Зиночка

      
   
      Моему родному многострадальному Донбассу посвящаю.               

               


                У БАБУШКИ ГАНИ

   
    Ранним зимним утром по городу Одессе  с мешком через плечо шагал двухметровый, в темных очках, с побитым угольной пылью лицом, человек. На его  широких плечах  сидела маленькая девочка в цигейковой шубке, кроличьей шапке, валеночках и с муфточкой на шее. В левой руке человек  держал металлическую палку, правая  рука  лежала на плече худенького, в оборванной одежде, подростка. Они шли по улице с частными домами – просились  на квартиру.  Никто не пускал эту странную компанию, и только в конце дня им открыла низенькая, сутулая старушка. Подросток попросил только постельку для Зиночки, а они с дядей Колей где-нибудь в уголке поспят, а из еды у них есть хлеб, сахар и макуха, на что хозяйка радушно ответила:
   - Заходите, всем места хватит,- и уже в доме продолжила,- одна я живу. Сынок еще в начале войны погиб. Раздевайтесь. Зиночка, а ты слезай со своего трона. Не бойся. Иди ко мне.
   - Спасибо вам, добрая женщина. Мы уже не надеялись. Думали снова на вокзале ночевать.  Никто нас не пускал,- сказал Николай, опуская дочь и снимая с плеча мешок.
    - Боятся люди незнакомых пускать. А от вас какая беда? Дети да инвалид. Что это с лицом у тебя? На ожоги не похоже,- спросила старуха, раздевая Зиночку.
    - Уголек это, - после взрыва .
    - Чего только не бывает! Ой, заговорила я вас. Сейчас воды погреем, выкупаетесь. У меня свекла есть вареная. Муки немного выменяла- затирушку  сделаем. Тебя как, мальчик, зовут?
    - Миша.
    - А меня тетей Ганей зовите. Пойдем, Миша в сарай за хворостом – печь будем топить.
    Тетя Ганя хлопотала на  кухне, а квартиранты вытащили из мешка свою еду. Получился отменный ужин: затирушка с макухой, сладкий кипяток с хлебом.
    Сытые, накупанные, в чистой постели, дети спали крепким сном. А тетя Ганя перестирала Зиночкино белье, достала из сундука  школьное пальтишко сына, хлопчатобумажный костюмчик, рубашку – все это повесила на стул рядом с кроватью Миши – его одежду бросила в печку и сожгла – никакой штопке она не подлежала.
    Николай в ту ночь уснул с трудом. Поворачивался с боку на бок,  поглаживал дочкины волосики, вздыхал, вставал курить, снова ложился и только к утру забылся в неспокойном сне.
    Хозяйка видела беспокойство квартиранта, но не задавала вопросов. На рассвете сбегала к соседке, заняла у нее яйцо, напекла блинов.
    Такого внимания и добра они не ждали,
    - Спасибо вам большое, тетя Ганя, -  сказал Николай. – Вы нас балуете.
    - А люди и должны баловать друг друга. А то как же жить?
    Сытые и чистые Николай, Миша и Зиночка, предупредив тетю Ганю, что вернутся вечером, захватив с собой мешок с баяном, вышли из дома.
    Рынок был недалеко от  вокзала. Здесь продавали и меняли все, что можно продать  и выменять на еду. Мальчишка с ведром холодной воды ходил по рынку и кричал:  « Три копейки  - не беда! Есть холодная вода!», и хотя было далеко не жарко, жаждущие находились, платили копейки и пили воду.
    Устроившись подальше от слепого танкиста со следами ожогов на лице, который играл на гитаре и пел фронтовые песни, Николай сказал:
    - Ну что, Зиночка, покажем концерт Одессе?
    - Покажем, папочка!
    Отец растянул баян, а она, закружась в танце, запела:
                А девочка  Надя, чего тебе надо?
                Ничего не надо, кроме шоколада!
                Шоколада нету. Дайте мне конфету.
                И конфеты нету.
                Больше ничего!
    После этих слов она дерзко топала ножкой, дула губки. Толпа, обступившая их, бросала конфеты, деньги – кто чем богат, в мешок Мише. Хлопали, хвалили маленькую артистку, а она, довольная, готова была петь и плясать хоть до утра. Только бы папочка играл на баяне.
     Собрав подаяния на этом рынке, можно бы идти и на другой, но надо было еще сходить в
Военкомат и  узнать о Мишином отце.
    Только поздно вечером они вернулись в теплый и гостеприимный дом тети Гани, где их ждала горячая вода. Заработанных продуктов хватило на всех, еще и осталось. Дети, уставшие после трудового дня, быстро уснули, а Николай собрался выйти покурить.
     - Кури здесь, Коля, я форточку открою, а дверь закрою – дым к детям не зайдет, - сказала тетя Ганя,  убирая со стола. 

     В кухоньку ворвался  свежий зимний воздух, встречая клубы табачного дыма. Хозяйка видела, что квартиранта что-то мучит, и знала, что он и эту ночь будет ходить, постукивая палочкой, курить на улицу, вздыхать, обнимая и целуя спящую дочь, гладить ее шелковистые волосы. Она понимала, что человеку надо высказаться и тогда хоть немного утихнет душевная боль.
    - У тебя, Коля, разговор не  одесский. Откуда  ты?
    - Из Донбасса.
     - А Миша по-нашему говорит.
     - Он же одессит. Мы с ним позавчера познакомились на вокзале. Приехали, хотели в комнату
Матери и ребенка устроиться, да него наткнулись – на полу спал. Беспризорник он. Его дом еще в начале войны немцы разбомбили. Мать с сестренкой погибли. Теперь он отца с войны ждет. Все ходит к тому месту, где дом был, надеется, что отец тоже туда придет. Там теперь пленные немцы работают. Мы и сегодня туда подходили. Удивляюсь, как такой маленький пацан войну пережил. Взяли его с собой. Втроем нам даже легче.
     - А где же Зиночкина мама?
     - Умерла. Вот уже месяц скоро, как нет нашей Ксени.
     Николай взял пачку от папирос, но она оказалась  пустой. Он с силой скомкал ее и так держал, не разжимая кулак.
     - Курить хочешь, Коля? Вот твои папиросы,- тетя Ганя подала ему новую пачку.
     -Выйду на улицу покурю. Дом остудится.
     - Ничего, я форточку прикрою, а потом проветрю. Кури, Коленька. Расскажи о Ксении – выговорись. Тебе легче станет.
     Николай прикурил, глубоко затянулся и поведал доброй старушке свою грустную историю:
     - У Ксениной мамы семь детей осталось, когда в тридцать восьмом арестовали ее отца. Уже без отца родилась Леночка, а Ксения старшая, и все заботы о семье легли на ее хрупкие плечи. Она в музыкальной школе директором работала. Зарплаты не хватало, так она еще и по домам бегала – уроки давала. А я в шахте забойщиком работал. Жил в общежитии, а в выходные в клубе на танцах играл. Так, для души. На баяне меня еще отец научил играть. Царство ему Небесное. Моя семья еще в тридцать третьем  от голода вымерла на Ростовщине. Я вот так же, как Миша, один остался, только постарше его был. В Донбасс на  заработки подался, наверное, за судьбой.                - С Ксеней на танцах познакомился, Коленька?
-     - Нет. Она на танцы не ходила. Но увидел ее в первый раз в этом клубе. Концерт у нас был, а она на пианино играла – аккомпанировала, а потом ее ученица за пианино села, а Ксения  запела.
Красивая, стройная. Волосы, как у Зиночки, светло-золотистые, глаза ясные, в длинном  голубом  платье. А голос!  И так захотелось с ней познакомиться, но подойти боялся. Она такая красивая, нежная, а я простой шахтер, хотя тогда я не уродом был. С того времени не мог я жить спокойно. Она у меня все время перед глазами стояла. Стал у ребят про нее расспрашивать:  с кем живет, где. А когда разузнал все, решил идти сразу свататься. Купил букет цветов, пошел в магазин, попросил продавщицу, чтобы взвесила всех конфет по килограмму, чтобы сумка полная была и пошел. Иду, ноги подкашиваются. Подошел к дому, а зайти не могу. Стою, на окна смотрю, а постучаться не смею. Ксенина мама меня в окно увидела и вышла с маленькой девочкой на руках.               
     - Вам кого?               
     - Вы Ксенина мама?
     - Да отвечает.
     Ну а я, вдохнул поглубже и выпалил все, что по дороге повторял:
     - Меня зовут Николай. Я шахтер-забойщик. Пришел сватать вашу дочь Ксению, - и сую цветы, сумку.
     - Как сватать? – и  смотрит на меня растерянно, с полуоткрытым ртом, но цветы взяла и меня в дом пригласила. А я ввалился в дом вместе с сумкой и, чтобы не молчать, говорю:
     - Да вы не пугайтесь. Обещаю быть хорошим мужем Ксении, братом вашим детям, а вам сыном.
     Ну, в общим, поженились мы. У них в финском домике жили. Хоть и тесно было, но хорошо жили, дружно. Семья крепко на ноги встала.  Старшую Дусю на учительницу в область отправили. Костю – в горный техникум. Остальные кто в школе, а кто еще под стол пешком ходил. Ксения, конечно, уже по домам не бегала. Спокойно директорствовала.Чуть больше года мы прожили счастливо.   
     Николай взял свою палку и вышел на улицу с папиросой. Тетя Ганя не стала его задерживать. Наложила в печку хвороста, подожгла, отодвинула на плите конфорки, поставила чайник, достала из буфета пачку чая,которую сегодня принесли квартиранты, кусочек рафинада, расколола его щипчиками, села на табурет и стала ждать.
      - Давай чайку попьем, Коля, грузинского. Вы сегодня принесли,- сказала она, когда Николай вошел в дом, разливая чай по стаканам. – Я и сахарку приготовила, - подвинула блюдце с сахаром к руке Николая.
     Они пили чай, но к сахару не притронулись.
     - Рассказывай, Коля. Что же дальше было?
     - А дальше был этот проклятый взрыв в шахте. Мои товарищи все погибли, а мне судьба в обмен на мои глаза подарила жизнь. Не буду рассказывать, как выхаживала меня Ксения, как учила заново жить. Шахта нам новый дом построила, мы вокруг него сад посадили, летнюю кухню построили. Шахта хорошо помогала. Пенсию хорошую назначили, да и собес платил за инвалидность, мы теще помогали и нам хватало. А тут война. Старшие братья ушли воевать, а мы с Толиком, когда немцы в город  вошли, к ним в столовую устроились. Лошадь нам дали с подводой, мы делали все, что нам говорили. Моя сила, Толика глаза кормили всю семью. В войну из нас никто не голодал. Повар немец добрый был – мы каждый день еду домой приносили. В сорок третьем, - как раз, когда Донбасс освободили, родилась Зиночка.
     Николай снова потянулся к папиросам. Глубоко затянувшись, продолжил:
     - Я же говорю, в войну не голодали. Братья, демобилизовавшись, у нас жили, а мы братика для Зиночки ждали. А тут не только голодно, да еще оказалось, что у Ксении сердце слабое. Не уберег я ее.
     После похорон у нас все собрались, и соседка  отоварила свои карточки – продукты к нам принесла. Помогала, ухаживала. Я не знаю, что на меня нашло? Испугался, что один не справлюсь – Зиночке еще и пяти лет не было. Вот из-за своей трусости расписался я с этой Тоней. Без регистрации жить не хотела. Но не мог я после Ксенички жить с ней. Попросил оставить нас. Потом закрыли дом, пошли на вокзал, сели в поезд и, как говорят, куда глаза глядят. От мучительной тоски хотелось убежать. Но разве от нее убежишь? Петь и танцевать Зиночку еще Ксения научила, да и мои способности пригодились.
     Они еще долго сидели в кухне. Пили чай, разговаривали. Тетя Ганя рассказывала о себе, о муже, о сыне, о том, как жили при немцах, как прятались от бомбежек, а потом сказала, что это судьба послала ей Николая вместо погибшего сына. Теперь у нее есть и внуки.
     Пришла весна. Зацвели сады. Воздух пах свежестью. Везде продавали раков и живых,  и вареных, а Миша просил тетю Ганю будить его с восходом солнца и уходил с мальчишками на Большой Куяльник выискивать раков. А тетя Ганя заранее ставила на керосинку  кастрюлю с водой, и к Мишиному приходу вода закипала. И вся семья лакомилась сладкими раками.После завтрака семья уходила на работу.
     Зиночка танцевала и пела. Когда она отдыхала, Николай пел довоенные песни, а Миша складывал подаяния в мешок. В Одессе щедрые люди, хотя, как и везде, жили по карточкам, но делились последним. Жизнь стала краше, когда отменили карточки.
     Все уже можно было купить:  раннюю черешню,  клубнику, редис, лук, морковь. Да и у тети Гани был маленький огородик. Дети поправились, посвежели. Но тоска по дому не давала покоя Николаю. Его тянуло на кладбище, к Ксении, Сорок дней поминал в Одессе. Думал на полгода приехать, но уже и этот срок они поминали с тетей Ганей. Но ведь и дому нельзя без хозяев, и как не хорошо было жить у доброй, приветливой тети Гани, домой возвращаться надо.
     Вот и наступил день разлуки. На дворе был сытый, добрый август. Николай купил ящик цыплят, мешок корма для них, чтобы тетя Ганя не скучала.
     - Ой, Коленька, спасибочки тебе! Вот хлопот-то теперь! Вот хлопот!
     - А с нами разве меньше было хлопот?
     - Да что ты, Коленька! Как я теперь без вас? Остались бы!
     - Спасибо вам, тетя Ганя. За все большое вам спасибо. К нам приезжайте.
     Да куда ж я теперь от цыплят? Вы приезжайте. Зиночка, не забывай бабушку, - они плакали, прижавшись друг к другу. – Миша, пиши. Я в военкомат ходить буду, если что известно будет об отце, сообщу.
     Прощались долго и тяжело. Тетя Ганя сложила в мешок их одежду, еду, баян. Николай перекинул мешок через плечо, на шею усадил Зиночку,опустил руку на Мишино плечо и – в путь из теплого и уютного дома. А впереди еще целая жизнь. Какие люди будут еще встречаться этой маленькой девочке на её жизненном пути, которая так гордо сейчас сидит на папиных  надежных плечах?

                ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ

     В шахтоуправление за пенсией они отправились втроем, потом собес и по магазинам – покупать все к школе для Миши. Николай уговорил директора, чтобы Мишу записали в четвертый класс.  Он был уверен, что Миша догонит своих сверстников. В Одессе он много занимался и с помощью тети Гани научился читать, писать, решать примеры и задачи.
     - Папа, я тоже учиться хочу, - заявила Зиночка, когда первого сентября с новеньким портфелем и с букетом цветов отправили Мишу в школу.
     - Тебе еще рано. И что я буду делать один, когда вы уйдете в школу? Затоскую.
     - А я быстро буду приходить.
     - Быстро не получится. Надо каждый урок по сорок пять минут отсидеть. А уроков бывает и четыре, и пять. Не усидишь. Или усидишь?
     - Нет, не усижу. Все равно в школу хочу.
     - Потерпи еще годок.
     К зиме они подготовились основательно. Шахта доставила им три тонны угля, машину распиленных на маленькие чурочки и порубленных дров, прислали рабочих, и все сложили аккуратно в сарай. Погреб заложили картошкой. С помощью Зиночкиной бабушки – Александры Ивановны – насолили капусты, помидоров, огурцов. В ящиках, пересыпанные песком, стояли морковь и свекла, в бутылях подсолнечное масло и томат. Поближе к зиме Николай купил свинины, и они засолили ее в ящики и тоже спустили в погреб. Сахар, крупы – все это стояло в мешках в летней кухне, а чтобы не пробрались мыши, завели кота. Николай был уверен, что голод им теперь не грозит – отсюда беды не будет.
     Однажды в воскресенье дети проснулись и увидели Николая вошедшего в дом с мешком за плечами. Мешок шевелился и визжал. Он аккуратно опустил поклажу и выпустил на волю маленького поросенка. Зиночка воскликнула:
     - Ой, кто у нас есть! А как его зовут?
     - Это девочка. Придумайте сами ей имя.
     - Папочка, она улеглась на мешке. Спать хочет.
     - Соня, - сказал Миша.
     - Пусть будет Соня, - сказал Николай.
     Дети гладили свинку по шерстке, смеялись, а она хрюкала от удовольствия, закрыв глаза.
      Зима ушла. Солнышко согрело землю. Потекли ручьи. Они привели в порядок сад,    
 посеяли и посадили все, что росло на донецкой земле. Грядки огородили от Соньки – ей позволено было гулять по всему двору. А спала она теперь на веранде, обвитой диким виноградом.
     Тетя Ганя писала письма, звала в Одессу. Они приглашали к себе. Но у каждого были свои дела.
Тетя Ганя не могла оставить своих курочек, а Николая держало свое хозяйство. О Мишином отце известий не было.

                НЕСОСТОЯВШАЯСЯ УЧЕНИЦА

      В саду за вишнями поспевали сливы, яблоки, груши, кусты были полны крыжовника, малины, смородины. Все собирали, варили, консервировали, сушили. Зима большая – все пригодится. Лето пролетело и Зиночка всерьез засобиралась в школу. Потребовала, чтобы купили ей портфель, букварь, тетради, ручку, чернильницу, форму. Все просьбы выполнялись безотказно – только бы не проронила ни одной слезинки.
     Ее приняли с условием, если она не будет отвлекать учеников и что будет, пока привыкнет, сидеть на последней парте. Пусть хоть на последней, только бы чувствовала себя ученицей – радовался отец.
     В первый же день учебного года во время первого урока, когда учительница только успела познакомиться с классом, тут же услышала тоненький голосок, доносившийся с последней парты:
     - Тетя, я хочу кушать.
     - Я вам уже сказала, что меня зовут Валентина Викторовна. И прежде чем хочешь что-нибудь сказать, подними руку. Кушать пойдем после второго урока.
     Зиночка подняла руку.
     - Я слушаю тебя, Матвиенко.
     - Я хочу борща.
     Валентина Викторовна вышла из класса, зная, что в коридоре стоит волновавшийся за свое чадо отец. Она не успела до конца сказать свою возмущенную речь, как обеспокоенный папаша, размахивая палкой, стремглав вышел из школы и прямым сообщением направился к Александре Ивановне за борщом. Домой ведь идти дальше, а ребенку очень хочется кушать.
    - Коля, может вы поторопились со школой? Подождали бы, чтобы ей семь исполнилось. И пошла бы, как все дети, - сказала Зиночкина бабушка, но Николай ее уже не слышал.
     Училась Зиночка в школе целую неделю. На большее у учительницы терпения не хватило. Девочка с последней парты срывала чуть ли не каждый урок, заявляя, что она хочет кушать, играть, писать на доске, что она знает все буквы, что умеет считать, выходила из класса, зная, что там стоит папа с баночкой еды. Поев, она снова садилась за парту, сложив руки, как примерная ученица, в коричневой форме и с большими бантами в маленьких косичках. И когда ей сказали, что она пойдет в школу на следующий год, успокоить ее было очень трудно. Отец метался по школе, уговаривая учителей, чтобы хоть кто-нибудь посадил ее за парту. Сжалилась над ней только Мишина учительница рисования. Один урок, рисуя в тетрадке, она высидеть могла, а потом ее забирал папа, усаживал на плечи, и они шли гулять в сквер, на рынок или в магазины.

                САПОЖНИК

       В красном драповом пальто. В таком же капоре, в коричневых ботиночках, Зиночка сидела на плечах своего папочки и указывала ему путь. Он шел, стуча перед собой палкой, спокойно, уверенно. Желтые листья поздней осени стелились под его громадными ступнями. Моросил мелкий дождик. Они гуляли по рынку – делали покупки. К обеду они должны быть дома: Миша придет из школы – надо успеть растопить печь и разогреть обед.
     - Хочу сапожки! Папа, я хочу сапожки! – раздался тоненький, но требовательный голос сверху. – Иди сюда, папочка, - дочь повернула лицо отца вправо. -  Вот сапожки.
     Николай опустил дочь на землю, потрогал сапоги.
     - Так это же мужские.
     - Сошьем и маленькие, - сказал продавец. – Только надо снять мерки.
     - Вы можете прийти к нам домой? У нас еще мальчик есть. Мы и ему закажем.
     Сапожник записал адрес и пообещал прийти в пять.
     В их семье было принято: если человек вошел в дом, его надо пригласить к столу. И когда в пять вечера пришел гость, стол уже был накрыт. Познакомились. Гостя звали Федором. Он рассказал, что живет в Сталино, ездит по городам с обувью, которую шьют с другом. Снял Зиночкины мерки, сказал, что на Мишу у него есть сапоги, Пригласил его завтра к себе домой на примерку.
    На следующий день Николай дал Мише денег,и после школы он отправился за сапогами.
     Сапожник ждал своего покупателя. Миша вошел в маленькую комнату и окинул ее взглядом. Он посмотрел на односпальную металлическую кровать, заправленную суконным солдатским одеялом, рядом с кроватью стоял табурет и стол. Вдруг его взгляд остановился на увеличенной фотографии на стене. Он смотрел на нее, как завороженный, не отрывая глаз.
     - Что с тобой, Миша? – спросил Федор, увидев, как побледнел и растерялся его покупатель.
     - Дядя Федор, откуда у вас эта фотография?
     - Как откуда? Разве не похож? Это я в молодости и моя жена Анечка, а детей даже фотографии не осталось. Моя семья вся погибла. Эту фотографию я с собой на фронт взял. Вот увеличил и с собой вожу. А чего ты спросил? Да что с тобой?
     - Я помню эту фотографию – точно такую. У нас дома. Это мои родители.
     - Родители? – растерялся Федор, - и уже дрожащим голосом спросил: - А фамилия твоя как?
     - Курен-ной,- протянул он нараспев, и голос его дрогнул. – Михаил Федорович.
     - Мишенька, так ведь и я Куренной! Стало быть я твой отец!
     Они крепко держали друг друга в объятиях и плакали.
     - Сынок, родной, я ведь думал, что вы все погибли. Вернулся – нет нашей трехэтажки. На ее месте пленные немцы завалы разгребают. Никого знакомых не нашел.  И даже на учет не ходил становиться – сразу уехал к однополчанину – он адрес давал.
     - Мы искали тебя, папа. С дядей Колей искали, - не отпуская отца, говорил Миша. Тебя до сих пор в Одессе разыскивают. Мы ведь заявление на розыск подали.
     - А мама с Машей точно погибли? Может они тоже живы?
      - Меня мама за водой послала. Я уже домой с водой шел. Вижу, люди бегут, что-то кричат мне, я не могу разобрать и тоже побежал. Куда люди, туда и я. Вдруг слышу сильный свист, грохот со стороны нашего дома. Я прижался к стене, мимо которой бежал, и дрожу. А когда наступила тишина, побежал домой, а дома нет. Только пыль  и дым. Стал кричать, звать маму, но она меня уже не слышала. Они с Машей были в доме – ждали воду.
     - Мальчик мой, родной, и куда же ты пошел, такой маленький?
     - Я долго сидел около разрушенного дома – не знал, куда идти, а он все горел. Ночью пошел в подвал уцелевшего. Там еще были люди, И в катакомбах от немцев прятался. Говорили, что они таких детей увозили куда-то. Я боялся, что и меня увезут. Кто накормит, к тому и прислонялся. Меня никто не отталкивал, люди последней крохой делились. Особенно зимой было плохо. Холодно, голодно. Я у разных людей жил, меня никто не обижал. Папа, а я тебя представлял таким, какой ты на фотографии.
     - Да, постарел я, сынок. Война многих стариками сделала. А я три ранения перенес. В госпиталях хорошие врачи были. Выхаживали и на фронт отправляли. Ноги, руки, голова целы, автомат держать можешь, значит здоров, но ты все-таки выжил! Мишенька, молодец! – Федор все сильней прижимал к себе сына и никак не хотел отпускать, как бы боясь, что что-то может снова разлучить их. – А с дядей Колей где познакомился?
     - Я в Одессе на вокзале ночевал. Уже улегся на полу около тети с узлами. Ждал, что она меня накормит, но она уснула, не обратив на меня внимания, а мне так есть хотелось! На вшей внимания давно не обращал. А вот когда голодный, не могу уснуть – лежу, ворочаюсь. Вдруг меня кто-то палкой в бок толкнул. Я сначала хотел выругаться, но смотрю: мужик громадный, в черных очках, а на плечах у него девчонка такая смешная. Сидит, как королева. Я сразу догадался, что он слепой.Они комнату матери и ребенка искали. Ну я их и повел, а там мест не было. Потом мы вместе ночевали на полу. Он перед сном накормил меня. А утром пошли искать квартиру.  Нас впустила добрая бабушка  Ганя. Мы у нее жили, а потом сюда приехали, в дом дяди Коли.
     - Везло тебе, Мишенька, на добрых людей, Николай сейчас ждет, переживает.
     - Пойдем, папа, расскажем дяде Коле, что ты нашелся.
     - Давай зайдем в магазин, возьмем выпить, закусить. Да, а про сапоги чуть не забыл. Примерь.
     Сапоги пришлись в самый раз.

                МОЙ ПАПА НАШЕЛСЯ!

     Дул порывистый ветер, низко плыли хмурые облака, поливая Николая мелким дождем. Он стоял у калитки, ожидая Мишу, и не понимал, почему у него так сильно болит душа. Просил Зиночку выглянуть на улицу: не идет ли Миша. Знал ведь, что он пошел по делу. Просто так по улице с друзьями не гулял, общался с ними только в школе. Но почему его так долго нет и почему так неспокойно?
      - Папа, Миша идет, а с ним дядя Федор мне сапожки несет.
     - Может за деньгами? Так дал же Мише, сколько сказал. Сшить тебе так быстро не мог.
     Отец с сыном подошли к дому.
     - Дядя Коля, мой папа нашелся! – воскликнул ликующий Миша и вложил руку Федора в руку Николая.
      - Федор твой папа? А вчера не узнал?
      - Так Мишенька маленький был, когда я на фронт уходил. Да и я постарел. Если бы не фотография, которую Миша увидел на стене, так бы и не узнали друг друга. Точно такая дома оставалась и Миша ее помнил. Детская память цепкая.
      - Так что же мы на улице под дождем стоим? Заходите. В доме и поговорим.
       Николаем владело непонятное чувство. Конечно, он радовался за Мишу, и ему очень хотелось, чтобы нашелся его отец, потому что  этого так сильно хотел Миша. Но что-то мешало этой радости. Он никак не мог справиться с этим непонятным беспокойством. Может потому, что Миша оставит их с Зиночкой и уйдет к отцу? Так это его право. И эта мучительная боль уже была до того, как он узнал эту новость.
      - Федор вручил Зиночке плитку шоколада, поставил на стол две бутылки водки, вытащил из сумки селедку, колбасу, сыр и с удивлением стал наблюдать, как Николай брал из миски картошку, ловко нарезал соломкой в тарелку. Взял щепопь соли, посолил, перемешал, подошел к плите и высыпал в сковороду, где уже жарилось сало, не уронив на плиту ни одной картофелины.
      
      
    
    
    
    
   
      Пока Миша слазил в погреб за закусками, пока накрывали на стол, подоспела картошка. Выпили за встречу. Федор рассказал, как он приехал после госпиталя в Одессу и, узнав, что семья погибла, он даже не зашел в военкомат, сразу поехал к фронтовому другу  Сашке в Сталино. Он адрес давал, в гости приглашал. Он сапожник.  Так у него и живет.
    - Пойдем, Федор, посмотришь, как мы живем, - сказал Николай после второй рюмки. Это, где мы с тобой сидим, кухня. А это спальня. Здесь всегда тепло – она отапливается с кухни.
    В большой комнате стояли две большие никелированные кровати, заправленные белыми покрывалами. На каждой горки подушек, накрытых накидками. Ближе к печке стояла кровать поменьше – Зиночкина. Около стены возвышался громадный шкаф красного дерева, около другой такой же комод. На окнах беленькие занавески, на полу – самотканые дорожки в полоску. Из этой комнаты дверь в зал. Он тоже отапливается, но с коридора. В зале тоже была большая кровать, диван, стол, стулья, швейная машинка Зингер, этажерка с книгами, тумбочка с патефоном и такие же, как в спальне,дорожки.
    - Хорошо живете. А кто это спит? – спросил Федор, увидев Соньку, спящую на чистой подстилке в углу за кроватью.
     - Ты о свинье говоришь? Удивляешься, что она у нас в доме живет? Дети ее очень любят. В туалет на улицу ходит.
     Мужчины вернулись в кухню, а Миша отнес корыто в спальню, налил ковшиком из выварки горячей воды, разбавил холодной до нормальной температуры, послал Зиночку купаться. Расправил постели, приготовил белье, ополоснул искупанную из кувшина, вытер полотенцем, надел ей  чистую рубашечку и уложил в постель.
     - Читай, Миша.
     - Сейчас уберу корыто, вытру пол и почитаю. А ты пока посмотри картинки.
      За всей этой церемонией Федор наблюдал с большим интересом, и сердце его сжалось от умиления. Глубоко вздохнув, предложил:
     - Николай, я хочу выпить за тебя. Спасибо тебе.
     - Да ладно тебе, Федор. Давай лучше за тебя. Ты воевал, немцев бил, ранен был, жив остался.
Давай за это выпьем.
     - Подожди, Николай, за победу мы еще выпьем. Ты меня не перебивай, я вот что хотел сказать. Мише хорошо у тебя. Ты не против, чтобы жил он у тебя и дальше? Я буду к вам приезжать, попозже, если позволишь, совсем переберусь. Мне бы только лучше руку набить в сапожном ремесле. Хочу быть таким мастером, как друг мой Сашка. Тогда я смогу здесь свое дело организовать. А? Что ты скажешь?
     - Это надо у Миши спросить. Ему тяжело с нами. Даже футбол некогда погонять с пацанами.
     В кухню вошел Миша.
     - Я не хочу играть в футбол. Мне с вами и с Зиночкой интересней. А папа к нам переедет, - он подошел к отцу и они крепко обнялись.
     Трое мужчин сидели за столом и молчали. Зиночка еще не спала.
     - Николай, сыграй на баяне. Душа просит.
     - Детям спать надо. Мише в школу рано вставать.
     - Ничего, дядя Коля, я проснусь. Поиграйте.
     - Поиграй, папочка, - послышался  из спальни тоненький голосок.
     - Ну, если просите…
     Миша принес баян, и полилась знакомая мелодия: «По диким степям Забайкалья, где золото роют в горах…» - запели мужчины во весь голос. А Зиночка после конца песни вылезла из своей постельки и потребовала «Девочку Надю». Папа играл, а она пела, танцевала, кружилась вокруг Миши. У Федора по щеке покатилась непрошенная слеза. А Николай во всю мощь растягивал баян. Неспокойное чувство не покидало его.

               
               
                ПРЕДЧУВСТВИЕ НЕ ПОДВЕЛО

         В один из весенних дней  в финском домике собралась взволнованная Зиночкина родня.
     - Матвиенко наш разгулялся, - сказал старший брат Костя. – Соседи слышали, как поздно ночью вовсю играет баян и мужики горланят песни.
     - Что он совсем спятил? – возмутился средний брат Витя.
     - А Зиночке каково с пьяными мужиками? – сказала старшая сестра Дуся – высокая, статная, с косами, уложенными короной,  учительница.
     Александра Ивановна слушала разговор детей, сидя в уголке на табуретке, сложив на коленях руки. Худенькая, маленькая, в белой вышитой кофте, с покрытой белым платочком седой головой.
    - Мама,надо что-то решать с Зиночкой, ведь ей осенью в школу. Как она будет учиться в такой обстановке? – не унималась Дуся.
     - Решай.
    -  И решу. Надо идти в РОНО, объяснить, в каких условиях живет ребенок. Пусть оформляют в детский дом.
     - А как же Николай? – тихо сказала Александра Ивановна, вытирая платочком глаза.
     - А что Николай? С Тонькой сойдется и будет жить. Она же ему жена, - решила за всех Дуся.
     Вскоре в дом Николая явилась комиссия. Они пришли именно в тот день, когда гостил Федор. Зиночка  на коленях отца жевала колбасу, мужчины обедали. На столе стояла початая бутылка водки. Трое женщин взглянули на стол. Одна из них сказала, что они записывают детей в школу.
Николай продиктовал им Зиночкины данные и они ушли.
      Зиночкина судьба решалась в кабинете РОНО в присутствии Ксениной сестры Дуси.Она же придумала план, как забрать племянницу, чтобы ничего не узнал Николай и не помешал. Зиночку пригласили в финский домик погостить у бабушки.
      Николай знал, где находится дочь, но уже стемнело, а ее не ведут. Если оставили ночевать, то почему не сообщили? Волнение нарастало. Попросил Мишу, чтобы привел Зиночку. Но вскоре он вернулся и сообщил, что Зиночка пропала, что ее ищут. Они уже сообщили в милицию.
     Николай стоял посреди кухни растерянный. Вот оно, что должно было случиться! Но если бы он  знал, что может случиться ТАКОЕ!
     - Миша, я пойду в милицию, а ты жди.
     В милиции  сказали, что ее ищут. А он стоял около дежурного и не знал, что предпринять. Потом вышел на улицу, не зная, куда идти, к кому? Кто поможет найти его дочь?
     - Зиночка! – закричал Николай, падая на колени последи шахтерского городка. – Зиночка! – он бил кулаками по асфальту  и выл от беспомощности.
    - Николай, что случилось? – склонилась над ним участливая женщина.
    - У меня украли Зиночку! Люди! Помогите! Найдите мою  доченьку! Прошу вас!
     Толпа молчала. Женщины плакали, мужчины едва сдерживали слезы. Они не знали, где дочь слепого шахтера.
     - Милиция найдет Зиночку,- сказала та же женщина, - Николай, успокойся, вставай. Пойдем в милицию. Там помогут.
     Дежурный старшина, фронтовик уже позвонил начальству. Он не мог выдержать такой жестокости. Нельзя так поступать с инвалидом. Знать, что дочь жива, здорова легче, чем быть в неведении, но начальник милиции приказал молчать.
     Николай в дежурке курил папиросу за папиросой. Он вздрагивал при каждом скрипе двери, надеялся, что сейчас войдут и скажут: «Зиночка нашлась!» Но люди входили и выходили без новостей.
     Старшина сидел за стойкой и тоже курил.
     - Слушай, Николай, а к тебе комиссия не приходила?
     - Какая комиссия? Какие-то люди приходили записывать Зиночку в школу. А чего ты спросил?
     - То, что я тебе скажу, Николай, пусть будет так, что я тебе ничего не говорил. Ты мужик сильный.
     - Давай не тяни. Что сказать хотел? Я чувствую, что здесь что-то не так.
     - В детдом забрали твою Зиночку.
     Николай сжал кулаки, стиснул зубы, скрипнул так, что скрежет разнесся по дежурке. Тяжело вздохнув,вымолвил:
     - Спасибо, друг. Я  все понял, Это змеиное кудло. Я тебя не выдам. Ты настоящий мужик. Дай пять. – Он крепко пожал старшине руку, и тот увидел, как из-под черных очков выкатилась крупная слеза.
     Он шел, размахивая палкой, по темному спящему городу. Он шел к дому, который так жестоко предал его. Выдернул калитку вместе с навесами, отбросил ее в сторону, прошел к двери, со всего маху стукнул по ней палкой, потом еще и еще.
     - Не тарабань – дети спят, - отозвался Костя.
    - Сейчас буду бить окна, если не откроешь.
    - Коля, не шуми – дети спят, - услышал он голос тещи.
    - Откройте – шуметь не буду.
     Дверь открылась, в доме уже не спали. Перепуганная семья сплотилась вокруг Кости.
     - Где моя дочь?
     - Мы не знаем, Коля, - сказала Александра Ивановна, опустив глаза.
     - Мама, чем я перед вами провинился? Пропала ваша внучка, а вы спокойно спите в теплой постели и хотите, чтобы я поверил, что она пропала?
      Все молчали. Николай нащупал табурет, сел на него. Хотел закурить, но, отбросив папиросу на пол, встал и вышел из дома.
     Он не видел, что в его доме во всех окнах горит свет. Миша боялся уснуть. На часах уже пять. А дяди Коли нет. Подходил к калитке, выглядывал, снова заходил в дом, не зная, чем заняться. Раскладывал и снова складывал Зиночкины вещи, кипятил чай. Он метался из комнаты в комнату и вдруг, услышав знакомый стук палки, выбежал на улицу.
     - Дядя Коля, вы один? Зиночка не нашлась?
     - Ее в детдом увезли.
     - Как в детдом? Какой детдом? Зачем?
     - Ты прав, Миша. Зачем? В какой детдом я не знаю. Сейчас они в каждом городе, и не по одному, В нашем ее точно не оставили. Ты спал?
     - Нет.
     - Ложись поспи. Главное, жива и здорова. Отдохнешь, поведем Соньку на рынок и поедем в Сталино. Все вместе решим, как будем  искать Зиночку.
   
                ДЕТДОМ

       Зиночка с радостью согласилась прокатиться на «Победе», когда тетя Дуся подвела ее к машине. Она весело щебетала женщине, сидевшей рядом, а та все расспрашивала: как живешь, что умеешь. Девочка охотно отвечала, а потом спросила:
     -А папочку и Мишу покатаете?
     - Покатаем.
     Машина ехала быстро и легко. Зиночку укачало, и она уснула на коленях этой женщины. Проснувшись утром в незнакомой комнате, увидела рядом с кроватью свои сапожки, на стуле – вышитую кофточку и юбочку. Оглядевшись, и ничего не понимая, оделась, подошла к двери, но она оказалась закрытой.
     - Папочка! Папочка! – кричала пленница, стучась в дверь изолятора детского дома.
    Дверь открыла незнакомая женщина в белом халате и, улыбнувшись,  спросила:
     - Ты уже проснулась? Пойдем, я отведу тебя в баню, потом познакомлю с новыми подружками.
     - Я не хочу в баню. Я хочу к папочке.
     Медсестра молча взяла ее за руку и повела. После купания на нее надели ситцевую рубашечку, синее сатиновое платье не по росту, чулочки, ботиночки.
     - Где мои сапожки?! Я надену свою кофточку и юбочку.
     - Наденешь то, что все. И перестань плакать. Здесь никто  не плачет.
     В большой рабочей комнате за столами рисовали мальчики и девочки. Воспитательница что-то писала за столом. На стене висела громадная картина – Сталин с дочерью на летнем лугу – написанная маслом. На другой стене большая карта Советского Союза, рядом стеллажи, на них  книги, тетради, бумага стопками, ручки в стаканах, карандаши, чернильницы, перья, бутылки с чернилами. В комнате четыре окна, занавешенные белыми шелковыми занавесками, сшитыми ламбрекеном. Когда ввели новенькую, дети повернули головы и  молча посмотрели на нее, а она стояла, опустив голову, и слезы катились по ее щекам.
     - Клавдия Федоровна, это новенькая Матвиенко Зина, - сказала медсестра, подведя Зиночку к воспитательнице.
     - Очень приятно. Давай будем знакомиться с группой.
     - Я хочу к папочке! – заявила новенькая.
    - Ты видишь, никто из детей не плачет и никуда не просится.
    Зиночка увернулась и выскочила из комнаты, ее догнала воспитательница, усадила за стол рядом с девочкой, но она вскочила и побежала к окну, схватилась за трубу батареи, сжала губы и исподлобья смотрела на своих врагов.
     - Ты смотри, какой звереныш. У нас таких еще не было. Дети, пойдемте на завтрак. Пусть сидит.
     Все встали в строй и пошли в столовую.
    После завтрака дети окружили Зиночку. Она так и сидела, прижавшись к батарее, склонив на колени голову.
     - Вот возьми хлебушка – поешь, - сказала ей кудрявая девочка.
     - Я не хочу.
     - Потом захочешь, возьми. Меня зовут Галя А тебя как?
     - Зиночка, - ответила она, не разжимая рук.
     Группа дружно засмеялась. Они смеялись потому, что ласкательно здесь никого не называли.
Только по фамилии и редкий раз по имени, но Зиночкой теперь ее никто называть не будет.
     - Что тут происходит? Ну-ка, все расселись за столами. Матвиенко, а тебе хватит хныкать. Иди сядь к Овсиенко, - приказала воспитательница, но Зиночка продолжала сидеть. – Я кому сказала?
Вас тридцать человек, а я должна каждого уговаривать? – и грубо дернула маленькую руку.
   Девочка вскрикнула от боли и обиды:
     - Папочка! Папочка, родненький, забери меня отсюда!
     - Папочка твой все равно тебя не слышит. Вот сядь здесь и сиди,- усадив Зиночку на стул, продолжила: - А что без завтрака осталась – сама виновата. Здесь никто никого не уговаривает. Ты должна делать то, что все, иначе будешь наказана. Теперь, дети слушайте. До начала учебного года мы будем жить в пионерском лагере. Скоро подъедут машины, и мы поедем. Вам там будет хорошо. Ставок, сад. Загорите, поправитесь. А пока поиграйте, познакомьтесь с Матвиенко. Я пойду узнаю, когда будет транспорт.
     Девочки обступили Зиночку. Кудрявая  Галя взяла ее за руку:
     - Пойдем в коморку. Песни попоем.
      Зиночку усадили на подоконник большого окна. Девочки, которые уместились, сели рядом, остальные сели прямо на пол и запели свою любимую песню:
         Пошла я в лес за малиной.
         Малины я там не нашла.
         Нашла я там мамину могилу,
         Которая травою заросла.
         Упала я там на колени
         И стала я горько рыдать,
         И маму, мамочку родную
         Я стала из могилки вызывать…
     Зиночка слушала жалобную песню, и слезы градом катились по ее щекам. Она помнила маму. И сейчас вспомнилось, когда ее везли на кладбище. Лошадь тянула сани с гробом по наезженной колее, на маму падали крупные снежинки, а доченька сидела рядом и просила разбудить маму, боясь, что ее засыплет снег.
     Здесь, в маленькой комнате-раздевалке, никто не боялся слез. Плакали все. Они приходили сюда поплакать, поговорить, пошептаться. Воспитательнице никто ни о чем не жаловался – разбирались сами. С мальчишками жили обособленно и, кроме как шакалами, фрицами, буржуями их не называли. Так было и в старших группах. А мальчики их называли просто бабами.
Зиночка пока этих правил не знала. Песню оборвал стук в дверь:
      - Эй, бабы, машины приехали! Выходите строиться!
     Галя взяла Зиночку за руку и они пошли в автобус. Они были одинакового роста и возраста -   самые маленькие в группе.
     В пионерском лагере дети жили по группам в деревянных домиках с крылечками. Зиночка уже не плакала. Галя находила ее одну под кустом боярышника, звала играть, кататься на качели или карусели, но она отказывалась, склонив голову, что-то чертила палочкой на земле.
     Распорядок дня Зиночка выполняла точно. Знала, какой сигнал подавал горн. При первом звуке вскакивала и бежала в свой отряд, наказаний и замечаний старалась избегать. Не умела быстро есть – не доедая, вставала из-за стола и по команде становилась в строй, если надо петь – пела или просто шевелила губами, надо говорить – говорила. Но никто больше не видел у нее ни одной слезинки.

                ЗИНОЧКА ЗДЕСЬ!

       Поисковая группа, разделившись на две команды, ездила по городам Донбасса. Федор с фронтовым другом Сашей ездили по Сталинской области, а Николай с Мишей  - по Ворошиловградской. В детских домах Миша проникал в младшие группы, спрашивал у детей о Зиночке, но нигде ее не было. Но они не теряли надежду. И вот они приехали в очередной город, спросили у прохожих, где находится детский дом и пошли по указанному адресу. Два двухэтажных здания были обнесены красивым забором. У ворот находилась сторожка. Постучали.
Вышел высокий седовласый старик.
     - Вы к кому?
     - К сестренке. Можно пройти? Она должна быть в младшей группе,- сказал Миша.
     - Вообще-то, когда к кому-то приезжают, мы вызываем. Но сейчас в детдоме никого нет. Дети в пионерском лагере. Приедут в конце месяца. Устали с дороги?
     - Да, немного, - сказал Николай.
     - Пойдем в сквер – там лавочки есть.
     Они пошли по аллее вдоль акаций. Отсюда был виден двор. Посреди – фонтан с гипсовыми рыбками, из которых выбрызгивалась вода.
      - Как красиво! – восхитился Миша. – А что это за столб с канатами?
      - Мальчишки садятся на узлы, хватаются за канаты, отталкиваются от столба и кружатся друг за другом.
       - Вот здорово! А можно крутануться?
      - Крутанись.
      Миша побежал к столбу, а старик сел рядом с Николаем.
     - Закурим?
       Николай вытащил из кармана папиросы:
     - Угощайтесь.
     - Спасибо. Я махорочки. – На кусочек газеты старик насыпал махорки облизал краешек, скрутил – получилась сигарета. – Давно тебя так?
     - До войны.
     - Я тоже шахтер. Коногоном был. Сейчас на пенсии. Хоть и говорят, что шахтеры долго не живут, а я зажился. Сыновей пережил. Звать-то тебя как?
     - Николаем.
     - А меня дедом Кондратом зови. Лошадь у меня была слепая. Бывало, спущусь в шахту, а она уже чует – ржет от радости. Дождалась! Лошадь, а смеялась и радовалась, как человек. А я всегда с гостинцем к ней. А сильная была! Такие вагонетки с углем таскала! Свою работу знала. Ее не надо было подгонять. Но как она чувствовала, когда я из клети выходил? До сих пор не пойму.
    Николай слушал деда, а думал о своем. И решил поведать ему свою печальную историю – шахтер шахтера всегда поймет.
     Дед слушал, не перебивая, только скручивал свои цигарки и курил. А когда наступило молчание, произнес:
     - Дела! Всякая сволочь по земле ходит. Не те люди на войне погибали. Какие у меня сыновья были! А здесь даже никого не ранило! Так когда, ты говоришь, ее украли? В июле? Помню, как инспекторша несла спящую девочку. Я еще внимание обратил на ее сапожки и вышитую белую кофточку.
      - Сапожки? И в беленькой кофточке? Так это же она. Дед Кондрат, где пионерский лагерь?
      - Далековато отсюда. Да ты потерпи, их через неделю привезут. Туда добираться сложно. Все с горы крутой спускаться надо. А в обход далеко. Попутки туда не ходят. Съезди домой, отдохни, а через неделю приедешь. А вот и баба Дуня пришла. Дуня! Пойди-ка сюда.  – Сухонькая старушка поприветствовала Николая, а дед Кондрат попросил ее принести обед на столик в сквере.
     Баба Дуня принесла борщ со сметаной, Миша вытащил из сумки все, что у них было. Сидели долго, и Николаю совсем не хотелось уходить, но надо успеть на рабочий поезд, а через неделю вернуться с гостинцами. Он был уверен: Зиночка здесь.

                ВСТРЕЧА

     Первого сентября Зиночка пришла в школу с новеньким портфелем, в кашемировой форме, в белом фартуке, новых ботинках, с голубыми бантиками в косичках. Ее посадили за первую парту, и ученица сразу же, как положено, сложила руки, стараясь удержать тяжелую голову и веки, которые пытались закрыться. Она еще слышала, как учительница знакомилась с классом и, когда прозвучала ее фамилия, - попыталась встать, но не могла. Она смотрела на Ирину Антоновну бессмысленным взглядом. Галя толкнула в бок, и ее голова упала на парту.
     -  Да она вся горит! – воскликнула учительница, потрогав ей лоб.
     - У нее и вчера были щеки красные, - сказала Галя.
    - Она не говорила, что у нее болит зуб?
      - Ничего не говорила – все время молчала.
      Зиночка уже не чувствовала, как первая учительница несла ее на руках в детдомовский изолятор.
      В этот первый сентябрьский день с полным мешком фруктов  из  собственного сада приехали в детский дом Николай и Миша. Они сидели в сквере с дедом Кондратом и ждали возвращения детей из школы. За разговорами время пролетело быстро, хотя Николай без конца спрашивал, который час, и курил папиросу за папиросой. Наконец, дед пошел вызывать Зиночку, но вскоре вернулся один.
     Весть о болезни дочери, как громом, поразила Николая. Он не мог вспомнить, чтобы Зиночка когда-нибудь болела. Растерянный, он стоял, ловя звуки, не зная, что предпринять. Дед Кондрат предложил отвести их в изолятор, и Николай, держась за плечо Миши, размахивая впереди себя палкой, спешил к своему сокровищу. Подросток едва успевал за длинными шагами мужчины.
     В коридоре изолятора их встретила удивленная медсестра с вопросом: кто такие, и услышав, что это отец Матвиенко Зины, объяснила, что вот только сейчас сделала ей укол, и она спит, что беспокоить ее нельзя и с мальчиком к ней в палату тоже нельзя, потому что болезнь заразная – свинка. Но они все-таки вошли в палату.
     Николай стал на колени, прижался к своей доченьке и крепко сжал зубы. Миша взял маленькую горячую ручонку, прижался щекой и тихо сказал:
     - Мы нашли тебя, Зиночка.
     Отец целовал горячие щечки, гладил волосики и говорил ласковым, тихим голосом:
     - Зиночка, маленькая моя, ты скоро выздоровеешь. Я не уйду, не оставлю тебя, золотко мое. Спи, моя радость. Сон тебя вылечит. Счастье мое, все у нас будет хорошо. Поправишься, пойдешь в школу. Будешь хорошо учиться, слушаться учительницу. Папе будут хвалить тебя, а я буду радоваться. Вырастешь большая, станешь знаменитой артисткой. Вспомнишь, как пела и танцевала в Одессе, расскажешь своим деткам. А я, старенький, буду катать их на плечах, как тебя.
     - Она спит, дядя Коля, - прошептал Миша.
     Они вышли, прикрыв за собой дверь. В коридоре их ждала медсестра. Она сказала, что сообщила о них директору, и он ждет их у себя.
     За столом сидел лысый коренастый мужчина лет сорока. Представился Николаем Калиновичем. Николай тоже назвал себя, представил Мишу. Поговорили о здоровье Зиночки, о Мише. Ведь первого сентября он должен быть в школе, и когда директор подошел к главному вопросу: хочет ли отец забрать дочь, Николай ответил:
    У нее есть семья,   дом. Зиночка росла здоровой и веселой, потому что мы заботились о ней, мы любим  ее. Я люблю ее так сильно, что невозможно выразить словами, а ее у меня украли родственники покойной жены.
     - Да, человеку без любви жить очень трудно. Давайте поговорим о другом. Наши дети в детском доме получают хорошее образование. У нас есть всевозможные кружки: танцевальный, хоровой, драматический, и руководят ими штатные специалисты. Есть пианино, струнные, духовые инструменты, большая библиотека. Девочек учат рукоделию, мальчиков – столярному ремеслу. Намечаем еще токарный цех открыть, штатную единицу нам уже выделили. Осталось завести станки. Каждое воскресенье водим детей в кино, во Дворец культуры на спектакли, концерты. Зимой они ходят на стадион кататься на коньках. Есть свой пионерский лагерь, где есть все спортивные и развлекательные площадки. Даже свой стадион есть. Воспитатели все с высшим образованием – проверенные. Детей никто не обижает. Я слежу за дисциплиной строго. Провинившихся детей после первого предупреждения направляем в трудовую колонию. Два мальчика уже там. Пишут слезные письма, но возврата оттуда в детский дом нет. Дети, пережившие войну, живут дружно. У каждого своя трагедия. Старшие ухаживают за младшими, да и няни есть в каждой группе – воспитатели передают им детей на ночь. Тем, кто к нам попадает, можно сказать, повезло, потому что наш детдом показательный.  Шефы наши – шахтеры – выделяют хорошие деньги, чтобы дети были сыты, одеты, обуты и учились, учились и учились. А также патриотическому воспитанию уделяем большое внимание. Частый гость у нас Алексей Стаханов, приезжает мама Олега Кошевого – дети ее всегда ждут. Раньше детей отправляли в лицеи. А ведь их тоже любили родители, и , чтобы они получили образование, нужны были деньги и немалые. Вспомните хотя бы Пушкина. Его ведь мальчишкой отправили из дома за образованием. Теперь подумайте, если вашей дочери будет лучше с вами, выздоровеет, можете забирать – формальности я улажу. Родительских прав вас никто не лишал.
     - Была бы жива мама, всему бы ее научила. А что могу дать ей я, слепой? Может вы и правы. Только как ей сказать об этом? Она ведь захочет домой.
     - А вы не торопитесь. Поживите у нас. Комнату в изоляторе мы вам дадим. Пока дочь будет выздоравливать, вы найдете нужные слова. Идите, устраивайтесь. Если в чем будете нуждаться, обращайтесь к медсестре Людмиле Сергеевне или ко мне.


                ПРОЩАНИЕ

     Зиночка, окруженная заботой и любовью, быстро поправлялась. Отец нахваливал еду, которую приносили
 им из детдомовской столовой. Миша бегал на рынок за мандаринами, а она кормила своих мужчин маленькими дольками из рук. Зиночка была счастлива. С нетерпением ждала выписки домой, к Соньке, коту Ваське. Скорей бы увидеть родной дом, сад. Но …
    Впервые в жизни отец и дочь говорили на взрослую тему: про жизнь. Зиночка не могла понять своим детским умом, почему она должна получать образование в детском доме? Разве в школе, где учится Миша, плохо учат? А отец убеждал ее, что здесь она научится играть на пианино, шить, красиво танцевать и многому другому. Человеку надо многое уметь.
    - Папочка, я так люблю тебя, - и, обнимая отца, тихо заплакала.
    - Золотко ты мое, я не смогу тебя всему научить, а здесь столько учителей. К жизни надо готовиться сейчас. Зачем отказываться от такой возможности. Мы через неделю приедем, радость моя, не плачь. Ты теперь первоклассница – взрослая девочка. Это твой первый шаг во взрослую жизнь. Будь сильной. Стремись к своей мечте – стать артисткой. Мы будем приезжать каждый выходной, забирать тебя на каникулы. Летом в Одессу поедем, к тете Гане.
    - А бабушка будет ко мне приезжать?
     - …Я не знаю, Зиночка… Она ведь уже старенькая, на попутках ей тяжело ездить. Ты сама будешь приезжать. У тебя теперь два дома в двух городах. Ты только хорошо учись. Старайся быть всегда первой. Плохо живется тем, кто тянется в хвосте.
     - Я буду стараться, папочка. Я всему научусь и стану артисткой.
     Они прощались у детдомовских ворот. Отец посадил дочь на плечи, она обхватила его шею и целовала щетинистые щеки. Он взял ее на руки, прижал к себе.
     - Ну вы прощаетесь, как навек расстаетесь, - встрял дед Кондрат, - всего шесть денечков и папа приедет.
     Отец еще и еще расцеловал доченькино личико, поставил на землю и пошел размахивая палкой и держась за Мишино плечо. А Зиночка с дедом Кондратом и бабой Дуней еще долго смотрели им вслед.
     В понедельник Миша собирался в школу, а Николай напоминал ему, чтобы взял яблок – угостил ребят. Провожая ученика до калитки, сказал, что сходит к жене на кладбище, чтобы не ждал его к обеду. Зашел на веранду, сел покурить. На колени запрыгнул Васька. Хозяин погладил его, и кот замурлыкал. Николай встал, а кот и не собирался уходить: залез на плечи – так вместе и ходили по двору. Зашли в сад. Вспомнилось, как они с Ксеней сажали маленькие саженцы – потрогал каждое деревце, прошелся по дорожке, зашел в дом и переоделся в праздничное.
    Он шел в сторону кладбища не спеша, постукивая палкой по дороге. Ему встречались знакомые, здоровались с ним, он отвечал, называл каждого по имени. Выйдя со своей улицы на центральную, он пошел вниз по склону, затем по тротуару вдоль домов. Кончилась улица. Начался пустырь. Сюда, на окраину города, доносился запах той шахты, которая отняла у него глаза. Он знал, что по левую сторону от дороги возвышается ее террикон.
     Подставляя лицо теплому ветерку, вслушивался в звуки. Мимо проезжали машины, сигналили, как бы приветствуя его, а он шел вперед. Цок, цок, цок – раздавался металлический звук его палки. Вот уже и кладбище близко, надо только перейти дорогу. Прислушался. Машин нет. Можно переходить. Вышел на середину дороги, и вдруг из-за поворота  выскочила полуторка и молодой шофер, выпучив глаза, всем телом налег на тормоза. Но было уже поздно. Машина двигалась по инерции, а по брусчатой дороге разлилась кровь.
    В дежурной части милиции зазвонил телефон. Трубку взял наш знакомый старшина. Ему сообщили, что около Ивановского кладбища насмерть сбит машиной слепой шахтер Матвиенко Николай.
     - Отмучился мужик, - вздохнув, сказал старшина.
    Хоронила Николая шахта. На похороны пришли родственники Ксении. Здесь же бегала маленькая девочка со своей мамой Тоней, которая называла себя вдовой и вела себя полноправной хозяйкой, ведь она носила фамилию Матвиенко. А те, кто был ближе всех и родней Николаю, покинули этот дом навсегда.
                СИРОТА

     Фонтан засветил разноцветными огнями. Дети младшей группы с няней резвились перед сном, любуясь брызгами из рыбок фонтана и играя в догонялки.  Зиночка и Галочка стояли под навесом на крылечке корпуса. Галочка рассказывала о своей маме. О том, как она умерла в голодном сорок седьмом, но маминой сестре и ей удалось выжить, о том, как ее в прошлом году привели в детский дом. Тогда немцы достраивали второй корпус и этот фонтан, а дети подходили к ним и совсем не боялись, и дяди с автоматами их не отгоняли. Пленные немцы вытачивали из абрикосовых косточек свистульки и дарили им, а благодарные дети выносили им со столовой хлеб – подкармливали дяденек. И может быть, кто-то из них был виновен в гибели Галочкиного отца, но дети об этом не думали. Сироты отзывались на малейшую доброту и ласку. И если бы кто-то из пленных просто взял бы кого-то из них на руки, они бы с радостью прижались к нему всем телом. Они любили слушать, как один из немцев играл на губной гармошке веселую музыку, а другие пели под нее во время своего перерыва, и дети понимали, что эта песенка звучит для них,  хоть и не на понятном языке.
     Они бы еще стояли и разговаривали каждая о своем, понимая, что их судьбы так похожи, только у Зиночки есть папа, который приедет в воскресенье и привезет много фруктов для всех девочек, но няня велела расправлять постели, мыть ноги и ложиться спать, а перед сном она рассказывала детям сказку про семерых козлят, которых Зиночке было так жалко, что она заплакала, а нянечка села на ее кровать, погладила по голове и успокоила: все козлятки оказались живыми.
      Неделя пролетела быстро. Она стояла у ворот, смотрела на дорогу, всматривалась вдаль. Вдруг увидела дядю Федора и Мишу.
    - А где папочка?
    - Папочка заболел. Вот передал гостинцы, - сказал Федор, беря ее на руки и целуя в щечки.
     - У него свинка? У него температура? Он заболел так как я?
    Как сообщить этой маленькой девочке, что ее папы больше нет? Федор оставил Зиночку с Мишей, сам отошел к деду Кондрату. Они сели на лавочку. Дед скрутил  из газеты свою цигарку, Федор закурил свои.
    - Нет больше Николая, - вдруг произнес Федор.
    - Как нет? Где же он? Умер?
    - Под машину попал. Вот только как сказать об этом Зиночке?
    - Дела, - вздохнул дед. – Как же он один ходил?
    - Не знаю. Я сам удивлялся. Как-то закрыл глаза, попробовал двадцать минут походить, да как начал на углы натыкаться. А он чувствовал, наверное. А какой мужик был! Сильный, добрый,ответственный. Мне рассказывали, как в войну он, слепой, всю семью жены кормил. А они его «отблагодарили». Если бы с ним была Зиночка, этого бы не случилось.
   Зиночка с Мишей сидели на другой лавочке. Она рассказывала, что у нее в тетрадке одни звездочки, и учительница, Ирина Антоновна, ставит ее в пример другим ученикам. Потом они вспоминали Одессу, дом, Соньку. Но пора начать важный разговор. Как сообщить этой маленькой веселой щебетунье о смерти? Но сообщить надо, и, вздохнув поглубже, произнес:
    - Зиночка, ты уже большая и тебе можно говорить все? Ты уже все  понимаешь?
    - Конечно, большая, и все понимаю. Говори что ты хочешь сказать?
    Но мальчик молчал, опустив низко голову, крепко сжав ладошками пальцы.
   - Миша, чего ты молчишь? Говори.
   - Дядю Колю, твоего папу, увезли в больницу. Только ты не плачь.
   - Я не плачу. Что у него болит? Он же выздоровеет да? Он ждет меня? Да? Пойдем к директору, отпросите меня и поедем к папе. И он поправится. Миша, чего ты плачешь?
   - Зиночка, его сбила машина, и он не в больнице. Мы его похоронили, - и заплакал навзрыд, прижав к себе круглую сироту.
   - У меня нет папочки? Да? Миша, - скажи, - они уже плакали вместе, и Миша не мог найти слов, чтобы ответить.
    И та новость, что Миша с дядей Федором уезжают в Одессу и будут писать ей письма расстроила ее еще больше, ведь приезжать каждую неделю они к ней не будут.
   - Миша, а бабушка с  тетями и дядями будут ко мне приезжать?
   - Будут, Зиночка. Конечно, будут.
    Солнышко спряталось за тучи, осенний ветер гнал желтую листву, а они прощались у ворот, не зная, подарит ли им судьба счастье радостной встречи. Миша и Федор попрощались с дедом Кондратом и бабой Дуней, поцеловали Зиночку и пошли в свою Одессу. А Зиночка смотрела им вслед и плакала, сжав пальцами прутики ворот и уткнувшись лбом между ними.
   - Теперь у меня нет папочки. Он попал под машину и больше ко мне не приедет.
   Старики растерянно смотрели на нее.

                А ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

    Наверное, в детстве горе переживается легче, и не потому, что дети сильнее взрослых. Просто Зиночка жила среди таких же сирот. Никто не плакал и не жаловался на свою судьбу. Только иногда,  собравшись в коморке – девичьей раздевалке, пели жалобные песни. Дети жили дружно и хорошо. Но одна беда донимала весь детский дом.
     За чистотой здесь следили строго. Утром каждый был обязан вытереть пыль со своей кровати, дежурные ежедневно делали влажную уборку, а Людмила Сергеевна беленьким платочком проверяла работу, каждую субботу после бани менялось белье, которое тщательно кипятилось и выпаривалось. Но бороться с эпидемией вшивости трудно. Перед баней девочкам намазывали головы какой-то вонючей мазью, и они по часу сидели в предбаннике, потом бежали в жарко натопленную баню. Зиночке это ужасно не нравилось. Когда мази не оказывалось, то головы смазывали керосином, а это еще хуже, потому что жутко пекло. И трудно было дождаться конца этим мучениям. Мальчикам эта процедура не грозила. Их  стригли под Котовского.
     Однажды, когда пришел парикмахер, Зиночка, улучив момент, когда воспитательницы не было в группе, быстро заняла место очередного клиента, и машинка пошла гулять по ее голове. Золотые волны медленно падали на пол, и вдруг вошла Клавдия Федоровна, всплеснув руками, возмущенно воскликнула:
     - Что вы делаете?
    Но было уже поздно. Половина головы была лысой.
     - Ну, пожалуйста, делают, что хотят. А к майским праздникам будут раздавать новые ленточки. Куда ты их прицепишь?
     - Ничего, вырастут, - вступился парикмахер. – Еще гуще будут, - улыбаясь, провел по лысине, продолжил: - А головка кругленькая, хорошая. Ну, беги. Следующий.
     Клавдия Федоровна подозвала ее к себе и спросила, выучила ли она стихотворение, которое она должна читать на концерте перед всем детским домом на майские праздники. Ну, конечно же, она выучила. Она беспрекословно выполняла все, что ей поручалось, и делать старалась все так, чтобы не быть последней.
     А в коморке лилась жалобная песня о том, как в городе Митрофанове злая мачеха заставила отца зарезать свою дочь, и вдруг на самом интересном месте в дверях показалась лысая голова.
    - Ты, шакал, чего надо? – закричал хор, но тут же узнали свою подружку с широкой улыбкой. Раздался громкий хохот. Кто был на окне, упали на пол. В эту кучу прыгнула и Зиночка. А когда все успокоились, заявила:
      - А у меня теперь вшей не будет.
      - И тебе не жалко было? – спросила Галочка.
     - Не-а. Волосы, как ногти, их стригут, а они растут, - и весело запела: «А девочка Надя, чего тебе надо? Ничего не надо, кроме шоколада». Взяла Галю за руки, закружилась в тесной коморке. Они так шумели, что на их шум пришла Клавдия Федоровна.
     - Ну как вам Матвиенко?
     - Зато у нее теперь вшей не будет.
     - Так, может, все пострижемся, и я в том числе? Зато вшей не будет.
     - А что, девчонки, давайте! Вместе будем лысенькие ходить, - предложила Зиночка.
     Но никому не хотелось стричься под машинку. И как только закрылась за воспитательницей дверь, дружно бросились гладить Зиночку по лысой голове.
     - Отстаньте, загладите, запачкаете лысинку. Светить не будет, - и повалила Любу на пол, за ней все остальные с визгом «Куча мала!» - Задушите, - визжала Зиночка.
     - Солнышко ты наше,вставай. Мы теперь с твоей лысинки пылинки сдувать будем, чтобы ярче светила.
     У входа в столовую дежурные старшие мальчики проверяли руки. Увидев лысую Зиночку, один из них воскликнул:
   - О! А это кто?
   - Дед Пихто. Не видел кто? Лысой головы не видел?
    - Видел, видел. Не обижайся, и совсем неплохо, - улыбаясь, сказал мальчик.
    И в столовой приходилось испытывать страшные мучения. К каждому столу ежедневно подходила Людмила Сергеевна, и нужно было выпить столовую ложку вонючего рыбьего жира!
И здесь лопнуло Зиночкино терпение. Съедать все, что давалось на обед, никого не заставляли. Ей достаточно было второго, где была вкусная котлета с гарниром или гуляш, которое  запивалось компотом или киселем. И вот, когда медсестра подошла к ней со своей бутылкой, она вылила рыбий жир к себе в борщ со словами:
     - Не так воняет.
     - Теперь ешь, - сказала медсестра.
     Такого Зиночка не ожидала. Она никогда не останавливалась около столов. А тут стала и стоит.
     - Сейчас, Людмила Сергеевна, я только глаза закрою. А вы идите, а то я стесняюсь. Вон другие рыбьего жира ждут – не начинают обедать.
     Обещая подойти проверить, медсестра отошла. И тут же ее ложка заработала в Лидиной тарелке. Потом половину порции перелила в Лидину тарелку и стала  спокойно есть второе. С этого дня они решили разделиться по двое  и хотя бы через день пить этот жир.
     К майским праздникам готовился весь детский дом. По группам ходила кастелянша – раздавала новые платья, туфли, чулки с резинками, атласные ленточки, гребешки. Длинные косички были только у  Лизы и Шуры. Зиночка тоже получила ленточки и решила кому-нибудь подарить. Она подошла к самым длинноволосым и сказала:
    - Кто отгадает, в какой руке ленточки, тот и получит. – Спрятала за спину, долго перекладывала из одной руки в другую. Обе показали на правую.
    - Ну что мне с вами делать? Галя, ты будешь заплетать свою копну? – взяла гребешок  и вплела в Галины кудряшки голубенькие ленточки. – Теперь Шинкаренко все увидит на доске и не будет дергать тебя за кудряшки.
     Начался долгожданный концерт. Ведущий объявлял номер, а «артисты» читали стихи, пели песни, ставили сценки, акробатические этюды. Вдруг Зиночка услышала свою фамилию, и у нее екнуло сердце. Она не могла сдвинуться с места. Ноги стали, словно ватные. Одно дело читать перед классом, а тут полный зал.
     - Зина, выходи, - шепнула Клавдия Федоровна. И она пошла, ноги подкашивались, но чтица гордо приближалась к сцене. Зал грохнул в неистовом смехе, но она спокойно, сделав серьезное лицо, высоко подняла голову и громко, чтобы всех перекричать, начала:
       - Мама дочке говорит:
       «Скоро сварится обед.
       В магазин бы ты сходила
       Видишь, хлеба дома нет».
       «Не могу, - сказала Лена, -
       У меня болит колено».
       «И давно болит?»
       «Давно».
       «Очень жаль. А я хотела взять тебя с собой в кино».
       Покраснев, сказала Лена:
       «Кажется прошло колено».
     Взорвались дружные аплодисменты. Кто-то закричал «Бис», и не потому, что она так хорошо рассказала стихотворение, могла  бы и лучше. На  репетиции Клавдии Федоровне она показывала колено, разводила руками, а сейчас просто оттараторила. Аплодировали ее смелости. Она поняла, что смеются над ее лысиной, и не обиделась.

                СКОРБЬ  И  РАЗЛУКА
     Прошло два года. Миша с дядей Федором писали письма, Зиночка отвечала треугольниками с наклеенной маркой, которую они присылали в своем письме. Миша писал, что собирается поступать в техникум. Им дали хороший участок около тети Гани, и они строят дом, и как только закончится стройка, обещают забрать ее на каникулы.
     Родственники тоже ни разу не приехали, да и письмами не баловали. Но Зиночка не скучала. Посещала все кружки, выступала на сцене, ходила на каток, хорошо училась, дружила со всеми девочками. Детский дом для нее стал родным домом.
    В третьей четверти третий «а» ждал первого урока, и вот вошла Ирина Антоновна, вытирая платочком глаза.
   - Здравствуйте, дети. Садитесь, - и тут же подошла к окну. Тридцать пар удивленных глаз смотрели на свою любимую учительницу, не понимая, почему у нее текут слезы. Всем хотелось пожалеть ее, но сидели смирно, сложив руки на партах, а она повернулась к классу и тихо  сказала:
     - Дети, сегодня учиться не будем. В нашей стране случилось непоправимое горе: умер наш вождь и учитель Иосиф Виссарионович Сталин. Потихоньку собирайтесь и идите домой слушать радио. С товарищем Сталиным сегодня будет прощаться вся страна.
     Сталина любили все. Всем детским домом ему писали письмо с благодарностью за счастливое детство, в котором была подпись и Зиночки. О нем пели песни, читали стихи, с его портретом, нести который доверяли лучшим, ходили на парад на октябрьские и майские праздники. Дети были уверенны, что все, что у них есть, - это благодаря великому Сталину. И вдруг его не стало. Как теперь жить? Кто будет править нашей огромной страной, карта которой висела в их рабочей комнате.
    В зале собрался весь детский дом. Все молчали и слушали, что говорил диктор. Плакали взрослые и дети, даже их любимый директор-фронтовик Николай Калинович плакал, как все.
    Портреты Берии тоже носили на парад, но уже летом того же года дети жгли их с криками: «Берия, Берия потерял доверие!» с каким- то непонятным азартом, как будто жизнь в детском доме станет еще радостней.
    Но разлука радости не приносит. День, когда прощались с первыми выпускниками, был днем печальным. Их направляли в техникумы: строительный и горный. Прощались в зале. Николай Калинович вызывал каждого бывшего воспитанника, говорил напутственные слова, просил не стесняться, обращаться к нему, если будет нужда, потому что они остались для него детьми. Вручал чемоданы, где было все необходимое, конверты с необходимой суммой. Пообещал, что, кроме стипендии, они будут получать дополнительные деньги от шефов. Приглашал на каникулы, ведь детский дом – это их родной дом. Младшие воспитанники плакали, понимая,  что расстаются со своими братьями и сестрами навсегда.
     - Давайте не будем горевать, дети,- успокаивал Николай Калинович, - мы – семья. Будем приходить к ним в гости, узнавать об их успехах, и я уверен, что гордое имя «детдомовец» они будут нести с честью.

                НОВЫЙ  ДИРЕКТОР

      И еще одно потрясение пришлось пережить детдомовцам в том же году.
      Вместо Николая Калиновича к ним прислали нового директора Павла Константиновича, которого невзлюбил весь детский дом. Его с семьей поселили в правом крыле второго корпуса. Дети видели его жену – тощую и длинную, как сам директор, семилетнего сына,который сторонился детдомовских детей. Повариха Полина Антоновна носила  через двор им еду. А дети сравнивали. Никто никогда не видел, чтобы Николай Калинович питался в детском доме. Кормить детей хуже не стали, но вторые завтраки отменили. Дети, привыкшие в это время есть, бегали на кухню за хлебом, не давая желудкам голодать.
    А семейка поправлялась на глазах. Вот уже и у сыночка округлились щечки, и пава-мама, выходившая из своего крыла, не такая тощая жердь, да и у самого округлился животик. Нового директора назвали Паулем.
     В детском доме ничего не изменилось. Даже одевать стали лучше. У девочек появились штапельные платья вместо сатиновых, у мальчиков – шерстяные костюмы вместо хэбэшных, но дисциплина ослабла, и теперь детдомовских мальчишек можно было часто видеть катающимися на трамвайной «колбасе». Но какая-то непонятная ненависть к директору была у всех.
   Однажды, когда Зиночка училась уже в пятом классе, их группа решила ему «насолить». Их теперь воспитывала Екатерина Родионовна – смешливая, добрая фронтовичка. Она часто рассказывала детям сказку «Огниво» и, копируя ведьму, смешно выпячивала нижнюю губу, а они смеялись, просили повторять еще и еще, а она безотказно повторяла. Девочки решили воспользоваться добротой воспитательницы, и в тот момент, когда она изображала ведьму, одна из них залезла в карман и вытащила связку ключей, один из которых был из комнаты мальчиков. Свою спальную комнату они открыли, а вот мальчишки войти в свою  не могли. Связку передали домашней однокласснице, которая жила рядом с детским домом, в чем заключалось их зло, они до конца не понимали. Только решили, если директора разозлить, то он начнет распускать руки, кого-нибудь ударит, и тогда они пожалуются инспектору детского дома, что директор их бьет, а на его место пришлют Николая Калиновича.
     Объявили отбой. Девочки пошли в свою спальню, разделись и легли. Вдруг вошла Екатерина Родионовна, включила свет и громко спросила:
     - Девочки, кто у меня из кармана вытащил ключи? – в ответ молчание. – Я сейчас пойду к директору. Вы ему скажите, если не хотите сказать мне. Мальчикам тоже надо ложиться спать, я прошу вас, верните ключи. – Молчание. О! если бы они знали, чем закончится эта глупая затея!
    Вскоре в спальню ворвался директор и зычным голосом  приказал:
    - Встать! Сейчас же всем встать!
     Девочки лежали с закрытыми глазами.
    - Я кому сказал – встать?!
   Но, увидев, что на его команды  никто не реагирует, подбегал к каждой и выдергивал с кровати на пол. – А теперь одеться и выйти в рабочую. Я жду.
    В рабочей комнате взбунтовавшаяся группа девочек выстроилась по росту и в упор смотрела на Пауля. Екатерина Родионовна тоже стояла рядом с развалившимся на стуле директором. Детям было жаль эту безобидную женщину,  - она не сделала им ничего плохого, и они где-то даже любили ее. Но отступать было некуда. Они молча слушали монолог:
      - В детском доме произошла кража. Из кармана воспитательницы кто-то из вас вытащил ключи. Если сейчас не признаетесь, будете стоять всю ночь, а утром приедет милиция. Я всех отправлю в трудовую колонию. Там вас отучат красть. И детский дом вы еще вспомните!
     Зиночка, не разжимая губ, замычала, ее тут же подхватили остальные. Пауль что-то орал, но они не слушали. Закрыв глаза, набрав побольше воздуха, мычали и мычали. Они ждали, что он не выдержит и начнет бить, но этого не произошло. Зиночка на мгновение открыла глаза. Встретив злой взгляд, замычала еще сильнее.
     - Заткните глотки!
     Все подняли руки, закрыли уши, а губы продолжали мычать. Пауль вышел из рабочей комнаты, предупредив, если хоть одна зайдет в спальню, плохо будет всем. И как только он вышел, все бросились к своим кроватям. Вслед вошла Екатерина Родионовна.
    - Девочки, что вы наделали? Я понимаю, пятиклассники – это самый опасный возраст – переход из детства в отрочество. Сейчас вы, как слепые котята. Вас легко можно направить на плохую дорожку, и уж свернуть с нее будет трудно. Если вас кто-то заставил украсть, можете мне не говорить, кто. Вы сами разберетесь с тем человеком, если поймете, куда он вас толкнул. Вы только отдайте ключи, а я скажу директору, что они лежали в столе и извинюсь перед ним.
    Но настырных пятиклассниц переубедить было трудно. Они лежали и ждали директора, надеялись, что он не выдержит и хоть кого-нибудь ударит. И тогда… Но он не приходил всю ночь. Явился уже после подъема, когда девочки собрались идти в столовую. Пауль запретил им идти на завтрак и ушел.
     Девочки придумали новый план, еще коварней. Это было в конце октября, и они в одних платьицах вышли в город. Пусть все увидят, как в детдоме одевают. Даже пальто не дают.
     На рынке их обступили сердобольные торговки, кормили булочками с молоком, причитая: «Бедные сиротки!». Кто-то увидел директора, выглядывающего из-за киоска:
       - Девочки, Пауль здесь. Начинаем!
      - А мы детдомовские паны, на троих одни штаны! Один носит, другой просит, третий в очередь стоит! – горланили во весь голос «сиротки».
     Кто-то из торговцев или покупателей побежал жаловаться в РОНО, кто-то снимал свою одежду и одевал девочек, кто-то звал к себе. Безучастных не было. Все были возмущены: сирот выгнали на улицу!
    Вдруг их окружила группа людей во главе с инспектором детских домов, повели в автобус, привезли в детдом, но и там, на общем собрании, они так и не признались, что выкрали ключи. Они подбросили их в стол воспитательнице, но Екатерина Родионовна в группу не вернулась. Ее уволили. А Пауль остался директорствовать еще на годы.

                МЕЧТЫ,  МЕЧТЫ…

     Этой группе везло на воспитателей, вот и в шестом классе их воспитывал умнейший, добрейший и талантливейший человек – Петр Григорьевич. У них с женой не было своих детей, и он все свое свободное время уделял воспитанникам.
    В огромной туалетной комнате он с мальчишками оборудовал фото-кабинет. Умел уловить смешные моменты из детдомовской жизни, потом собирал всех проявлять пленки и печатать фотографии. О ночных бдениях ни директор, ни другие группы не знали. Это хранилось в строжайшей тайне. Заметив, что Рита красиво рисует, купил ей цветные карандаши, альбом для рисования, акварельные краски с кисточкой. Любительницам вышивать – приносил мулине, ситцевые белые лоскутки, пяльцы, иглы, желающим вязать – спицы и нитки. Он умел играть на всех струнных инструментах и учил желающих. На работу он приезжал на велосипеде, и мальчишки гоняли на нем по двору. На свою скудную зарплату покупал  фотопленки, проявители, закрепители. Одевался скромно, говорил тихо, спокойно, и когда в группе упала успеваемость, он просто сказал, что его переведут в другую группу, как не справившегося с трудными воспитанниками. Дети перестали получать двойки только ради Печа. Сократили его имя и отчество, а он не обижался.
      Во второй четверти группа пополнилась расформированными детьми, и у Зиночки появилась новая подруга. Нина долго присматривалась к бойкой, коротко стриженной желтоволосой девчонке. Ей нравилось видеть ее на катке, бегающей на дутышах наперегонки с Галей, как танцует, как подсказывает на уроках или пишет шпаргалки отстающим, но ей казалось, что эта маленькая, неунывающая девочка нуждается в опеке.
    Однажды на Новый год, когда всем раздавали подарки, Нина отдала Зине все свои шоколадные конфеты, а когда Зиночка предложила карамельки, та  отказалась, сославшись, что конфеты она вообще не любит – от них болят зубы.
    Нина считалась переростком. Она была старше Зиночки на два года, но училась с ней в одном классе. И ростом Нина была намного выше. У Нины были русые косички, заплетенные ленточками, а Зина так их и не отрастила. Нина была аккуратной девочкой, а Зина вечно сверкала протертыми пятками и совсем не обращала на них внимания. Нина научила подружку штопать чулки, стирать, гладить, следила, чтобы у Зины не закручивался в трубочку сатиновый пионерский галстук. Уговорила отрастить волосы, чтобы у нее были хотя бы маленькие косички. Младшая выполняла беспрекословно все, что говорила старшая, и старалась быть похожей на нее. Они никогда не разлучались. Только в школе Нина сидела на задней парте, так как была самая высокая в классе, а Зина – на первой, с Галей.
     У Нины была тайна. Никто, кроме Зины, не знал, что она пишет стихи. Они часами просиживали в библиотеке, выискивая в журналах и книгах новые стихи. Потом уединялись и читали их.
    
     - Зина, вот, послушай. Так я никогда не смогу написать, - говорила Нина. -
      Я видела, как ночью, весь в росе.
      Зеленый жук переползал шоссе.
      Он не спешил, как будто путь был трудный.
      Под лунным светом спинкой изумрудной
      Сверкал, переливался в синий цвет.
      Раздумывал, ползти ему иль нет?
      И снова полз, шесть ножек раскоряча.
      Вдруг застывал, под панцирь темя пряча.
      Потом шагал, как некий пилигрим.
     А рядом тень его ползла за ним.
     - И почему ты решила, что не сможешь так написать? Очень даже простое стихотворение. Ну полз себе жук не спеша, а рядом тень. Ну и что? Может весь смысл в пилигриме? А если просто путник. А ты попробуй в своих стихах что-то изменить. Например, «разодетую красавицу» измени на «расфуфыренную тетю».
    - Расфуфыренную Зину, - засмеялась Нина.
    - Нина – пилигрима, давай сходим в младшую группу к Клавдии Федоровне. Попросим у нее губную помаду, черный карандаш и пудру и как расфуфыримся!
    - Ты что?! Во-первых, она ни что не даст, а во-вторых, нас сразу Пауль из детдома выгонит. Ты такое придумаешь. Вот вырастем, тогда и накрасимся. Уже скоро нас выпустят. Год остался.
    - Нина, я так в театральное училище хочу, и стать такой, как Янина Жеймо. А тебе надо в литературный институт поступать, чтобы писать стихи, как Наталья Кончаловская. Но Пауль не даст тебе закончить десятилетку. Куда ты хочешь, чтобы тебя направили после семи классов?
    - Зина, ты же видишь, что теперь всех без разбора отправляют в строительное и горнопромышленное училище. Пауль говорит, что стране нужны каменщики, штукатуры и шахтеры. Он нас  туда и направит. Мы потом сами будем пробивать себе дорогу.
    - А стоит для этого учиться, чтобы потом штукатурить стены? Зачем нужна физика, геометрия, химия? Я бы хоть сейчас начала получать двойки, но Пёча жалко. В прошлом году из-за нас хорошую женщину с работы выгнали.
   - Что вы натворили?
   - Да нашухарили.
    В дверях коморки показалась кудрявая головка Галочки.
   - Вот вы где! А я вас везде ищу.
   - Чего ты такая перепуганная? Что случилось?
   - Случилось. Вовке Шинкареву в шахте все пальцы оторвало. Уже весь детдом знает. Их на практику в шахту спустили, а там что-то взорвалось.
   - Девочки, а как же он теперь без пальцев будет? А если всех наших пацанов шахта покалечит? – Зиночка заплакала.
   В коморке собрались все девчонки шестой группы. Они вспоминали Вовку, других мальчишек – выпускников, мечтали о своей будущей жизни. Никому не хотелось учиться на штукатуров. У каждой была своя мечта. Они понимали, что у многих она неисполнима.
      - У нас впереди целый учебный год, - сказала Галя. – Нам надо еще седьмой класс закончить и постараться хорошо учиться.  Вдруг нам другого директора пришлют. Зину в театральное училище направят, Риту – в художественное, я в педагогическое пойду – буду воспитательницей в детском доме. Нина, а ты кем хочешь стать?
      Зиночка чуть не выпалила: «Поэтессой» - гордость за подругу так и распирала ее, но  Нина так на нее посмотрела, что пришлось прикусить язык.
     - В кулинарное училище, - ответила Нина. – Научусь печь вкусные торты. Зина, ты любишь торты?
     - Сказала! А я их ела? Давайте лучше споем нашу любимую, - и затянула:
     Я помню, ранило березку
     Осколком бомбы на заре.
     Студеный сок бежал, как слезы,
     По изувеченной коре.
     За лесом пушки грохотали.
     Клубился дым пороховой,
     Но мы столицу отстояли –
     Спасли березку под Москвой…
     Постучал Пёч. Пригласил желающих делать фотографии. Желающими были все. Они любили собираться всей группой  с любимым воспитателем, смеяться вместе, наблюдая, как на белой бумаге появляются их смешные рожицы. Потом наклеивать на стекло проявленные и закрепленные мокрые фотографии, а утром получать от Печа на память. Но Зиночку тянуло на сцену. В спектакле «Барабанщица" она играла роль рыжей, а ей очень хотелось сыграть роль Нилы Снежко, но руководительница драмкружка Вера Сергеевна говорила, что рыжую, как   она, никто не сыграет – это трудная роль. И она играла, и не один танцевальный номер не обходился без  лучшей танцовщицы Матвиенко. Она во всем стремилась быть первой. И в этом ей помогала лучшая подруга Нина. Перед каждым выступлением Зиночка показывала свой номер Нине, и если подруге нравилось, значит должно понравиться всем.

                ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

      Ах, это лето, лето, лето всех нас сводит с ума.
     Сводит с ума!
     Могу признаться, в этом убедилась сама.
     Убедилась сама!
     Лето прекрасней, чем зима! –
лилась из громкоговорителя веселая песня на всю территорию пионерского лагеря. А неразлучные подружки под веселую мелодию разучивали чечетку. Вдруг из-за угла появился незнакомый мальчик. Он стал мостиком и начал отбрасывать руки и ноги так быстро и красиво, что девочки застыли на месте. Потом перевернулся и стал рассекать ногами руки, и так здорово у него получалось! Он встал в исходное положение  и исчез так же неожиданно, как и появился.
     - Кто это, Нина?
     - Новенький, наверное. Расформированных привезли.
     - Как он танцует! – полушепотом вымолвила Зиночка, - села на цоколь и растерянно смотрела на Нину.
     - Что с тобой, Зина?
     - Не знаю. Потрогай, как у меня бьется сердце. Нина, пойдем на карусели. Он, наверное, туда пошел.
     - Кто? Этот мальчишка? Ты что, влюбилась? Ты же еще маленькая!
    На каруселях его не было. Они пошли к лодкам и стали раскачиваться.  Зиночка мечтала, Нина подшучивала над ней, убеждала, что ей еще рано влюбляться, и вдруг кто-то толкнул Зину в плечо. Она обернулась и увидела Мишку Саенко – прошлогоднего выпускника, который донимал Галочку репяхами. Он умудрялся облепить эту кудрявую головку так, что девочки с трудом вытаскивали колючки с ее тоненьких волосков.
     - Чего тебе? – огрызнулась Зиночка.
     - Позови, пожалуйста, Галю. Я ей одеколон купил. Посмотри.
    Зина увидела бутылку с пляшущей теткой в длинной юбке с названием «Кармен».
    - Давай я ей отдам.
    - Позови. Я сам отдам.
    - Ну ладно. Нина, посиди, я сейчас приду.
    Зина побежала за Галей, а Мишка залез в лодку к Нине и стал раскачивать. Нина вылезла из лодки и ушла.
    Вскоре из-за деревьев появились две фигурки в черных юбочках, беленьких кофточках, с пионерскими галстуками. Скоро должен прозвучать горн на линейку. Крепко держа друг друга за руки, они подошли к Саенко.
   Он пошел навстречу и сказал Гале:
    - Я тебе одеколон принес. Давай поодеколоню, - откупорил бутылку и стал поливать головы девочек «Карменом» до тех пор, пока не опустошил весь флакон. А они довольно улыбались. Мишка, покорив Галочкино сердечко, произнес:
     - Завтра выйдешь?
     - Выйду. Только с Зиной.
    Горн позвал на линейку, и девочки побежали в строй. Отряд зашевелился, хотя прозвучала команда «смирно». Но смирно никто не мог устоять, потому что удушливый запах  «Кармена» разносился по всему строю. Галя и Зина тоже крутили головами, делая вид, что не понимают, от кого это так несет? И как только кончилась линейка, побежали в душ отмывать головы хозяйственным мылом.
     Новенького мальчика звали Геша. Он был переростком и учился только в шестом классе, а Зиночка уже была в седьмом, выпускном классе. Уже в первой четверти она съехала на сплошные тройки. И никакие уговоры и убеждения Нины ей не помогали. На уроках она совершенно не слушала учителя. Глядя в окно, мечтала о нем: вчера он тоже был на танцевальном в паре с Катей, а она с Валентином, и почему Галина Сергеевна поставила его в пару с ней? То вдруг мечтала, что он увидит ее, знаменитую артистку, в кино, напишет ей или приедет сам с большим букетом цветов. Или, играя на сцене, увидит его в зале и, читая монолог, будет смотреть только на него.
    В конце четверти на общем собрании подводились итоги успеваемости. Среди отстающих она услышала и его фамилию. Если бы Зиночка не исправила двойку по физике, ее фамилия тоже прозвучала бы среди отстающих.
    После собрания Нина с Зиной закрылись в коморке. Старшая подруга не могла себе простить, что Зиночка едва не попала в команду отстающих. Они решили диктовать друг другу диктанты, решать задачи, учить теоремы, только бы больше не думать о Гешке. Они с удвоенной силой взялись за учебу и победили. Одна единственная тройка по физике портила табель успеваемости Зиночки за седьмой класс.

                ПРОЩАЙ, ДЕТДОМ!

     Душные летние сумерки не веяли прохладой. И хотя жаркое солнце спряталось за горизонтом, от духоты некуда было спрятаться. Уже давно оттрубил горн «отбой», а подружки сидели в лодке и не спешили в свой домик. Это их последний день  в детском доме, и сегодня они имеют право  нарушить дисциплину и просто помолчать, прощаясь с детством.
       Семь лет назад Зиночка стала круглой сиротой и быстро вжилась в этом дружном и добром доме. За эти годы из родственников к ней никто не приезжал. Она ждала Мишу, но он в каждом письма находил оправдания. Она выполнила все заветы папы: неплохо закончила семилетку, научилась всему, чему ее учили в детском доме. С большим усердием она готовилась стать артисткой. Но мечте не суждено было сбыться. Ее, четырнадцатилетнюю, худенькую, маленькую, направили учиться в строительное училище на штукатура. За нее просили воспитатели и учителя, она сама ходила к директору, обещала, что не подведет, будет стараться и ей хватит одной стипендии, но он ответил, что она не лучше других, а стране нужны строители, а не артисты.
     Шестнадцатилетняя Нина не находит слов для своей любимой маленькой подружки. Ее утешает только то, что она будет рядом с Зиной и всегда поможет ей, чего бы ей это не стоило. Она будет ее оберегать от всех невзгод.
    Вместе с ними едет Тоня, Галю забрала тетя, у других девочек тоже нашлись родственники. Гешку забрала сестра. Только три круглые сироты, не считая мальчишек – будущих каменщиков и шахтеров – завтра сядут в автобус и навсегда покинут этот дом. Никаких чемоданов. Из одежды только то, что надето на них. Они едут на полное государственное обеспечение. Одежду им выдадут.
    Пауль вертелся около автобуса, а отъезжающие смотрели только на Пёча, который, не стесняясь слез, говорил им последние напутствия, вручал каждому конверты с фотографиями.
   - Дети, вы мой адрес знаете. Пишите мне, приезжайте в гости. Я каждому буду рад, и всем буду отвечать на письма. Вы только пишите..
     Толпа провожающих плакала навзрыд. Автобус тронулся, младшие детдомовцы  побежали вслед, махая руками.
     Прощай, родной наш детский дом, прощайте воспитатели, нянечки, прачки, повара, руководители кружков, - все, кто вложил в сирот частицу своего сердца. Прощайте, маленькие детдомовцы! Живите в этом доме так же хорошо и дружно, как жили мы, нынешние выпускники. Вы еще будете окружены заботой, а мы вступаем совсем в другую жизнь – пугающую, незнакомую. Здесь судьба была у всех одна. А там? Как сложится жизнь у каждого из нас, - так думали , глядя на провожающих, выпускники родного детского дома.

                НОВАЯ ЖИЗНЬ

     Девочек-штукатуров встретила молоденькая выпускница строительного техникума Валентина Васильевна. Проводила в жилой корпус. Нину, Тоню и Зину поселили в трехместную комнату, они расселись на кроватях, пакеты с фотографиями Пёча разложили по своим тумбочкам и стали ждать дальнейших указаний.
     Четырнадцать с половиной лет – это еще детство? Нет – это уже молодость – лучшая пора жизни: беспечность, жизнелюбие, мечты.  И как хочется оставаться в этой поре на долгие годы!
     Учащиеся получили черные , с металлическими пуговицами с эмблемами трудовых резервов, платья. В углу вестибюля лежала куча ботинок  из шершавой свиной кожи с блестящими заклепками по бокам. Зиночка носила тридцать третий размер. А самый маленький – тридцать седьмой. Нина наблюдала за подругой, как та вступила в громадные бахилы и стала медленно передвигать тоненькие ножки, и не выдержала. Схватилась за живот  и засмеялась так заразительно, что вся группа будущих штукатуров залилась неудержимым смехом. А Зиночка медленно шла к столу , где лежали белые, с большими пуговицами, ситцевые лифчики, спокойно выбирала самый большой, выбрав, приложила  к груди, обернулась к девочкам и объявила:
      - Становитесь в очередь. Только по одному, не толкайтесь.
     С таким же смехом они разбирали мешковатые, из грубой ткани, нижние рубашки и одинакового размера рейтузы на резиночках до колен. Потом принесли черные суконные полубушлаты с широкими плечами и с большими блестящими пуговицами трудовых резервов. В этом полубушлате и ботинках Зиночка выглядела еще смешнее, но уже никто не смеялся. Каждая представляла себя со стороны. Потом выдали комбинезоны, телогрейки и шапки-ушанки – для практики.
     Девушки разошлись по комнатам ушивать и перешивать выданную одежду. Домашние охотно делились с детдомовскими нитками, иголками, ножницами. Перезнакомились. Подружились.
     Столовая находилась в другом корпусе. На каждом столе  лежал хлеб прямо на клеенке – буханка, разрезанная на четыре части. Каждый подходил к окошку  и получал порцию супа. Вот когда Зиночка вспомнила тот борщ, в который она безжалостно вливала рыбий жир. На второе каша из неизвестной крупы без мясного, на третье – подкрашенная чаем сладковатая водичка. Ниночка поняла, что ее подруга еще долго будет носить одежду сорок второго размера.

                ПЕРВЫЙ ЗАРАБОТОК

     Во дворе строительного училища около пятачка сидели на лавочке три подружки, думая о том, в чем они будут ходить, когда истреплется их детдомовское платье. Они решили поехать в детский дом и попросить у Пауля свои пальто – полубушлаты они носить не хотели, но детдом далеко, в другом городе – нужно ехать на автобусе, а денег нет. Вдруг совсем неожиданно к ним подошла незнакомая полная женщина, попросила побелить дом, пообещала хорошо заплатить.  Они с удовольствием согласились. Бегом, чтобы никто не перехватил их первый заработок, быстро влезли в свои комбинезоны и за работу. Нина и Тоня по очереди белили на лестнице. Зина – что ей оставалось, внизу. Если Нина была наверху, ведро держала Тоня, и наоборот. Работа кипела. Они проводили щеткой по два- три раза – старались. Стемнело. Хозяин принес переноску, осветил стену, и они продолжали белить, пока не закончили работу.
     Довольная хозяйка пригласила за стол. Какой был ужин! Наваристый вкуснейший борщ  с кусками мяса и со сметаной , картофельное пюре  с гуляшом, да еще по кружке молока, которое они никак не могли вместить в свои маленькие желудки. Сытые и уставшие они возвращались домой.
    А на пятачке продолжались танцы. Можно было переодеться и потанцевать, но скоро одиннадцать – отбой. Дежурная закроет корпус, и тогда не достучаться.
     Они сидели на своих кроватях и мечтали, куда потратить деньги. Нина предложила съездить в детдом, но Зине жалко было тратиться на автобус. Предложила купить всем чулки, губную помаду и пудру, ведь домашние девочки уже красятся, а еще крем «Молодость», который она видела у Любы. Он очень пахнет. А чулки только фильдиперсовые.
    - Ну ты разогналась, Зиночка. На твои запросы никаких денег не хватит. Давайте походим по улицам, поспрашиваем, кому надо побелить, тогда и купим и помаду, и чулки и все остальное, что нам необходимо. А пока надо ехать в детдом, - сказала Нина.
     - Девочки, давайте не будем брать с собой деньги. Кондуктор подойдет, а мы скажем, что у нас денег нет – мы детдомовские. И мы не будем обманщицами, потому что у нас их действительно нет. Спрячем их в комнате, - предложила Зиночка, а подружки согласились.
     Пауль завел их в кладовую со старым пальто, сваленными в кучу прямо на полу. Предложил выбирать. Девочки подобрали по росту и размеру, сказав «спасибо» своему бывшему директору, уехали в свое училище. Платья просить не стали. Кондукторы знали детдомовских детей по одежде (она у них была одинаковой), и никогда к ним за оплатой за проезд не подходили. Так что первые заработанные деньги были сэкономлены.
     - Жмот. Не мог дать из новых. Вот заработаю на колыме  новое, ему это отвезу, - возмущалась Зиночка, сидя на своей кровати, рассматривая темно-вишневое драповое пальто.
    - Успокойся, Зина, - сказала Нина, – отчистим, отгладим – будут они у нас как новенькие.
    - Девочки! Я придумала! – вдруг воскликнула Зиночка. Завтра пойдем по многоэтажкам, будем стучаться в квартиры и предлагать мыть пол в подъездах.
    Подружки ее поддержали, и они нашли-таки подъезды. Мыли полы, а заработанные деньги складывали в общую копилку.
   На практике девочки получали первые навыки штукатурного мастерства: как делать раствор, как правильно его размешивать, как работать мастерком, как держать сокол, ровнять полутерком и затирать стену теркой. Приходилось носить тяжелые ведра с раствором. Зиночка, загрузив полное, пыталась поднять, но, не осилив, тащила его по земле, но тут же подбегала Нина, выхватывала тяжелое ведро и посылала затирать стену. Зиночка, обидевшись, упрекнула, что и полы  они с Тоней моют по два подъезда, а она только один, на что Нина  ответила:
     - Не обижайся, Зина, мы с Тоней сильнее тебя. Ты окрепнешь, будешь сильной, и тогда мы втроем будем такая сила! Будем штукатурить частные дома, заработаем много денег, повезем тебя в театральное училище. Будем считать, что у нас сейчас репетиция. А сегодня после подъездов пойдем репетировать вагон с картошкой.
     По конвейеру  передавались наполненные ящики. Зиночка изо всех сил старалась устоять на ногах, принимать от Тони, передавать Нине, то та, вытеснив младшую, отнимала груз и передавала следующему, но настырная Зина, пошатываясь, втискивалась в строй. Если выйдет, ее не запишут, и заплатят только двоим.
    Глубокой ночью сделали перерыв. Девочки расселись по ящикам. Ни ног, ни рук не чувствовалось – хотелось упасть и не вставать. Женщины развернули свои свертки, угостили девочек салом, луком, хлебом  - поделились всем, что у них было. Но есть не хотелось.
    - Ешьте, девочки. Чтобы разгрузить вагон до конца, надо много сил.
    - Отдохнув и насытившись, снова взялись за работу. Они отработали всю ночь. Утром с трудом добрели до общежития, а там сразу упали на кровати. На завтрак идти не было сил. Девочки из соседней комнаты принесли им их хлеб. Хорошо, что в тот день была теория.
               
                «ДЖУЛЬЕТТА»

    Хотя стояла уже поздняя осень, танцевали на цементном пятачке под открытым небом. «Старушка не спеша дорожку перешла…», - звучала музыка, и девочки с девочками, а мальчики с мальчиками отплясывали фокстрот. В танце пары юношей разбивали пары девушек, и уже танцевали по парам. После подъездов  девочки успели только на два последних танца. Зазвучал заключительный вальс. На пятачке кружились пары, и вдруг подружек разбили. Зиночку взял за талию и повел в такт музыке кареглазый, с правильными чертами лица, с прической на пробор, в синем костюме, белой рубашке с галстуком, брюнет. Он кружил ее и говорил, что она  легко танцует, а она отвечала, что ее научили танцевать в детском доме. Он сказал. Что его зовут Гена, и она представилась Зиной.
     Музыка кончилась, а он все держал ее за руки и смотрел в глаза, а она смущенно опустила голову.
    - Зина, завтра танцев не будет, давайте встретимся вот на этой лавочке. Назначьте время, если согласны.
      Столько радости и счастья искрилось в ее глазах, что скрыть переполняющие ее чувства было просто невозможно. Вспомнив, что завтра снова надо мыть подъезды, сказала:
     - В десять вечера.
     Быстро справившись с работой, подруги поспешили домой  наряжать Зиночку. Начистили туфли, нагладили пальто. У них уже был крем, пудра, губная помада, тушь для ресниц – все это сейчас пригодилось. Голову покрыли белым капроновым платком.
     Гена ждал ее  на лавочке. И как только она появилась,  пошел к ней навстречу. Как жаль, что на улице так быстро стемнело! И никто не видит, с  каким парнем она идет! Боялась посмотреть по сторонам – вдруг он подумает, что она вертлявая девчонка. Шла, как струна, ровно, высоко подняв голову, с жадностью ловя каждое его слово. Он рассказывал, что живут они вчетвером: папа, мама, он и его младший брат. Гена учится в горном техникуме последний год, потом в армию. Папа работает заместителем начальника шахты, мама – домохозяйка. Рассказав все о себе, Гена спросил, сколько ей лет.
     - Шестнадцать, - соврала Зиночка.
     - После десятого класса вы поступили в училище?
    Она словно онемела. Что отвечать? Сказать правду? Тогда он не поверит, что ей шестнадцать лет. Сказать, что переросток – поздно пошла в школу?
    - Вы не хотите разговаривать?
    - Хочу. Я не хочу обманывать, - и виновато посмотрела на Гену,  - мне скоро будет пятнадцать лет.
    - Вы поэтому так старательно накрасились? Стесняетесь своего возраста? А ведь Джульетте было столько же, - немного помолчав, добавил: - Зина давайте говорить друг другу «ты», Мы ведь друзья, а друзья друг другу не выкают.
     - Давай…те, - не могла себе позволить такому взрослому и умному парню говорить «ты».
     - Ну вот, давайте. Повторяй за мной, - он взял ее за руки, и глядя ей в глаза, - сказал, - давай говорить друг другу ты.
     - Давай говорить друг другу ты.
     - Вот и хорошо. Ты дружила с мальчиком?
     - Нет. Только у Пёча, когда делали фотографии, собирались вместе.
     - Кто такой Пёч?
     - Наш воспитатель. Знаешь, какой он хороший! Вдруг к горлу подступил ком. Она сжала зубы, но эти противные слезы брызнули из ее глаз. Уткнувшись Гене в плечо, так разревелась, что парень сначала испугался, потом понял, что ее надо успокоить. Пожалеть? Но она расплачется еще сильнее. Решил помолчать. Обняв ее, прижал к себе и тихо сказал: - Поплачь.
    Зиночка потихоньку стала успокаиваться, а Гена беленьким платочком вытирал ей лицо.
   - Вот и все. А ты красивая. Моя мама тоже любит краситься, а папа ей говорит, что она не накрашенная лучше. Они еще долго гуляли по улицам, взявшись за руки, и не заметили, как пролетело время. Было уже за двенадцать. В общежитии на стук никто не отозвался, и с первого свидания Зиночка вернулась по пожарной лестнице через форточку. Девочки не спали – ждали и волновались. Встретили расспросами. Она рассказывала, а они смеялись, как по ее щекам текли черные слезы.

                В РОДНОМ ГОРОДЕ

     Наступили зимние каникулы. Мастер предложила тем, кому некуда ехать, жить в общежитии и питаться в столовой, а кто уезжает, тому выдавались деньги на двухнедельное питание. У Тони нашлась тетя и она поехала к ней, а Нине Зиночка предложила  ехать к ее родственникам.
    Дул сильный морозный ветер, а подружки ехали в кузове попутной машины в Зинин родной город в капроновых шарфиках, стареньких туфельках, тоненьких чулочках, в осенних детдомовских пальто.
    Они быстро нашли ту улицу, где они жили с папой и Мишей. А вот и их дом. Сердце учащенно забилось. Знакомая калитка, родной двор, дорожка к крылечку, веранда,  сад,  сарай, и летняя кухня – все было на месте. И как странно, что ей сейчас откроют чужие люди.
   - Зина, кто здесь живет?
   - Не знаю, - словно пробудившись от сна, ответила Зиночка.
   - Открыла рыжая девочка – подросток, и вскоре на пороге появилась незнакомая женщина.
   - Зиночка! – она бросилась обнимать и целовать гостью. – Ты меня не узнаешь? Я тетя Тоня. А это  твоя сестричка Люся. Заходите в дом, что же вы в таких холодных шарфиках? Зима ведь.
       - Тетя Тоня, а где живут мои бабушка, тети и дяди?
      - Их финский домик сгорел. Толька пришел из армии, закурил и уснул. Теперь он женился, построил новый дом. У него уже двое детей. Костя уехал в другой город – там ему квартиру дали. Он инженером на шахте работает. Маруська замуж вышла, куда-то в Россию уехала. Витька отстроился, теперь у него двое детей. Дуська с семьей тоже большой дом выстроила – хорошо живет. Ленька – в колхозе председатель. А твоя бабушка с Леной у кого-нибудь живут. У Дуськи, наверное, - у нее самый  большой дом. Я отведу вас к ней. Только покушайте, согрейтесь. Люська, слазь в погреб за картошкой. А я в сарай за углем схожу, натоплю пожарче. Совсем продрогли.
    - Про кого это она тебе рассказывала – спросила Нина, когда они остались одни.
     - Тетки и дядьки мои.
     - Это у тебя столько родственников? И даже бабушка есть?!
     - Тетя Дуся, открыв дверь, большой радости не выразила, в дом не пригласила, может, из-за тети Тони? Только сказала, что вот, выросла, уже совсем взрослая, что бабушка с тетей Леной живут у дяди Толи. И сказала им адрес.
    Теперь девочки пошли вдвоем. В этот доме засуетились, как будто обрадовались незваным гостям. Напекли блинов, расспрашивали: что и как. Зиночка отвечала. Нина молчала. Ночевать оставили, но говорили, что тесно. Спали в кухне на одной кровати, могли бы так спать и дальше, но их не пригласили, и они вернулись в училище.

                ОБЪЯСНЕНИЕ В ЛЮБВИ

     Приехала Тоня. Привезла платья, ботинки, подарки подружкам по  платочку в белую и голубую клеточку, с бахромой. Девочки примеряли штапельные платья. На Зиночке они висели как на вешалке.
    - Когда же ты поправишься? Давай это платье ушьем, - сказала Тоня, - моя тетя сама шьет и на заказ тоже. Вот и мне нашила, пока я у нее гостила.
    -  Ушивать не надо, Тоня. Оно ведь и тебе хорошо, и Нине. Вот только туфли у меня разлезлись.
    - Это дело поправимо. Я сейчас твои туфли сапожнику отнесу. Он быстро починит.
    Вскоре Зиночке сообщили, что пришел Гена и ждет ее на улице.
    - Ой, Нина, а в чем я пойду? Не обувать же мне рабочие ботинки?
    - А что делать? Не ходить? Мои туфли тебе большие. Тонины тоже.
    Ничего не оставалось делать. С комбинезоном они выглядели не такие громадные. Она в них работала на стройке, и теперь они стояли вымытые под кроватью, и хотя сердце радостно билось от предстоящей встречи, но так не хотелось, чтобы Гена видел ее такой несуразной.
     Он ждал у подъезда в новенькой москвичке, выглаженных брюках, начищенных ботинках, в дорогой шапке, в кожаных меховых перчатках. На шее красовался белый пушистый шарф.
     Зиночка вышла в своих рабочих ботинках с заклепками, в детдомовском старом пальто, без перчаток, на голове Тонин подарок – голубой платок.
     - Приехала? Здравствуй, - сказал Гена, обняв ее за плечи.
     - Здравствуй. Только я давно приехала.
     -  Я не знал. Скучал по тебе сильно. Ты чего такая грустная? Пойдем в кино? Индийское. «Слоны – мои друзья». Я уже билеты купил.
     Зиночка удивленно посмотрела на него:
     - Посмотри, в каких я ботинках.
     - Ну и что? И я бы в таких ходил, если бы мне не купили мама с папой.  И правильно, что ботинки надела. В туфлях замерзла бы.
     Гена взял Зиночку за руку. Ей казалось, что на нее смотрит весь город, а в кинотеатре – все зрители.
    - Зина, только незаметно, посмотри вон на ту девушку в белой шубке, в румыночках, в красном берете. Она учится со мной на одном курсе. Ее папа – секретарь горкома, и больше у нее нет никаких достоинств, кроме того, что она красиво одета. Задавака и все. Одежда – не главное в человеке. Ты красивая и в этой одежде, я тебя люблю и в этих ботинках.
   - Что ты сказал?
    - Я влюбился в тебя, как только увидел, и сказал Володьке: вот та девчонка, о какой я мечтал, я скучал по тебе, ждал, когда же, наконец, кончатся твои каникулы.
    Зазвенел первый звонок, а они стояли у стены. Зиночка смотрела Гене в глаза и хотела, чтобы он еще и еще повторял эти слова, а он говорил, какие у нее голубые глаза, украшенные черными ресницами, какие красивые волосы, и что ему с ней легко и просто. Он держал ее руки и говорил ласково и тихо, а она слушала его, и ей совсем не хотелось идти в зал. Ведь там нужно смотреть кино – говорить нельзя, а Гена будет смотреть на экран и молчать.
     Когда они вышли из кинотеатра, уже стемнело. Симпатичная девушка прошла мимо них, улыбнувшись, сказала Гене «здравствуй». Он ответил  ей, надевая Зиночке свои перчатки, пальцы которых были пустыми и смешно оттопыривались, укутал мягким белым шарфом. Зашли на автобусную остановку и просидели там до утра. В ту ночь Гена впервые поцеловал ее, а потом они целовались и целовались, совершенно забыв о времени.
    Нина и Тоня не знали, куда идти, где искать свою подругу. Они не спали всю ночь, выглядывая в окно – вдруг стоит и не может войти в общежитие, подходили к пожарной лестнице, открыли там форточку, а она явилась утром. Счастливая!
    - Рот до ушей, хоть завязочки пришей! И где ты шлялась всю ночь?  Мы чуть с ума не сошли, - налетели на нее подружки.
    - Мы были в кино, а потом целовались. Он сказал, что любит меня и что у меня самые красивые глаза.
   - Что? Что ты сказала? Целовались? И ты так спокойно об этом говоришь? Ты понимаешь, что у тебя теперь будет ребенок, и что мы будем с ним делать? – возмущенно и тревожно говорила Нина. – Ты разве не знаешь, когда мальчик и девочка спят вместе, то бывают дети!
   - Но мы же не спали.
   - Вы целовались!
     - Нина, от поцелуев дети не бывают, - заступилась Тоня.
     - Девочки, вы что? Сначала целуются, а потом у женщины растет живот.
     - Нина, тебе уже почти семнадцать лет, ты до сих пор не знаешь, откуда берутся дети.
     Они бы еще долго спорили. Но позвали на завтрак, и они оставили этот вопрос до следующего раза. Но все-таки на практике, во время перерыва, с намеками, издалека, завели этот разговор с домашними девчонками, а те так разговорились, что у наших подружек долго не закрывались рты.

                РАЗМОЛВКА

     Играла музыка. Девушки стояли у стены, ожидая приглашения на танец, парни у стены напротив. Наши подружки не стояли и не ждали, когда их пригласят. Как только начиналась музыка, они шли в круг и танцевали. Звучало танго: «О, маленькая Мэри, ты помнишь час, когда любовь, как сказке была для нас…». Нина вела Зину и они медленно ходили по кругу. В зал вошли Гена и Володя и сразу же направились к подружкам. И хотя Володя был ниже Нины, ради друзей, они спокойно танцевали и разговаривали. Гена взял Зиночку за талию, она опустила руки на его плечи, медленно двигаясь, направились к выходу. В коридоре кто-то предупредительно вывернул лампочку, и они, стоя у окна, целовались. Вдруг Гена неожиданно отпрянул к стене. Зина увидела за окном женщину небольшого роста – она направлялась в клуб. Он быстро поцеловал Зиночку, сказал, что придет завтра, выбежал на улицу.
     Они продолжали встречаться, но встречи их были короткими, Гена всегда спешил, а Зиночка не понимала, что происходит. Были вечера, когда он обещал, но не приходил. А она ждала, переживала.
    Нина не могла смотреть на страдания своей подруги, убеждала ее, чтобы она забыла его. Тот, у кого есть родители, никогда не поймет детдомовскую девчонку. Но Зина оправдывала его тем, что ему предстоит защита диплома, и ему просто некогда тратить время на свидания. Но Нина решила поговорить с Володей, и Володя рассказал, что Генина однокурсница видела их вместе в кино, доложила его маме, и она теперь не выпускает его вечерами. Он сказал своей маме, что любит Зину, а она  теперь боится, что он женится. У него впереди армия, институт. Чтобы увидеть Зину, говорит, что идет к Володе на минутку, а сам бежит к ней.

     Нина все рассказала подруге, а та слушала и плакала.
     - Я больше не пойду на танцы, не буду выходить, если он меня будет вызывать. Но я люблю его, Нина!
    - Я тоже люблю.
    Зиночка взглянула на подругу удивленными глазами. Ниночка любит! А она слышала и видела только себя! Совсем не замечала, как страдает ее подруга. Ведь любовь – это еще и страдания.  Ниночка рассказала, что давно влюблена в Колю из группы плотников. На танцах он стоит у стенки и никого не приглашает.
    - Так давай их завтра на дамский вальс пригласим. С кем он стоит?
     - Ты же не собиралась ходить на танцы.
    -  Ну и что? Завтра схожу и все. А где Тоня? Отбой скоро.
    В это время в комнату влетела счастливая подруга. Она бросилась на подружек, повалила их на кровать и завизжала:
    - Девочки! Меня Сережка провожал!
    - Пусти, задушишь. Какой Сережка?
    - Да наш, детдомовский, Якушев. Зина, ты плакала? С Геной поссорилась?
   - Нет, не поссорилась, но мы больше не будем встречаться.
   - Чего это вдруг?
   - Потому что, Тонечка, ты умница – Сережка хороший парень, да еще свой, детдомовский. А я влюбилась в маминькиного  сынка, я ему не пара.
   - А кто знает, кто кому пара, кто не пара. Я как раз думала, что вы с Геной хорошая и красивая пара.
   Зиночка избегала встреч с ним. Когда Гена приходил на танцы, убегала, когда вызывал, не выходила. Однажды он схватил ее за руку:
    - Зина, давай поговорим.
    Она выдернула руку и убежала.
    Наступила весна. Потеплело. Девочки стали ходить на калымы. Многим надо белить дома, а им надо было накопить на летнюю обувь. А еще хотелось купить новые платья, кофточки. И они работали каждый день до  поздней ночи.
     Тоска по Гене не проходила. Она боролась с ней, как могла. Подруги встречались с парнями, Нина с Колей, Тоня с Сережей, впятером каждое воскресенье ходили в кино.
    Однажды, когда они возвращались из кинотеатра, увидели Гену. Он сидел на той лавочке, где когда-то назначил ей первое свидание. Позвал ее. Она подошла. Он взял ее за руку, посадил рядом.
  - Завтра я уезжаю на службу в армию. Сегодня проводы. Гости уже пришли. Я пришел за тобой. Я хочу, чтобы ты проводила меня.
   Зиночка смотрела ему в глаза, а Гена все держал ее руку, она ее не отнимала. Ей очень хотелось проводить его, потом ждать солдатские письма. Но его мама все равно не разрешит им быть вместе, потому, что они живут на разных берегах реки, которая называется жизнь, и им друг к другу никогда не дотянуться.
     - Счастливой тебе службы, Гена. Я пойду. А ты иди, тебя гости ждут.
     - Можно я напишу тебе? Ответишь?
     - Не знаю, - отдернула руку, сорвалась и побежала в свой корпус. А там, обняв подушку, выплакалась от души.

                БЕДНАЯ РОДСТВЕННИЦА

     Начались летние каникулы. Нина проводила Колю в армию, Тоня с Сережей поехали отдыхать к Тониной тете, а Нина с Зиной остались в общежитии – помогать строителям делать ремонт. Через неделю пришло письмо от Тони и Сережи. Они писали, что у тети в деревне очень хорошо, просторно, есть летняя кухня, где можно жить, огород, речка, небольшое хозяйство – тетя приглашает, тем более, что у Нины начались головные боли, стало падать зрение,  а деревенский воздух  и питание пойдут ей на пользу. Зина предложила Нине ехать к Тоне без нее. Ей очень хотелось пожить в своем родном городе, с бабушкой. Нина уговаривала ее ехать к Тоне, вдруг ее не примут? Куда она потом?  Но Зиночка была уверенна, что все будет хорошо. И расставшись впервые в жизни, разъехались по разным городам.
     Но надежда на радость родственников не оправдалась. Переночевав у дяди Толи одну ночь, «бедная родственница" отправилась с бабушкой к дяде Вите, на окраину шахтерского города. У него три большие комнаты, есть летняя кухня, куда и поселили племянницу. После ухода бабушки тетя Вера вручила племяннице серп и послала резать траву для уток. Зиночка обрадовались, что не даром будет есть дядин хлеб – с упоением взялась за работу. Нарезала столько травы, что хватило и уткам, и курам. Тетка, казалось, была довольна, а работница смело садилась за стол.
   Через неделю пришла бабушка навестить внучку, увидев Зиночкины ладошки с окровавленными ранами, возмутилась, смазала, перевязала руки и ушла. И как только за ней закрылась калитка, тетя Вера завела ее в летнюю кухню и отчитала ее за то, что она пожаловалась бабушке. И хотя Зиночка уверяла, что ничего ей не говорила, что бабушка сама случайно увидела, да еще добавила масла в огонь, сказав, что в училище они работают в брезентовых рукавицах. На что тетя Вера сказала:
     - Ну, знаешь, пусть с тобой дядя Витя разговаривает. Ты и ему пожалуйся, что у тебя болят руки.
     - Утром, дядя Витя, разбудив племянницу, когда еще спали его дети, дал немного денег и проводил за калитку.
     За двором Зиночку встретило прохладное и росистое утро. Она стояла около калитки, а мимо проходили мычащие коровы, за ними шел пастух с плеткой, а она смотрела на них с полными слез глазами и не знала, куда ей идти. Тетя Дуся даже в дом не пригласила, когда они приезжали с Ниной, у дяди Толи мало места. Тетя Маруся, дядя Костя, дядя Леня не живут в этом городе, а бабушка с тетей Леной, как они говорят, сами живут на птичьих правах. Вытерев слезы, Зиночка пошла на центральную улицу ловить попутную машину.

                ЧУЖИЕ И ДОБРЫЕ

     В училище строители занимались ремонтом. В спальном  корпусе шла вовсю побелка и покраска. Преподаватели и мастера были в отпуске, знакомых никого не было. Тонин адрес она не помнила. Поехать в детдом? Сейчас дети в пионерском лагере. Там хорошо, там Печ. Но Пауль никого не приглашал и никто из училища туда не ездил.
    Уставшая и голодная, пошла на автовокзал – там мягкие сидения, можно и поспать. Купив в буфете пирожок, запив чаем, собралась прилечь, но уборщица сказала, что на ночь автовокзал закрывается. Пришлось идти на железнодорожный.  В зале ожидания, подложив под голову кофточку, уснула крепким сном. За ночь никто не побеспокоил, значит здесь можно спокойно жить.
    В буфете покупала чай и пирожок, умывалась на улице из-под крана, днем уходила на ставок или в степь, собирала цветы. Плела венки из ковыля или просто лежала на траве, наблюдая за букашками. А на ночь уходила на вокзал. Но вскоре кончились деньги. Наступил голод. Она вспомнила, как они в детстве ели траву с синими цветами. Эти цветы почему-то назывались бабками. На вкус терпко-сладкие. Зина находила эти стебельки и насыщалась.  В посадках уже поспевали яблоки-кислицы, абрикосы –все шло в пищу, но есть все равно хотелось.
     Однажды, вернувшись на ночлег, она увидела женщину, которая пристально смотрела на нее. Зиночка ее узнала – это же Екатерина Родионовна! Добрая воспитательница, развлекающая неблагодарных детей смешными сказками. Чувство вины и стыда  запоздало нахлынуло на Зиночку, и ей хотелось убежать, но вдруг бывшая воспитательница, взяв ее за рукав, спросила, куда она едет, почему у нее грязное и мятое платье.
    - Я здесь живу, Екатерина Родионовна.
     - Откуда ты меня знаешь.
     - Вас из-за нас выгнали с работы – с детского дома.
     - Нашла что вспомнить! Это дела давно прошедших дней. Вы были хорошими детьми. И ничего, что озорными. Так, значит, как я тебя поняла, идти тебе некуда. Я собралась ехать к подруге. Но тебя здесь оставлять нельзя. Поехали ко мне домой. Подруга поймет. А там решим, что дальше делать.
     И Зиночка покорно пошла за Екатериной Родионовной. По дороге ответила на все ее вопросы. А бывшая воспитательница рассказала Зиночке о подруге.
      - Мы с ней в одном педучилище учились, свадьбы в один день были. Мужей на следующий день на фронт забрали, подруга на курсы медсестер поступила, вслед за мужем отправилась. Вернулась без обеих ног. Мужья наши погибли. Съедемся и будем вместе старость встречать.
     Екатерина Родионовна нагрела воды, посадила Зиночку в корыто, обработала вшивую голову. Намыла огурцов, нажарила яичницу с колбасой. Усадила Зиночку за стол в своей ночной рубашке и с завязанной полотенцем головой.
     Утром Зиночка надела чистую и выглаженную одежду. Екатерина Родионовна уговорила ее ехать в детдом и поехала к своей подруге. Но в детдом Зиночка не поехала, хотя и пообещала, чтобы успокоить спасительницу.  В училище, узнав, где живет Валентина Васильевна, пошла к ней.
     - Зина, молодец, что меня нашла, - сказала мастер после того, как Зиночка рассказала ей о своих приключениях. – Ты могла меня  не застать, я ведь в институт поступаю – дома почти не бываю – экзамены сдаю.  А ты в колхоз на уборку помидоров  поедешь. У меня есть школьные сатиновые брючки, вот и свитерок нашелся. Жаль, у тебя ножка маленькая, я бы тебе свои тапочки дала. Сейчас поедем в училище. Там идет набор учащихся и всех отправляют в колхоз.
     И до конца лета Зина сытно жила и работала в колхозе.

                НОС

      Какая  сладостная встреча после долгой  разлуки! Подружки не могли наговориться. Столько впечатлений, рассказов, смеха. Девочки даже с завистью слушали Зиночкины романтические приключения и смеялись над тем, как она ползала на пузе за букашками, как лазила по деревьям за кислицами. Нина и Тоня рассказали, как они тоже работали в деревне: доили корову, убирали навоз, пололи грядки – в деревне дел много – там люди не скучают. Все были отдохнувшие, загорелые, довольные. Только у Нины стала чаще болеть голова. Зина и Тоня уговаривали ее сходить в поликлинику, чтобы выписали ей лекарство, но Нина все откладывала.
    Валентина Васильевна в училище не вернулась. Вместо нее мастером в их группу назначили низкого, коренастого, с длиннющим носом и бегающими глазами Аркадия Дмитриевича. Девочки окрестили его Носом.
     На объекте Нос требовал, чтобы каждая девочка  оштукатурила свой участок в срок и без изъянов. Нина старалась быстрей закончить свою работу и тут же бежала к Зиночке, за ней прибегала Тоня. К этим подружкам мастер претензий не имел. Горе тому, кто не справлялся с заданием. Двойка обеспечена, а значит – работа не зачислена, и отстающий не получал свои двадцать процентов от сделанной работы. Валентина Васильевна доверяла девушкам. Никогда их не проверяла и не следила: кто с кем и во сколько приходит домой. Но Нос! Если в одиннадцать не будет кого-то в своей комнате, стоял около подъезда и выжидал. Если замечал провожающего, позорил перед строем на общем построении. Он знал все о каждой девушке: то, что Нина проводила Колю в армию и получает солдатские письма, что Зина ни с кем не встречается, знал и о Тоне с Сережей. Но Аня – девушка из соседней комнаты – встречалась с неизвестным ему парнем и не терпелось подловить ее. В любую погоду он стоял у подъезда и высматривал.
     Девушки дружили комнатами, ходили друг к другу в гости. Однажды Зина зашла к соседкам. Ани не было дома, а время подходило к одиннадцати, и мастер уже делал обход. Поняла, что надо как-то выручать девушку. Забежала в свою комнату, предупредила подруг, чтобы они сказали Носу, что она в туалетной комнате стирает белье, быстро вернулась к соседкам и нырнула в Анину кровать. Заглянул Нос, убедился, что все на месте, вышел. Недовольный, что не нашел нарушительниц дисциплины, остановился около подъезда покурить. В этот момент из-за угла появились Аня и Вася. У Носа заблестели глаза и, когда влюбленная парочка подошла к двери, он процедил со злобой:
     - Завтра перед строем ответишь, через какое окно ты выскочила.

                МОЛЬБА НЕ УСЛЫШАНА

     После завтрака, как всегда, учащиеся были выстроены во дворе. Здесь давалось задание на день, обсуждались дисциплина, успеваемость, выносились благодарности, объявлялись выговоры.
      Когда Нос получил слово, он начал свою тираду с того, что в его группе постоянно нарушает дисциплину учащаяся Авдиенко. Вчера во время вечерней проверки она была на месте, сделала вид, что спит, и как только он вышел, вылезла в окно с первого этажа из комнаты каменщиков, а на улице ее поджидал незнакомый мужчина.
    Аня, заплакав, выбежала из строя.
    - Это неправда! – прозвучал тоненький голосок. Это я лежала в кровати, а Аня ходила в кино. Что нам теперь и в кино нельзя ходить?
   Строй заволновался, зашумел. У Носа забегали злые глаза. Он закричал:
     - А ты, Матвиенко, как клоп, за счет подруг получаешь незаслуженные оценки.
     По Зиночке словно пробежал ток. Стояла, как парализованная. Губы дрожали, но крепилась изо всех сил, чтобы не заплакать. Нина обняла подружку и громко сказала:
       - Мы не клопы. Мы люди.
     Зиночка выскочила из строя, вслед за ней ее подруги. Уже в комнате, упав на кровать, дала волю своим слезам.
   - Девочки, он прав. Вы все время мне помогаете. А я никогда не научусь быстро штукатурить. Я никогда не буду сильной. Я ненавижу стройку, я ненавижу Носа, - рыдая говорила она.
    - Ничего, Зиночка. Это когда-нибудь кончится. Мы изменим свою жизнь, - говорила Нина. – И как бы у нас не сложилось, мы все равно будем помогать друг другу. Ведь мы детдомовцы. Пусть ты физически слабее, но духом ты у нас сильная, и стоит ли Нос твоих слез? – вдруг замолчала, неожиданно упала на кровать, схватилась за голову.
    - Ниночка, миленькая, что с тобой? Давай я тебе голову перевяжу, - Зина косынкой перетянула Нине голову – но почему я тебя в поликлинику не дозовусь?!
     - Нина, возьми таблетку. Зина, скорей воды, - суетилась Тоня.
     Но Нина, уткнув в подушку голову, кусала наволочку, чтобы не кричать от боли. Зина побежала за помощью. «Скорая» увезла Ниночку в городскую больницу, а через день – в областную.
   Зина бегала к директору, просила звонить, узнавать о здоровье любимой подруги. Она уже знала, что ее готовят к операции, но не знала как помочь, что делать. Металась по училищу, сложа на груди руки, просила кого-то: «Помогите, помогите! Кто-нибудь помогите Ниночке! Врачи, вы же умные, ученые, сделайте так, чтобы у Ниночки никогда не болела голова!» Но мольба не была услышана.  Страшная весть потрясла все училище.

    Ниночка умерла на операционном столе, не приходя в сознание.
    Невозможно описать горе утраты самого близкого человека. Душераздирающий крик никто не мог унять. Никакие утешительные слова не могли помочь раненой душе. С мучительным чувством беспомощности она повторяла одно слово: «Ниночка, Ниночка, Ниночка…» Кто-то вызвал «скорую», сделали укол, а когда проснулась, не встала, а просто смотрела в одну точку, а слезы стекали по щекам.
    Гроб с телом Ниночки установили в зале. Приехали детдомовцы с Петром Григорьевичем. Зина сидела около гроба и смотрела на красивое, как живое, лицо и ждала, что вот сейчас откроются глаза и она услышит: «Зина, опять влюбилась? Ты же еще маленькая». Но глаза не открывались. Тогда начинала искать русые косы, забыв, что их отрезали в больнице, то поправляла тюлевое покрывало и склоняла голову на грудь Ниночки.
     Вот и солнышко уходит за горизонт, оставляя свое тепло и свет, прощаясь до завтра со всем живым на земле. Завтра оно взойдет из-за горизонта и будет светить, будет греть всех, всех, всех, только не Ниночку. Она уже лежала в заброшенной землей могиле. Давно опустело кладбище, а Зиночка стояла и смотрела  на новый Ниночкин домик.
    - Зина, пойдем, - тихо сказала Тоня. Она послушно пошла рядом.
   - Нашу Нину пришел провожать весь город, - услышала она слова Печа и подняла на него ничего не выражающие глаза. Он приобнял ее за талию и они молча вошли в автобус. И длинный караван тут же двинулся в город.
    В свои неполные восемнадцать лет умная, добрая, рассудительная Нина была для Зины всем: подругой, сестрой, матерью. Она уже не писала стихи. Как в детстве. Тонкой и благородной девушке нужно было думать совсем о другом. Чистая и невинная – она не знала рая на земле. Так пусть же будет рай для Ниночки  на небесах.

                ТЫ ПОЗВОЛИЛА СЕБЯ ОБИДЕТЬ!

    Трудно справиться с горем в шестнадцать лет. И хотя всегда была рядом Тоня, пытавшаяся растормошить подругу, Зиночка выглядела потерянной и опустошенной. В свободное время она уходила к могилке Ниночки поливать высаженные ирисы и просиживала там часами. А когда наступала темнота, за ней приходили Тоня с Сережей и уводили ее в общежитие.
      А время летит стремительно. Сережу проводили в армию. Подруги теперь работали штукатурами в строительном управлении и жили в рабочем общежитии. Тоня мечтала накопить денег, дождаться солдата и создать семью. После работы, не сумев убедить Зиночку, чтобы она сходила на танцы или в кино с девчатами, уходила на калыми, оставляя ее в одиночестве с тоской о прошлом и думами о будущем.
    Однажды вечером, когда Зиночка привычно сидела у окна, в комнату вошел стильный парень в бобриковом распахнутом пальто, с экзотическим длинным галстуком с пальмами, брюках-дудочках, туфлях на толстой подошве, в белой фуражке в полоску. Она с удивлением взглянула на него, а он сказал:
     - Какая симпатичная девушка скучает! Почему не на танцах?
    Она пожала плечами, ничего не ответив.
    - А на улице дождик кончился. Пойдем, погуляем?  - подошел к вешалке, снял ее детдомовское пальто, а она встала, как загипнотизированная, послушно вдела руки в рукава и последовала за ним.
    Они шли по асфальтированной дороге, мокрой после дождя, в рабочий поселок. Парень спросил ее имя, она ответила, а он не назвал своего. Только сказал, что его мама напекла пирожков, и пригласил к себе в дом. А там включил радиолу, сделал громкость посильнее, схватил. Зиночку в охапку, понес на кровать, сорвал с нее одежду. Она сопротивлялась, как могла, но он был сильнее ее. А когда после того, что сделал, взглянул на нее, встретился с глазами, полными слез.
     А Тоня, придя домой, и не застав Зиночку, встревожилась, забегала по комнатам, спрашивала у девушек. Но ее никто не видел. И вот она вошла. Сняла пальто, предстала перед подругой в изорванном платье, бледная.
     - Что с тобой, Зина? Где ты была?
    - Меня изнасиловали.
    - Кто?
    - Я не знаю, как его зовут. Он не сказал.
    - Как не знаешь? Зина, когда ты, наконец, очнешься? Когда начнешь думать о себе? Ты позволила себя обидеть! Забыла, что мы детдомовцы и обязаны сами постоять за себя. Встряхнись, Зина! – Тоня сорвалась на крик.
    Ее слова стегали, как плетью. Как она права!  Ей было стыдно и обидно, что она  опозорила гордое имя  детдомовки, и она взвыла, Этот крик выплеснул из груди все, что накопилось. Она плакала, а подруга прижала  ее к себе и нежно, как ребенка, гладила по голове.
     - Эх, Зинка, Зинка! Ничего, успокойся. Все будет хорошо, Я тебя больше не оставлю одну. Будешь ходить со мной на калымы, заработаем, а на следующий год поедем поступать. Ты поступишь в свое театральное. Мы все сможем, Зинка. А ты пока репетируй: читай монологи, стихи, а я буду слушать.
    - Тонечка, все будет так, как ты говоришь. Только прости меня.
    - За что же тебя прощать, глупенькая?
    - Я ведь теперь не такая, как ты. Я теперь женщина, и у меня будет ребенок. Ведь после этого бывают дети.
    - Об этом я не подумала. Зина, мы сходим к врачу, тебя проверят и скажут. Потом будем об этом говорить.  Пока успокойся, вытри слезы. Зинка, я надеюсь, что у нас все будет хорошо.

                УШЛА  ЗАМУЖ

    На следующий день Зина не пошла на работу. Тоня сказала бригадиру, что у нее болит голова. Она сидела в комнате, смотрела в окно, как стаи птиц улетают на юг, грустно кричат, зовут за собою. Если бы были крылья!
     Перед Тониным приходом в общей кухне сварила вермишель с маргарином и стала ждать. Вошла Тоня, а вслед за ней появился вчерашний обидчик. Зиночка испуганно взглянула на него и Тоня догадалась: это он.
    - Что вы сделали с Зиночкой? – строго спросила Тоня.
    - Успокойтесь, девушка. Я пришел извиниться и предложить Зине выйти за меня замуж. Если она согласится, я познакомлю ее со своей мамой. Я ей все рассказал. Прости, Зина, что так получилось.
     Зиночка растерянно смотрела то на парня, то на Тоню и не могла вымолвить ни слова.
    - Тоня тоже не знала, что сказать. Все молчали. А он подошел к  Зиночке,взял ее на руки и понес, по пути захватив с вешалки ее пальто у укрыв, как маленькую.
    - Тоня, словно очнувшись, бросилась вслед:
    - Молодой человек, вы хоть скажите, как вас зовут?
    - Гена, - обернувшись на мгновение, ответил он и пошел вперед, неся на руках свою ношу. Ни разу не поставил ее на ноги, не отдохнув, ничего не говоря и не спрашивая.  Только около дома своей мамы осторожно поставил на ноги.
    Открыла высокая, статная женщина без единой сединки. На Зиночку смотрели пронзительные светлые глаза. Она пригласила ее в дом, предложила вымыть руки и повела к накрытому столу. Было видно, что их ждали.
    Меня зовут Полина Ивановна. Мне сын все рассказал. Я его не оправдываю – он поступил плохо, но вчерашний вечер не вернешь и уже ничего не исправишь. Наш городок не так уж велик, все друг о друге знают. Могу тебя заверить, что наша семья пользуется хорошей репутацией.
   Зиночка  слушала и молчала. А Полина Ивановна рассказывала ей, какой у нее хороший, работящий сын, что помогает ей строить дом, потом будет строить для себя большой и просторный. А пока он живет во времянке. Только надо жениться. В армии он уже отслужил, работает на шахте, хорошо зарабатывает.
    - Зина, ты согласна выйти замуж за моего сына?
    Зиночка смотрела на будущую свекровь и не знала, что ответить. Так сразу сказать «да» считала неприлично. И сказать «нет» тоже нельзя. Вдруг будет ребенок? Что она будет делать?
   - Зина, не стесняйся. Скажи одно слово.
  - Да, - произнесла невеста.
  - Ну вот и хорошо. Тогда прямо сегодня начинайте семейную жизнь. Зайдите в общежитие, заберите вещи  и идите прямо домой. Я буду любить тебя, Зина, как дочь. У меня ведь один сын. А меня можешь называть мамой.
   В общежитии Тони не было. Она еще не пришла с калыма. Зиночка собрала свои пожитки, фотографии. Взяла карандаш и бумагу, написала: «Тоня, я ушла замуж. До свидания. Зина».
    На улице с папиросой в зубах ее ждал Гена. Быстро стемнело. Опустилась ночь. Моросил мелкий холодный дождик, напоминая о наступлении зимы.

                НОВАЯ СЕМЬЯ

     С утра было прохладно и ветрено, потом вдруг хлынул ливень. Гена взял на шахте выходной и они под проливным дождем ездили из управления в управление оформлять Зине перевод поближе к дому. Теперь она будет работать сторожем – сторожить строящуюся столовую в рабочем поселке.
    Промокшие, растопили печку и уже в теплом домике пили ароматный чай. Потом Гена выложил продукты, велел варить борщ, и ушел за мамой. Обедать они будут вместе.
    Если бы она знала, как его готовить!  Спросить у мужа постеснялась. В общежитии с Тоней они готовили вермишель или жарили картошку. Но борщ! Это так сложно. Она стояла у раскаленной плиты и думала, с чего начать. Почистила и порезала овощи, налила в кастрюлю воды и все побросала вместе с мясом. Сколько надо соли она не знала. Решила вообще пока не солить. Пусть варится, пока придет Гена с мамой. Когда они пришли, она тут же похвасталась, что сварила свой первый борщ.
    - А мы сметаны принесли – будем обедать.
    Хозяйка разлила по тарелкам непонятную похлебку, увидев реакцию, растерялась:
    - Извините, что перевела продукты. Я никогда не варила борщ.
    - Ничего, утешала свекровь, - я тебя всему научу и варить, и стирать. Ты будешь хорошей хозяйкой. На октябрьские праздники назначим свадьбу. Гена даст тебе денег – завтра съезди в город, выбери ткань на платье, фасон придумай – я тебе сама сошью. Купи открыток, пригласи кого хочешь. Мы самогон выгоним, купим в колхозе свинью – колбас наделаем. Овощные заготовки у нас есть. Ну я пойду, а вы хозяйничайте. Зина, а тебе когда на работу?
    - Завтра в ночь.
     На следующий день Зиночка встала до рассвета. Растопила печку, нажарила картошку, завернула тормозок: сало с хлебом и луком. Гена, поцеловав жену, отправился на работу, а она, сложив деньги в платочек, пристегнула узелок к лифчику булавкой и поехала в город за тканью.
    Выбор был ошеломительным и соблазнительным. Она ходила по отделу, трогала нежный белый материал, представляла себя в красивом свадебном платье. Подумав, решила купить подешевле, такой, чтобы носить после свадьбы. В хлопчатобумажном отделе выбрала голубенькую, в беленькую клеточку ткань. Спросила у продавца, сколько нужно на платье с бантовыми складками, с рукавом три четверти. Ей ответили, что три метра хватит. Еще купила белого атласа на воротник. Заглянула в обувной магазин, примерила беленькие туфельки, но не купила, хотя денег хватило бы, но о них ни свекровь, ни Гена не говорили.
     Семья была довольна: и ткань купила, и сдачу принесла.
    - И туфли купи. Если не хватит денег, я добавлю.
     В семнадцать часов Зиночка приняла объект. Она сидела в маленькой комнате, отапливаемой буржуйкой, и дрожала от страха. Ночью пришел Гена. Притащил тачку на двух колесах, нагрузил на нее половые доски и повез домой, через час вернулся снова.
   - Гена, мне страшно, - сказала сторожиха.
   - Чего ты боишься? Телефон есть, милиция рядом, и я всю ночь наведываться буду.
    И так было каждое дежурство. Гена привозил тачку, нагружал ее до отказа  и увозил. Он собирался строить большой и красивый дом, а для него стройматериалов надо много.
    В одну из таких ночей, когда Гена только увез полную тачку кирпича, к ней пришел участковый милиционер. У Зиночки подкосились ноги. Сколько Гена уже увез охраняемого ею имущества! Он представился: капитан Петров Максим Сергеевич, спросил, как зовут ее, кем ей приходится Гена, а она смотрела на него, как кролик на удава, и  рассказывала, что Гена – ее муж, что они хотят построить дом, а пока  вот готовят стройматериал.
    - Сколько вам лет, Зина, - улыбнувшись спросил капитан.
    - Скоро семнадцать будет.
     - Значит шестнадцать. Ты не бойся, я тебя арестовывать не буду. Только то, что вы с мужем делаете, наказуемо. Ему ничего не будет, ведь за объект отвечаете вы, и если ко мне поступит сигнал, я обязан буду принять меры.
    - Мы больше не будем, - опустив голову, как провинившаяся  школьница, сказала Зиночка.
     - Ты за себя отвечай, а за Гену не ручайся. Заходи  в опорный пункт чай пить.
     Когда со своей тачкой вернулся Гена, Зина рассказала ему о милиционере, на что он ответил:
    - Он мужик хороший – не заложит. Видела, какой он седой, а ведь не старый еще. Это после Западной Украины. Он там бандитов ловил – столько ужасов насмотрелся. Ничего новенького не привезли?
      Гена продолжал увозить стройматериалы, а Зиночка подружилась  с Максимом Сергеевичем.
Он закрывал глаза на воровство. Тогда многие строились, и кто где мог, добывали доски, цемент – все, что было нужно. Даже с шахт несли все, что плохо лежало. Наступило такое время, что людей уже не сажали за колоски, но зарплаты были маленькие, жилья всем не хватало, и этим ничегоневидинеим люди пользовались и строили дома.
    Максим Сергеевич встречал Зиночку в опорном пункте с заваренным чаем. Они садились друг против друга и начинали беседовать про жизнь. Он рассказывал ей про бендеровцев, о погибших товарищах, она – о детдоме, училище, папе, Мише, Ниночке, Тоне. Он советовал ей, как надо поступать в том или ином случае, чтобы люди уважали: никогда не нужно беспокоить других, когда что-то можешь сделать сама, не мечтать о покупках, когда нет денег, не покупать дешевых вещей только потому, что они дешевые, и все, чтобы не случилось – принимать с юмором, легко, тем более, если ничего уже исправить нельзя. И еще он сказал золотое правило: никогда не кричать на людей. Если сильно кто-нибудь обидит, посчитать до десяти, прежде чем что-либо сказать. А если уж сильно раздражена, надо считать до ста. Гнев пройдет. И человека не обидишь, и сама успокоишься.
     Зиночке было интересно с капитаном. Дома она рассказывала умные и добрые советы Максима Сергеевича.
    Наступил день свадьбы.  Приехали приглашенные: тетя Маруся, дядя Толя, Тоня, Максим Сергеевич. Был приглашен и Петр Григорьевич, но в день свадьбы его свалил грипп, но передал через Тоню фотоальбом для семейных фотографий. В шахтоуправлении выделили легковую машину и автобус. Простенькое платьице на Зиночке выглядело великолепно, а красивые светло-желтые волосы  украшали милое личико с голубыми глазами. Из ЗАГСа  муж вынес ее на руках, а она, счастливая, улыбаясь, принимала букеты цветов. Сколько счастья было в ее глазах! Теперь у нее есть семья! И дядя с тетей приехали. Тетя Маруся пригласила в гости в Калужскую область, где она теперь живет. Дядя Толя тоже сказал, чтобы приезжали – все родственники будут рады. Сообщил, что тетя Лена вышла замуж за вдовца, и они с бабушкой теперь живут в его доме. Ее теперь приглашают и ждут. Слезы радости были в ее глазах.
    - Тонечка, как бы порадовалась за меня Ниночка!
    - Конечно, моя милая, и я за тебя рада. Ты теперь не Матвиенко, а Пономарева. Зинаида Пономарева. Красиво.
   - Тебе  нравится?  Это все мама – она уговорила, чтобы нас расписали. Тоня от всей души радовалась Зиночкину счастью.


                РОКОВОЕ СВИДАНИЕ

        Больше года прошло с того дня, как Гена привел Зиночку в свой дом. Они начали строиться. Все время было рассчитано по минутам. Раньше они могли сходить в кино или в гости или просто погулять, но теперь не было ни одной свободной минутки. Жизнь усложнялась очередями. Еще недавно Зиночка могла сходить в мясную лавку и выбрать грудинку на борщ или филе на котлеты, но теперь за мясом надо отстоять длинную очередь, и она прямо с дежурства бежала к магазину спрашивать крайнего. А если не дежурила, то вставала очень рано, чтобы быть в числе первых, и не всегда доставалось.
      Однажды свекровь узнала, что в городе в одном из магазинов будут давать тушенку – из нее тоже можно сварить вкусный борщ, да и второе люди делают.
     Длинная очередь тянулась по тротуару. Давали по две банки в одни руки. Зиночка спросила крайнего и вдруг увидела, что с жизнерадостной улыбкой  к ней приближается солдат.
     - Гена! Она пошла к нему навстречу.
     - Узнала? Ну. Здравствуй! – он взял ее за руки.
    - Здравствуй. Отслужил?
    - Нет. В отпуск приехал. Последний год служу. За хорошую службу наградили недельным отпуском. Давай отойдем?
    - Я не могу. Боюсь потерять очередь.
    - Вы будете стоять? – спросил Гена женщин, которые стояли впереди и за Зиночкой.
    - Постоим – улыбнулась женщина. – Идите, поговорите.
       Солнышко выглянуло из-за плывущих облаков. Все вокруг засияло. Чистые дорожки сквера с ровными шеренгами деревьев, клумбы с астрами – все  вокруг радовало, как и неожиданная встреча. Они сели на лавочку.
       - Ты, говорят, замуж вышла? Знаешь такую песню: «Я тебя не виню, нелегко ждать три года солдата…»?
     - О чем ты, Гена? Ты бы все равно на мне не женился.
      - Я любил тебя.
      - Теперь поздно об этом говорить. Муж и его мама заботятся обо мне, любят меня, и я их люблю.
     - И моя мама тебя бы полюбила. Конечно, я не то говорю. Рад за тебя. Ты очень хорошо выглядишь. Поздравляю тебя, - подошел к клумбе, сорвал цветок и преподнес Зиночке. – Это тебе вместо подарка. Еще раз поздравляю,- и поцеловал руку. – А  твои подружки как живут? Замуж вышли?
      - Тоня в общежитии живет. Сережу из армии ждет, а Ниночка умерла, - при этих словах она заплакала. – Если бы она была жива, как бы она порадовалась, что у меня теперь есть семья, - и заплакала уже навзрыд. Гена обнял ее, а она уткнулась ему в плечо.
      - Я слышал, что умершие наблюдают за нами и радуются нашим успехам.
      -  Правда? – Зиночка подняла голову и посмотрела на Гену, распахнув глаза. – Значит, Нина видит, как я счастлива?
       - Конечно,видит, - сказал Гена, поглаживая ее по голове.
     А Зиночка улыбнулась сквозь слезы и сказала:
      - Я буду стараться, чтобы мы жили еще лучше, чтобы она побольше радовалась.
       Следом за невесткой в город приехала свекровь. Не найдя в  очереди Зиночку, взглянула в сторону сквера и увидела знакомую головку и голубенькое платье, когда они только присаживались на лавочку и не поверила своим глазам. Остолбенев, наблюдала за женой своего сына, съедая глазами «влюбленную парочку». «Неблагодарная! Плачет, жалуется на жизнь, а он обнимает ее! Подойти бы и ударить по наглой физиономии!» Злость вскипала, била в голову. От растерянности она не знала, что предпринять. « У нее есть муж, Пусть с ней разговаривает». – и бросилась в рабочий поселок, даже не заняв очередь.
     А Зиночка все сидела и рассказывала, какой они построят большой и красивый дом, как они мечтают, сколько у них будет детей, какая у нее хорошая свекровь: многому научила, и не заметила, как пролетело время. Побежала искать тех женщин, за которыми занимала и которые занимали за ней, но товар штучный – очередь прошла быстро, и они давно отоварились и ушли.
       - Пропустите меня, пожалуйста, моя очередь прошла. Я занимала, - умоляла Зиночка.
      - Такая молодая, а постоять не хочет. Какая нахальная пошла молодежь! – возмущались в очереди.
     - Зиночка кинулась в хвост, но там сказали – не занимать: тушенка кончается.
      Осеннее солнышко не спешило за горизонт.  Она шла к автобусной остановке, думая, чем завтра кормить мужа. Как шахтеру спускаться в шахту голодным? Ему каждый день нужно мясо.
     Муж встречал ее на крыльце.
   - Гена, я не купила тушенку. Отошла от очереди, а меня потом не пропустили.
   Зашли в дом, Он накинул на двери крючок. Она взглянула на мужа: и без того узкие губы сжаты, широкий нос раздувал ноздри, глаза налились кровью. Она с испугом вскинула ресницы, а он со всего размаху ударил ее в лицо.
    - Неблагодарная тварь! – схватил за волосы. Бросил на кровать и уже избивал кулаками. Стащил на пол и бил ногами по лицу, бокам. Старался ударить посильнее, побольнее. Она не кричала, не плакала, только закрывала лицо руками. А он отнимал ее руки и бил со всего маху. Сколько продолжалась эта бойня? Очнулась утром в кухне на односпальной кровати. Рядом сидела  свекровь.
    - За что он меня, мама?
    - Тебе лучше знать, детка. А вставать надо. В доме должно быть убрано и к мужниному приходу накрыт стол, - сказала и ушла.
    Собрав все свои силенки, Зиночка встала, подошла к зеркалу и отпрянула от испуга. Это было не ее  лицо: опухшее,  в синяках и ссадинах. Снова села на кровать, а голова сама упала на подушку, но надо вставать, взять в кулак свое сердце, сжать посильнее и бежать, бежать отсюда во что бы то ни стало. Ни минуты не оставаться, ни секунды. Но все тело горело, голова болела. Превозмогая боль, вышла на веранду, взяла корыто, вылила туда ведро холодной воды, другое поставила рядом, села и стала поливаться из ковша. Становилось легче, но только физически. Ей вспомнилось злое лицо мужа, ехидные слова свекрови. Надо бежать, и как можно быстрее из этого страшного дома.
    Надела свадебное платье, в Генин армейский чемодан сложила свои нехитрые пожитки,взяла из тумбочки домовую книгу и паспорт и вышла из дома, закрыв на замок дверь и спрятав ключ под половик.
    Она шла в управление, не обращая внимания на прохожих, оборачивающихся на нее. Начальник, увидев ее и все поняв, не мучая вопросами, приказал бухгалтерии и кадрам срочно рассчитать. В паспортном столе, не протянули с выпиской. Оставив домовую книгу паспортистке, она села в автобус и поехала к родственникам. Они ведь приглашали.

                У БАБУШКИ

           Тетя Дуся, увидев племянницу, испугавшись, собрала всю родню. У Зиночки болело все тело, рот. Говорить было трудно, но она рассказала им: за то, что не купила тушенку, Гена избил ее, а свекровь даже не пожалела, а наоборот. Сказала, чтобы обед был на столе. Но они не верили. Дядя Толя даже собрался ехать к нему – Гена показался ему мужчиной положительным. Но она умоляла его не ехать и просилась немного пожить у них, а потом она поедет к тете Марусе. Она приглашала. Там устроится на работу.
     - Я была у тети Маруси в прошлом месяце, - сказала тетя Дуся. – В магазинах давно шаром покати. Даже сахара нет. За всем очередь. И с работой тяжело. Люди с деревень пешком ходят на работу. У них  жизнь тяжелей, чем в городе, налогами такими обложили, что пришлось скотину сдавать государству, а самим в город на чугунно-литейный завод устраиваться, чтобы кормить семьи. Маруся на вахте сидит – в цех никак не попадет, чтоб побольше заработать. Нечего тебе там делать.
    А бабушка смотрела на внучку и плакала:
    - Пойдем, Зиночка, к нам. У  Лены муж хороший – не прогонит.
    Бабушка постелила постель. Когда внучка разделась, увидев ее тело, воскликнула:
    - О Боже! Внученька моя маленькая, как же ты доехала?! Что же он, изверг, сделал!
    Принесла бодягу, фурацилин, стала смазывать тело, давала полоскать рот, приговаривая:
    - Все заживет, моя миленькая, все забудется.
    - Я никогда к нему не вернусь! Бабушка, я детдомовская и не позволю, чтобы на меня поднимали руки. Мне там больше делать нечего. Я уволилась, выписалась. Осталось только развестись.
    - Ну хорошо. Поспи. На вот выпей успокоительное.
    К утру почти сошла опухоль. Болей почти не было. Если бы не синяки, можно бы и ехать. Оставаться нельзя. Он может явиться.
   Бабушка поднесла молока. Зиночка нежилась заботами бабушки, но   тревога не проходила. Она вздрагивала при каждом скрипе калитки.  А вдруг это он!
     - Бабушка, я должна ехать и начать новую жизнь. Я ведь там найду работу? Да?
    - Была бы шея, а хомут найдется.  Зиночка, а ребеночка у тебя не будет?
    - Нет, бабушка.
    - Значит, тебя ангел-хранитель сберег.
    - А кто такой ангел-хранитель?
    - Это по религиозным верованиям охраняет каждого человека с самого его рождения. У каждого человека – свой ангел-хранитель. А свекровь тебя не обижала?
     - Нет. Она хорошая. Учила. Помогала во всем и на огороде, и по дому, советовала.  А тут что с ней случилось?  И лицо у нее было сердитое. Конечно, они без мяса не живут, а я ее сына голодным оставила. Обиделась. А ведь дочкой меня называла, а я ее мамой.

                РАСКАЯНИЕ

        Гена пришел домой, а жены нет. Дома беспорядок, посреди кухни корыто с водой, ведро. Посмотрел ее вещи, увидел, что нет ее  любимого платья. Вещей,  с которыми пришла к нему, паспорта. Мать была с ней!    - Мама, она сложила вещи в мой армейский чемодан, взяла свой паспорт и ушла. Что я наделал, мама? У нее ведь никого не было! Встретила детдомовца, вспомнила детство, расплакалась.
   - С детдомовцами так не обнимаются. Ты что мне не веришь?
    - Верю, мама. Но надо было  у нее спросить. Она ведь такая открытая, чистая. Что мне делать, мама?
     - Куда она денется? У подруги сидит. В таком состоянии она далеко не уедет.
        Он помчался в общежитие. Тоня ничего не знала, испуганно смотрела на него с немым вопросом.
     Гена сел на Тонину кровать и закачался, обхватив голову руками.
      - Я побил Зину. Мать видела ее в городе с каким-то солдатом. Они обнимались, а Зина плакала. Мама сказала, что она мне соврала, что поехала за тушенкой, а сама  назначила свидание.
    - О.Господи! Это Гена,твой тёзка – наш товарищ по училищу. Он вчера заходил ко мне вечером, принес конфет, мы пили чай. Говорил, что видел Зиночку и что она хвасталась, что вы хорошо живете. Мы порадовались за нее вместе. Нину помянули. Гена говорил, что, когда она рассказывала ему о ее смерти, сильно плакала – он ее с трудом успокоил.
    - Какой же я дурак! И зачем она поехала за этой проклятой тушенкой. Если найду ее, пылинки с нее сдувать буду, не дам ей ничего делать. Сам дом дострою, с работы уволю. Буду работать день и ночь. Кроликов разведу, чтоб ей веселей было. Без нее мне и этот дом не нужен. Ничего мне не нужно.
    - Какая встреча – такая и разлука, - тихо сказала Тоня.

                ПОД БЕЛЫМ ПОКРЫВАЛОМ

       Небо заволокло тучами.   Грянул гром и сверкнула молния, редкие дождинки, а потом и ливень хлынул на перрон, а бабушка стояла, махая платочком уходящему составу.
     Вдали мелькали терриконы родного Донбасса. Вот уже и терриконов не видно, появились меловые горы, поля, луга, а осенний дождь все омывал окна вагона, и поезд мчал и мчал вперед, все дальше увозя беглянку от родного города, где осталась бабушка. Где осталось детство, отрочество, юность.
    Зиночка шла по незнакомой улице, поглядывая на номера домов. Вот и дом тети. Поштукатуренный, беленький, обнесен покрашенным забором. Она открыла калитку, прошла по дорожке к крыльцу. Постучала. Дверь открылась, и на пороге появилась родная тетя!
    - Тетя Маруся! – кинулась в объятия Зиночка.
    - Здравствуй, Зиночка. А я только сегодня от тети Дуси письмо получила, - говорила тетя. Ведя племянницу в дом.
      Познакомила с двоюродными сестрой и братом. Зиночка угостила их конфетами.
    - Дядя Миша придет с работы, будем ужинать. А пока расскажи, что у тебя случилось? – спросила тетя Маруся, и Зиночка повторила свой рассказ о Гене и тушенке, а тетя с подозрением смотрела на нее и не верила.
     - Может, ты деньги потеряла или отдала  кому-нибудь?
     - Нет, не теряла и не отдавала, кстати, возьмите – здесь у меня больше ста рублей. Это уже новые. Я еще не привыкла к этим деньгам. – тетя молча взяла деньги, а Зиночка спросила:
  -  Тетя Маруся, в вашем городе можно устроиться на работу?
   - С работой, Зина, у нас очень трудно. Все места заняты. Люди держатся за каждую работу. Хоть и получают копейки.
    И это было правда. Каждое утро, кроме воскресенья, Зиночка отправлялась на поиски, но везде получала отказ. А зима наступала. Вот уже белый снег укрыл землю, крыши домов, а она надевала свое тоненькое пальто, туфельки, прятала руки в карманы и ходила по предприятиям в надежде получить хоть какую-нибудь работу. Где-то ей сказали, что девушек набирают в армию радистками, официантками, и она пошла в военкомат, но там ей ответили, что замужних в армию не берут. Просилась в ЖЭК убирать мусор, санитаркой в больницу… А тетя Маруся встречала племянницу с вопросом: не нашла? И с каждым днем этот вопрос звучал все злее. Однажды тетя встретила ее у порога и сразу стала кричать:
  -   Тетя Дуся говорила тебе, что здесь ты не устроишься на работу? Она мне написала, чтобы я тебя сразу проводила к мужу, но я тебя кормлю три месяца!  И что ты думаешь делать дальше? Хочешь, чтобы я тебя кормила, а ты спокойно разгуливала по городу? Нашла тепленькое местечко. Тунеядка! За стол больше не садись, я тебя кормить не буду. И вообще, уматывай к своему мужу!
    Выслушав тетю, Зиночка взяла из-под кровати чемоданчик и вышла в мороз. Тетя не остановила, не предложила денег.
    Вот так же, три года назад, только ранним летним утром, выгнал ее  за порог дядя Витя. Только он дал немного денег. А сейчас  вечер и зима, а в кармане нет даже пяти копеек на автобус, чтобы доехать до вокзала, сесть в поезд и уехать в тот теплый и добрый город, который очень давно спас ее и папу  от голода. Но тогда, в сорок седьмом, они ехали в теплушке бесплатно. Теперь таких поездов нет.
    Медленно падали крупные снежинки, слезинки замерзали на ресницах, а она брела по чужому городу. Смотрела на светящиеся окна. Там люди. Им тепло. Если постучаться и сказать, что нет больше сил терпеть, как окоченели ноги в летних туфельках, как озябли руки без варежек, словно тысяча иголок впились в пальцы. Она подошла к высокому забору, постучала, но никто не ответил. А рядом с калиткой большой и мягкий сугроб, ей  подумалось, что он согреет ее, и она села, согнув коленки, обняла их, опустила голову и закрыла глаза. Вскоре боль стала утихать. Она задремала и уже сидела не в сугробе, а у папы на плечах в теплой шубке, валеночках, Нина греет руки своим дыханием, Гена укутывает теплым белым пушистым шарфом, Миша подсыпает в печку уголь, и плита раскалилась докрасна,а снежинки укрывают белым покрывалом.

                Конец

      Эта повесть была напечатала в литературном  альманахе «Сыктывкар» тиражом 800 экземпляров, который был распространен по библиотекам Республики Коми в 2002 году.