Время же летит неудержимо,
И не оставляет ни на миг
Памяти моей непримиримой
Прадеда расстрелянного лик.
http://www.stihi.ru/2015/01/02/1496
Прадедушку нашего мы знаем только по фотографиям. Его вырвали из семьи органы НКВД в кровавом 1937 году, и до последнего времени никаких известий о нем семья не получала, хотя реабилитирован был прадед еще в 1957. Когда же соизволили наконец известные органы снизойти и ответить на неоднократные запросы назойливых родственников, взорам последних открылись следующие горькие строки:"10.10.37г.Тройка при УНКВД по Омской области приговорила Красноцветова М.Г.по статье 58-10-11 УК РСФСР к расстрелу. 12.10.37 приговор приведен в исполнение в г.Тюмени". Судьба вдовы
казненного и его шестерых детей никоим образом вышеупомянутую "тройку" не волновала, как не волновали власть предержащих и судьбы миллионов других невинно осужденных и их осиротевших семей.
Михаил Григорьевич Красноцветов родился в 1885году в Калуге, в семье потомственного священнослужителя Григория
Александровича и Марии Федоровны, урожденной
Радищевой. Михаил и Григорий - родовые имена священнической
династии Красноцветовых, берущей начало, согласно
сохранившимся документам, в ХVІІІвеке. Сыновей-первенцев
называли одним из этих имен. У Михаила Григорьевича было
четыре брата и сестра. Мальчики окончили Калужское духовное
училище. Тяга к знаниям подвигла моего прадеда переехать в Москву, где он поступил в частную гимназию Ф.Креймана, которую успешно окончил в 1906 году и стал студентом Императорского Московского университета. В 1907 году он женился на
весьма образованной девушке из небогатой семьи столбовых
дворян Давыдовых. Мария Николаевна была хорошей пианисткой, учила музыке и пению
детей в приюте А.А.Бахрушина и давала благотворительные
концерты. В 1909 году, не окончив полного курса юридического факультета, Михаил Григорьевич оставил учебу. Легко предположить, что это было связано с необходимостью обеспечивать семью, но думается мне, что помимо этого, занятия в университете, раздираемом студенческими волнениями, в которые и против воли бывали вовлечены учащиеся, не могли удовлетворить серьезную и спокойную натуру моего прадеда. Михаил Григорьевич поступил на службу народным учителем в село Шиморское Меленковского уезда Владимирской губернии.
К великому горю супругов, их первая дочь Галина умерла в младенчестве от травмы
головы, упав с кроватки. Утешением в этой скорби стало
появление второго ребенка, сына Гриши. В 1910 г. родилась дочь
Ирина, а в 1914 - сын Ростислав. С 1911 по 1917 годы Михаил Григорьевич служил в Меленковском уезде участковым земским страховым агентом. При правительстве Керенского был избран мировым судьей. После революции оставлен в качестве народного судьи в г.Меленках, затем в Гусь-Хрустальном, где прослужил до 1920 года.
В семье прадеда уже было пятеро детей.
"Заканчивался второй год так называемой пролетарской
революции, - пишет в своих воспоминаниях сын Михаила
Григорьевича, священник Владимир.- Отец работал мировым судьей. Свирепствовал голод, падали нравстенные устои, процветала коррупция. Отец старался жить честно и гнал в шею всех взяткодателей, чем вызывал недовольство у сослуживцев. На него строчили доносы, клеветали, а иногда даже угрожали физической расправой. Все прежние ценности и устои
разрушались до основания, и, действительно, кто был
никем, тот, ослепленный властью, уничтожал все: отечественную
культуру, храмы, веру. Казалось, что наступает конец мира. Все
чаще стали появляться мысли о бегстве, как можно дальше от центра, в самую глушь, где, может быть, люди живут по-старому, в страхе Божием..."
Время суровейших испытаний наступило для этой православной семьи, как и для миллионов наших соотечественников. Об этом ужасающем отрезке своей жизни Мария Николаевна оставила для своих детей записки, которые были опубликованы отдельной книгой в 2004 году в издательстве "Отчий дом". Краткие выдержки из этих записок и воспоминаний ее сына помогут воскресить в нашем представлении весь кошмар последовавших вслед за большевистским переворотом кровавых десятилетий.
Из воспоминаний Марии Николаевны:"В 1919году... мы решили двинуться в Сибирь, где, по слухам, люди еще не умирали с голода, где еще ели чистый хлеб. Решились. Едем. О, эта ужасная дорога в товарном вагоне, продолжавшаяся полтора месяца! Вспоминать страшно! Пять человек детей. Тоскливые стоянки по 10-12 часов. Меняем на хлеб свои пожитки. Устали, измучились, впереди полная, грозная неизвестность. Ужасные слухи о реквизиции хлеба, скота... и мы едем, может быть, опять на голод и в чужом месте, где ни единой души знакомой, не говорю любящей".
Михаил Григорьевич получил назначение на место народного судьи в дальнее, глухое село Кротово, до которого от ж/д станции надо было еще 60 верст ехать на лошадях. Но и в этой глуши переселенцы не обрели желанного покоя. "По всей стране лилась кровь, - пишет о.Владимир, - кругом разруха, голод, люди изнемогали от страха и бесправия, не понимая, кто за кого, кто прав, кто виноват, и скрывались от шальных пуль в подпольях. Так жила и наша семья. При звуках беспорядочной стрельбы спасались в подвале. Вначале бросали туда подушки, затем нас, малышей, следом спускались взрослые."
Служебное помещение народного судьи оказалось разгромленным. Все документы уничтожены, изорваны на цигарки проходившими по этой местности отрядами различных авантюристов. Михаил Григорьевич писал в Москву и не получил ответа. Жалованья не поступало, жить было нечем. Продовольствие приходилось выменивать на свои вещи. Мария Николаевна, прекрасная рукодельница, подрабатывала шитьем и вязанием на заказ. "В то время была очередная продразверстка, опять забирали у людей так называемые "излишки". Наконец, народ возмутился отнятием последнего мешка хлеба, и началось ужасное восстание. Мужики пошли воевать - трудно передать этот ужас. Не щадили и не разбирали ничего. Советский служащий-значит, враг. В селе, где мы жили, перебили всех служащих в сельсовете и всех учителей. Арестовали и моего мужа. Мысль, что он больше не вернется, леденила кровь: куда бежать? Кого просить о помощи? Один Господь и Пресвятая Дева... Вот когда молились по-настоящему!
Всю ночь мучилась - бросалась от окна к окну, к иконам и снова к окну. Утром смотрю - идет муж и Гриша с ним. Я в своем отчаянии и не заметила, как ушел сын. А он, оказывается, прибежал в сельсовет и закричал: "Папа мой не коммунист,отпустите его!" В это время там находился наш сосед Семченко, работящий крестьянский мужик. Муж дал ему какой-то юридический совет, который ему очень помог. Этот сосед подтвердил слова Гриши, сказав:"Ребята, он не коммунист, у него икон полон угол". Мужики послушали его и отпустили мужа. Разве это не чудо Божие?Ведь они убивали всех, кто казался им "советским", и вдруг прислушались к голосу ребенка и одного простого мужика.
Скоро началось настоящее междоусобие - приехали "усмирители", кровь полилась рекой. Жили все время под страхом смерти от рук не одних, так других".