«Amour et Voyage. ;a c'est ce que j'appelle un gros c;lin!»
Вода. По мотиву Леонардо да Винчи
Анатолий ЯНИ
Писать об этом никогда
Не пробовал стихи я.
Плескалась весело вода
В родной морской стихии.
И вот взбрела однажды мысль
Ей в голову шальная
Взобраться на небесный мыс:
- Просить хочу огня я -
Мне нужен солнечный огонь!-
Желаю, чтоб Светило
Свою подставило ладонь
И в пар вдруг превратило
Меня... И солнца фейерверк
Исполнил все капризы.
Пар устремился сразу вверх,
В заоблачные выси.
Там капли пара, в облаках,
Замёрзли, как ледышки,
И слышу вскоре: трах-тарах!-
Как будто в туфель крыши,
Стал гвозди града забивать,
Стуча, как тот сапожник,
Свод неба, громких градин рать
Бессчётно всюду множа.
Чтоб не стряслась с тобой беда,
Не стань капелью града
И знай, что, если ты - вода,
На небо лезть не надо!
«Как – голыми? Даже без трусов?» – Испуганно воскликнул Владимир Николаевич, даже баранку «Волги» чуть не бросил. Они ехали за тремя мини автобусами где-то в огромной степи, темной претемной ночью, только фары передних микроавтобусов и собственной машины, освещали…весьма широкую и хорошо асфальтированную дорогу. Они ехали на банкет. А куда, - держалось хозяевами Общества невропатологов и психиатров Западной Украины, в полном секрете. Одно было известно всем, что они ехали на банкет. Нет, не на обычный банкет, который организуют хозяева каждого Всесоюзного слета невропатологов и психиатров после работы, а какого-то экстравагантно, прямо-таки, пикантного! «Я случайно подслушал, как один профессор львовского медицинского института, смеясь, рассказывал своему коллеге-якуту, что его ждет на банкете, начал свой долгий рассказ Сергей, повернувшись лицом к Володе, - сначала накормят деликатесами и напоят заморскими винами, а потом всех узкой лестницей, цепочкой, поведут в…башню. Там, львовская сауна. Так вот, в предбаннике все должны раздеться догола и оставить одежду в одной из многочисленных ячеек вместе с часами, драгоценностями и с содержимом карманов. В сауну, хотя она и огромная, будут пускать абсолютно голыми и порциями. Как в крематорий! Назад хода нет. В трусах тоже хода нет. В сауне полумрак. Устроена она так, что для всех найдется место: и для любителей погорячее, и для тех, кто жару плохо переносит… Но, самое интересное – это выход из сауны. Как только ты готов, подходишь к одной из дверей – в сауне их несколько. У двери стоит студент или студентка медицинского института, естественно, совершенно голый, или голая! Он, или она, скажет: «Не бойтесь. Это не смертельно!» И быстро, открыв дверь, мгновенно толкнет тебя в кромешную темноту… И ты полетишь по почти вертикальной металлической, винтами, горки, с невероятной скоростью! И попадешь… в небольшой и достаточно глубокий для мужчины среднего роста, бассейн с ледяной водой. По краю бассейна стоят голые студенты обоего пола. Каждый – у лестницы из бассейна. Он, или она, кого выберешь, подадут тебе руку, и помогут подняться по лестнице из ледяной воды в теплое помещение, в котором царит полумрак. Тебя проводят к одной из дверей. Дверь откроется, как только ты подойдешь к ней. И ты оказываешься в огромной комнате, с точно такими же шкафчиками, какие были на верху. И на том же самом месте, в «той же самой» (удивительно!) ячейке, где ты оставили одежду, найдешь свою одежду в целости и сохранности, точно так, как ты ее положил! Там, но уже одетые в национальную пляжную одежду – пестрые разноцветные трусики – на мальчиках и девочках, заметь, без лифчиков… Студент или студентка, как пожелаешь, начнут тебя нежно и ласково протирать супер мягким полотенцем тебя ВСЕГО! Особо нежно, прямо таки с эротическими ласками, твою задницу и передницу… Они, протирая, непременно спросят тебя: а не желаешь ли ты получить релаксирующий массаж? Если ты желаешь, они спросят: с мальчиком или с девочкой? А, если хочешь, то с мальчиком и девочкой, с двумя мальчиками, с двумя девочками… Если согласишься и выберешь, с кем, тебя протрут и отведут в одну из многочисленных комнат с массажным столом и массажистом или массажисткой, или обоими… Во, что нас ждет, Володя! Ты газу-то прибавь, а то остановились и автобусов уже не видно…» «Сережа, я, кажется, два раза спустил, пока ты говорил…, придется, прежде, чем трусы снимать, их выстирать…там это предусмотрено?» «Думаю, Володя, там все предусмотрено!..» «Ну, тогда я уже не боюсь и не стесняюсь…Но мне неприятно будет сидеть голым рядом с голой Марией Васильевной…ей уже около 65…» «Да ты будешь, как на конвейере. Сидеть придется, если только в сауне, но она огромная: возьмешь студентку или студента и полезешь с ней или с ним на самый верх, ты, ведь, к жаре и проституткам привык, когда работал в Аддис-Абебе…» «Не смей называть наших студентов проститутками! Это у них трудовой семестр! Кстати, ты не знаешь, а трахать их можно?..»
«Да это знаменитый Свиржский замок! – воскликнул Володя, выходя из машины и потягиваясь. Сонливость с него, вперемежку с эротической усталостью, как рукой сняло! – Я тебе сейчас, вкратце, расскажу, куда нас занесло, друг мой Серега!» И Володя, радостным и бодрым голосом начал рассказывать еще осоловевшему от усталости Сергею…
«Мы находимся в 40 км. от Львова. Или, если быть точный, в 42 км. от Львовской Оперы. Замок находится между Бобровкой и Перемышляны, поселками с 20 тысячами, не больше, населения. Это – чрезвычайно историческое место: все, что происходило на Западной Украине, так или иначе захватывало Свиржский замок. Просто удивительно, как он сохранился в первозданном виде! НЕ взумай куда-нибудь уйти от замка. Тут кругом непроходимые болота, даже в лесу. Здесь много озер и течет прекраснейшая река Свирж, богатая рыбой, как лес богат всяким зверьем, даже волки есть…» «А медведи и тигры есть? Рыси, снежные барсы есть? – прервал Володю Сергей и с гордостью добавил, - тогда мне не интересно…Ты, что забыл, откуда я и где я вырос? Один Сихотэ;-Али;нь, с его тайгой, болотами, реками и озерами – чего стоит! По сравнению с ним, все, что здесь есть – просто парк!» «Э, зато здесь есть улитки с твой кулак. Такие есть на Сихотэ-Алине? Нет! А здесь…Наверняка нас будут ими угощать… Последний владелец Свиржского замка был фанатом французской кухни и активно этих улиток разводил. После войны, улитки остались без присмотра и, не будучи востребованными местным населением, расплодились в огромных количествах». «С удовольствием попробую. Чего я только не ел! Иногда в тайге ничего не найдешь на обед, наловишь мышей и жаб, нажаришь их с грибами, вот тебе и обед!» «Я бы тоже мышей и жаб, фаршированных грибами, с удовольствием поел. Особенно сейчас, когда есть так хочется, что, не будь здесь страшных болот, пошел бы ловить улиток! – Володя сделал вид, что принял рассказ друга, как он ел жаренных мышей и жаб с грибами, за чистую монету, и продолжил, - а как ты их жарил?» «Да, просто! С жабами вообще никаких проблем: насаживаешь на прутик гриб, лучше мухомор синий, потом жабу, потом опять синий мухомор…А, вот с мышами сложнее, пока их протыкаешь, они кусают тебя за руку. Укусы долго болят…Мышь лучше всего чередовать…» «Бледными поганками!» - перебил его Володя, и друзья так громко захохотали, что небольшая кучка гостей, дружно развернулась в их сторону…
…«Нас ждут огромные залы, потайные ходы с голенькими и тепленькими студентками львовского медицинского института…» «А, с узких бойниц в крепостной стене, нас будут пугать приведения, в рыцарских доспехах и с длинными мечами…» «Только бы стрелы не пускали в нас из своих арбалетов…»
Им было радостно, они предвкушали романтические приключения. Но только после основательного приема пищи и горячительных напитков… Сережа прихватил с собой целых три десятка своих «фирменных» сигар, из обыкновенной махорки и родных трав…Он тут же представил, как будет дурачить коллег, когда приступят к сигаретам и кофе. (Сигар уже в СССР трудно было купить, и редко, кто их курил) – заставляя отгадать, где гавайские, а где гаванские? «Интересно, в галереях мы увидим портреты владельцев замка. Свиржский замок имел много владельцев за сто лет, и каждый хоть как-нибудь, изменял его внутренний облик…» «А когда его возвели?» - спросил Сережа. «В 16-том веке как родовое гнездо польских магнатов Свиржских. Но в 17-том веке его основательно перестроил немец, барон Цетнер, превратив его в неприступную крепость с многочисленными рвами, раздвинув с одной стороны до скал, с другой стороны – до непроходимых болот. Он страдал врожденным пороком сердца, ему вечно не хватало воздуха, поэтом он распределил парковую зону так, что замок словно утопает в зелени, сохраняя при этом много воздуха. Он также перестроил костел 15-го века, а двор разделил на два самостоятельных, соединенных каменной лестницей через глубокий ров. У замка должно быть четыре башни…» «Завтра, днем посчитаем. Они не симметричны. Вообще Цетнер ненавидел симметрию, считая, что то, что симметрично, то опасно для всего живого, особенно для людей: болезнями, несчастными случаями с травмами физическим и психическими и смертью…» «Не немец он был, а еврей, который хорошо знает кабалу и верит в нее!» «А ты откуда знаешь? - спросил Володя друга, удивленный, его неожиданным высказыванием о национальности барона Цетнера, - может быть ты тоже еврей?» «Не больше, чем тот, на кого я похож…я даже знаю, почему наш неожиданный знакомый, польско-львовский поэт TADEUSZ NOWAK, перевел Сергея Есенина. Некоторые биографы Есенина считают, что в нем есть польская кровь по линии матери…» «Первый раз слышу!» - удивился Володя. «Возможно поэтому он, Сергей Есенин, так осторожно говорит о своей вере…» «Давай, оставим эту тему! Мы перед польско-немецким замком, и скоро нам опустят мост и мы, перейдем ров и войдем в прекраснейший двор…С огромными клумбами цветов и аккуратно подстриженными деревьями». «Интересно, а кому этот замок принадлежит? Нет символов Партии и Правительства… А на фасаде замка вместо красного знамени или серпа и молота - барельеф в виде грифона!»
Полумесяц и Устрица.
Басня.
Из Леонардо да Винчи
Анатолий ЯНИ (Одесса)
Хочешь - плачь, а хочешь - рассмейся,
Но влюблённые есть у нас души.
Вот и Устрица в Полумесяц
Как-то раз влюбилась по уши.
Часами она глядела
На это Ночное Светило,
Изучая жемчужное тело,
Которое ей светило.
А Краб притаился в засаде.
Взгляд у него - зоркий.
Словно полы атласного платья,
Раскрывала Устрица створки,
Позабыв обо всём на свете,-
Такие бывают души -
Бесхитростные, как дети.
И Краб решил её скушать.
Полумесяц лучился рогами.
Рот раскрыла она усердно.
Краб клешнёю хватает камень
И бросает ей прямо в сердце.
Ах, зачем ты раскрылась, дурашка,
Светясь перламутром каморки?
Теперь погибнешь, бедняжка:
Не успела захлопнуть створки.
Такая судьба у каждого.
Никого пусть в омут не тянет!
Чувств сокровенных жажду
Нужно хранить в тайне!
«Ну, и что скажешь, друг? – обратился Володя к Сергею… Как оно? Не будем о еде и напитках. Но, танцы в укромных малюсеньких комнатках, с низкими каменными потолками, освещенных только камином, на двоих?.. В полумраке, тихая музыка и, вжимающаяся в тебя юная особа… Это нечто! Я в залы танцевальные не ходил, и в одежду шляхтича 16-го века не переодевался, но и гопак не танцевал… Я с девушками обжимался…» «И сколько их, которые тебе дали?».. «Ни одна! С трудом, правда, одну уговорил, чтобы разрешила потрогать и меня потрогала… Правда, потом, поломавшись, все же сделала отличный минет…Вот и все! Стоило из-за этого в замок ехать? В городе бы больше подцепили…» «На Лычаковском кладбище, в склепах… Да не нравимся мы им, русские, особенно москвичи…» «Тебе, что, ни одна не дала?» «Мне – нет. Есенину – три! Одна вообще в любви призналась, и даже, делая минет, прерывалась, чтобы Есенина читать… Почти, как в той песни: Я Гагарина любила, а Титову я дала. И такое наслаждение, словно в Космосе была!» «Ух ты, ах ты – все мы космонавты! Завидую! Но скоро постареешь, перестанешь быть похожим на нашего гения-красавца, и бабы перестанут на тебя кидаться!» «Я этого не боюсь. У меня столько было женщин, что, если больше ни одной не будет, а я доживу лет до семидесяти, - согласен! Не забывай, что я свыше тысячи, их вскрыл, 300 – были совсем юные. И еще есть момент – если в юности познал узкоглазых аборигенок ДВ, с личиком, где много - много места для поцелуев, на своих, как-то не так смотришь! Мне с европейкой всегда чего-то не хватает… Объяснить не могу!» «А ты не объясняй. Знаешь, а поехали со мной в Бурятию! Я приглашен туда местным обществом невропатологов и психиатров - читать лекции: в медицинском институте, и в Университете. Я им поставлю условия: поеду, если они пригласят и тебя!.. Говорят, у буряток…она поперек…» Сергей, услышав о таком, неожиданном предложении, сильно задумался. Потом сказал: «Это хорошая идея. Улан Уде не так уж далеко от Спиридоновки! Поеду. Но при условии, что заедем ко мне. О сестре соскучился, о тайге – готов на коленях туда ползти! А при слове «океан» - спина покрывается липким потом!» «Лады! Едем!» А дома Сережу ждала Лера с грудной Танюшей! О них он совсем забыл…
Володя лихо подкатил к огромным металлическим воротам больницы, в которой работал Сергей и на территории которой жил, точно, как в Институте Сербского, и прощаясь с другом под пристальным взглядом вертухая, вдруг спросил: «Серега! Ты обратил внимание, что красивых студенток почему-то не было! Представляешь, грубое тело в шелковом белье из Парижа? Короче, мне львовчанки не понравились…» «Историю нужно знать! По чужим странам мотаешься, а свою не изучил! Когда-то женщины Львова были красивейшими в Европе. Ведь там были дома знатных, древних родов, шляхтичей и немцев. Но, аристократия Львова стала удирать еще в 1919 году. Окончательно она покинула Львов в 1940, после подписания пакта Молотова и Риббентропа в Москве, 23 августа 1939. Вместе с аристократией из города выехало почти все польское и немецкое население. Тогда по приказу Сталина, город был заселен надежными крестьянами из Юго-Восточной Украины. Вот откуда и юных львовчанок, внучек украинских крестьян большие ладони, длинные руки, большие стопы, и лицо, с грубыми чертами. Да и кожа грубая и нечистая! Но, общаясь с тремя студентками, которые отдавались в моем лице Есенину, я убедился, что они нежные, умные и эмоционально весьма тонкие создания…» Володя вздохнул и не без ехидства сказал: «На опыте сексуального общения с тремя, это понять можно… А когда только с одной минетчицей… Ладно, созвонимся. Готовься в Улан Уде. А я буду готовиться к встрече с бабой Любой! 45 размер обуви у нее, говоришь… И 2 с лишнем метра роста… подсчитаю по формуле, какое ей подойдет платье…Или лучше купить мужской костюм и джинсы?..» Друзья расстались.
To be, or not to be, that is the question:
Whether 'tis nobler in the mind to suffer
The slings and arrows of outrageous fortune,
Or to take arms against a sea of troubles
And by opposing end them. To die—to sleep,
No more; and by a sleep to say we end
The heart-ache and the thousand natural shocks
That flesh is heir to: 'tis a consummation
Devoutly to be wish'd. To die, to sleep;
To sleep, perchance to dream—ay, there's the rub:
For in that sleep of death what dreams may come,
When we have shuffled off this mortal coil,
Must give us pause—there's the respect
That makes calamity of so long life.
For who would bear the whips and scorns of time,
Th'oppressor's wrong, the proud man's contumely,
The pangs of dispriz'd love, the law's delay,
The insolence of office, and the spurns
That patient merit of th'unworthy takes,
When he himself might his quietus make
With a bare bodkin? Who would fardels bear,
To grunt and sweat under a weary life,
But that the dread of something after death,
The undiscovere'd country, from whose bourn
No traveller returns, puzzles the will,
And makes us rather bear those ills we have
Than fly to others that we know not of?
Thus conscience does make cowards of us all,
And thus the native hue of resolution
Is sicklied o'er with the pale cast of thought,
And enterprises of great pitch and moment
With this regard their currents turn awry
And lose the name of action.
Поэт и национальный герой венгерского народа, чистокровный славянин папа серб, мама словачка, погиб в ходе битвы при Шегешваре (ныне Сигишоара) в Трансильвании 31 июля 1849 в стычке с казаками царской армии Паскевича. Общепринятое мнение о смерти Петёфи в сражении основывается на записи в дневнике русского полевого врача Афонникова. Тем не менее, точные обстоятельства его смерти не ясны и по сей день. Поэтому существует гипотеза о его пленении и смерти в русском плену в Сибири.
В 1983 закарпатский литературовед Василий Васильевич Пагиря наткнулся на вырезку из газеты «Мадьярорсаг» (венг. Magyarorsz;g) со статьей Чика Йожефа Мадьяра «Отрабатывается версия о пребывании Шандора Петёфи в сибирском плену», сообщающая об обнаружении в Забайкалье венгерским военнопленным Ференцом Швигелем, попавшим в русский плен в Первую мировую войну, могильного креста с надписью «Александр Степанович Петрович, венгерский майор и поэт, умер в Иллсунске , в 1856 году, май месяц». Статья была фотография креста и текст последнего стихотворения Шандора Петёфи с автографом, датированного 1853. В 1984 В. В. Пагиря опубликовал в иркутском журнале «Сибирь» статью «Правда или легенда о Шандоре Петефи?», вызвавшую интерес бурятских краеведов и венгерских исследователей наследия Петёфи.
В 1987 в село Баргузин (Бурятская АССР), что на берегу Байкала, отправилась первая венгерская экспедиция в составе кинодокументалистов Андраша Балайти и Ласло Сирти. Через год литературовед Эдит Кери обратилась за финансированием раскопок возможной могилы Шандора Петёфи на Баргузинском кладбище к известным и преуспевающим лицам венгерского происхождения. Но мецената нашел только в лице владельца фирмы «Мегаморв» - Ференца Морваи. Меценат выделил, при поддержке венгерского правительства, 7 миллионов форинтов на снаряжение новой экспедиции в Баргузине.
В 1989 в Забайкалье прибыла антропологическая экспедиция в составе венгерских, советских и американских специалистов, снаряжённая возглавляемой Морваи национальной комиссией «Петёфи». Обнаружив останки, которые, по мнению её участников, могли принадлежать венгерскому поэту, комиссия отправила их в Москву, откуда их предполагалось перевезти в Будапешт для эксгумации. Нужно сказать, что кладбище это было заброшенным. Многие надгробия упали, могилы провалились, вокруг кладбища было болото. Экспедиция, с помощью местных добровольцев, перекопала все могилы и перезахоронила останки. К кладбищу провели железнодорожную ветку. Останки Петефи, с сохранившимся лоскутами одежды и даже личным холодным оружием – кортик и сабля – подтверждали, что действительно это – великий венгерский поэт Шандор Петефи. Для венгров, несмотря, что Петефи был славянин, это означало обретение в его лице мощей святого, погибшего за свободу Венгрии, в борьбе с монархиями Габсбургов и Романовых!
Но, как при таких исторических событиях бывает, сразу же, чуть прямо не на кладбище, группа раскололась: одни ликовали, что нашелся Петефи, а значит, Венгрия обрела свою святыню. Другая группа выражала сомнение, что это действительно останки Петефи. Представители сомневающихся дошли до Совета Министров СССР. Оттуда было предложено вначале образовать независимую авторитетную международную комиссию, для проверки принадлежности обнаруженных останков Шандору Петёфи. Экспертиза, проведенная в Московском Республиканском Центре судебной медицины, поставила под сомнение правильность выводов комиссии Морваи. Сначала эта комиссия, возглавляемая одним из учеников Михаила Михайловича Герасимова, дала заключение, что останки уже не подлежали идентификации. А затем, того более - скелет, который половина экспертов считала Шандора Петефи… женский! Никто даже не обратил внимание на то, что одно заключение по логике, противоречит другому: «не подлежит идентификации», следовательно, в первую очередь по полу. И – «скелет женский»!
Наконец, к кампании присоединились венгерские политические деятели, добившиеся передачи контейнера с прахом комиссии, направившей его в Нью-Йорк. Там останки были изучены американской комиссией, в которую были привлечены представители 15 научно-исследовательских институтов. А также специалистами из Швейцарии и Японии. В итоге было подтверждено заключение российских экспертов, согласно которому найденные останки принадлежали женщине европеоидного типа…
…Сергей приехал в Бурятию по приглашению одного из первых исследователей документов о пребывании и смерти Шандора Петефи в Бурятии, историка Алексея Тимоненко. Намечалась большая драчка, между сторонниками и противника обретенных и украденных – Тимоненко догадывался, кем и почему, останков Шандора Петефи. Вместо останков Петефи якобы положили останки монашки из Моисеевского монастыря, который обнаружили при раскопках Манежной площади. А друзья Владимира Николаевича из компетентных органов, вычислили человека, кто это мог сделать. Володя сообщил данную информацию Сергею и основательно его вооружил. Ибо человек, совершивший кражу и подмену, был весьма известным и авторитетным в своих кругах, судебно-медицинским экспертом – палео-антропологом. Крайне честолюбивый, он подобные, прямо сказать, криминальные штучки, вытворял не ради денег, а ради своего гипертрофированного renomme, планку которого постоянно поднимал любой ценой! Но он по крупному обломался, как профессионал, и, самое интересное, тоже в Бурятии, давая интервью бурятскому телевидению о главе буддистов России Хамбо ламы Итигэлова, умершего 78 лет назад, и извлеченного из могилы в целости и сохранности… Живым! То, что Интигэлов живой - и подтвердил человек, используя свой авторитет… А подменил он останки Петефи, как полагают, только по одной причине – его не включили в международную комиссию! Конечно, это все предположение. Доказательств, которого никогда не найдут. Разве, что мошенник признается на исповеди перед смертью. Тимоненко, который был председателем оргкомитета, пригласил человека, лишившего из-за своего честолюбия Венгрию реликвии, на свою конференцию. Но тот побоялся и не приехал… Этим косвенно продемонстрировал, что у него рыльце в пуху. Но Тимоненко никто бы и не разрешил сказать прямо о подмене. Он это понимал, и хотел только одного, чтобы в присутствии мошенника прозвучало «возможна случайная подмена останков Петефи останками монашки Моисеевского монастыря…» Останки хранились в одном месте…
… Останки монашек после исследования, сожгли…
…Когда мэром был Юрий Лужков, человек, на которого падает подозрение о подмене останков Шандора Петефи останками монашки Моисеевского монастыря, уже ради денег, больших денег, собрался было доказать, что Юрий Лужков является прямым потомком Юрия Долгорукова. Алексей Тимоненко, доктор исторических наук, написал монографию, в которой доказал, что опальный прокурор России Юрий Скуратов является прямым потомком Малюты Скуратова… Но сколько до этого должно еще воды утечь! А тогда, в начале дружбы Владимира Николаевича Дурново и Сергеем Васильевичем Хорошко, много, что с друзьями произошло!
Так, Сергей, вернувшись в свою квартиру, что была на территории филиала институт Сербского, в лесу, узнал, что Валерия, кормящая грудью Танюшу, беременна. Подсчитали, разница между детьми будет год и три месяца… А Владимир Николаевич, вернувшись из Львова с триумфом и насмотревшись на студенток-крестьянок, вдруг понял, что ему пора с женой разводиться. Детей у них не было. И вообще, ничего общего не было. Жили они в большом достатке. В огромной, четырехкомнатной квартире в кооперативе «Лебедь», что был построен для врачебной элиты. Как вошел в этот кооператив Володя, еще, не будучи даже кандидатом наук, не известно. Видимо, судьба смотрел вперед. Сейчас он жил в нем по праву. Жена его была тусклым, вялым созданием, работала в районной поликлинике отоларингологом. Володе привез ее из Фрунзе, когда был там в командировке. Она только что окончила медицинский институт и была свежа и привлекательна во всех отношениях. Они прожили обычной советской жизнью десять лет. Она была немка, дочь бывшего гитлеровского офицера, попавшего в плен, и отправленного на работу в Киргизию. К офицеру из Германии приехала его жена, баронесса. У нее были деньги, но в СССР тогда еще за деньги военных преступников не выкупали. Фамилия у них была Деобольт. Голубоглазую девочку, которая родилась у них через девять месяцев после приезда на постоянно жительство в СССР баронессы, назвали Светой. Бывший офицер был пилотом одной из эскадрилий Геринга. Но, в первом же бою был сбит советским асом, и попав плен, направлен в Киргизию. После войны, отсидев положенное, он как-то вошел в доверие к Первому секретарю КПСС города имени Фрунзе, и вскоре получил должность начальника гражданского аэропорта. Баронесса короткое время проработала официанткой в центральном ресторане, и стала его директором. Света окончила и школу, и медицинский институт во Фрунзе. Родители не порывали со своей Родиной – ФРГ, где у них был маленький замок под Мюнхеном, в котором жили бабушка и дедушка Светы Деобольт. Володя, женившись на Свете, работая у Авруцкого, сумел побывать с женой в замке 17-го века Деобольт. После объединения Германий, Светлана – одинокая советская немка, тут же уехала к старикам вместе с мамой. Папа, как ни странно, остался во Фрунзе, вернее в Бишкеке, только иногда, на Рождество и Новый год уезжал к себе на родину. Живет и сейчас, когда семидесятилетний Сергей Васильевич встретился с девятнадцатилетней Дашей, один, на пенсию, в однокомнатной советской квартире в Бишкеке. Помощь от родных не принимает, и возвращаться на Родину не собирается.
Развод Владимира Николаевича и беременность жены Сергея изменили их планы. Они остались дома. Но, каждую субботу Володя приезжал к Сергею и они или уходили на два дня в лес, где Сергей построил настоящий шалаш, с камином, в котором можно жить и при -30 зимой. Или уезжали в Москву… Но, неожиданно…
«Володя! Я срочно улетаю к себе на Родину. Можешь полететь со мной. Мы, ведь так давно об этом мечтали… « «Конечно, старина, правда у меня только что появилась новая пассия – студентка третьего курса… Это, считай, моя гражданская жена…Я как раз собирался вас познакомить. Правда тянул со встречей, ибо Катя, так ее зовут, знает всего Есенина наизусть… Что с ней будет, если она его увидит? Шучу, конечно,…в известной степени…Мы берем ее с собой?» «Какой разговор…собирайтесь. Вылетаем послезавтра. Билеты я беру. Денек погостим у меня в шалаше, и в путь… Да не дыши ты так громко! Мне тоже есть, кого взять… В крайнем случае – поменяемся. Гарантирую, ты будешь доволен…Захочешь, возьмем и Сашу, она медицинская сестра, но 18 ей уже исполнилось. Только что…»
Володя решил не спрашивать по телефону, почему так срочно нужно лететь в Спиридоновку? Наверняка, что-то серьезное! Сергей – человек чрезвычайно деловой, просто так – к родной маме-сестре не поедет… Если бы было что-то с ней, у него был бы совсем другой тон, да и он сразу бы сказал об этом Володе!»
… «Володя! А что ты не пошел вслед за Катей? Теперь пеняй на себя… Только я попытался закрыть дверь в туалет, как Катя проскользнула вслед за мной. Хорошо, что рядом не было стюардессы!..» «Да Катя сказала мне, что пойдет с тобой, чтобы вместе «посикать»! Это – неизбежно! Ты же психолог. Что – не понятно? С первой встречи она пожирала тебя глазами и готова была наброситься, прямо в зале аэропорта!» «Бери Сашу, сходите вместе «посикайте»!» «Что-то пока не хочется… Интересно, что вы там с Катей делали?» «Ну вот, в деталях,..» - начал Сергей и, обернувшись к Кате, которая сидела от него через Володю, сказал ей, чтобы ложилась головой к Володе на колени и поправляла его, если он что-то скажет не так, как было. Катя, смеясь, положила голову к Володе на колени и незаметно стала расстегивать молнию на его джинсах, расстегнув, просунула руку к нему в трусы и взяла его член в ладонь, нежно лаская головку. Володя и глазом не моргнул, был весь во внимании, предвкушая, что расскажет Сережа. Лайнер пролетал над Байкалом.
… «Только я начал мочиться, как Катя, ловко сдернув с меня штаны и трусы, начала целовать, лизать мою задницу, и, что я не люблю, просовывать свой язык ко мне в анус..», - Сергей стал красный, как ошпаренный в кипятке рак! Но не от того, что говорил Сергей, а от того, что Катя уже сосала его член, тихо причмокивая! Видя, что он кончает, она ловко закрыла плотно его рот ладонью! «Да ну вас, кролики! – буркнул Сережа, после трех подряд оргазмов в туалете, секс его только раздражал, даже такой искусный! – я лучше посплю!» Саша, видя такой расклад, загрустила: она осталась без сладкого!..
… «Ну, вот и сынок твой Люба на тропе появился! Да и не один, а с оравой…У тебя стол на сколько персон накрыт?» - это Всеволод Петрович, вышедший за ворота встречать Сережу, прокричал Любе, которая, как соляной столп, каких много Приаралье, огромных, каменных, в два обхвата, возвышалась, стоя на ступени террасы! Из дома выбежала юная особа и встала рядом с Любой. Это была весьма милая девушка, лет двадцати, стройная, длинноногая, русая, с распущенными ниже плеч, густыми, слегка вьющимися русыми волосами и огромными карими глазами. Тоже Люба, племянница Всеволода Петровича, студентка Хабаровского Государственного медицинского института. Комсомолка, спортсменка, отличница… Принарядилась, и высокую белую грудь слегка обнажила, расстегнув для этого лишнюю пуговицу на сарафане… При виде столичных красоток, глаза ее сразу потускнели! Она ждала Сергея, влюбленная в него по макушку, со слов Всеволода Петровича и благодаря фотокарточкам, которые большая Люба показала ей, из семейного альбома…Особенно из головы ее не выходило фото, на котором Сережа голенький, четырех летний, писает на гусыню, не придерживая пальцами, крепкую, большую для четырехлетнего пацана, письку…
И Сережа первой увидел «младшую Эдду». Не зная, что она тоже Люба, почему-то так ее сразу окрестил. Баба Люба давно для него стала символом «старшей Эдды»! Он бросил спортивные сумки, буркнув попутчикам, чтобы подобрали, и побежал. Пробегая мимо Всеволода Петровича, ловко обнял его за плечи, повернул к воротам, и рванул дальше. Словно не видя, пробежал мимо «соляного столба» не сказав ни слова, и одним прыжком оказался рядом с «младшей Эддой». Схватил ее мощными руками и рывком поднял на головой, как малого ребенка! Подержал немного, смотря на нее и улыбаясь и, медленно «проволакивая» по своему телу, стал опускать на террасу. Люба смотрела на него, зачарованная и заколдованная. Так они и стояли, плотно прижавшись друг к другу, и смотря друг другу в глаза. И долго стояли, ничего вокруг не замечая. А вокруг них уже стояли смущенные Всеволод Петрович, Володя, Катя, Саша и баба Люба, чуть в стороне, возвышаясь над всей оравой, руки в боки!..
…«Удивительно то, что собаки обходили стороной плантацию. Жень-шень, ведь, над землей не пахнет. Его запах – тончайший аромат, идет от корня», - рассказывал Всеволод Петрович. И, продолжил, наливая в бокалы гостям «грушевку» - вино, которое готовила баба Люба из «дуль» - огромных, мягких и сочных груш, которые растут только на Дальнем Востоке. Бывают с головку грудного ребенка. Сок баба Люба выжимала из дуль, через несколько слоев марли, руками. Чистый сок, даже без сахара, держала в трехведерной стеклянной бутыли из темного стекла, плотно заткнутой пробкой. В пробку была ввинчена медная трубка, свободный конец которой опускался в трехлитровую банку с водой. Бутыль держалась в подполе, глубоком и с ровной температурой, не больше +12 градусов, год, не меньше…
… «Я позвонил своему давнишнему другу, познакомились на фронте, Коле Фруентову, да Любка его знает, он – профессор, заведующий кафедрой фармакологии в ХГМИ…» «Кто в Хабаровске и во всем нашем Крае не знает, человека, который смеется!» - подтвердила слова дяди, Люба. «Почему так, как у Гюго?» «Получил пулю в лицо от фашиста, нерв поврежден, вот лицо и парализовано – только вечная улыбка, даже когда спит. Но, говорит четко…» «И громко, особенно, когда ставит на экзаменах студенту «двойку», – какой ты врач, коль рецепты выписывать не умеешь? - Студент готов разрыдаться, а профессор смеется… И когда ставит «пятерку», и говорит, ты молодец, будешь хорошим врачом, но при этом тоже смеется…Какого?..» «Ну, так вот, друзья и коллеги! Ждем звонка или телеграмму от Коли Фруентова! Обещал бросить все и прилететь к нам!» «Ура!» - воскликнула Люба-младшая. «А что это ты так возрадовалась?» - спросил ее Всеволод Петрович. «Как не радоваться, - весело ответила Люба, - за одним столом с таким великим человеком сидеть буду…» «Да, ладно, - ехидно сказал Володя. – Небось еще государственные экзамены ему придется сдавать и после третьего , выпускного, и после шестого курсов…» «А, почему третий курс называется выпускным?» - поинтересовался Всеволод Петрович. «Да потому, что после третьего курса студент не только вплотную приступает к изучению медицинской профессии, но и практика у него начинается врачебная. Если до третьего курса Люба, к примеру, прошла практику санитарки, медицинской сестры, то после третьего четвертого курса она будет уже практиковаться как врач, по всем врачебным дисциплинам: начиная с общей терапии, и кончая психиатрией…» «А, ты, Володя, какой специальности будешь?» «Я – психо-фармаколог…» «То-то я не могу представить тебя ни с фонендоскопом, ни со скальпелем..» «Ну, это Вы зря, Всеволод Петрович… психо-фармаколог должен быть и хорошим терапевтом, и хорошим хирургом, и, вообще, врачом самого широко профиля! Только поэтому он может разрабатывать лекарственные препараты, и препараты для профилактики самых различных заболеваний! Володя недавно доказал, что он не просто хороший врач, он – гений!..» «Да ну? – недоверчиво воскликнул Всеволод Петрович, пристально глядя на Володю, который при словах Сережи слегка порозовел, - и что он такого гениального изобрел для медицины?» «Уникальнейшие советские препараты для профилактики и лечения многих нервных расстройств и заболеваний, и очень необходимых в комплексном лечение прежде всего сердечных болезней…» «А как называются эти лекарства? Куплю на всякий случай, а Володя даст мне на их коробочках автографы…» «Феназепам и пиразидол…А, что касается его автографа, т о каждый, кто открывает коробочку этих лекарств, получает Володин автограф…инструкции к ним написаны и подписаны Володей!» «А как твоя фамилия, друг мой?» – уже без всякого ехидства, а скорее даже с каким-то не свойственным характеру великого тигролова, подобострастием, сказал Сысоев. «Дурного…не от слова «дурак», а…» «Не продолжай! Хорошая и знаменитая русская фамилия…Я знаю историка, литератора и актрису Мариинки - 18-го века, Дурново…» - внезапно повисла пауза. Все не только замолчали, а словно оцепенели: кто с бокалом «грушевки» у губ, кто – с вилкой соленых грибов… Потом все зашевелились, поворачиваясь к Володе…Все, кроме Любы. Она не отрывала глаз все время от Сергея… «Сегодня все женщины – твои», - шепнул на ухо Володе Сергей. «И обе Любы…» «Баба Люба – возможно, тоже внимательно слушала, что я о тебе говорил… А, вот Любонька… прости, не отдам!» «Да она и сама не клюнула твои басенки, не открывает взгляд от тебя!» «А ты знаешь, друг, я, кажется, первый раз влюбился…Никогда не чувствовал то, что ощущаю, просто думая о ней! Я чувствую ее…запах! Запах моей женщины…» «Хватит шептаться, доктора, - повелительно рявкнула баба Люба, - вы же не одни за столом…» «Извините, товарищи…» - в один голос сказали Володя и Сережа. Это получилось так справно, что в миг все за столом вновь стали единой семьей, любящих и искренне уважающих друг друга, ее членов! ..
… «Люба, у тебя паспорт есть?» - рано утром, садясь за стол завтракать, спросил Сергей Любу. «Конечно! Мне скоро 20!» «Ты, что жениться на ней собрался? – Ехидно спросила Саша и правой рукой, как бы невзначай, слегка снизу приподняла свою пышную грудь, - а как же я?» «Я – мужчина женатый! И моя красавица-жена, скоро родит мне второго ребенка!» - имитируя что-то вроде гордости (не понятно, по какой причине – толи, что он – женатый и верный своей жене мужчина, толи, что его любимая жена скоро родит ему второго ребенка), ответил Сергей. При этом он не спускал глаз с Любы и подмигивал ей. А та радостно улыбалась, показывая ровный ряд красивых зубов-жемчужин. «Это хорошо, это по-нашенски! – сказала Саша. Значит, я еду с вами!» «Нет, родная, в мой ВАЗ 41 г. ты уже не поместишься! Профессор Фрунтов предупредил, что он везет какой-то большой груз…Как бы не пришлось еще Любу на коленях назад везти…» «Я – согласна на коленях…» - начала было Люба, а Саша ее перебила «Это видно – и туда тоже!» «Возможно, и во Владивосток придется Любе сидеть на моих коленях…Сиденья - то давно одни железки остались!» «У нее задница и на железках выдержит, не то, что моя, модельная! - буркнула Саша, и добавила, - а зачем вам во Владивосток ехать? Это, ведь, почти 100 км. от аэропорта в сторону?» «Надо кое-что купить для профессора… Вряд ли ему наши - «грушевка», «сливянка», «ранетка» - понравятся!» «А, когда прилетает профессор?» - не унималась Саша. Через три дня…» «Через три дня, а ты собираешься ехать сегодня, да еще Любке велишь паспорт прихватить… Ясненько!» «Ну, коль, «ясненько», что спрашиваешь?.. Вас с Катей во Владивосток отвезет Володя… Мы с месяц здесь погостим, если еще у профессора не будет каких-нибудь для нас заданий… Такой занятый человек и бросает все, летит сюда…» «А что не понятного, - сказал Всеволод Петрович, - я четверть века брожу здесь, каждый кустик мне знаком, каждое дерево…» «Каждая болотная кочка…» - прервала его Саша, переключившись с Сергея, оскорбившего ее глубокие чувства, и перенесла свою досаду на Всеволода Петровича… «Да, Сашенька, ты права, - словно не замечая тона, каким сказала Саша о болотной кочке, и того, как бестактно она перебила его, далеко не молодого человека, да еще легенду ДВ, ответил ей Всеволод Петрович. И добавил: «Я знаю каждую болотную кочку и, это далеко не все, что мне в южной тайге ДВ, знакомо, и с чем я породнился!» Саша, поняла, что нагрубила Всеволоду Петровичу, и очень мягко, заинтересованно, спросила его: «А плантации женьшеня, такие, как у бабы Любы, находили?» «Не то, что плантации, больше двух-трех растений рядом не находил… У Любы их, думаю сотня, если не две!.. Я за всю свою жизнь всего 15 корешков выкопал!..» «А сколько съе..», - «съели», хотела спросить Саша и прикусила язык, почувствовав, что опять сморозить и проявит бестактность по отношению знаменитого краеведа, да еще друга семьи «своего парня», как она все еще называла Сергея в своем тускнеющем о нем воображении… «И корешки сушеного женьшеня ел, и вытяжку из них пил, и чай женьшенем заваривал… И все это и ты, Сашенька, попробуешь, как устроим застолье в честь моего дорого фронтового друга!» «Из бабы Любиного женьшеня?» «Нет! В нем еще хорошо надо разбираться…Может быть, он занесен в Красную Книгу СССР! Я прихватил свой, уже готовый к потреблению!» «А я – молода и здорова…зачем мне женьшень?» «Зачем женьшень молодой и здоровой девушке, ты услышишь от самого профессора Фруентова!» «А, как я пойму – правду он говорит, или шутит, если он будет при этом смеяться?» «Сразу не поймешь, – это вмешался в разговор Володя, подходивший к ним, ведя подруку Катю, – попьешь женьшеня, одной извилиной будет больше, тогда наверняка все поймешь!» «И то, почему Сережа привез сюда меня, его девушку, а во Владик едет с другой, которую знает всего-то ничего!» «А это поймешь в первую очередь!»
…Завтракали быстро, словно торопились все куда-то, молча, словно языки вместе с горячими пирожками с зеленым луком и яйцами, проглотили. Даже, что кому передать: молоко в крынке, крутую сметану, дымящийся кофе, или чай – черный без трав, черный – с травами, сок из третьего, а не из двадцать третьего кувшина, - читали по глазам.
… Соки были из всевозможных лесных и садовых ягод, и плодов. Как-то: лимонника, аралии маньчжурской, дикого томата, «волчьих» ягод, смороды всех цветов, рябины, калины, слив и другие всякие, какие могут быть только на Юге ДВ! Каждый за столом, жуя и глотая, думал свою думку! Вот так:
Всеволод Петрович – «Интересно, что скажет Коля, увидев такое чудо – плантацию в треть га женьшеня?»
Баба Люба: «Счастливая я женщина: такие интересные люди у меня за столом! Надо что-то придумать, чтобы у них в памяти осталось, кроме поляны женьшеня! А Сережка – кобель: жена на сносях, а он мало, что девку из Москвы сюда привез, да еще племянницу Всеволода охмуряет открыто! А, они? Современные молодые женщины. Что у них на уме? Сережка с Володькой вдвое их старше. Побалуются и бросят!»
Катя: «Сережка втюрился в Любку. Нам со Светкой ублажать Володьку. Ну, да ладно! Здесь рай, а в раю – все дозволено!»
Саша: «Володьке не дам… А вот, если Всеволод Петрович… Не раздумываясь отдам ему свою девственность… Знатный старик!»
Люба: «Зацелую до смерти, изомну, как цвет.. только в лес въедем! Во Владике так любить его буду, что про бухту «Золотой Рог» забудет!»
Сережа: «Первый раз в жизни так сильно хочу женщину, что никогда и не думал, что это так можно! Как увидел… Она не могла этого не почувствовать, когда я прижал ее к себе… Не могу понять: вот смотрю на них троих - Катю, Сашу и Любу, а вижу только Любу, чувствую только Любу! Ночью еле себя удержал, чтобы не вытащить ее из спальни… Хорошо, что баба Люба постелила их в одной комнате… Думаю, что и ее тянет ко мне таким же магнитом…соединимся, как две шаровые молнии… Как бы тайгу не сжечь!»
«Через три километра можно свернуть на старые вырубки», - сказал Сережа, стараясь не смотреть на Любу, чувствуя, что весь дрожит и весь мокрый от пота, хотя в тайге не было так жарко, чтобы вспотеть, хоть выжимай! «Делай, что хочешь!» - сказала Люба, тоже не смотря на Сергея, и в таком же состоянии, как он. Они ехали по лесной, узкой, выложенной молодым ельником, дороге, машину трясло, кидало из стороны в сторону. Сергей вцепился в руль, а Люба в сиденье кресла. Она с ужасом представляла, что увидит Сережа, когда она сбросит сарафан и трусики – огромные синяки на заднице! Она знала, зачем Сережа хочет свернуть с дороги, и от одной этой мысли звенело в ушах и темнело в глазах!
… «Там, почему-то ни кусты, ни деревья не стали расти… Несколько лет было болото. А потом и оно высохло, только мох и остался! «Чистый мох!» - баба Люба зовет это место. За мхом – ее любимые грибные угодья!» «Отдамся на мху…Кто бы сказал – никогда бы не поверила! Мужчине, которого знаю два дня, с которым ни о чем не успела поговорить… С женатым мужчиной, у которого ребенок, и скоро будет второй!.. И никакая сила меня не остановит! И совесть меня не мучает! И совсем не похож он на Есенина. Разве только тем, что, наверное, и Есенина женщины также сильно хотели, как я Сережу!.. Уверена, готова поклясться, что дело не в рассказах дяди Севы о нем… Сейчас точно знаю! Дело в этой фотокарточки: пятилетний Сережа, опустив руки, писает на гусыню, а той нравится!.. Я ХОЧУ быть сережиной гусыней, и как можно скорее…»
Там во мху, где раньше были ели, Вселенная узнала, как могут любить друг друга два существа, два Homo Sapiens, живущие на планете Земля! Их не ослепляла близость Земли, они видели края Вселенной!..
… «Ты порвала свой сарафан, и мою рубашку!» «А ты мои трусики!» «Что за блажь – заткнуть мхом?» «Соломы-то нет!» «Да, ладно… Просто ты ненасытная и мох будет поддерживать тебя в накале, пока не плюхнемся на кровать в отеле!» «Только люкс. И только «Золотой Рог» с террасой прямо в бухту!» «Да заказал уже… Сказал, что заместитель академика Георгия Васильевича Морозова…» «Ты же простой врач! Что там, в регистратуре будешь говорить?» «Правду и только правду. Во, смотри…» И, Сережа вынул удостоверение. На пухлой красной корочке был золотой символ МВД СССР и слова: Институт Судебной психиатрии АН СССР. «О, впечатляет… А если развернуть? «Разворачивай, смелее!» Люба развернула, и ахнула: рядом с фото Сергея Александровича Есенина - так сильно Сережа на фотокарточке был похож на великого русского поэта, тесненным черными буквами было написано: Сергей Васильевич Хорошко. Заместитель директора Института Судебной психиатрии им. В.П.Сербского». «А, говорил, что просто врач-психиатр!» «Да, так и есть! Георгий Васильевич – человек. И всем своим сотрудникам, кто ездит по командировкам, выдает такие удостоверения, чтобы не было никаких проблем ни с билетами, ни с гостиницами… По сути дела, а не по бюрократическим заковыркам, все мы, врачи, работающие и в Институте Сербского, и в его филиалах, являемся заместителями академика Георгия Васильевича Морозова…» «Горжусь! Я отдала свою девственность не просто любимому мной, безумно любимому мной…» «…Психиатру – именно ему «безумные» и должны «отдаваться!» «Дай договорить: я отдала свою девственность…» «Во мху и заткнула свежую «рану» мхом…» «Да, ну тебя, поехали! А ты подумал, как мы будем выглядеть, когда зайдем в Международный отель в таком виде?» «В таком виде мы зайдем в бутик, как говорят у нас в Милане. Я знаю целых два таких, которые работают 24 часа в сутки. В одном из них мы и переоденемся. По дороге будет затон с чистейшей и теплой водой – в нем мы вымоемся. По берегу растут сапонины…» «Что это такое и для чего они нам?» «Дуся! И санитарки должны знать латынь: сапонины, это…» «…Растения, стебли которых на изломе дают сок, пенящийся в воде, как мыло!» «Молодец, назначаю тебя сразу медицинской сестрой…» «У тебя к медицинским сестрам слабость! Володя, вон, студентку медицинского ВУЗа привез, а ты – медицинскую Сестру… А, если бы я не приехала с дядей Севой, ты бы ее лишал девственности во мху?» «Откуда ты знаешь, что Саша – девственница?» «Она мне сказала!» «ТЫ, РОДНАЯ, НЕ МОГЛА НЕ ПРИЕХАТЬ. В ЖИЗНИ СЛУЧАЙНОСТИ НЕТ! ЭТОТ МОХ СПЕЦИАЛЬНО ДЛЯ ТЕБЯ ВЫСОХ! НИКТО НЕ МОГ БЫТЬ НА ТВОЕМ МЕСТЕ!» «КАК И НА ТВОЕМ, РОДНОЙ!»