Студент из Дерпта уже десять минут, застыв, то ли от холода, то ли от заинтересованности, стоял на тёмной улице и смотрел в щель между закрытыми деревянными ставнями. Мужчина во фраке, подойдя к даме, что-то ей сказал. Его верхняя губа слишком сильно выдвинулась вперёд, когда он начал говорить, а почти отсутствующий подбородок вдался в шею, опустившись вниз. Это помешало студенту прочесть его слова по губам, хотя он с лёгкостью мог, даже на русском или французском, с которым у прохожего были недопонимания. Женщина в белом платье хотела выйти из комнаты, но мужчина постарался её задержать. В жестах его была грубость, неприменимая с такой хрупкой дамой. Студенту хотелось через окно ворваться в комнату и «отметелить» глупого грубияна, но хрупкая на вид дама смогла сама за себя постоять. Ловким, но по видимому, достаточно сильным ударом в живот, она заставила фигуру во фраке лежать поверженным на полу. Тот лежал на полу, корчившись от боли, а дама скрылась из виду, выйдя в узкую белую дверь. Студент метался по улице, пытаясь понять, откуда выйдет эта женщина. На тротуар выходило только одно старое, деревянное крыльцо, и вскоре она на нём появилась. Дама, кутаясь в шаль, смотрела по сторонам и увидела молодого человека. У него перехватило дыхание, горло замёрзло, язык не мог пошевелиться, ни то от холода, ни то от волнения. Она немного постояла, но потом решительно и бесстрашно пошла к нему. Походка её была тихой, плавной, шла она без кокетства или возбуждённости, спокойствие — единственное, что можно было почувствовать от неё.
— Добрый вечер, — вежливо улыбнулась дама.
— Д-добрый вечер, — ответил, заикаясь, студент, в речи слышался немецкий акцент.
— Не боитесь? — спокойно спросила она.
— К-кого? — он был ошеломлён таким вопросом.
— Не знаю. Просто пойдёмте отсюда… Здесь не совсем безопасно, особенно европейским гостям.
— Д-давайте я провожу В-вас, уже п-поздно.
— Если Вам не сложно. Я живу совсем недалеко, — она взяла его под руку и повела.
Он как будто защищал её от бандитов, это придавало студенту смелости. Но на самом деле он просто шёл рядом, и если бы на них действительно напали, то он не смог бы ничего сделать, поэтому студент озирался по сторонам, шарахаясь от каждой пробегающей тени.
Со временем фонари стали появляться чаще, путь стал освещён, и студент мог лучше разглядеть свою спутницу. Лицо её было красиво, как и когда она стояла в углу голубой комнаты, кожа была белой, а глаза и брови чёрные, как небо сейчас. Она была молода, линии лица плавны, эстетичны и правильны, но было в ней ещё кое-что, это было в её движениях, взгляде, голосе… Это была грусть. Страшная, немая, безмерная грусть, которая ест всё изнутри, непобедимая, смертельная грусть. Эта грусть покрыла лицо дамы, легла на её плечи каменной шалью, надела на ноги свои гранитные туфли, и ничто на свете не могло победить её. Все мы видели таких грустных людей, они не смеются, редко улыбаются, часто ничего не едят… Это почти каждый более мудрый и старший душой, чем мы.
Наконец, они подошли к двухэтажному дому, она отпустила его руку, повернулась к нему.
— Спасибо, — слабо улыбнувшись, сказала дама.
— Лечитесь от неё.
— Что? — тихо спросила она.
— Всё можно победить, от всего избавиться. Я убежал сюда от своего прошлого. Да, сейчас я не в лучшем положении, но я не хожу в оковах этого страшного чувства…
— О чём Вы? — сухо переспросила дама, точно понимая, о чём он говорит.
— Вы ужасно грустная… — опустив глаза, сказал он.
— Вы допускаете ошибку…
— Нет, — перебил студент, — меня пугает Ваша грусть, Вы так молоды, а эта… не знаю, как назвать, убивает. Бегите от неё.
— Если Вы такой умный, то помогите… Все вы такие умные… — и дама отвернулась, хотела уйти, но он остановил её.
— Обязательно, если все такие умные…
Фонарь ярко светил на одной из дальних линий Васильевского Острова. Казалось, что светилось всё вокруг этого живого и бесконечно тёплого источника света. Кошки, бессмысленные кошки собрались греться около него. Длинные ряды закрытых деревянных ставней начали распахиваться сами по себе, без ведома спящих хозяев. Фонарь, несколько часов назад умирающий, теперь стал большим Солнцем… А что ему оставалось? Кто будет светить, если он умрёт?