Конец мая, лето только вступало в свои права, и в Ялте было немноголюдно. Я снял комнату рядом с морем на улице Чехова. Почти от дома начиналась пальмовая аллея, и выходила к набережной. По утрам здесь было еще пустынно, и только одинокие отдыхающие, да редкие бегуны нарушали утренний покой.
Первые дни было ветрено и прохладно, срывался дождь, и тяжелые темные тучи опускались, чуть ли не до самых крыш, закрывая горы. Но через три дня солнце высушило мокрую набережную, и она засияла южной зеленью и рекламой.
К вечеру набережная наполнялась публикой нарядной и раскованной. Как угорелая носилась на роликах молодежь. Многие гуляли со своими Жучками. Видимо чеховская дама с собачкой все же повлияла на местные нравы. Кафе и рестораны, оккупировавшие набережную, светились разноцветными огнями, и музыка лилась со всех дверей.
А днем, ближе к полудню на набережной выставляли свои картины и всевозможные поделки, самодеятельные ялтинские художники. Мне нравилось бродить по этой выставке. Я медленно проходил от одной картины к другой и, как всегда задержался у картин художницы Бруклицыной. Это были в основном миленькие и красочные пейзажи Ялты: дворики, улочки, набережная, а на некоторых картинах были изображены женщины в белых платьях и белых шляпах времен Чехова. Картины были бесхитростные, но они притягивали. В них чувствовалась легкость, свобода, душа и теплота художника.
Женщина, сидевшая при этих картинах, полная, чернявая гречанка, говорила:
-Берите, не сомневайтесь, художник она хороший, известный, ее картины есть в музеях.
-Вижу, хорошие, но пока не по карману, да и повесить некуда.
-Триста гривен это не такие уж и большие деньги, а куда повесить, всегда можно найти.
-Согласен, но вот разбогатею – обязательно куплю.
А разбогатеть я собирался, за этим сюда и приехал.
На третий или четвертый день, часов в семь утра, я вышел на набережную. Её только полили, и солнце сияло во всю, и было удивительно хорошо. У одного из еще закрытых кафе я увидел художницу, которая срисовывала пальму на набережной. По манере и цветовой гамме картины, которую она писала, без сомнения – это была Бруклицына. Одета она была в просторную темно-бордовую кофту далеко не первой свежести и просторные помятые джинсы, с пятнами засохшей краски.
Дама за мольбертом чуть сместилась и стала рисовать вывеску на кафе. Мне было интересно, я пристроился у парапета и стал наблюдать. Остановился, а потом и прицепился к ней с расспросами мужик бомжеского вида. Она молча рисовала, но мужик не уходил, художница резко обернулась, и что-то сказала. Мужик замолчал, а потом, отступив, начал ругаться:
-Сучка, а еще интеллигенту из себя корчит, художница драная.
Увидев, что я наблюдаю, он направился ко мне.
-Слыхал, говорит, вали на хрен, а еще мудаком обозвала, разве художники бывают такими?
Мужику хотелось поговорить, но у меня такого желания не было. Я прошел чуть дальше и продолжил наблюдение. Быстрыми мазками художница дописывала картину. Холст был небрежно прибит к подрамнику, и его края обтрепанные и неровно обрезанные весьма портили вид уже почти готовой картины, на которой были изображены две дамы в белых длинных платьях и шляпах. Набережная была похожа, а вот с кого писались эти дамы – непонятно.
Вечером я увидел Бруклицыну в группе художников, рисовавших портреты желающим. Рядом с художницей висело несколько карандашных набросков, а на раскладном стульчике сидела девушка, и Бруклицына ее рисовала. Мне было интересно, и я стал смотреть. Девушка получалась похожей, но была она какая-то плоская, неживая. Чувствовала это и художница. Она покрутила рисунок, и со вздохом опустив руку с карандашом, подала рисунок девушке. Та посмотрела, скривилась и довольно резко сказала, что платить не будет:
-Можете оставить себе на память!
Встала и ушла. Бруклицына была в сильном расстройстве, скомкав листок, бросила его в сумку. Меня она не видела и, выждав немного, я подошел, спросил:
-Нарисуете?
Она быстро окинула меня взглядом и, подумав, указала на раскладной стульчик. Пристроив лист бумаги к фанерке, с минуту изучала мое лицо, потом начала рисовать. Через некоторое время я сказал, что видел ее сегодня утром на набережной, и что ее картины мне нравятся.
-А кое-кому не нравятся, - резко сказала она. Похоже, что от слов девушки Бруклицына еще не отошла.
-Мона Лиза тоже не всем нравится, - сказал я.
-Спасибо, утешили, - сказала она, и чуть приметная улыбка тронула ее губы.
Она вглядывалась в мое лицо, а я стал рассматривать ее.
Следует сказать, что как женщина она мне не приглянулась. Лет за тридцать, какая - то простенькая, ничем не примечательная, разве что глаза красивые, да губы припухлые, теплые, а может и горячие. На ней была черная футболка на два размера больше, чем надо бы и те же просторные, что и утром джинсы с засохшей краской. Под футболкой лифчика не было, и небольшие груди четко прорисовывались за тонкой тканью.
Почувствовав мой взгляд, она ерзнула на стульчике, и я стал смотреть мимо неё на публику на набережной.
Минут через двадцать она отколола листик и подала мне. Было, похоже, но восторга не вызвало. Пейзажи с дамочками у неё получаются гораздо лучше.
Я заплатил 15 гривен и отошел.
На следующий день, утром я увидел ее на набережной, она собирала этюдник после рисования. Я поздоровался, Бруклицына приветливо кивнула. Я предложил помочь донести ее амуницию, все равно делать нечего, она согласилась.
-И как вам удается так рано вставать? - спросил я.
-Тяжко дается, но потом ловлю кайф от утра, моря, да и за спиной меньше хрюкают.
-Тут один жаловался, что вы его далеко послали.
-А если нормальных слов не понимает.
-Может, кофейку выпьем, - предложил я.
-Если угостите, почему бы и нет, - согласилась она.
Мы сели за столик одного из только что открывшихся кафе. Кроме кофе я заказал и пирожные. Посидели мы с полчаса, познакомились, звали ее Марина. Из разговора выяснилось, что живет она здесь одна, сын пяти лет у матери в Херсоне. А сюда она приезжает на заработки, и живет с весны до осени. На вопрос, а муж чем занимается, сказала:
-Эгоизм свой холит, - и, помедлив, добавила, - художник он, в училище познакомились. Нормальный мужик был, а потом как сбрендил, непризнанный гений, - с ехидцей добавила она.
-А может это так и есть, - сказал я. – Насколько я помню, Ван Гога тоже считали психом, а он оказался – гением.
-Пусть будет хоть трижды гений, меня это уже не колышет, и … закроем тему.
-Как скажете, - сказал я, улыбнувшись, как можно шире, и это сняло напряжение, вызванное разговором о муже.
По дороге к ее дому, я сказал, что собираюсь сегодня съездить во дворец Александра, посмотреть, как отдыхали наши цари. Марина оживилась:
-Можно и я с вами. Они взяли мои картины на выставку, обещали заплатить, но пока ни копейки не дали, а я сейчас, можно сказать, на мели.
-А картины, что совсем не покупают?
-Не сезон, пару взяли, но это так, на хлеб с молоком, а надо бы и матери уже подкинуть.
Квартиру она снимала в старом особняке. Скорее всего, что раньше он принадлежал одному человеку, а сейчас здесь проживало, пять семей, не считая курортников. Дом оброс пристройками, балкончиками, лестницами, зарос одичавшей сиренью, плющом и всякой южной растительностью, и поэтому выглядел живописно и привлекательно. И я сказал об этом Бруклицыной, но она, усмехнувшись, сказала, что, да, внешне привлекательно, но внутри:
-Крыски из дырочек выглядывают, не говоря о тараканах, они здесь полные хозяева.
Я заехал за Бруклицыной, она, наконец, сняла свою униформу и в платьице выглядела даже мило. Мы выехали за город, на трассу и вскоре, по указателю свернули влево, на неприметную дорогу, уходящую в лес. Через время дорога стала извиваться и круто забирать вверх, в горы. А потом открылась меж гор красивая поляна, а за высокими соснами, как мираж возник дворец.
Близко подъезжать было нельзя и мы, оставив машину, пошли к дворцу пешком. По дороге договорились: пока Ирина будет разбираться со своими картинами, я осмотрю дворец.
Бруклицына скрылась за дверью служебного входа, а я, купив билет, пошел знакомиться с тем, как поживали наши цари на отдыхе.
В общем, судя по обстановке, жилось им неплохо. Но выяснилось, что после революции и вплоть до развала Союза это место для отдыха облюбовала для себя партийная и государственная элита. Так что недалеко они ушли от царей в обустройстве своего быта.
Потом я походил вокруг дворца, любуясь его красотой и огромными соснами, постоял у пруда с лотосами. Подошла и Марина распаренная и злая.
-Месяц назад обещали заплатить, - в сердцах сказала она. - Не сезон, людей им мало! Уроды моральные, развалили все, а теперь виноватых ищут. Ладно, поехали, ни хрена с них не выбьешь, хотя бы картины никуда не задевали.
Она еще немного побурчала, но потом успокоилась. Я предложил поделиться частью своих командировочных, если ей сильно не в дугу. При знакомстве я сказал, что по заданию торговой фирмы изучаю спрос на товары. Предложение кредита немного взбодрило её:
- Да, в общем, то, вроде как терпимо, но если это возможно, - не откажусь, - как-то не смело сказала она. – Только если ничего не продам, то хоть самой ложись, - добавила она и смутилась, вырвавшейся присказке. Искоса глянула на меня, а я сделал вид, что не врубился и, Бруклицыну, похоже, это задело. Она примолкла, рассеяно глядя на дорогу.Я высадил её у дома и одолжил 70 долларов, больше она не пожелала брать.
На следующий день с утра я прогулялся по рынку, посидел в баре, выпил пива. Потом полежал на пляже, разок окунулся, вода была еще холодной, посмотрел на то, как развлекается народ, катаясь на дельтапланах и водных мотоциклах.
Я сидел в скверике с журналом, а по аллее шла Бруклицына. В сереньком сарафанчике, какая-то вся неприметная. Она меня не видела, и трогать её мне не хотелось, но все же - окликнул.
Марина увидела меня, приветливо махнула рукой, подошла. На мой вопрос - куда направляется, сказала, что просто гуляет. Я предложил пойти на пляж. Бруклицына скривилась и сказала, что на пляж она не ходит, а если и ходит, то не на городской, а куда-нибудь подальше.
-Чтобы мужики не приставали, - сказала она, хитро, усмехнувшись.
«Дама не без юмора»,- подумалось мне.
-Согласен, куда и подальше.
-У меня нет купальника с собой.
-Можно и без него, тут вот некоторые без верха загорают. Нижняя часть, надеюсь, есть?
Бруклицына удивленно глянула на меня и, помедлив, сказала:
-Надеюсь, что есть.
Мы прошли через парк, спустились к морю и бережком вышли к тихому местечку у высокого каменистого уступа. Я постелил пляжное полотенце, которое таскал с собой в сумке, лихо разделся и прилег на него. Бруклицына стояла рядом, глядела на море, потом сняла сарафан. Верха действительно не было, но не это было главным. То, что я увидел, не вписывалось ни в какие мои ожидания и предположения. Теперь было понятно, почему она не ходила на городской пляж.
Таких фигур ни до, ни после мне не приходилось видеть. Точенная китайская статуэтка – вот первая мысль, что пришла мне в голову. Все было округло, пропорционально и идеально. Ни одного изъяна, ни одного изгиба, который бы хоть как-то выделялся или портил это произведение искусства, не было. Кожа была гладкая и точно светилась.
Я смотрел на это совершенство и глазам не верил, что все это можно упрятать в безликих и бесформенных кофтах, безразмерных джинсах и серых сарафанах, а главное - зачем?!
Мое неподдельное восхищение передалось и ей. Смущение тронуло лицо Марины, глаза её стали глубокими, и в этой потаённой глубине зажглись чуть приметные искорки.
-Теперь понятно, почему я не хожу на городской пляж, - сказала она.
-Да, тобой можно просто любоваться.
-Вот они и любуются, а я комплексую.
-Никогда бы не подумал, что по этому поводу можно комплексовать. Другая бы на твоем месте давно что-нибудь рекламировала.
-Я не люблю свое тело, любуются им, а я хочу, чтобы любили просто меня: мой характер, ум, мои способности художника.
-Но для женщины, я полагаю, на первом месте, все же, как она выглядит.
-Ну не всегда, лично для меня это не главное, особенно после некоторых событий.
Она замолчала, смотрела на море, потом заговорила:
Когда мы поженились, муж меня заставлял позировать чуть ли не каждый день, дипломную работу готовил, но не получалось. Он психовал, говорил, что я слишком идеальная, и поэтому вместо картины получается кукла. И выходило так, что тело моё в этом виновато.
Пришлось тему диплома срочно менять. И потом он пытался меня рисовать, но кроме скандалов и оскорблений я ничего хорошего по поводу себя от него не слышала.
-Да он просто ненормальный! Любой мужик почтет за честь пройтись с такой женщиной как ты, если, разумеется, подчеркнуть достоинства. И как художник, ты весьма талантлива. Я не специалист по живописи, но как любитель могу сказать, твои картины очень выгодно выделяются на общем фоне местной живописи.
-Выходит, что я женщина хоть куда!?
-Получается, что так.
-Ну, так и полюби меня, - хитро усмехнувшись, сказала она.
-Без проблем, хоть сейчас!
-Да…, у тебя, как и у всех мужиков, вместо высокой и светлой любви – кровать. Так что пойдем лучше купаться, ценитель женщин и картин.
…А потом в этом городе у моря все закрутилось так, что хватило на целый роман под названием "Однажды в ЯЛТЕ".
Роман закончен и получился он курортный, детективный, исторический и немножко мистический. Опубликован на ЛитРес, где и можно с ним и познакомиться, набрав в любом поисковике.
На снимке: набережная Ялты, фото из интернета.