Любовь до востребования
Курсант Высшего Мореходного училища Виктор Верхогляд, около одной из проходных порта Ванкувер, пользуясь темнотой, поцелуями отогревал ручки канадки русского происхождения, в которую "по уши втрескался", познакомившись в супермаркете у фонтана.
Легкомысленный купидон пронзил стрелой любви оба сердца и если бы жертв спросили: как такая глупость могла случиться, вряд ли бы они ответили. Как голубки ворковали и миловались у фонтана, а как пробил час увольнения Виктора на берег, возлюбленная решила подвезти Виктора к проходной порта, где грузился зерном теплоход "Орша", в счет поднятой целины. Все моряки вернулись на борт судна, а Виктор и Ева остались за проходной.
Уже стемнело, а как известно - темнота друг молодежи.
Виктор, нарушая закон поведения совморяка за границей, нежно обнял иностранку и, не имея любовного опыта, чмокал ее щечки и губки. В ответ она поставила голливудский засос, от которого Витька чуть не задохнулся.
- Тебе хорошо со мной? - спросила Ева, но Виктор не нашел слов, чтобы выразить чувства, которые как цунами захлестнули его.
- Оставайся, работать будешь у нас. Родители рады принять земляка. Твоих родителей вызовем на свадьбу. - толкала на преступление Ева, как райская Ева Адама, вкусить запретный плод.
Как объяснить, что остаться для Виктора, равносильно изменить Родине по законам того времени. Не поймет, потому что они из разных миров, хотя живут на одной планете, под одним солнцем и дышат одним воздухом.
Морось сменилась холодным, промокающим дождем. Капли собирались на шевелюре Виктора и холодными струйками стекали по спине и груди до пояса, да и Ева замерзла, и поцелуи уже не согревали, хотя они сильнее прижимались к друг другу.
- Ева, поехали домой! - позвал сестру Тимофей из авто, стоящего поодаль от проходной, на автомобильной стоянке.
Ева и Виктор подбежали к машине. Тимофей открыл дверцу: включился свет в салоне, пахнуло теплом. Ева села на заднее сиденье.
- Садись рядом, поехали к нам, - пригласила она.
Виктор, рукой держась за дверцу, выбирал: Родина или Ева.
- Витька, садись. Не тяни резину. - не понимал душевной борьбы Тимофей, да и откуда ему знать, что между ними и Виктором великое противостояние идеологий и систем.
- Если у тебя есть девушка в России, то так и скажи. - по своему поняла Ева.
- Нет у меня невесты. Не знаю, как тебе объяснить.
- Тогда садись. По дороге расскажешь, - предложил Тимофей.
Виктор захлопнул дверцу.
В назначенное время, все уволенные на берег моряки вернулись на борт судна, кроме курсанта Виктора Верхогляда.
- Где вы его потеряли? - спросил помполит Борис Прокопович Коханов старшего группы механика Бойко.
- У проходной, с канадкой обжимается. - улыбнулся механик.
- Нужно было заставить его прийти. - сделал замечание помполит.
- На руках принести? У него свой котелок на плечах. - огрызнулся механик.
- Конец помочит и придет. - высказался старый моторист Тарасыч.
- Вот моряки пошли. Родину-Мать за юбку портовой "прости господи" продают, - вмешалась в разговор морская волчица баба Груня и, тараторя, увязалась за помполитом до его каюты. В подробностях, привирая и завидуя, доносила: как "шалава", крутя задницей и строя глазки, прицепилась в магазине. И выплескивала из беззубого рта помои на курсанта, словно из унитаза, пока помполиту стало тошно ее слушать, но терпел, потому что в парткоме, как старая коммунистка, могла не только испортить карьеру, но и нагадить в душу так, что за век не отмыться.
- Проститутки с советскими моряками не связываются. Для них время-деньги. - обидел бабу Груню Борис Прокопович.
Она отстала, но все-таки, как бабочка на цветок, отложила червятину сомнения-Ведь в семье не без урода.
В каюте посмотрел в иллюминатор: около проходной, едва различимые в темноте, прижались друг к другу фигуры, а на стоянке, с включенными подфарниками, вырисовывался контур автомобиля.
Современные Ромео и Джульета. В трагедии - два враждующих клана, а в этом случае - два противостоящих государства. - сравнил Борис Прокопович.
На должность помполита, а по-морскому помпы, попал случайно: в рейсе, врачевателя человеческих душ, помполита из сталинцев, от чрезмерного поклонения Бахусу, хватил родимчик. На судовом партейном собрании второй помощник капитана Арнольд Сидоркевичус, чтобы "открутиться", как он считал, от поповской должности, предложил временно поставить молодого коммуниста Коханова помполитом, дескать пусть набирается опыта работы с людьми, ведь без пяти минут как стармех, и не на каком-нибудь корыте, а на суперсовременном, японской постройки, судне. Коханов согласился. На парткоме, когда утверждали на должность помполита, еще не испорченный халявой, Коханов высказался, что учился инженерному делу, политика не для него и у него другие планы в жизни, но старый коммунист заявил: Ленин говорил, что и кухарка может править государством, а ты инженер.
Короче, партия, в лице старого маразматика, приказала-надо, а молодой коммунист ответил-есть.
К удивлению Бориса Прокоповича, нашлись завистники, дескать помпа за все болеет, а ни за что не отвечает. Зато может подставить подножку так, что нос в кровь изобьешь. Не сразу Коханов понял: главное, чтобы тебя не подставили карьеристы, которые стремились в партию не для строительства коммунизма, а чтобы урвать больший кусок от пирога под названием социализм.
В дверь кто-то вежливо постучал. Коханов ответил: "Войдите."
Второй помощник капитана Арнольд Сидоркевичус быстро прошел к столу и положил журнал увольнений и докладную записку.
- Курсант Верхогляд не вернулся из увольнения. Вот журнал и докладная засписка. Подпишите.
Коханов прочитал, отпечатанную на машинке, докладную. Исправил ошибки.
- Вернется. Я верю людям. - не спешил "топить" парня.
- А я нет. Если не подпишите, отнесу капитану и скажу, что вы отказались подписать. - круто взял Сидоркевичус.
Борис Прокопович, выключив свет, посмотрел в иллюминатор. Парочка не просматривалась. Чтобы убедиться, открыл иллюминатор. Дождь сменился моросью, свет от фонарей отражался в лужах, около проходной застыла одинокая фигура полицейского.
- Подписываешь? - сощурившись, спросил Арнольд.
Коханов уже понял, что проявляя ревность по службе и бдительность, разные арнольды оттесняют русских от командных должностей, но что он мог им противопоставить. Скрипя сердцем, пришлось подписать.
Арнольд забрал докладную с журналом и быстро вышел из каюты.
Чтобы опередить его, Коханов позвонил капитану. Капитан поднял трубку. Борис Прокопович попросил принять его по срочному делу, тот согласился. Когда шел по коридору, из каюты Арнольда, в миниатюрном японском халате, натянутом на толстые телеса, высунулась судовая медичка Света. Увидев помполита, юркнула назад в каюту.
Борис Прокопович постучал в каюту капитана и, услышав - Войдите, открыл дверь: за столом уже сидел Арнольд, а перед ним лежала докладная и журнал увольнений. Он радовался, что опередил помполита и не скрывал этого.
Капитан, морской волчара, асс по интригам и заподлянкам, приветливо осклабился и пригласил Коханова присесть. Борис Прокопович кратко доложил о ЧП.
- Записывай номер телефона нашего генконсульства и если курсант Верхогляд действительно уехал на автомобиле, заяви об ограблении судовой кассы. - подсказал капитан.
- Не знаю я английского. - покраснел Коханов.
- Это твой второй прокол, - сделал замечание капитан.
- Я судовой механик. И на берегу найду работу. - заявил Коханов.
- Тебя партия поставила на политическую работу, - напомнил капитан.
- Как поставила, так и снимет. Арнольд Сидоркевичус будет вместо меня, а я без куска хлеба не останусь.
- Это не производственный разговор. Хочу, не хочу, как в детсаде. Выполняйте мой приказ. - рассердился капитан.
Борис Прокопович с Арнольдом Сидоркевичусом покинули каюту капитана и, спустившись по трапу на причал, направились к проходной порта.
- Да, влип ты, - "посочувствовал" Арнольд, - если курсант смылся, конец твоей карьеры. За потерю бдительности, что положено?
- Буду работать механиком в каком-нибудь колхозе. Умею гайки крутить. А ты вытри лицо от помады. Медичка пылкая женщина? -
От такого намека шарм с помощника слетел. Вытер лицо и отпустил несколько похабных слов в адрес медички.
- А ты не втопчешь меня в грязь из-за этой стервозной бабы? - откровенно спросил Сидоркевичус.
- Это зависит от тебя. - ответил помполит.
Арнольд понял, что он на гаке помполита.
На проходной, пока он объяснялся с полицейским, Коханов старался вникнуть в суть разговора и понял, что курсант не уехал, а вернулся на судно. Командиры, вернувшись на борт судна, прошли к каюте курсантов и открыли дверь. Виктор храпел на верхней койке.
Сидоркевичус хотел разбудить его и "дать накачки", но помполит остановил его: "Пусть отдыхает. Завтра разберемся. В рейсе."
- Ну и нервы у тебя. - с уважением заметил Арнольд.
Коханов, чтобы "не топить" курсанта, предложил Арнольду забрать докладную, но тот отказался: "Зачем скрывать факт самоволки? Доброта воспринимается как слабость."
- А я считаю, что можно ограничиться замечанием. Зачем из мухи слона делать?
- Брось ты демократию разводить. Вы еще для демократии не созрели, - возразил Сидоркевичус.
- Ты хочешь сказать: что положено попу, не положено дьяку? - намекнул Коханов на его шашни с медичкой.
Арнольд переменил пластинку.
- Зайдем в мою каюту. За жизнь поговорим, расслабимся. Мы же в одной лодке.
Борис Прокопович не сказал, ни да, ни нет и этим озадачил Арнольда, который понял, что крепко сидит на крюке помполита.
Не пожелав друг другу спокойной ночи, разошлись по своим каютам.
Из каюты, по телефону, Борис Прокопович доложил о курсанте капитану, который выслушав его рассмеялся: Искали Фому на пашне,
а он в хате на печи дрыхнет. Коханов не обиделся и рассмеялся тоже.
Когда Арнольд влетел в свою каюту, медичка Света лежала на кровати в позе Данаи, а на столе стояла бутылка французского коньяка, закуска из капитанского запаса и две наполненные рюмки.
Арнольд, нагнав ей боцманских матов, вытолкнул из каюты в чем мать родила и выбросил в коридор японский халат, расшитый золотыми карпами, на который раскошелился в Иокосуке, под действием низменных чар. Ожидая вызов к капитану, чтобы не захлопнулась перед ним дверь карьеры, искал способы "выкрутиться". Выпил несколько стопок коньяка, съел деликатес с черной икрой и только тогда, когда за иллюминатором забрезжил рассвет, отключился.
В обратном рейсе, через океан, о ЧП никто не заикался, но по приходу во Владивосток, шустрые комсомольцы, обрадовшись возможности проявить себя, заморочили голову Виктору так, что он почти созрел поверить, что попал в сети шпионажа. Комсомольский энтузиазм прекратил матерый чекист, которому надоело карать.
Арнольд Сидоркевичус, чтобы остаться на плаву, воспылал любовью к ледяным торосам и белым медведям, перешел на новенький ледокол.
Медичка Света, опустошив карманы Арнольда, осталась на теплоходе и строила глазки очередным жертвам ее кормы.
На образцовый теплоход "Орша", на котором происходили эти перепетии, я попал случайно. Мой приятель Володя Коробов женился и по этому случаю решил пропустить два рейса, а чтобы его не "подсидели", попросил меня его подменить. Команду на суда, которые транспортировали зерно из Нового Света, подбирали по принципу: делу партии и правительства предан, а значит блатных.
Прежде чем внести в судовую роль, стармех направил меня, как тогда говорили на флоте, на "проверку на вшивость" к помполиту.
- Я тут временный, на один рейс, так что не лезь и не царапай душу. За кордоном мне делать нечего. - выложил я свое кредо, когда помпа выразил желание "поговорить по душам".
- Добро, - улыбнулся он.
Его улыбка обескуражила меня и стало не по-себе от хамства. Так я остался на теплоходе.
Погода стояла владивостокская, выгрузка зерна шла в час по чайной ложке. Оборудование, по последнему слову техники, понравилось, бытовые условия тем паче, но с личным составом сложилась психологическая несовместимость: уж сильно секли друг за другом и стучали помполиту.
Да ладно: бог не выдаст, свинья не съест. Не подводить же мне товарища. - решился я.
Вечером, кроме пожарной вахты, на судне никого не осталось.
В каюте, после вечернего чая, знакомился с инструкцией по эксплуатации механизмов. В дверь кто-то робко постучал. Разрешил зайти. Вошел курсант, не бритый, помятый, показалось, что только из КПЗ освободился. Назвался Виктором. Я догадался, что это и есть курсант, о котором трепались, как о шпионе. Пригласил присесть. Виктор, понуро опустив голову, сидел на диване и, собираясь с мыслями, не знал с чего начать.
- Пойдем на камбуз, - догадался я с чего начать.
- Что ты! Унас так не положено.
- А у меня положено, пошли!
Поужинав, вернулись в каюту.
- Если не боишься, пожалуйста, передай письмо. В Ванкувере познакомился с хорошей девушкой. Обещал по приходу свидание, да не получается. Не хочу, чтобы она о мне плохо думала. Зовут Ева.
- Во, как тебя угораздило! Ромео, на что надеешься? Мало тебе своих?
- Тебе это не понять. - вздохнув, сказал Виктор.
- Ладно. Беру твое любовное послание и передам, а если будет ответ, по приходу во Владивосток, оставлю на главпочтамте до востребования на твою фамилию.
- А если застукают?
- Я похож на шпиона? Время, когда передавали таким способом информацию уже прошло.
Разговорились. Виктор рассказал мне, что на комсомольском собрании за связь иностранкой, постановили исключить его из комсомола и вероятно выгонят из мореходки. Короче, поставил на себе крест.
- Не жди пока дадут пинка, не откладывая в долгий ящик, сделай ход конем: напиши заявление на перевод в другой институт, мол любовь к родной землице перетянула любовь к морю. Зов пердков, так сказать, а в отделе кадров пароходства не показывайся. Не вздумай правду-матку искать. Водку не пей, не заливай горе, а то у нас, как петушок клюнет - за стакан.
По мере того, как он меня выслушивал, надежда на благополучный конец приключения поднимала его настроение. Поздно вечером, поблагодарив меня за советы, ушел с теплохода.
После выгрузки зерна, теплоход "Орша" взял курс на Новый Свет за зерном. Вечером я просматривал прессу, взятую в рейс, чтобы моряки были в курсе событий дома и за кордоном.
- Казахстанский миллиард! Героев целины чествуем, а зерно из-за бугра возим. Сеем в Казахстане, а собираем урожай аж в Австралии. - высказал я крамолу и сразу же был вызван к помполиту.
- Четко сексоты доносят. Один в каюте пукнет - вся команда нюхает, - пошутил я в каюте помполита.
- А ты не пукай и вони на тебя не будет. Да и зачем портить воздух? - не остался в долгу Борис Прокопович.
- Я патриот. Судьба Родины мне не безразлична. Мои предки пролили море крови за нее.
Коханов попытался расшифровать хитрую политику партии и правительства, но запутался.
- Саша, я тебя понимаю, но знай: дурак кинет камешек в речку, а умный не найдет его. Не подставляй борт сильному шторму, а то оверкиль сыграешь. - посоветовал мне помполит и мы стали друзьями.
Среди матросов, мое внимание привлек молоденький, тщедушного телосложения, матросик Павлуша - из детдомовцев, из детей войны.
Он не тянул тяжелую работу матроса, а боцман, дюжий хохол, стараясь сделать из него моряка, гонял и придирался. И чем ретивее учил, тем хуже работал Павлуша. Как-то у борта судна, боцман материл его, а он грустными глазами смотрел на покатистые океанские волны и о чем-то размышлял. Я не вытерепел и заступился за него.
- Маслопуп! Тебе какое дело? Не суй свой ..., куда кобель не сует!
- Вот прыгнет за борт, что тогда?
- Море не любит слабаков, - смутившись ответил боцман.
- Значит, помполита подставляешь? Но неизвестно, кому из вас больше линьков перепадет.
- Когда вы оба пешком под стол ходили, я уже морячил. - с вызовом сказал боцман и направился на бодтек "гонять" матросов, красящих палубу.
Включив освещение трюма, я спустился в твиндек, чтобы заменить перегоревшие лампочки. Через несколько минут, не замечая меня, спустился Павлуша. Стоял лицом к трапу и поэтому не увидел меня. Рывком выдернув ремень из брюк, сделал петлю и начал привязывать конец к балансине трапа.
- Павлуша, помоги лампочки менять, - как ни в чем не бывало, я окликнул его.
Он вздрогнул, будто его поймали на месте преступления, и обернулся в мою сторону.
- Подходи ко мне. Что стоишь?
- А ты никому не скажешь?
- Что не скажешь? - сделал я вид, что ничего не заметил.
Заправив ремень в брюки, подошел ко мне и начал помогать. Руки его дрожали и, прежде чем успокоился и приспособился к работе, разбил несколько лампочек, но я не реагировал.
- Павел, не бери в голову маты боцмана. Держись, иначе пропадешь. Человек живет во враждебном ему мире. - убеждал я его после работы.
После обеда, я пригласил Павла в свою каюту, в которой кроме меня проживал курсант Федор.
- Боцман совсем парнишку замордовал, пусть побудет с нами. - сказал я Федору.
- Саложенка угнетает. Старый хрыч. Рожу набью! - возмутился Федор.
Павлуша, расслабившись, заснул. Я читал книгу. Федор делал курсовой проект. В каюту заглянул боцман.
- А, вот ты где. Сачкуешь? Марш палубу киркой оббивать! - закричал, как колониальный эксплуататор.
Павлуша спохватился и напугался.
- Тебе не стыдно парнишку долбать. Ему положено работать четыре часа, - не вытерпел Федор, - закрой дверь с другой стороны!
- Матрос мой! Павлуха на место! - заорал боцман на матросика, как на собаку и принял боксерскую стойку.
Среди моряков ходили слухи, как будто "хохол"-так звали его за глаза- может убить человека.
- Командиры, охлыньте. - попытался я урезонить забияк.
- Павел, оставайся. При мне он не тронет тебя, - спокойно сказал Федор, поднялся со стула и подошел к боцману.
Ожидая спортивного шоу, в коридоре собрались моряки. Однообразная судовая жизнь требовала разрядки, а тут подвернулся случай, говоря морским языком, "размагнититься".
- Федя, не опозорь машину. Бей в лоб рогатого, чтобы скопытился. - подливали масла в огонь мотористы.
- Нефедыч, не посрами палубу! Врежь маслопупу, чтобы палубу кровью скатил. - разжигали азарт матросы.
Боцман Нефедыч, косая сажень в плечах и на голову выше Федора, по-крестьянски размахнулся, но Федор успел присесть. От удара боцмана загудела переборка. Схватившись за кисть, затряс рукой.
- Федя, за тобой удар! Бей его, а то мы поможем! - вошли в раж мотористы.
От умелого удара боцман грохнулся на палубу.
- Нокаут! Нокаут! - торжествовали мотористы, - наша взяла!
- Боцман! Вставай! Вставай! Не позорь палубу! - требовали матросы, готовые броситься с кулаками на мотористов.
- Отставить! Разойдитесь по каютам! - раздался голос Бориса Прокоповича, стоящего на ступеньках трапа.
Большинство моряков разошлись, чтобы не лишиться визы и не быть свидетелями инцидента, дескать ничего не видел, ничего не слышал, при чем тут я?
Боцман, поднявшись с палубы, в сопровождении помполита, ушел в свою каюту. Борис Прокопович не стал проводить "следствие" и страсти-мордасти быстро забылись. Павла перевели учеником моториста, а через некоторое время, Нефедыч пригласил меня и Федора в каюту распить мировую.
Расслабившись спиртным, Нефедыч рассказал о своем становлении, о борьбе за место под солнцем, о дикостях бытия, которые принимал как должное, а в сущности остался крестьянином и офицеров считал барами. После распития "мировой", я с ним подружился. Он стал приглашать меня в каюту и за бутылкой отводил душу. Борис Прокопович поступил очень умно: замял "дело" и поэтому стал авторитетным на судне, и к нему, как к пастырю, потянулись моряки с проблемами и сомнениями.
Вечером открылись маяки Америки, а утром теплоход "Орша" стал на якорную стоянку порта Ванкувер. К обеду судно поставили под погрузку зерном. Большая часть моряков ушли в увольнение на берег, а я, ожидая возлюбленную Виктора, остался на судне. Несколько раз сходил на причал, прохаживался от кормы до носа, разговаривал с канадцами русского происхождения о житье-бытье. Нашлись потомки моих земляков и даже называли знакомые фамилии, которые бежали от "антихриста" еще в гражданскую войну. Соблазняли остаться в Канаде для развода русской общины. К вечеру вернулись моряки с увольнения. Делились впечатлениями, удивлялись разнообразию ширпотреба и продуктов. Федор показал мне брошюру.
- Переведу, разберусь и защищу на английском. / тогда считалось престижным защищаться на английском/.
- Ты не один такой хитрый. Я знал одессита: купил ноу-хау и уехал защищаться в Одессу, а чтобы не разоблачили, защищался в политехническом Харькова и стал ученым, а тебе в мореходке не удастся мозги заморочить, там в курсе всех достижений.
Федор разъединил брошюру на листки и дал мне несколько листков для перевода. Когда надоело воровать ноу-хау, вышел на палубу подышать свежим воздухом. Было уже темно. Моряки смотрели кино в столовой команды. По причалу, вдоль борта судна, прогуливалась темная фигура. Заметив меня, помахала рукой. Воспользовавшись, что на трапе не было вахтенного матроса, сбежал на причал.
- Ева! - как пароль, сказал я, подошедши к ней.
Она кивнула головой. Со стороны, она смотрелась архаично, будто русская крестьянка из староверской сибирской глубинки: в сарафане, коса до пояса, на голове платок. Если бы такая попала в среду советских девушек, то ее, или перевоспитали бы, или отвергнули.
- А где Виктор? - волнуясь, спросила она.
- Вот от него письмо. Пиши ответ. Я подожду. - ответил я и ,быстро поднявшись по трапу на борт судна, стал ждать.
Ева появилась в тот момент, когда вахтенный матрос вышел на трап.
Не заметив меня, взявшись за ограждение трапа, стала подниматься.
- Нельзя! Назад! - проявил бдительность матрос.
Ева остановилась.
- Иди отсюда портовая шлюха к ...... матери! - оскорбил ее совморяк.
Спустившись на причал, не ушла, а пошла вдоль борта в сторону кормы, ища меня глазами.
Я прошел на корму, откуда не было видно трапа, перелез через борт, перехватился за манильный трос и по нему скатился к ногам Евы. Она рассмеялась.
- Тише. Давай послание. Не все совморяки хамы. - тихо сказал я.
Взял любовное письмо и засунул за пазуху. Намеревался убедить ее в бесполезности переписки и бесперспективности любовной игры, но разочаровывать не нашел слов. Поднявшись по канату на борт судна, посмотрел на причал. Евы уже не было.
Вечером следующего дня, теплоход "Орша", загруженный по ватерлинию зерном, отошел от стенки причала и глубокой ночью маяки Нового Света растворились в ночном океане за кормой теплохода, для меня навсегда.
В этот рейс, от Канадских берегов до маяка Скрыплева, теплоход ни разу не качнуло. Только боцман отдал якорь на рейде Владивостока, пограничники, таможенники и карантинные врачи прибыли на теплоход на рейдовом катере.
Я советовал Федору спрятать будущую диссертацию среди технической литературы, но у него своя правда.
- У кого из вас книжка на иностранном языке? Сдайте добровольно! - было первое требование старшины-пограничника, когда зашел в нашу каюту.
- А я не прячу. Вот она. - признался Федор и отдал "диссертацию".
- Последний раз видишь. - съехидничал я.
- И до тебя доберусь. - сказал старшина и, делая "знающий вид", перелистал брошюру. - Забираю на экспертизу. Если окажется вражеской пропагандой, ответишь перед законом. Как фамилия?
Федор назвал свою фамилию и начал "качать права", дескать литература техническая, но старшина не принял его доводов.
- А ты, тропический моряк, где сховал порнуху? - обратился ко мне старшина.
- А что, хотите посмотреть? Под подушкой, - зубоскалил я.
Старшина рассмеялся, а сопровождавший его солдат перевернул наши постели.
- Вот вам презент. - подал я старшине многоцветный карандаш.
Он не отказался взять и, не поблагодарив, сунул его в карманчик униформы.
- А резиночки жевательной от дяди Сэма. - прогнулся я и подарил упаковку жвачки.
- Однако же ты что-то шибко добрый... Много контрабанды по очкурам наховал?
- Михаил Сергеевич, воз и маленькую тележку.
Старшина рассмеялся. Он очень любил юмор и если находил контрабанду, спрашивал: "Хлопец, а ты зачем сюда заховал? Ах, да! Забыл забрать для предъявления? Бывает, бывает, однако же не гоже старших обманывать. Может где-нибудь еще запропастилась? Дак ты показывай, я никому не скажу."
Между тем, как бы раздумывая,отдать брошюру или нет, продолжал изучать ее.
- Михаил Сергеевич, отдайте Феде, пусть науку двигает, - попросил я.
- Знаю я вашего брата. Нас сибирскими валенками считает, но служба есть служба и декларацию не я составляю. - ткнул пальцем вверх.
- Все понял, там дубки.
- Прикуси язык. Я такое не говорил, - улыбнулся старшина и с солдатом вышел из каюты.
Вскоре, по судну объявили об окончании таможенного досмотра. Пограничники, таможенники и карантийные врачи покинули судно. Теплоход поставили под выгрузку. Свободные от вахт моряки собирались на берег, но вдруг нагрянул усиленный пограничный наряд. Значит, кто-то из команды проявил бдительность.
В нашу каюту снова зашел старшина с солдатом.
- Здравия желаю товарищ старшина. Что забыли? - поинтересовался я.
- Веди солдата в электрическую кладовку. - вместо ответа, сердито сказал старшина.
Когда в кладовке вытряхивали содержимое ящиков с лампочками, я спросил пограничника: "Что ищем?"
- Агент из ваших настучал, что на пароходе есть шифровка.
Конечно, глупость, но сигнал поступил, власть должна среагировать.
Я вспомнил о любовном послании Евы Верхогляду. Кто-то заметил, как брал письмо. Если найдут, то шустрые комсомольцы компетентных органов постараются сделать из меня врага народа. Такие случаи бывали. Письмо я не прятал, не придал значения, просто положил его в карман пиджака и забыл. Не дай бог, старшина проверит мои карманы.
Конечно, в ящиках "шифровки" не нашли. Вернулись в каюту. Федор и старшина перелистывали странички технических инструкций, лежащих на столе. Я присоединился к ним. Закончив проверять инструкции, старшина подошел к рундуку, где была наша одежда и начал проверять карманы.
"Господи, пронеси меня, ведь я нарушил закон, но не заповедь твою: полюби ближнего яко самого себя."
И хотите верьте, хотите нет, свершилось чудо - старшина не нашел "шифровки". Закончив досмотр, старшина и солдат вышли.
- Ну, что? Тряслись поджилки? - улыбнулся Федор, - я прочитал письмо и перепрятал. - обрадовал он меня.
- Храни тебя Всевышний. - пожелал я.
- И тебя тоже. - ответил он и начал собираться на берег.
В каюту зашел Павел.
- А ты, где был? - спросил я его.
- В каюте помполита, с дедушкой беседовал.
- О чем, если не секрет? - поинтересовался я.
- Я, честное комсомольское дал о государственной тайне, которую нельзя разглашать.
- Во как! И подписку давал?
- Подписку не давал. - ответил Павел.
Тогда не тайна. Она касается кого-нибудь из нас? - спросил я.
- Да, Феди.
- Павлуша, я же никому не рассказал о нашей с тобой тайне, - намекнул я о попытке самоубийства в трюме.
Павел задумался. На лице отразилось смятение души. Колебался: рассказать или нет. Честное комсомольское обещание боролось с чувством морской дружбы и товарищества.
- Я даю тебе честное коммунистическое, что сохраню тайну, как зеницу ока. Ведь комсомолец должен быть помощником коммуниста? - схитрил Федор, потому что "тайна" касалась лично его.
- В каюте помполита добрый дедушка агитировал меня сказать, якобы я видел в брошюре на иностранном языке, которую Федя принес с берега, бумажку с цифрами, за это обещал устроить меня в мореходку.
- Вот дурак! Старый пердун! Маразматик, помешанный на шпиономании! Такие в руководстве партии! Я ему все выскажу! - возмутился Федор, молодой коммунист, смена таким, как этот "маразматик".
- Федор, охлынь! Не пори горячку. Плетью обуха не перешибешь, не ссы против ветра. Стоит ли ломать карьеру и портить жизнь? - советовал я. Федор сел на кровать.
- Не торопись на "собеседование". Отмазывайся, мол на вахте стоял, а там глядишь и "шпион" найдется.
- Дедушка сказал, чтобы и ты зашел к нему в каюту, - сказал Павел.
Конечно, я мог "отмазаться", но решил сходить на "душевное рандеву".
В каюте сидел за столом, на котором были бутылка виски и закуска из капитанских представительских, заслуженный старик, наставник помполитов - Шкуродеров, ревностный блюститель девственности сталинизма, которого боялись не только помполиты, но и капитаны.
Он вошел в роль Дзержинского настолько, что стал внешне походить на него: аскетичное, вытянутое лицо, острый подбородок, козлиная бородка, на голове кожаная фуражка. Уставился на меня, как удав на кролика, стараясь раздавить взглядом стеклянных, замороженных глаз.
В детстве, я любил играть в игру - кто кого переглядит и, не мигая, нагло вытаращился в его глаза...
Надоело "ломать комедию" и я улыбнулся.
- Ааа! Мареман! Держи краба! Падай на банку! - он протянул мне растопыренную пятерню кочегара с волосатыми пальцами.
Пришлось пожать его потную руку.
- Ну, как?! Помочил конец? Потер шишку?! Да рассказывай, не стесняйся. Я тоже "выступал" по молодости.
Таким примитивныи способом залазил в морскую душу и гадил в нее, но моя душа давно запахнута для таких.
- Я вас не понимаю. - отразил я первую заподлянку.
- Пей. - наполнил он стакан виски.
Зашел с тыла, мол что у пьяного на душе, то и на языке. Чтобы расслабить меня, выпил стакан, закусил сервелатом и задымил гаванской сигарой.
- На судне пить запрещается. - отразил я вторую заподлянку.
- Пей, я разрешаю.
- Я не употребляю. - поставил его я в тупик.
- Моя разведка донесла, что ты ночью на берегу взял шифровку у иностранной разведчицы. Где она?
- Если это допрос, то покажите свое удостоверение. Так говорят наши помполиты.
Мой допросчик поперхнулся и закашлялся.
- Самозванец! Накапаю куда следует, что допрос ведете не имея на это полномочий, - пригрозил я.
Наставник помполитов схватился за бок, подошел к дивану и сел.
Я вышел из каюты. Помполит стоял у двери, подслушивал, чтобы отразить удар, если я ляпну что-нибудь в его адрес.
- Это такие маразматики наставляют вас, грамотных, современных. Как вы терпите? - сказал я.
- Старики остались в прошлом, - грустно ответил Борис Прокопович.
- Трудно в вашей партии смена поколений проходит. Надеюсь, что до репрессий не дойдет.
- Пиши заявление в партию. Я рекомендацию дам. - предложил помполит.
- Я еще не созрел, - "открутился" я.
- В партии дозреешь, поможем, - улыбнулся Борис Прокопович.
- А оно мне надо? - отказался я.
- Вот и отработал задний ход. Критиковать все могут, а ты что предлагаешь? - спросил он, но я не нашел ответа.
В каюте Федор спросил меня: "Какой результат вашей беседы?"
Конечно, он тревожился, чтобы я не пошел на провокацию и не стал, под давлением опытного помполита, лжесвидетельствовать против него, ради посулов и карьеры.
- Федор, я не такой, как все, - высокомерно ответил я.
Он хмыкнул, улыбнулся и занялся курсовым проектом.
Неожиданно вошел Володя Коробов.
- С медовым месяцем тебя, - поздравил я.
- Списывайся, я иду в рейс.
Жена и теща за шмотками гонят - догадался я по злому виду Владимира, но досаждать вопросами не стал. Вот и пойми прекрасную половину человечества: одни гонят мужей за шмотками и валютой, хоть к черту на рога, а другие любят, надеются и ждут через океан, вроде не понимают бесперспективности таких отношений.
Списавшись с "Орши", пришел в отдел кадров. Инспектор Радченко принял меня приветливо.
- Понравилось работать на "Орше"? - спросил он.
- Лучшего не бывает.
- Помполит заходил. Хорошо отозвался о тебе. Оставайся на "Орше". Реабилитируешь себя, новые теплоходы перегонять будешь.
- А Володя Коробов?
- Только что ушла его жена. Характеристику мужу дала. Оказывается он плохо себя ведет. Денег мало дает, по кабакам с товарищами шляется, под чужую корму ныряет. Оставлю его в резерве на пол-оклада. Пусть жена перевоспитывает.
- Я не могу подсидеть товарища. - отказался я.
- Понимаю, морское братство, - ехидно улыбнулся инспектор, - тогда семь футов тебе под килем на юг. Ты же тропический моряк. Романтика, экзотика, дикари, Сингапурский стриптиз, тропическая парилка... Передумал?
- Меня на "Оршу" пошлите. - раздалось за моей спиной.
- Слышишь? Каждому свое: кому в машине париться и в четырех -местной каюте, привязавшись от качки, спать, а кому на вахте руки в брюки ходить и в одноместной, просторной каюте с кондиционером отдыхать.- закончил разговор инспекор и приказал помощнику выписать мне направление на теплоход "Шкотово".
По пути на судно, я зашел на главпочтамт и бросил в почтовый ящик письмо Евы для Виктора.
Теплоход "Шкотово", типа испытай себя морем, построенный по проекту отечественных корабелов, по сравнению с "японцем" "Оршей", ржавая баржа с мотором, стоял у стенки судоремонтного завода, накренившись на правый борт. Сварщики, которых матросы страховали фалами, "латали" его хилые ребра. И в рейсе, и на стоянке у этого доходяги всегда что-нибудь ломалось и поэтому постоянно подваривали, перебирали, ремонтировали. Зато скорость у таких "шип-лайнеров"была черепашья, а если крепко задует, то сносило назад. Тогда платили валюту по принципу: больше суток - больше шмоток и поэтому на таких судах собирались романтики моря с меркантильными инересами, которых таможенники знали в лицо. За длительный рейс так "притирались" друг к другу, что у каждого романтика была своя "заначка с шмотками инкогнито" и было строгое правило - на чужой презент рот не разевай. На судне меня узнали как своего. Второй механик сказал: "Я же говорил, что вернешься.Романтика, она крепко затягивает, пока не попадешься. После обеда в робу и в машину. Ремонтники отказались перебирать главный дизель."
На обеде "тяпнули для тямы",что на образцовых судах строго запрещалось и полезли в дизель, который давно нужно списать. Несмотря на "героический и патриотический труд" моряков и ремонтников, морскому регистру не понравились проржавевшие танки и теплоход поставили в плавучий док.
Пользуясь этим случаем, зашел на главпочтамт и в отделе до востребования справился о письме. Оказалось, что его забрал Виктор.
Чтобы встретиться с ним, приехал в училище. В фойе меня встретил курсант с повязкой дежурного на рукаве. Спросил его о Викторе. Он ответил, что тот перевелся в какой-то Вуз, не то в политехнический, не то в сельскохозяйственный. Через неделю, старый "дед" из морского регистра, дрожащей рукой, дал нам добро на океанское плаванье, потому что начальство "давило", и наш "лайнер", с залатанными и закрашенными танками, был сдан во фрахт Вьетнаму.
Через год, вернувшись из Вьетнама, списался в отпуск и, вспомнив о заочной любви через океан Евы и Виктора, зашел на главпочтамт.
В отделе до востребования, поинтересовался, есть ли письмо Виктору.
К моему удивлению, оказалось, что есть. Значит, кто-то из моряков не побоялся взять письмо у Евы и перевезти из Нового Света. Я считал себя, в единственном числе, очень рисковым парнем, но оказалось,
я не один такой. После отпуска, перед повторным фрахтом во Вьетнам, на главпочтамте узнал, что переписка Евы и Виктора продолжается контрабандным способом.
Годы пронеслись морскими ветрами, охладели чувства, поблекли краски жизни и, вопреки лжепророкам, которым я верил, светлое будущее не состоялось и все вернулось на круги своя, и стало как есть сегодня.
Будучи заездом во Владивостоке, проходя мимо старого главпочтамта, вспомнив о заочной любви двух чудаков, зашел и в отделе до востребования спросил оператора, есть ли письма для Виктора Верхогляд, и, к моему удивлению, оказалось - есть, но уже с марками и печатями. Срок хранения закончился и оператор готовила письма к возврату. Значит, Виктор, по какой-то причине, не забрал их.
Почти каждый из нас пережил или переживает возвышенную, неземную любовь и, если она обручена на небесах, как сохранить ее, чтобы с годами не отцвела и не завяла подобно свадебному букету, и не трансформировалась в натуральную привычку?