Прекрасное голубое небо. Как давно я его не видела, как давно я не дышала свежим воздухом.
Мы ждем транспорт, который отправит нас обратно в эту цитадель зла. В то место, где нас меньше всего ждут, но зачем-то держат. Очередной выгул прошел успешней, чем прежний.
Они шутят над нами, как над животными, которых нужно выгуливать каждый день. Только я даже завидую животным, нас выгуливают лишь раз или больше в месяц.
Остальное время мы сидим в наших обшарпанных, покрывшихся плесенью, или каким-то грибком, четырёх стенах. Иногда, даже интересно рассмотреть поближе появившуюся новую живность на стене. В основном она одного и того же цвета, но иногда бывают кислотного желтого или зеленого цвета. Они размещаются у причудливо облезших кусков краски в углах. Слишком сырое помещение, слишком гнилые люди, прямо как зубы у повара. Скорее всего, он добавляет их в свою фирменную стряпню, которая с каждым днём становится всё более несносной.
Наконец показалась огромная ржавая посудина, которая должна была доставить нас обратно. Чуть больше месяца мы ждали этой поездки, и за это время в нашем безумном коллективе прибавилось около десятка людей. Некоторых лиц я уже не увидела на фоне этой гримасы окружающего. Они либо были выписаны, либо просто сидели под замком за свои поступки.
Никогда не понимала, как можно делать такие глупости, детские, наивные поступки. Я чувствую себя так, словно время повернулось вспять, и я оказалась в детском саду. Спокойно сидя над тарелкой этой гадкой гнилой еды, с зубами повара, над тобой может пролететь стул или же всё содержимое гнутой железной посуды, которую никогда не могли нормально помыть. Почему они думают, что психам всё равно, что есть, и из чего?
Наконец, это ржавое корыто остановилось у наших ног, и стадо умалишённых побежало усаживать свои задницы. Я зашла в середине этого потока, охватив взглядом весь салон катафалка, все места у окон были заняты. Пока я думала куда сесть, меня толкнули на сидение у двери, где сидел какой-то новенький. Мне пришлось отодвинуться к краю сидения, не хотела его смущать, да и себя тоже. Всё стадо заползло в свой загон.
В салон вошла пожилая женщина довольно приятной внешности, но второй подбородок мешал ей смотреть в свой реестр каких-то бумаг в руке, и она старалась поднять их выше, делая вид, что она плохо видит, это совершенно портило её вид и вызывало отвращение. Пару дней назад я видела её идущую по коридору и жадно поглощающую пирожное с красной начинкой, которая стекала по её плотной руке, которую она потом обтёрла об свои бордовые брюки. После недолгого взгляда на окружающих, она что-то шепнула на ухо своей коллеге, и та нервно выбежала прочь. Наверное, какой-то псих умудрился убежать или просто завис под очередным отлично маскирующим деревом, что происходит довольно часто, и не только под деревьями.
Наконец, я увидела, как тащат какой-то овощ. Это была очень худая девушка. На её ногах виднелись следы от лезвий, которые все еще кровоточили. У неё были короткие волосы, выше плеч, скорее всего отрезанные в спешке или в порыве гнева, тупыми ножницами. В мыслях сразу же промелькнули ножницы, которые лежали у деда в инструментах, в которых я любила копаться. Там находилось очень много старых и сломанных железяк. Не могу понять, как я видела в них одушевленные предметы. Теперь-то неудивительно, что меня сюда упекли. Хотя я не против снова порыться в них в своих четырёх стенах. От тоски я уже готова снова дать им имена.
Девушку посадили напротив меня. У неё будто не было взгляда, словно это кукла со стеклянными глазами. Под её ногтями была кровь и куски недавно зажившей раны. По видимости она расцарапала свои раны на ногах. Подняв глаза выше, жадно пожирая внешний облик новенькой, я заметила у неё на руке татуировку в виде птицы. Видимо, она ею дорожила, так как следы от лезвий лишь слегка касались черной гравировки на коже. И тут мои визуальные познания новой девушки прерывает голос у моего уха. Он прозвучал так близко, будто комар пролетел над ухом. От неожиданности я немного пошатнулась.
– Привет. Как тебя зовут?
Что? Со мной заговорил кто-то нормальный!? Он не псих!? Черт, я уже пол минуты не могу ответить ему. Меня сковала неуверенность, со мной так давно не говорили, тем более мужчины. Я слегка повернула голову в его сторону – боже! Да он еще и чертовски красив! Неужели мои мечты в этих стенах начинают сбываться! Моё имя, как меня зовут. Я не помню, я не знаю, я забыла его!
– Меня… я не помню.
Все же вырвалось из моих уст. Он, немного помолчав, так же пялясь на меня сказал:
– Меня Сэм, очень приятно.
Он, немного засмущавшись, отвёл взгляд в окно. Наконец эта мучительная поездка закончилась и нас всех начали разгонять по своим камерам. По пути я наткнулась на Сэма, его поселили в соседней комнате. Он прошёл мимо меня, слегка зацепив, а потом обернулся и подмигнул мне. Румянец моментально разлился по моим щекам и я быстро забежала в свою комнату.
Лучи солнца нежно облизывают покрытую мурашками кожу. Я начинаю согреваться. Вокруг уже кишит шум суеты нашего "дома". Попытавшись ещё немного побыть в тишине, я накрыла голову подушкой. Спустя пару минут дверь в мою комнату открылась и я увидела знакомые бордовые брюки.
Пора идти есть новую стряпню с гнилыми зубками. Я сижу в углу столовой. Эти чокнутые даже ложку нормально в рот положить не могут. Один псих сначала нюхал содержимое, коснувшись кончиком носа, измазав его едой, и затем, когда он уже опустошал тарелку, тянулся своим длинным языком, который к удивлению достает носу, облизывая его.
Я кручу в руках кружку с кофе. С недавнего времени за мной стали наблюдать, вернее контролировать ем я или нет. Раньше со мной сидела милая и прожорливая старушка, которая, к счастью, страдала склерозом. После того, как она поест, я меняла местами наши тарелки. Она забывала, что уже ела и с удовольствием уплетала вторую порцию. Теперь же мне приходится оставлять за собой нетронутый завтрак, обед и ужин. После потери памяти я не могу понять были ли у меня пищевые расстройства или они появились после.
Очередной скандал, и я вышла с места поедаловки калорий. Наконец я могу заняться своими делами. Общая комната - это то самое место, где проходят все мои дни. Ненавижу наигранные чувства в кино. Зачем они показывают неудачников, у которых при произношении слова «люблю» не дрожат голос и губы.
Может быть, я великолепный эксперт в области кино, но после потери памяти, я не помню, какие жанры мне нравятся. У меня резко начинает кружиться голова, и я вспоминаю старый кинотеатр, в который нас водили школьными компаниями. Отрывки военного фильма, то ли цветного, то ли черно-белого мелькают в голове. Передо мной всплывает образ блондина с зелеными глазами, и тут же исчезает. Я слышу громкий звук - это закончилась кассета. В наш 21 век, фильмы нам показывают на старом оборудовании, в виду того, что большинство пациентов пожилого возраста и они умеют обращаться с ним.
Солнышко играет на волосах черноволосой новенькой. Она сидит рядом со мной и смотрит как я рисую. Она прекрасна. Волосы нежно обтекают её выпуклые скулы, длинные ресницы, похожие на крылья бабочек, будто сам демон нарисовал её, но сделал психом за этот дар. Я замечаю томное дыхание за своей спиной, но повернуться не осмеливаюсь. И тут я слышу знакомый голос.
– Ты отлично рисуешь.
Я молчу.
– Не похоже, что ты одна из этих придурков,- произнес Сэм, отодвигая стул.
– Я смотрю, ты тоже выделяешься, - ухмыльнулась я.
– Не знаю, чем я насолил своим предкам, но они упекли меня сюда.
И тут его речь прерывает черноволосая красавица – она ударяет кулаком по столу, в её глазах бушует ненависть, но она сразу же приходит в себя и со всей силы ударяется головой об стол и оставаясь лежать в таком положении. Немного посмотрев на неё, я перевожу взгляд на Сэма, который тоже не понял происходящего. Я снова уткнулась в свои рисунки и молча начала вырисовывать эту уткнувшуюся в стол девушку.
– А ты здесь как оказалась? Можешь, конечно, не отвечать,
это твое дело.
– Ты хоть свою причину знаешь,- перебила я. – А я забыла всё, что было до того дня как я открыла глаза в этом заведении. Представь, каково мне было, когда сказали, что я нахожусь в психлечебнице, причём почему я здесь, никто объяснять не стал.
Сэм молча выслушал меня.
– Давно ты здесь?
– Около трёх месяцев, может больше. Я уже перестала считать дни.
***
Утро. Теперь-то я охотно вылетаю из своей камеры, где у двери меня уже ждёт Сэм, и мы идем в столовую, что-нибудь бурно обсуждая и хохоча на весь коридор. Затем мы пробираемся в комнату и так проводим все дни в разговорах. Мы разговаривали обо всех вещах, которые могут происходить за этими стенами, и что мы сразу же сделаем, выйдя отсюда.
У меня никогда не было брата, в любом случае, я так думаю. Сэм стал по настоящему тем человеком, которого можно было так назвать. Со временем я начала чувствовать к нему привязанность. Любовную привязанность, как бы я не пыталась этого отрицать. Я смотрела в его зеленые глаза и замирала, будто я знаю его всю жизнь. У меня дрожит даже голос, когда я с ним разговариваю, но вскоре это переходит в привычку.
Мы сидели в общей комнате. Сэм, как всегда, нёс чушь о том, что он будет делать если выйдет отсюда, а наша прекрасная незнакомка сидела и смотрела старые наигранный фильмы.
- Сайли Мартинес, на терапию. - прокричала медсестра на весь коридор.
Я поняла, что звали меня лишь тогда, когда была подтолкнута Сэмом. Каждый раз, проходя знакомый путь к кабинету, я думала о том, что, всё-таки, не какая я не Сайли, и тем более не Мартинес, мне непривычно слышать это имя, до дрожи! Я вхожу в кабинет.
- Сара, дорогая, садись.
- Сайли, меня зовут Сайли.
Сегодня терапия с моим любимым психологом, она настолько старая, что не только я не помню своего имени. Я увалилась на кресло и «стрельнула» у мисс Хадсон сигаретку.
- Я замечаю, что ты стала более оживленной Сара.
- Сайли. Затянувшись, произнесла я.
- Ты начала общение с Нельсоном. Мы все думали, что он дурно на тебя повлияет, и продолжаем так думать. Сара, он псих и наркоман, ты же не хочешь стать такой же.
- Посмотрите на меня! Посмотрите! - я судорожно протянула ей дрожащие руки, на которых почти не было участка кожи без шрамов. – Как вы думаете, если я здесь, значит я, однозначно, псих, что нас различает?
- Сара, ты попала в аварию, ты…
- Да, блять, плевать мне на аварию. Люди после аварии не попадают в психлечебницу. Почему вы не говорите мне правду? Это такой метод лечения, особая терапия? От этого я становлюсь еще более психованной шизичкой.
Я уперлась обеими руками в стол мисс Хадсон и упорно начала смотреть ей в глаза. Мировая баба, у неё не одна мышца на лице не дёрнулась.
- Блять.
Я снова села на кресло, опрокинула голову назад и молча лежала, выслушивая цитаты из старых книг этой маразматички. Пол часа, её хватает ровно на пол часа, и затем она начинает хрипеть, как старый радиоприемник. Когда у меня заканчивается терпение я начинаю орать на весь кабинет ала-лала-лало, ала-лала-лало, ала-лала-лало-лололо-ло-ло. Что это за чудо песня в моем исполнении, что в кабинет сразу же врывается санитар, и пытается меня усмирить, но я начинаю танцевать и кружиться с ним напевая всё громче и громче.
- Дэрек, уводи её. Мисс Хадсон взяла ингалятор со стола и, как всегда, пошла к окну. – Какая же ты дура.
Я вырываюсь с объятий Дэрека, вытаскивающего меня из кабинета.
- Почему родители упекли Сэма сюда, скажите мне правду, и я обещаю…
Дэрек схватил меня, и почти вынес из кабинета, но мисс Хадсон резко повернулась и посмотрела на меня. Какую же серьезность она увидела на моем лице, что остановила Дэрека.
- С чего я должна тебе верить, Сайли? Каждый твой поход ко мне заканчивается этой наркоманской песней и танцами по всему отделению.
- Я, я... Немного отдышавшись, я подошла к столу, и взяла сигарету. – Я обещаю начать исправляться. Услуга за услугу.
Я направилась к выходу.
- Хорошо. Она поставила ингалятор на стол, растянув улыбку на все лицо.
– Услуга за услугу.
Я села в кресло и скрестила ноги.
– Слушаю вас.
- В следующий раз Сара, твоё время вышло.
- Сайли, мать твою Сааайли! Я, недовольная, почесала к выходу. Оттолкнув Дэрека, я, сразу же, помчалась к Сэму.