Иван Шкребнев, боец заградотряда

               
     Закончилась война, куда податься, крестьянствовать не хотелось, пошел в Вохр, бойцом с винтовкой и казенным питанием,  мне так привычней, в общаге комнатку дали,12 метров,   живи, не хочу. Душа, конечно, неспокойная, после всего, что было. Да тут такое дело, души душу, вот и весь сказ. Присмотрел себе бабенку из нашей столовой , подавальщицей работала. Работа, конечно, так себе, но всегда при хлебе и прочем   приварке. Ядреная такая, толстожопистая, ненасытная. Но смотрю моя Клавдя, все головой вокруг крутит и глазами, зырк, зырк. Так и жили, горя не знали, пока не присмотрела себе ухаря, по торговой части.  Вроде и должность небольшая, заведующий мясным магазинчиком, пожилой уже, лысый, но мастак, от каждого, кусочек мяса украдет, вот тебе и капитал, душу греет. Как то приходит моя супружница, на руке золотые часы.  Я ей – Кто, откуда-. А она глазками  шныряет: - Ясно дело, не ты же.- Собрала свой саквояжик и нет ее, как, как будто и не было.
Походил я,  поскорбел душой, покрутил головой, да и к сытому приварку привык, стал понемногу на танцы ходить, потихоньку приглядываться, в семье хозяйка нужна. Да и по этому делу, без женщин никуда. Смотрю, как то, стоит одна, одинокая такая, рядом ни подруг, ни кавалеров, в пол смотрит, коса длинная, ниже пояса. Я про себя решил, вроде подходявая. Пригласил, потанцевали. В общем все, как у всех, походили, погуляли, ну там в кино пару раз сбеганули,  мороженое поели, поговорили, посмеялись.  Рассказала, что попала на завод по орг. набору. Через пару недель привел я ее в свою комнатенку. Поцеловались пару раз, я ей и говорю:
- Хочешь, оставайся хозяйкой, вот он я весь перед тобой , какой есть, такой есть.- Она головку свою милую опустила и тихонько так говорит: - Согласная я Иван Петрович,  только не обижай меня…
Так и жить стали, потихоньку, по- людски. После дежурства, я завсегда домой, иногда в субботу прихвачу  «малыша», а так не увлекался я этим делом, а то напьешься, сболтнешь, чего не надо. Жена ничего про меня, такого не знала, боец он и есть боец, бабе знать лишнего не полагается.
Как- то  разок горестно  вздохнула:
     - Кричишь, Ванюша во сне, если что, как я буду без тебя, тяжко.
     - А кому легко…Эх ты, брюквочка моя.
Помню, пришли пионеры: - Уважаемый Иван Петрович, хотим  пригласить Вас, как фронтовика, к нам на пионерский костер-… Еле отговорился.
 Да и то, если по правде разобраться, в чем моя вина – приказ самого товарища Сталина – мне приказали – я пошел. Первое время стрелял поверху, да не тут то было, старшина Смердяев
за всеми следил, сказал, как гавкнул: Еще раз увижу- к стенке поставлю. Кто бежит, тот изменник Родины и жалеть их нечего. Злой был, как собака, в 1944 году подстрелил его, кто то из своих.
  Нкавэдешники после боя всех кассировали: кого в свою часть, многих в штрафбат, особо не разбирались, некогда. Человек  15 расстреливали перед строем, чтоб другим было неповадно.
  Война, она и есть война. Вскорости вышел известный приказ Верховного №227, все его называли –«ни шагу назад». В первые годы войны , немец бил нас, как хотел. С танковыми клиньями не знали, как бороться, да и нужной техники было маловато. Помню жестокие бои у Сталинграда. Поставили нас в районе обороны 43 дивизии. Многие из бойцов, совсем сопливые мальчишки. Когда беспощадные танки Гудериана, все сметая на своем пути, лавиной пошли на них, ребята не выдержали, побежали, ну мы их, как положено, пулеметным огнем, многих успокоили.  Бойцы у нас в заградотряде были опытные, больше половины  орденоносцы, все хорошо вооружены. Остановили мы танки. Ну а после боя, как всегда , расстреляли перед строем 12 человек. Никогда не забуду, с краю стоял такой мальчишечка, глаза испуганные, непонимающие. Назвали его перед расстрелом – Алеша Примаков.
Стрелять в своих, я еще не привык, долго мне снились его глаза…
     На заводе, посреди двора рос небольшой садик, по центру волейбольная площадка, со старой ободранной сеткой и турник. Я, иногда подойду, подтянусь  раза три, четыре, больше не получается, не молодой. Около нас частенько крутился молодой  мужик, лет так 20-25, не фуфыристый, слегка приблатненный, весь из себя
. крепкий, жилистый, на турнике легко подтягивался 16 раз, говорил, потренируюсь, подтянусь на одной руке, делал подъем силой. Говорили ребята, что отсидел три года, за «хулиганку», но токарь хороший, взяли работать на завод. Когда на бутылку собирали, все норовил дать побольше всех, пил меньше других, в общем странный такой парнишка. Я то на него посматривал так, слегка, боковым зрением. Кого то он мне напоминал, никак не разберу. Часто  же бывает, кто то на кого то похож. Слесарь из 9 цеха смахивал на Маяковского все девчонок смешил, показывал сценку из пьесы «Клоп». « А если во время танца спина зачешется, подойди к колонне, потрись и скажи- Вы мной играете.» У нас возле Красной площади крутится один такой, здорово похож на Ленина. Вытянет руку, как на броневике, и таким знакомым тенорком –« Пгавильной  догогой идете товагищи « а другой с орденами –  ну вылитый Брежнев, все твердил: - Советские люди знают, там где партия, там успех, там победа». Желающие  фотографировались с ними. Я такого не люблю, вождей надо уважать…
После смены, собираюсь  домой,  этот парнишка подскакивает, вежливый такой:
    - Можно Вас проводить…
    - Я не девушка, чтобы меня провожать.
    - Нам все равно по дороге.  И разговор к Вам имеется. Идем, он все помалкивает, потом глухо так спрашивает: - Вы на каком фронте воевали?
   - Много где пришлось побывать.
   - А чего у Вас один только орден – Красная звезда и три медали. Орденишко то небось дали « За образцовое выполнение заданий командования»
    - Пустой у нас разговор…
    - Для кого пустой, а кому самый главный.- Тут я и вспомнил, на кого этот парнишка похож, на того, расстрелянного перед строем-. Страшная тень войны вновь накрыла меня с головой.
     - Долго я тебя искал, это ж ты стрелил мово батю. Фамилия наша Примаковы, должен помнить...
     - Война, я выполнял приказы.
     - А если бы тебе приказали стрелять в родимую матушку, тоже бы нажал курок.
      - Нажал бы, только стрелял бы в себя.
     Он вынул выкидной, ржавый  нож и тот легко, без усилий, вошел в меня. Последний крик, прощальный взгляд, туда, в бездну. Моя, земная,  такая ненужная жизнь оборвалась.   .