Опять чалмой революций
Тернов пятнадцатый год.
I
Первые недели нового года задали ускоряющийся политический темп, участив колебания мирового броуновского движения. Хаос набирает силу и разгоняется, чтобы окончательно свалить земной шар в новую, уже 21 века, глобальную яму. Дышать становится все труднее: всеобщая ненависть выжирает нравственный кислород.
II
Два параллельных события поразили меня, символически став в начале года: прозвучавший на весь мир миллионный марш в Париже и почти буднично незаметное создание в Москве движения «Антимайдан». Они высветились для меня как полярно противоположные знаки напряжения, охватывающего планету. В Париже человечество вспомнило, что у него есть высшие ценности, которые пора защищать. В Москве власть и околовластная «общественность» вспомнили о методах политической борьбы царизма столетней давности: тогда был создан церковно-монархический «Союз русского народа», ныне родился формально светский «Антимайдан», широкое название которого позволяет принять под свои крылья весь спектр этнического («наших бьют»), государственного («у нас свой путь») и клерикального («у нас свой бог») фундаментализма, всех «социально близких», всю «кровь и почву». Под знаменами этих, по меткому выражению Алексея Навального, «сатанистов с рогами» легко уместится весь наш идейный истеблишмент, начиная с присяжных думских дьяков Зюганова, Жириновского, Миронова и кончая «заочными членами думы» Дугиным, Гейдаром Джемалем и патриархом Гундяевым. Этнические, коммунистические и религиозные идеи прошлого гармонически сплавляются здесь в горючую смесь новейшего антигуманизма, готового окончательно взорвать мир.
III
Как видим, потенциально это новое «общественное» движение, логически выросшее из российской политики последних пятнадцати (а может, и двадцати, если считать с декабря 1994) лет («Русский народный собор» [попы в начале]; «Русский мир»[блефомиф особости] ; «Единая Россия»[КПСС в варианте] ; «Общероссийский народный фронт»[массы за государство] etc. … ; «Антимайдан»[массы против человечества]), – очень широкий фронт, с глубочайшими окопами, рытье которых начал еще Солженицын, и это не сулит стране ничего хорошего. Именно это сужение нашего национального сознания до размеров как минимум его позапрошлого, XIX, века, ставит сегодня Россию в планетарном конфликте культур-традиционализма отсталых регионов Земли и современной цивилизации в один ряд с талибами, ИГИЛ и Боко харам.
IV
Итак, мы – фундаменталисты, причем стыдливые. Потому что, с одной стороны, мы сочувствуем человечеству, когда его, как и нас, обижают смертники, и как бы вместе со всеми участвуем в контртеррористических операциях; с другой – мы сочувствуем силам, стоящим за смертниками, потому что ощущаем с ними родство в обиженности и ненависти к Америке, обижающей всех. (Мирового полисмена, естественно, не любит никто, даже сидящие под его ядерным зонтиком западноевропейцы: кто когда любил жандарма?!) К тому же эта ненависть к патрону Запада у нас странным образом сочетается с заявлением, что мы тоже – Европа, то есть Запад. Мы спасаем Сирию от Америки, но стыдимся спасать ее от ИГИЛ, потому что боимся своего тлеющего, как вулкан, ИГИЛа на Кавказе и потенциального – в Поволжье. Мировой фундаментализм сегодня стал новым «третьим миром», и мы опять, как при коммунизме, рефлекторно стремимся возглавить этот мир «униженных и оскорбленных» против «западных угнетателей», выдавая этим за силу свою внутреннюю слабость и продолжая свой кармический политический блеф. И как же нам в разговоре с человечеством об «общей террористической угрозе» не быть стыдливыми, если сами мы уже скоро год как ведем себя в окрестностях Украины на манер архаически замкнутых на себя племен, понимающих язык лишь узкоэтнической солидарности?
V
Новый «третий» не желает входить в цивилизацию земного шара, да и не может этого сделать по определению, ибо возникает на основе этнорелигиозного импульса. Он не может отказаться от результатов этого импульса как от своей природы и, соответственно, от устройства государства на религиозной основе и перевести религию в своем обществе с первого, политически значимого, места на второстепенное, поставив ее в один ряд с искусством, философией и так далее, то есть окончательно лишив ее архаических политических притязаний и сделав рядовым феноменом культуры, чем она на большей части планеты уже и является. Оставаясь же этно-теократичными, то есть с «государствообразующими» этносом и религией, социумы нового «третьего мира» не могут утверждать себя иначе, как путем племенной вражды и борьбы с иноверцами, то есть традиционными методами жизни этнической древности, которые они на наших глазах и переносят в конфликт с цивилизацией, превращаясь в «террористов». При этом противостоящую им цивилизацию, – то есть объединение человечества на научно-технических основаниях, покрывающих собою все многообразие племен и культур и возвышающихся над их естественно-исторической враждой (что и было названо мультикультурализмом, добавлю, современного Города, пришедшего на смену исторической Деревне), – они уподобляют своей простой культуре-племени и, соответственно, по законам племенного сознания, приписывают ей элементарное намерение их культуру уничтожить.
VI
Наблюдая, как 19 января народный халиф из Грозного собрал свой антипарижский миллион, невозможно отделаться от впечатления, что на глазах произошло слёзно-исламское крещение Руси, её благословение подданными языками на имперский джихад в защиту «третьего мира»: ведь Грозный находится под опекой Кремля. Сто лет назад в распоряжении царя была кавказская «дикая дивизия», сейчас дело зашло дальше – Российскую Федерацию изменяет отнюдь не в сторону будущего выросшая внутри нее с помощью двух последних войн и денежных вливаний средневековая военная теократия, чеченский супертумен. Так Россия в силу своей бедственной истории снова попадает в тектонический разлом между разновозрастными историческими платформами.
VII
Выражаясь языком Льва Гумилева, можно сказать, что, кроме всего прочего, бедствием России явился ее ландшафт, заложницей которого она стала. Ее несчастье в том, что она складывалась как империя-конгломерат степных колоний, которые, присоединяясь непосредственно к метрополии, склеивались с ней, но не сращивались. Возможно, колонии и по природе своей не обязаны сращиваться с исходным пунктом; напротив, мы наблюдаем, что они всегда стремятся обособиться и обрести независимость. Начиная с древних греков, все европейские колонии, кроме римских, были исключительно заморскими, и метрополиям ни территориально, ни психически не угрожали слишком тесные с ними связи: они всегда оставались там, не превращаясь во внутринациональное дело. Когда же колониальная система рухнула, страны-метрополии продолжили здравствовать, отделавшись разве что временным понижением курса валюты.
Россия – единственная европейская страна, в которой империя и колония совпали территориально. Правда, Римская империя, сочетая приморский ландшафт с континентальным, отчасти походила на российскую, так же представляя собой сплошное поле колоний, радиально расходившихся от столицы, но она и напоролась на ту же проблему этнического самоопределения, когда имперская идентичность, вроде бы гарантированная званием «римского гражданина», под натиском роста самосознания народов развалилась, как сырой ком, а вместе с ней ушла в прошлое и империя.
Сто лет назад наши робеспьеры, поняв невозможность полноценной реализации марксизма в социально неготовой, экономически разрушенной и политически изолированной стране, компенсировали эти недостатки тем, что использовали возможности традиционной российской государственности, понятные для красных, то есть для этнического большинства бывшей монархии. Опираясь на эту силу, они восстановили империю, а вместе с ней и её колониальную структуру, которая, при нарезке границ социалистических республик, поманивших их жителей на свободу, стала обходиться метрополии еще дороже, чем в царские времена: чтобы держать, надо кормить. Это была плата за свободу от царизма при сохранении его «выгод».
Когда же в конце ХХ века внешние республики-колонии обрели независимость, российская госматрёшка по-прежнему осталась при своей первичной структуре, все еще достаточно тяжеловесной и трудно балансируемой, чтобы быть вполне мобильным современным обществом. Колонна созревающих под именем «республик» и «автономий» суверенитетов дышит в затылок Кремлю по сей день, настраивая его психологию на экстенсивное хозяйствование, известное со времен царя Гороха: удерживать земли, раздавая наместникам подарки и «окармливая» рабов, гнущих на эти подарки спину. Так в эпоху всеобщих демократических выборов мы все еще остаемся заложниками сложивших наше государство историко-географических условий, в соответствии с которыми и ныне имперский русский народ является одновременно и рабовладельцем «ста языков» и рабом своего избранного вождя-президента. Грубые внешние формы рабства время отменило, но психология в значительной мере осталась прежней.
VIII
Фундаментализм-традиционализм есть реакция отживающего мира прошлого на современность, это яростная агония умирающего, обвиняющего живых в том, что они живут. Созидательных сил в кровавом фарсе «нового средневековья» нет. Даже если благодаря оппортунизму и безволию мирового сообщества на Ближнем Востоке «халифат»-таки образуется, он просуществует недолго и вскоре распадется сам собой, подчиняясь закону взаимного пожирания внутри социальных систем, основанных на отрицании. Так в свое время распался Советский Союз, основанный на отрицании «буржуазного мира», то есть человечества, и развалившийся не по экономико-политическим причинам, которые вторичны, а по первичной причине неверия в человека и попирания человеконенавистниками того, что они презрительно называли «абстрактным гуманизмом». Союз просуществовал всего 70 лет, у любого нынешнего халифата и того времени не будет, ибо, как говорят англоязычные, escape velocity, то есть скорость «убегания», событий в нынешний век неизмеримо возрастает: тесная жизнь и технологии вынуждают к переменам и развитию.
IX
Полезно сравнить две небогатые, исторически недавно бывшие «крестьянскими», великие страны евразийского континента, Индию и Россию, в цивилизационной судьбе которых есть нечто общее. Имея высокоразвитые национальные культуры и славу особой наделенности их религиозными дарами, они обе достаточно медленно и с трудом идут по пути цивилизации. Если Индия сравнительно недавно, еще в середине прошлого века, была колонией Англии, то Россия была и в значительной степени остается странной колонией самой себя. У них немало сходства в плане исторической сложности этно-конфессиональных отношений, чреватых гражданскими конфликтами, и Россия, вероятно, могла бы поучиться у Индии способам их профилактики. Всем известны очаги беспокойства внутри и на границах Индии, тем не менее она никого в мире не пугает и не напрягает карательной машиной внутри или агрессией снаружи. Или взять религию. Миллионы людей с разных концов света сегодня увлеченно приобщаются к индуизму и буддизму, постигая их тысячелетнюю мудрость, чувствуют и знают, что она жива, потому что питает и собственное индийское, и иное сознание, однако это не надувает Индию клерикальной спесью, не заставляет ее рваться к теоретически возможной теократии национал-архаического замкнутого культур-мирка браминов и не мешает Индии, отнюдь не принадлежащей к «золотому миллиарду», быть достойным светским государством в большом мире цивилизации планеты.
X
В прошлом веке «третий мир», куда входила и Индия, состоял из психически здоровых стран, не участвовавших в спесивом глобальном бодании двух систем, в то время как новый «третий», куда дрейфует заболевшая этнической гордыней и стремительно теряющая иммунитет к злокачественным стадиям национализма Россия, есть очаг психического отравления Земли куда более опасный, чем практический коммунизм или присяжный антикоммунизм, потому что, в отличие от этих наносных политических эпидемий, пандемия религиозно-этнического фундаментализма имеет тысячелетние «культурные» корни. Поэтому я не хочу, чтобы моя страна – в процессе нынешнего исторического кризиса, связанного с выходом на планетарный уровень социально-технологической общности людей, расширяющим их идентичность от изживших себя национально-этнических рамок до горизонта землян – продолжала сползать на обочину жизни, снова оправдывая зловещее карканье «железной леди» о Верхней Вольте с ракетами.
19 января –1 февраля 2015