большим состоянием, к тому же близкого к состоянию комы. Ну да бог ей судья… Пострадал я, пострадал и отошел… А что у нас со временем? Есть немного. Теперь так, я обещал тебе экскурсию во времени и пространстве? Обещал. Заодно покажу главное достижение ХХ века – Интернет.
– Не шутишь? Главного я еще не видел?
– Не шучу, идем в кабинет – бывшая комната геолога, – бери бутылку, а я стаканы с закуской.
* * *
Кабинет потряс Петра сильнее, чем вся кухонная и сантехническая роскошь. Здесь была Библиотека. Не стандартный набор советских времен того, что удалось достать, а собрание того, что читалось и перечитывалось. Сколько великих, только от имен которых текли слюнки! А сколько имен Петр не знал, но сразу понял: все нужно читать.
– Вот это да! Я бы тут жил.
– Только недолго. Будешь читать вместо работы, и скоро тебя отсюда вынесут либо кредиторы за долги, либо врачи вследствие общего истощения. Откачают и отнесут к кредиторам, ибо лечение стоит дорого. При капитализме, Петя, хватает всего, кроме денег. Время – деньги, поэтому его тоже нет. При социализме времени у нас было навалом, а деньги были не нужны, только связи. Ну что, к знакомству с чудом прогресса готов?
– Всегда готов! …Зачем тут два телевизора?
– Где? А! Телевизор один – на стене, а на столе – монитор, экран компьютера.
– У тебя свой компьютер! В бизнесе такие сложные расчеты?
– Расчеты несложные, я с двух про;центов живу…
– С чего?
– Анекдот был такой, расскажу потом. Нет никаких расчетов. Компьютер служит средством коммуникации и хранения информации. Сейчас покажу, это несложно. Как врубишься, я тебя оставлю. Мне еще нужно сделать пару звонков…
Петр любил научную фантастику, но сегодня утром он и представить не мог, что такое возможно. Реальность оказалась смелее любых фантазий. Скудость пайка советской информационной и культурной жизни, к которой привык Петр, разверзлась океаном свободного Интернета, как если бы заключенного концлагеря впустили в ресторан «all inclusive». Сеть давала доступ мгновенно, без грифа «для служебного пользования», без каких-либо ограничений и к вершинам духа, и к подземельям порока, ко всему и для всякого.
«Как трудно им делать правильный выбор, – подумал Петр, – и ведь никакой “руководящей и направляющей”…»
Он погрузился в чтение. Его интересовало все: и текущие новости, и архивы, и… все!
* * *
Николай вошел, когда у Петра начали закипать мозги.
– Брейк! – объявил хозяин кабинета. – На сегодня хватит. Выедем пораньше, нужно еще кое с кем встретиться. И девчонки заждались, пора поработать с молодежью призывного возраста! Пошли одеваться.
– Я одет.
– Мы идем в приличное заведение, в твоем райкомовском наряде в наше время люди ходят бутылки собирать. И танцевать в костюме неудобно.
– Шутишь, в моем возрасте танцевать! А костюм нормальный, ты вчера в таком же на планерке сидел.
– Во-первых, вчера было четверть века назад, костюм давно вышел из моды. Во-вторых, мы находимся в твоем будущем, в котором клуб посещают принципиально в другой одежде. В-третьих, какой это у тебя возраст, Петя?! На меня посмотри, я и то собираюсь мощами потрясти. В наше время это вполне комильфо.
– Интересно, под что сейчас танцуют? Не под Пугачеву же?
– Будешь смеяться, но могут и под Пугачеву. Помнишь, был анекдот, что в будущем в Большой советской энциклопедии в статье о Брежневе напишут: мелкий политический деятель в эпоху Аллы Пугачевой? Так вот, в наше время это – не анекдот.
– В БСЭ так написано?!
– Нет. И БСЭ давно нет, и Брежнева половина населения не помнит, а Пугачева до сих пор – Примадонна.
– Чудеса. Кстати, с какими комсомолками ты собираешься танцевать, не с теми ли, кого мы с тобой в комсомол принимали? Тебе еще куда ни шло, а мне, боюсь, эти тетеньки уже не подходят.
– Юноша, ты до сих пор не разобрался в широкой душе нашего времени. Те, кого мы с тобой принимали в комсомол, давно внуков нянчат. По клубам ходят молодые, комсомольского возраста, барышни в поисках пары, а также молодые перспективные самцы, вроде нас с тобой, в поисках удовольствий.
– Требую уточнений, перспективный самец. Комсомольский возраст с 14 до 30 лет, туда пускают несовершеннолетних?
– До этого пока не дошло. Пускают с 18, но ты-то сегодня познакомишься с девочкой, которая этим твоим утром еще не родилась, и к утру завтрашнему ты, старый распутник, затащишь ее в постель. Что значит – временной парадокс!
– Совсем не факт, что я кого-то потащу в постель. А вот ты, дедушка, действительно распутник. На что ты рассчитываешь с комсомолками призывного возраста?
– Как на что?! Призвать себе в кровать. Напомню, братишка, при капитализме деньги творят чудеса, а у меня пока осталась хотя бы их видимость. Даже видимость этих славных бумажек, как фея Золушку, сегодня вечером превратит меня в юного и неотразимого принца. Короче, пошли одеваться!
– Во что?
– Найдем. Я только за последний год раздался, когда проблемы начались, до этого держался в форме. Ноблес, как говорится, оближ. Мы с тобой всегда были одной комплекции, так что мои стариковские наряды должны сгодиться.
«Такой прикид да в наше время – все девчонки были б мои», – смотрясь в зеркало, отметил Петр.
– Они сегодня все твои будут, – сказал Николай с хитрой улыбкой.
– Ты тоже мои мысли читаешь?
– Не в курсе, кто еще читал твои мысли, я просто поставил себя на твое место и понял, о чем ты думаешь. Хорош любоваться, идем, вмажем, пока такси не пришло.
Выпив еще по одной, друзья помолчали каждый о своем. Вдруг Николай хмыкнул, увидев отражение в слепом экране телевизора.
– Знаешь, на кого мы похожи? – спросил он Петра.
– На кого?
– На педиков. Я – папик, а ты – моя девочка.
– Ты серьезно?
– Ну да. У нас разница в возрасте какая! Это же только я знаю, что ты меня на два года старше, а со стороны наша парочка других ассоциаций не вызовет. Помнишь, как Ксюха на нас смотрела? Это при том, что она-то знакома с моей сексуальной ориентацией не понаслышке.
– Может, не пойдем?
– С чего бы?
– Ну… а, кстати, статью за мужеложство отменили?
– Сто лет назад. Еще бы они ее не отменили! Наши власть предержащие либо в прямом, либо в переносном смысле все такие. Это даже модно. Так что, хлопчик, нэ журысь, ты в клубе будешь самый продвинутый!
– Я смотрю, не любишь ты власти…
– А за что их любить? Ты наших пердунов из райкома партии сильно любил?
– Нет.
– Ничего и не изменилось. Современные хоть помоложе тогдашних, а по сути… Давай-ка еще по разу, для куража!
* * *
Перед погружением в пучину клубного мрака и грохота друзья зашли в ресторан.
– Знакомьтесь, – представил Николай мужчину, сидящего за столиком, – Алексей Егорович, мой деловой партнер, это Петр, сын моих друзей…
– Мы раньше не встречались? – подвигал гусарскими усами Алексей Егорович.
– Нет, – мгновенно отреагировал Николай, – Егорыч, не отвлекайся, командуй: куда, чего?
Егорыч поднял указательный палец. Ниоткуда появился молодой человек с фотоаппаратом.
– Пойдешь с ним в туалет, он тебя сфотографирует, – продолжили движение усы под носом.
– Фотографироваться? Зачем?
– На паспорт, Петя, ты же свой потерял… – успокоил его Николай, – потом посиди где-нибудь за столиком, нам с Егорычем нужно поговорить. Я тебя найду.
«На паспорт в туалете… Вольница у них, однако…» – удивлялся Петр, выискивая свободный столик после процедуры. Все были заняты. Он увидел одиноко сидящую красавицу и направился к ней: была не была! «Машины они импортируют, а вот девушек сами делать научились. И неплохо! Как там Коля говорит, «призывной возраст»? Эта скорее не призывна;я, а призы;вная»…
– У вас не занято?
– Нет, пожалуйста, – девушка выпустила из губ соломинку и приветливо улыбнулась.
Гостеприимство вдохновило Петра.
– Все-таки это не честно! – пошел он испытанной ранее дорожкой.
– Что нечестно? – встревожилась собеседница.
– Я здесь впервые, хотел осмотреться, а вы все затмеваете! Разве можно быть такой ослепительной?!
– Спасибо, – рассмеялась девушка, как серебряные колокольчики зазвенели. У Петра даже перехватило дыхание. – Меня зовут Настя, а вас?
– Петр. Кого-нибудь ждете?
– Никого. А вы?
– И я никого. Какое счастливое совпадение! Вы верите в судьбу?
– Верю. Все происходит не случайно. – Она допила коктейль, отодвинула бокал и достала сигарету. Петр галантно помог прикурить от ее же зажигалки. – Вы здесь впервые, разве это случайно, что вы подходите не к кому-нибудь, а именно ко мне! Это нужно отметить! Угостите девушку коктейлем?
– М-м-м… Ой… у меня же нет местных денег…
– Можно заплатить картой.
– Карты отродясь не было! – скорее сам себе проговорил Петр.
– Не поняла, ты что, альфонс?! – Регистр уже был другой. Открытый звук. Московское произношение сменил агрессивный провинциальный акцент.
– Что вы имеете в виду? – Догадка никак не приходила на ум.
– Это ты что имел в виду?! Бред Пит, блин, нашелся! Я работаю: бабок нет – пошел на…
– В каком смысле - работаете?
– В таком! Слушай, непонятливый, или платишь, или валишь отсюда…
– Так вы… продажная женщина?!
– Козел… да пошел ты на… отсюда!
– Настя! Как вы разговариваете! Девушка не должна так грязно ругаться! Вы что, действительно… проститутка?
– Ну, ты мудак! Ты чего, бля, хочешь проблем?! Сейчас я тебе их устрою! Вали, говорю, по-хорошему.
– Настя, это неправильно! Так не должно быть! Такая красивая девушка не может пасть так низко…
– Чи-иво?!!! – Девушка вытащила мобильный. – …Папа? Папа! Тут мудак какой-то мешает работать!.. Да! Конкретно мешает!.. Ну, я же говорю!.. Напросился, красавец, – бросила она Петру.
Он не успел открыть рот для ответа, как к столику подошли два дюжих охранника в строгих черных костюмах.
– Этот?
– Этот.
– Уважаемый, выйдите, пожалуйста, из зала, – твердым голосом попросил один из них.
– Почему я должен выходить? – огрызнулся Петр.
– Потому что мы вас об этом просим. Пожалуйста, не…
– Что за шум, а драки нету? – раздался за их спинами спасительный голос Николая.
– Этот с вами? – охранник указал на Петра.
– Не «этот», а ваш уважаемый гость! – Голос Николая сделался стальным. – Анатолий Витальевич на месте?
– При чем здесь Анатолий Витальевич? Ваш друг не хочет оплачивать услуги девушки. – В голосе охранника появились извинительные нотки.
– Я говорю, Анатолия Витальевича пригласите сюда. Скажите, Регеда зовет.
Охранники отошли в сторону и стали с кем-то связываться.
Николай шепнул Петру на ухо: «Ты никого не знаешь, никого не узнаешь. Ты – твой сын Вася. Понял? Не проколись!»
К столику приближался рослый мужчина крепкого телосложения. Петр узнал его сразу: Скосырев, командир оперотряда, бывший сослуживец.
– Хэллоу алейкум, уважаемый! – басом окатил зал здоровяк, распахивая объятия навстречу Николаю. Они обнялись, по-борцовски коротко прижавшись одним плечом. – Трешь-мнешь, телешь-мелешь? Коля, ты как ко мне приходишь, все время приключения. Нет бы просто к другу на рюмку чая заглянуть! Чего они от тебя хотят? – он кивнул на охранников.
– Не от меня…
– Игорь, – кивнул одному из своих людей Скосырев, – в чем дело?
– Да че, Анатолий Витальевич, тут вот с Настей вопрос…
– Че по-китайски локоть! Сами не местные, с Крычева за солью приехали?!!! Доложи по форме!
– Клиент воспользовался эскорт-услугами и отказался платить! Требование прекратить бесплатное пользование услугой отказался выполнить. В соответствии с инструкцией…
– Ну, то-то. Что за клиент, надеюсь, не ты, Коля?
– Не я. Вот парня выгуливаю, он впервые…
Скосырев наконец обратил внимание на Петра. Его лицо вытянулось в изумлении. Так изумился бы неверный муж, выходя из душа к оставленной в постели любовнице и обнаружив вместо ее манящего взора суровый взгляд жены.
– Петр Юрьевич, ты?.. – В прошлой жизни Анатолий был и возрастом и рангом младше Петра…
– Это Вася, его сын.
– Как похож! Батя тебя клонировал, что ли? Вася, знаешь, какой сегодня день?
– Пятница… – впервые с начала инцидента подал голос Петр.
– Не знаешь?! Батя твой, вот такой был мужик! Эх ты! Сегодня день, когда он пропал, разве не помнишь?
– Он маленький был. А тебе с чего помнить? – удивился Николай.
– Как с чего? Этот день особенный, с утра отмечаю.
– Заметно.
– Петя, за год до того как исчез, конкретно в этот день меня в райком на работу взял. А еще раньше, тоже в этот день, мы его на дембель провожали. Мы служили вместе: я к нему в учебку молодым попал, а он уже дембелем был, мой зема из Витебска, опекал меня… и потом… – Петр прекрасно помнил все, о чем говорил Анатолий. Скосырев был крепким крестьянским парнем, неотесанным, грубым, но чистым и без двойного дна. Поэтому, когда Анатолий, сверхсрочник, воин-интернационалист, получил направление на учебу в Москве, Петр как мог помогал ему стать на ноги в столице.
– Так, солдат спит, служба идет?! – обратился он к охранникам. – Быстро на исходную. А ты, сучка, какого хрена уважаемых людей подставляешь, к ментам на субботник захотела?!
– Так я же по инструкции, папа…
– Пошла отсюда! По инструкции… Хотя стой. Вася, она тебе понравилась? Хочешь, подарю, бери на выходные.
– Она же твоя… ваша дочь?
– Ты что, охренел?! Моя дочь в Англии в университете учится, а это – ****ь рабочая. Бери, если понравилась. Нет? Официант! Неси моего. Парни, кальвадос будете? Хороший, «Пер Маглуар» двадцатилетний… Давай бутылку и три бокала. И закуску нормальную. А батя твой, светлая память, вот такой был мужик!
– Что ты его хоронишь раньше времени? – возмутился Николай.
– Уж сколько лет прошло. Он не мог сына бросить, не тот человек! Если не появился, значит, нет его. Давайте помянем Петра Юрьевича Симутина, светлая ему память! – Эти слова Анатолий произносил вставая. – Пацаны, не чокаясь. Пусть ему будет хорошо там, где он сейчас! – И залпом выпил полный фужер дижестива.
Николай хитро подмигнул Петру и тоже выпил. Петру не осталось ничего другого, как последовать за товарищами.
– Афган был потом, а в учебке мы с твоим батей в Каунасе в 108-м гвардейском десантно-штурмовом полку служили, – продолжал Анатолий, хрустя зеленью.
– В/ч 02291, – поддержал его Петр, не утерпел.
– Ты откуда знаешь? – встрепенулся захмелевший ресторатор.
– Папины письма читал, адрес на конверте…
– Правильно. Служил?!
– Служил.
– Где?
– ВДВ.
– Никто, кроме нас!!! – Анатолий взорвал тишину ресторана своим басом.
– Тише ты! – шикнул на него Николай. – Своих же клиентов распугаешь.
– Да пошли эти клиенты… – продолжил реветь Анатолий, но осекся и тихо, трезво закончил: – В жопу. Я раньше Родине служил, великим идеям. А сейчас им, этим вот… жратву, пойло и ****ей продаю! Я теперь бабкам служу. Дочке учебу в Лондоне оплати, жене не знаю на что бабки дай, а она, сука, с молодым любовником в моей же хате в Майами мне рога наставляет! Думаете, мне это все надо?
С окружающих столиков стали бросать тревожные взгляды в сторону друзей.
– Толя, идем в твой кабинет, – предложил Николай.
– Чтобы вот этим… не мешать?! Да когда на меня шинель шили, на них только…
– Чтобы на их рожи не смотреть!
– Согласились! Семь на восемь, восемь на; семь! Пошли! – Анатолий резко встал и зашагал из зала. Все время, пока они шли в кабинет, рассаживались за столом, наливали и закусывали, бывший десантник изливал душу. – Мне эти бизнесы даром не нужны. Скажи кто – пошли за Империю воевать! Или за великую идею! Да я бы секунды не думал. Я ведь когда в Афгане воевал, тогда только и жил по-настоящему. А это что? На что я свою бессмертную душу меняю? За бабки в аду гореть?! Лучше куда-нибудь в горячую точку… Василий, ты где служил, в Чечне воевал?
– Нет! – опередил Петра Николай. – Толя, ты как выпьешь, все время одно и то же. Или кончай эти базары, или, действительно, бросай все и иди в какой-нибудь Иностранный легион. Мы к тебе отдохнуть пришли!
– Не вопрос. Отдыхайте. А что, в такой компании?
– Я же тебе говорил – парня выгуливаю.
– Не понял…
– Да все нормально, Толя! Это же Петин сын.
– Чего его выгуливать, он сам, что ли, не может? Вася, не можешь?
– Молодой он еще, плохо ориентируется, ночная жизнь в новинку…
– Не гони! Десантник – молодой и плохо ориентируется?! Кто в армии служил, тот в цирке не смеется! Ты, Коля, хоть и морпехом был, а ни хрена, похоже, службы не нюхал. Вася, за ВДВ!
Выпили за ВДВ. Анатолий снова хватил полный стакан. Его уже сильно вело.
– Еще раз, вы чего ко мне пришли, баб снимать?
– Типа того.
– В честь Васькиного бати я вам сегодня всех подарю! – И тут же рявкнул: – Дежурный!
В кабинет заскочил армейской выправки парень.
– Свистать всех наверх! Всю смену сюда, быстро!
– Анатолий Витальевич, а кто уже работает?
– Я сказал всех!
– Толя, – вклинился Николай, – может, мы сами разберемся?
– Сначала Вася моих посмотрит, а потом будете сами разбираться.
Никогда прежде Петр не чувствовал себя так неловко. Раньше он себя и представить не мог в роли покупателя живого товара, а товар был красив… Было грязно. Было волнующе. Было печально.
Отказаться от демьяновой ухи из прекрасных и доступных девушек оказалось делом нелегким. Петру пришлось почти каждую подержать на коленях, за каждую выпить. Выручило лишь то, что они с Николаем лишь пригубляли крепкий кальвадос, а Анатолий пил по-десантски, полной чашей. После крепких объятий старого друга Петру хотелось поскорее вернуться домой, но Николай был против:
– Нельзя бросать начатое на полдороге, – заявил он, – мы отказались от дареной добычи, но не от добычи вообще! Идем охотиться.
* * *
После всего пережитого пребывание в клубе Петр запомнил весьма приблизительно. Туман табака и новой жизни, сваи клубных ритмов, забиваемые глубоко в мозг, мысли, разведенные в алкоголе… Петр спрятался за бортом барной стойки, чтобы не смыло в шторм клубной вечеринки, но спасательные рюмки не опускали в забытье, лишь добавляли мути в муторную трезвость. Он бессильно улыбался другу, когда теперь уже Николай стал подводить к нему разных девиц. Николай утверждал, что проводит кастинг, а Петр был не в силах даже спросить, что это значит.
Несмотря на все, он заметил, что секс и эротика – лучшие подруги и верные советчицы местных представительниц прекрасного пола. Их стиль приятно тревожил, хоть Петр и пытался убедить себя, что это не так. Немного смущал этот «товар лицом», хотя было очевидно: здесь это в порядке вещей.
Может ли ангел быть сексуальным? Может. Часов около трех Николай привел к Петру двух таких – инь-ян, блондинку-брюнетку – и сказал:
– Все, берем этих и едем ко мне, – так, будто речь шла о чем-то неодушевленном.
Ангелочков фраза ничуть не смутила. Зато Петр залепетал, сглаживая пассаж друга:
– Мой друг хотел сказать, что приглашает вас… например…
– Супер, – подхватила блондинка, – поехали ужинать!
– Ну, спасибо, браток, – укорил Петра бывший заворг, пока девушки посещали дамскую комнату, – выставил меня еще и на спонсирование ужина. Так бы через полчаса уже делом занялись, а из-за тебя еще и часа два, и тысяч десять впустую потратим.
– Неудобно же, ты так о них говорил, прямо как о товаре, как о тех, Толиных…
– А есть разница?
– Раньше ты не был таким циничным.
– Поживешь с мое в нашем долбаном светлом будущем, посмотрю, каким ты станешь.
* * *
Около семи утра Николай выставил девушек за дверь. Дав фальшивое обещание позвонить, Петр вернулся в кабинет к разложенному дивану, поправил смятую постель и лег спать. Сон не шел, хотя Петр был совершенно измотан. Казалось, пропущенные 26 лет он пережил за несколько часов в режиме ускоренной перемотки.
Предыдущая жизнь представилась никчемной и конченой, а ее перспектива простиралась не дальше предстоящего завтрака. Спасибо тебе, Баба, вот уж напугала, так напугала!
Какая-то мысль скользнула краем сознания и скрылась. Петр попытался уцепиться за ее хвост, но не успел, вернулся к пережитому.
За ночным ужином Петр с новой силой почувствовал, насколько этот мир чужд ему.
Ресторанная жизнь в его время отличалась от теперешней как камера предварительного заключения от номера в Метрополе: отсутствие швейцара, берущего мзду за вход, вежливое и быстрое обслуживание, меню, обширное как советская книга о вкусной и здоровой пище и все в том же духе. Названия большей части блюд были Петру незнакомы, поэтому он, не забывая обращаться к официанту привычным словом «товарищ», что жутко веселило его компаньона, тщательно выяснял содержание, а главное – наличие блюд. К его удивлению, даже ночью все можно было заказать.
Николай развлекал девушек разговором, они смеялись. Петр попытался вникнуть в суть беседы и осознал, что не понимает не только многих слов, но и предмета общения, хотя говорили на его родном языке, и времени прошло – всего ничего!
Девушки все время кому-то звонили, кто-то звонил им, шел активный обмен письменными сообщениями, казалось, у них разгар рабочего дня.
Эти разговоры ни о чем, эти телефонные «приветики, ОКи, чмоки-чмоки» напомнили Петру слова из другой жизни, точнее из книги: «чушики, чушики». «Боже мой, – похолодело его сердце, – это же “Хищные вещи века”, это же здесь, со мной…»
Однако и ему захотелось принять участие в общении, он спросил, чем девушки занимаются. Выяснилось, что они «учатся в универе на вечернем и работают менеджерами в крутой фирме».
– Менеджерами? Что это значит? – озадачило Петра очередное малознакомое слово.
– По-русски это приказчик, – подоспел с переводом Николай, – сейчас, дружище, наша экономика и почти вся жизнь протекают в адаптированном переводе с американского английского. Раньше была секретарь в приемной, теперь – офис-менеджер; раньше разнорабочий в торговом зале раскладывал товар по полкам, теперь это – мерчендайзер; раньше был командир штаба ударной комсомольской стройки, теперь – менеджер проекта… Сочиню тебе краткий советско-российский толковый словарь, иначе перестанешь меня понимать.
– Такое впечатление, что мы находимся под их оккупацией: цены в долларах, речь наполовину их, фильмы американские, телевидение американское, музыка американская… Они нас силой захватывали или мы сами сдались?
– Сами, конечно. Зачем нас захватывать, если вместо «ветра в лицо» и «вновь продолжается бой» они предложили нам «бери от жизни все». Мы спросили, где брать? Они говорят: у нас, все у нас. Мы и стали брать все. Вкусно, сытно, красиво, удобно…
– Мальчики, – напомнил о себе один из ангелов, – может, мы пойдем? Вы, похоже, сами справляетесь.
Дома девушки сразу попросились в душ. Пока они его принимали вдвоем, Николай распределил, кто кому, и пары разошлись по комнатам. Петру эта ситуация была непривычной: никаких танцев в темноте, жарких поцелуев по углам дивана, никакой борьбы с руками, пробирающимися к застежке бюстгальтера, никаких вопросов «может, не надо?» и заявлений «уже поздно, мне пора домой»… Все по-деловому, ясно и честно: ты – моя женщина, я – твой мужчина. Такого гладко эпилированного тела, такого качественного по технике секса у Петра раньше не было, но что-то его смущало.
Он вспомнил своих лохматых комсомолок. В их страсти и страхах, стонах и смехе почти всегда была попытка любви, а с сегодняшней гладкой девушкой она в принципе не подразумевалась. Они занимался эротической физкультурой, где слово «любовь» так же неуместно, как татуировка с профилем Сталина на плече английской королевы.
Так ему казалось. Может быть, он просто устал или не привык к новому миру и его нравам?
В конце концов Петр заснул.
* * *
В 11 утра Николай растолкал Петра, предупредив, что ждет на кухне. Он держался сурово.
– Петя, хочу поговорить о твоем будущем. Ты уже думал, как будешь жить дальше?
– Думал, но пока никаких идей.
– В таком случае у меня есть предложение. Сегодня в ночь я уезжаю, предлагаю тебе ехать со мной. Решать нужно прямо сейчас.
– Куда едешь?
– Кто меньше знает, тот не только крепче спит, но и дольше живет.
– Почему так загадочно, не доверяешь?
– Доверяю, поэтому зову с собой. Просто некоторые могут так спросить, что не сможешь не ответить. Абреки-коллекторы, например.
– Постой, ведь ты им обещал, что в понедельник...
– Поэтому и нужно уезжать сегодня.
– Сбегаешь?!
– Молодец, догадался.
– А куда?
– Повторяю: меньше знаешь, тебе же спокойнее. К вечеру привезут документы, я вчера договорился, будешь гражданином нэзалэжной Украины, сразу и отчалим. Ты же сейчас как Паниковский – человек без паспорта.
– Точно, паспорт у меня всегда дома лежит…
– А хоть бы и с тобой был, все равно давно недействительный.
– Коль, вообще-то я хотел к своим поехать, Васю увидеть, Таню. С Васей бы я наверняка сумел подружиться, хотя, получается, он теперь старше меня…
– Он не старше тебя, Петя, – сказал Николай таким голосом, что сердце Петра ухнуло в бездну, где все черно и ничего не исправишь.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Вчера я не мог, но сегодня обязан…
– Не тяни!
– Ты вчера читал про войну в Чечне… Вася погиб в Первую чеченскую.
Петр окаменел.
– В 95-м его призвали в армию, из-за чего с Татьяной случился очередной приступ депрессии, она замкнулась и пару месяцев не выходила на связь, а позвонила мне, только когда его из учебки отправили в Чечню. Я хотел вытащить его оттуда, но было поздно. В первую же неделю Вася пропал без вести. Месяцев через шесть эти твари подкинули на наш блокпост Васино тело вместе с видеокассетой. На ней… было снято, как ему отрезают голову… – Николай как будто закашлялся, – извини… со словами, что так будет со всеми неверными русскими собаками, пока они будут топтать землю независимой Ичкерии. На теле у Васи не было живого места, полгода эти нелюди мучили нашего мальчика, целых полгода…
Николай сглотнул ком, по щекам текли слезы. Он отдышался и продолжил:
– Татьяна впала в кататонический ступор и не вышла из него, она теперь не человек – овощ. Я устроил ее в хоспис, оплатил пожизненное содержание, за ней очень хорошо ухаживают. Я проверял.
– Мне нужно побыть одному, – бесцветно произнес Петр и ушел в кабинет.
* * *
Николай выждал час и вошел в кабинет. Петр сидел на диване, глядя в никуда.
– Ты как? – тихо позвал Николай.
– Нормально. Сделай, пожалуйста, кофе, я сейчас приду.
Петр появился минут через двадцать, вошел и молча сел.
– Кофе уже остыл, подогреть?
– Не надо, спасибо.
– Петь, сейчас ты мне не поверишь, но услышь, время лечит. Я по себе знаю. Прошло уже много лет, боль осталась, но притупилась.
– Ты понимаешь, что вчера только он провожал меня на работу. Босиком вылез из кроватки и обнимал меня вот тут, в этом коридоре. Вчера, понимаешь?!
Петр заплакал. Его трясло, он захлебывался горем, но натяжение нерва ослабло. Николай перевел дыхание. «Хорошо, хорошо, поплачь, поможет».
– Должен признаться, я не все потерял в этот чертов кризис, кое-что прикопал. Номерные счета, бумаги на предъявителя и прочие радости развитого капитализма. Мы уедем в теплые страны: новые паспорта, новые имена, новая жизнь. Ты из нашего чистого прошлого, ты не обманешь. Откроем новое дело, я сделаю тебя компаньоном, жизнь наладится, поверь.
– Мне ничего не нужно. Боже, как я не хочу жить в этом мире! Вы все тут испоганили. Раньше думали не только о деньгах. А теперь? Какая разница – теплые страны, холодные страны? Везде одно и то же: жри, плати, жри, плати. Продаете, чтобы купить: любовь, молодость, теплые страны… вместо любви ты покупаешь любовниц, вместо молодости молодое тело напрокат. А зачем? Человеку нужен человек, который отдаст тебе это просто так, без денег: любовь за любовь, верность за верность. Я хочу к сыну, к жене, но никакие деньги мне их не вернут. Я свою верность разменял на страсть, и вот что вышло! Если бы я вчера сразу поехал домой, я бы был сейчас дома…
– Ну, еще неизвестно, может, это твоя судьба, и ты бы ее не избежал. Что до денег, то они тебя не сделают ни хуже, ни лучше. А вот жизнь могут улучшить существенно, и чем больше, тем существенней.
– Коля, но ведь всего не съешь! Зачем так много лично тебе? Чтобы хорошо жить? Ты и так хорошо живешь, зачем больше? Я в Интернете видел кучу объявлений – спасите жизнь ребенку. Денег просят… одна твоя машина стоит жизни пяти детей. Ты спас хоть одну? Представь, как на глазах у их родителей болезнь мучает ребенка, так же как те бандиты моего Васю. Их что, не жалко?!
– Мир несправедлив, Петя, ты прекрасно знаешь, всем не помочь.
– А всем и не надо. Хотя бы одному! Даже один оправдает твое существование. Мир несправедлив… И ты, и я, мы тоже часть мира, это и наша несправедливость. В чем, в конце концов, смысл твоей жизни? Заработать и спрятаться? Ну, даже если не прятаться. Заработал, еще заработал. Что дальше? Иллюзия смысла заполнит суетой жизнь, а что в конце? Хоронить будут голым и мертвым! Что после тебя?
– А мне все равно, что после меня. Сейчас меня волнует, что во время меня. Петя, я тебя послушал, говоришь ты все правильно, но на повестке дня другой вопрос: как быстрее унести ноги, чтобы окончательные итоги не пришлось подводить уже завтра. По крайней мере, мне. Я очень хорошо понимаю тебя, что тебе здесь не нравится, но что делать? Назад дороги нет. Или ты ее знаешь? Баба, которая тебя сюда закинула, знала, но ты…
– Баба!!! Колька!!! Вот она – мысль! Она же мне сказала, что завтра, то есть сегодня, «аккурат в это время» – было где-то полседьмого – назад поедет! Коля, я возвращаюсь. Слушай, давай и ты со мной. Лучше к своим, чем в чужие страны.
– Нет, Петя, я у вас не свой, и то время мне уже чужое… думаешь, получится?
– Конечно, получится! Все, что она бубнила, все было со смыслом… Дружище, я мир переверну! Я все знаю, теперь все по-другому пойдет!
– Не пойдет. Мы находимся в «перевернутом» тобой мире. Этот мир – результат и твоих трудов, и он тебе не нравится. Да и что ты один сможешь?
– Ты мне поможешь. Не ты нынешний, а ты тогдашний – заворг райкома!
– Думаешь, я поверю, что ты не загулял, а путешествовал во времени?
– Поверишь. Не сразу, но поверишь. Я знаю, как все будет… и, кстати, подари мне свой волшебный телефон, он будет лучшим доказательством.
– Вариант! Закачаем побольше информации… да если бы я заранее знал, когда «черный вторник», а когда дефолт, я бы сейчас был самый богатый человек на планете! Так, нельзя терять времени, оно – большие деньги!
* * *
Уже в пять друзья стояли на Серпуховской.
– Петя, как думаешь, кто она, колдунья?
– Лахесис.
– Кто?!
– Лахесис. Я в институте писал диплом по древнегреческой мифологии. Лахесис – одна из Мойр, дочерей Зевса, богинь судьбы. Из трех именно она олицетворяет случайность, возможность вариаций судьбы, возможность что-то в судьбе изменить. Это она.
– Как со своими богинями разбираться будешь, решил?
– Своих не брошу! А Света… Она без меня не пропадет…
На часах было 18.20, Петра колотила нервная дрожь. Логика подсказывала, что если все будет, как он думает, то несколько минут еще есть, но сердце выскакивало из груди.
Электричка вылетела из тоннеля и издала пронзительный гудок.
Теперь Баба сидела к выходу спиной, поэтому она обернулась и так же, как накануне, поманила рукой. Петр вошел в вагон и остановился, придерживая дверь. Его друг стоял напротив.
– Может, все-таки со мной?
Николай медленно покачал головой, подошел к Петру и, оставаясь на платформе, обнял друга. «Осторожно, двери закрываются. Следующая станция Тульская». Петр упер ногу в угол двери, пока длились объятия.
– Товарищи пассажиры, – раздался голос машиниста, – отпустите двери! Будем стоять, пока не отпустите.
Товарищи… Эта электричка точно домой. Петр еще раз вопросительно взглянул на друга, тот снова покачал головой. Тогда Петр убрал ногу и махнул на прощание рукой. Движение оказалось обидно неловким: он зацепил полу пиджака и выбил из бокового кармана подаренный телефон на платформу. Двери захлопнулись, и поезд стал набирать скорость.
* * *
– Ну что, милый, узнал, где соломку подстелить?
– Да. Спасибо вам огромное! Вы мне подарили день на черновик. Один день, длиной в 26 лет. Спасибо.
– Понимаешь теперь, как дальше жить будешь?
– Только начинаю, но точно знаю, что…
Грохот поезда заглушил слова Петра. Чтобы вернуться домой, выходить ему было на следующей остановке.