Последний день осени

Рустам Тухватуллин
ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ОСЕНИ.
Последний день осени. Уже были пятнадцатиградусные морозы, пронизывающие ветра, земля давно глубоко промерзла, а снега все нет. Сегодня посмотрел из окна троллейбуса, едущего в Мактаму, на окружающие город горы-холмы. Увидел удивительную картину: седые вершины гор опять окутаны облаками, и чем ниже опускался взгляд, тем мрачнее была картина. Если вершины искрились серебром, чуть пониже деревья только сверху были покрыты белоснежным инеем, а еще ниже была та же серая, сумрачная, безрадостная картина, что и в городе. И вдруг в голове мелькнула мысль – а не рвануть ли побродить по этим серебристым вершинам гор, может, там снег серебриться, а не только иней на деревьях. И рванул. Где наша не пропадала. Хоть и стояла сумрачная, ветреная, холодная погода. Закончил дела в Мактаме, перекусил дома и после обеда рванул, повесив на шею фотоаппарат. На каскаде прудов утки мирно дремали на кромке льда. Какая-то умиротворенность звучала в природе. Если еще три недели назад огромные тучи суетливых птиц – галдящих галок, каркающих ворон, скрипящих чаек буквально заполняли все небо, еще десять дней назад в небе и на воде разыгрывались настоящие битвы за кусок хлеба, то сегодня – тишина. В небе – ни одной птицы – видно, кто хотел улететь, уже улетел, кто хотел кушать – уже наелся. Издалека сфотографировал вершину горы, куда хочу забраться часа через полтора и откуда хочу сфотографировать город, в том числе и точку, где сейчас стою. Как-то не верится, что поднимусь туда, уж очень далеко, уж очень высоко. Но ноги, уже месяц не получавшие должной нагрузки, так и рвутся вперед, мышцы хотят размяться, а органы чувств, уставшие от городской суеты, хотят новых впечатлений в кажущейся тишине заиндевевших лесов. Но, быстро дойдя до подножия горы, я сбавил темп. Раньше, когда я работал на объекте на вершине горы, поднявшись на гору весь взмокший, я тут же скидывал с себя насквозь мокрую одежду и переодевался в сухое. Теперь у меня такой возможности не было, поэтому поднимался не спеша. Наверху меня ждал пронизывающий насквозь холодный ветер. Поспешил быстрее скрыться от ветра среди деревьев, ведь, хоть и не спешил при подъеме, но все же разогрелся прилично, как бы не простудиться. Время от времени останавливался и слушал тишину. Хотелось встретить своих давних друзей – дятлов, и сфотографировать их. Но в лесу стояла удивительная тишина, куда подевались все птицы? Лишь одна птичка на склоне выводила свои трели, но она погоды не делала. Наконец я услышал то ли скрип, то ли стук, и, обрадовавшись, пошел на звук. Звук исходил от мощного, старого дуба, стоящего на вершине в незащищенной от ветра зоне. При каждом сильном порыве ветра дуб громко жалобно скрипел, словно стонал, словно жаловался мне на непогоду, на бесснежье, на пронизывающий холодный ветер, на какие-то свои старческие болячки. Я пошел выше. Чем выше поднимался, тем больше снега было на земле. Наверное, облака, цепляющиеся за вершину горы, день за днем оставляли свою влагу в виде снега, в виде инея на деревьях, на засохшей траве, на опавших листьях Вся республика без снега (я только позавчера ездил в Казань и убедился в этом по дороге), а здесь, на горе – первосортный скрипящий под ногами сухой искрящийся снег. Сверху сфотографировал город, и то место, откуда я полтора часа назад фотографировал эту гору, казалось далеко-далеко, почти не видно. В нескольких местах встретились кусты шиповника. Обычно ягоды шиповника остаются красными до весны, в тут почти все ягоды уже стоят почерневшие, а ведь еще осень, хоть и последний день. Поднялся еще выше. Кругом на снегу звериные следы, не только заячьи, но и то ли собачьи, то ли волчьи. В одном месте кто-то сложил огромный костер и даже, видно, пытался поджечь его, но вовремя потушил. Наверное, приготовили к розжигу новогодний костер, уж очень тщательно все сложено. Бывают же романтики. На самом верху всё в снегу, деревья в белом инее, и тишина. Наконец, я услышал стук дятла. Взяв наизготовку фотоаппарат, пошел подкрадываться в сторону звука. Но – странно - маленький невзрачный дятел услышал мои шаги и перелетел метров на сто дальше. Обычно дятлы, оглушенные своим стуком, не слышат приближающихся шагов, а этот как-то почувствовал. Преследовать его я не стал. И так день был сумрачным, а тут стремительно начали опускаться сумерки. Я заспешил домой. Спускаться стал с другой стороны крутого склона горы. Небольшой слой снега, выпавший на толстый не слежавшийся слой опавших листьев, представлял собой настоящий скользкий каток, приходилось спускаться очень медленно, держась руками за деревья, за ветки, за сухую траву. Внизу склона горы на меня налетела стая из четырех собак и начала лаять на меня. Сделав по возможности более зверское лицо, я набрал воздух и громко рявкнул на них. Собаки примолкли, немного подумали и отстали от меня. Я давно заметил, что, когда рявкаешь в ответ на лающих на тебя собак, разные собаки ведут себя по-разному. Одни, от возмущения подпрыгивают на метр вверх и начинают еще более яростно лаять и даже набрасываются на тебя. Таких можно отогнать только увесистой палкой, ни в коем случае не показывая страх. Другие, как в сегодняшнем случае, от удивления замолкают и не спеша отбегают в сторону. Бывают и такие, которые, услышав ответное грозное рявкание, начинают тихо повизгивать и крутить хвостиком – извини, мол, обознались. В город я вошел уже в темноте. Утки на каскаде прудов вели себя по-разному. Одни дремали, одни стремительно плавали туда-сюда. А две утки, увидев меня, выскочили из воды и побежали ко мне вверх по склону. Увидев, что, кроме фотоаппарата, у меня ничего нет, они не спеша развернулись и пошли вниз. Домой я пришел уже в темноте, приятно усталый, все-таки километров двадцать намотал по горам. Завтра – первый день зимы, скорее бы снег.