Ко мне снова подсел этот человек. Сколько ему лет, было сложно понять. Где-то 50... Он работает в музыкальной школе уже много лет. Все эти годы он ходит по зданию в своем одном и том же коричневом костюме и иногда заговаривает со скучающими родителями.
В этот раз он подсел ко мне в столовой, взяв чашку крепкого чая. Он забыл, что уже имел когда-то беседу со мной и стал снова рассказывать мне о своем друге в Америке... Мне не хотелось расстраивать его, и я, чтобы скоротать время, принялась слушать заново.
- У меня в Америке живет друг. Мы учились с ним когда-то вместе в консерватории. Он старше меня на год, или на два, но играли мы с ним на одном и том же инструменте, на виолончели... Нельзя сказать, что он был талантливее меня, но что-то в нем было такое... Забыл представиться, извините. Меня зовут Игорь Виссарионович, я работаю здесь преподавателем по классу виолончели, так сказать, если вы не в курсе...
Он засмеялся, немного смущаясь.
- Мы проучились вместе около двух лет, и вскоре он уехал. Сначала в Европу, а затем в Америку. Он писал мне письма, а я всегда отвечал. На Новый Год он присылал мне открытки. То из Германии, то из Венгрии, то из Австрии, то из Голландии. Я все их храню до сих пор... Постепенно, писем становилось меньше. Я думаю, это из-за того, что его график стал плотнее, и он не успевал их писать. Я очень ждал его писем. И сейчас жду. Последняя новогодняя открытка пришла из Америки, штат Аризона. Он сказал, что очень счастлив, что у него есть жена, растут дети-близнецы. А еще, он пригласил меня приехать к нему. Это было почти пять лет назад. Я ответил тогда, но, как мне кажется, сделал это не совсем правильно...
Он замолчал.
Я хотела спросить, что могло быть в том ответе такого неправильного, но не решилась. Всем видом я хотела показать свою подлинную заинтересованность.
Он продолжил.
- Может, из-за моего не столь быстрого и не столь горячего согласия?! Я честно хотел это сделать и очень обрадовался его приглашению. И моя мама была ужасно рада! Я помчался с открыткой в консерваторию и показывал ее всем. Мне казалось, что я обрел просто дьявольскую силу! Мне казалось, что все завидовали мне! Какой-то я, и вот, пожалуйста, лечу в Америку! Я неделю не мог опомниться. Я все бегал и показывал эту открытку всем уже по третьему кругу, а то и по четвёртому. Кое-кто даже начал спрашивать, когда я вылетаю? А? Представляете? Вылетаю!
Он внезапно рассмеялся, но тут же, как будто опомнился, его лицо резко стало грустным.
- Так, что же вы ответили ему?- все-таки спросила я.
Он помолчал, хитро глядя на меня из под густых бровей, и, видя мое страстное желание узнать больше, сказал:
- Я написал ему, но в том-то и дело, что не сразу. Я боялся. Я боялся того, что он решит, будто я слишком легко согласился. Что я хочу его использовать в своих интересах, буду просить устроить меня на работу... Ну, вы понимаете. Я подождал где-то месяц. А потом все-таки ответил ему, что очень рад приглашению, но пока не могу им воспользоваться. Что у меня концерты, хотя, честно говоря, на тот момент у меня ничего особенного и не было. Что, может быть, у него так много работы, и семья, и что ему будет некогда заниматься моим приездом... В общем, я, кажется, дал ему понять, что я хочу, но не готов сделать это именно сейчас. Я думаю, он правильно меня понял... А вскоре тяжело заболела мама...
- Ну, а он что-нибудь ответил?
- Да, нет же... Он ничего не ответил с тех пор. Я же говорю, он занят. Но если я решу приехать, он будет ждать меня. Он сделает все, чтобы принять меня на самом высшем уровне! Мы поедем с ним в Нью-Йорк. Сходим в Рэдиссон-холл, побродим по Центральному парку. Пойдем в самый лучший ресторан на Манхеттене! Он обещал мне закатить такую программу!
Он снова рассмеялся и замолчал, глядя в окно. Мне показалось, что от радости он даже прослезился.
За окном шумели птицы. Деревья еще стояли голые, но в воздухе чувствовалось приближение весны. Февраль подходил к концу.
Допив чай, он встал, быстро попрощался, не забыв поблагодарить меня.
Через год я снова встретила его в школе. Его коричневый костюм стал старее. Он тоже изменился. Плечи немного осунулись. Волосы поседели еще больше. И глаза все больше смотрели в пол.
По-моему, он так и не съездил в Америку...
Я поняла, что попасть в эту страну, - это его несбыточная мечта, которая много лет уже не просто греет ему душу, а буквально спасает его. Он всегда знал, что никуда не поедет. И дело не только в его больной маме. А в чем-то еще. Я пытаюсь понять, в чем, и мне кажется, начинаю понимать...
Каждый раз он рассказывает о своей "поездке" с невероятным удовольствием. Это событие, которое вот-вот наступит, и ему не важно, что оно не наступает. Поначалу, его согревала мысль о том, что может в любой момент получить визу, собрать чемодан и уехать. Постепенно, эта мысль стала неотделима от него уже физически. Он стал жить ею. Всякий раз его будущая поездка обрастала новыми подробностями, деталями. Его воображение рисовало волшебные картины заокеанского путешествия. Ему, вдруг, открывались такие горизонты! Там, в его мечтах он совсем другой. Там нет и в помине его коричневого костюма, там нет больной мамы, их двухкомнатной малогабаритной квартиры. Там он сильный, талантливый и востребованный виолончелист. Там он всем нужен - и его другу, и его семье, и публике... Вот, почему эта история о поездке так необходима ему! Она необходима ему больше, чем сама поездка! Ведь главное - это предвкушение ее! Острое ощущение грандиозной возможности! О, это сладкое чувство! Как же оно ему дорого!
Это его молодость, ЭТО его жизнь!
Знает ли его американский друг о том, какие чувства испытывает его коллега? Понимает ли он, как важны Игорю Виссарионовичу его открытки? Его рассказы о семье, о гастролях и городах? Наверное, нет. Не подозревает. Ведь он просто живет этой жизнью. Она для него такая, какая есть, лишенная чудес и волшебства, всего-навсего, объективная реальность, со всеми, как говорится, вытекающими. И ведь, он звал своего друга к себе! И не один раз! Только ничего из этого не вышло...
Так и живет Игорь Виссарионович по сей день.