- Не трогайте меня! Каждый, кто прикоснется ко мне, умрет.
Не понятно, что он имел под этим ввиду. Он был безоружен, с виду совершенно здоров. В целом, безопасен. Тем не менее, его неожиданный возглас, на секунду смутил их, они замешкались.
- Я проклят. Каждый, кто прикоснется ко мне, умрет. Даже через одежду,- добавил он. - Лучше просто держитесь от меня как можно дальше.
Они не были суеверными, но рисковать и идти первым в атаку никому почему-то не хотелось. У них мысленно промелькнула сцена, как они забивают его ногами до смерти. Бьют его ботинками, лежащего уже на земле в позе эмбриона, из последних сил и тщетно пытающегося защитить лицо и корпус от жестких пробивающих ударов окруживших его со всех сторон разъяренных людей. От того, что они избивают его таким образом, мысль продолжала развиваться в их сознании, ставшим для них для всех общим и объединившим их предвкушением расправы, риск того, что он не блефует и внезапно возникшее отвращение прикасаться к нему руками, приятно уменьшались. Затем в эту сладкую картину неудобно вклинилось воспоминание о его очередном предупреждении по поводу одежды, мысль начинала тянуться как нуга в их головах, а картинка постепенно теряла свою первоначальную привлекательность, оставляя за собой поганое чувство опустошенной неудовлетворенности с нотками подкатывающей тошноты. Уже от того, что тело, которое они все ещё продолжали мысленно и совместно, с упоением избивать ногами, теперь напоминало, не пытающегося от боли и беспрестнанных ударов свернуться самого в себя человека, а скорее полотняный мешок с каким-то протухшим говном, вонючим, мягким и разбрызгивающимся во все стороны. Они уже видели себя полностью измазавшимися в этом дерьме, и картина становилась невыносимо тошнотворной, когда один из них, как ни кстати нашедший и прихвативший с собой накануне пистолет, машинально, явно не отдавая себе в этом отчета, как и все зависший и завороженный разгрывающейся в своем сознании картиной, просто вытянул руку и спустил курок.
Оглушивший всех еще на мгновение выстрел оборвал ставшую столь неприятной сцену и вывел их из оцепенения. Он упал замертво. Пуля прошила его голову насквозь, со свистом вытягивая за собой и увлекая турбулентным потоком капельки крови и мозга ичезла. Как в замедленной съёмке они все это видели. Подходить к нему после этого им, все ёще пребывающим в объединившей их сознание и бессознательное жажде убийства, совершенно не хотелось. Момент был испорчен, а не реализованная энергия, так отвратительно и подло извернувшаяся в их сознании за секунду до выстрела, оставила по себе все то же тошнотное ощущение пустоты и грязи. Так и разошлись молчаливо, кто куда.
Его труп обнаружили на следующий день. Без документов, короткое следственное мероприятие, затеянное по случаю, завершилось безрезультатно. Не опознанное лицо, почившее от фатального огнестрельного раненения в голову, сожгли в ближайшем местном крематории.
Все возившиеся с трупом, без видимых на то причин и вскрытых недомоганий, скоропостижно отправились вслед за ним, буквально в течении нескольких дней. Еще не успели умереть они, как начили умирать те, с кем они, в свою очередь были вконтакте. Крематорий работал первое время в две смены, затем обслуживать его стало уже не кому, привозить тела тоже, вскрывать их в попытке отыскать причину очередной "чумы", стало тоже некому. Да и наблюдать эту историю стало некому, и рассказать о ней тоже не кому и дописа