У каждого человека есть то, что он не сможет переступить никогда в жизни.
Кто-то никогда в жизни не скажет правды, боясь прослыть бунтарём; другой так и не отважится быть самим собой, имея в своём арсенале маски на все случаи жизни; третий ни за что не расстанется с жаждой обладания дензнаками, что дарит ему власть над суетным миром.
А он никогда в жизни не скажет ей о своей любви.
Ну кто он, кто он для неё? Всего-то одноклассник, увидевший эту неземную девочку впервые в свои четырнадцать мальчишеских лет.
Этот хрупкий Глазастик (как мысленно он окрестил её ) влюбил в себя почти всю половину мальчишек их школы. Это была не просто мода на новенькую девчонку, это была тяга к неразгаданной тайне. Тогда он не знал ещё и слова-то такого, как флёр, но она вся была – притяжение, неизведанный космос.
Устремлённый тебе навстречу взгляд огромных её серых глаз, открытый в полуулыбке пухлый рот, бледное утончённое лицо, заставляли забывать, что тебе или кому другому отвечала она в ответ. Её тихий, тонкий голос просто хотелось слушать, как журчание весеннего ручейка. Её белые, не загорелые пальчики, которые в задумчивости крутили колпачок ручки ли, поправляли кружевной ли воротничок форменного платьица, или подпирали висок, когда она решала задачу или писала сочинение, вызывали нестерпимое желание взять их в свою ладонь и прижать к груди к солнечному сплетению, где, как он слышал, находилась душа.
Она и была его душа.
Она была тем самым небом, без которого птице не жить. А он был птицей вольною, не знающей пут силка. А тут попался:
-Как желторотый воробей на просо, - корил он мысленно себя, - Эка невидаль, видали и побасче*, Глазастик на ножках, - пытался остудить он себя.
Чалдонского роду-племени, поджарый, ладно скроенный, русоволосый, светлоглазый, стремительностью движений напоминавший стрижа -только что был тут, и нету,- был он боек на язык и приметлив. Но куда, куда всё девалось в присутствии этой девчонки. Тысячу раз прокручивал он в голове, как даст ей понять, что она не безразлична ему, как возьмёт наконец-таки её ладонь в свои руки, как прижмёт её голову к своей груди …
Да кто из ребят в своих мечтаниях о предмете своей первой любви не уносился в заоблачные выси? Нет таких, и, слава Богу не будет, думается и мне, помнящей эту историю.
По чуть-чуть, по самую толику сокращал он расстояние своих орбит меж собой и Глазастиком. Сначала он с другом неожиданно для всех пересел с «камчатки» за парту, стоящую за её партой. Здесь можно, не опасаясь быть раскрытым в своих тайных чувствах перед пацанами, весь школьный день смотреть на неё, случайно ловить её взгляд, вдыхать еле уловимый аромат чего-то косметического или коснуться её руки, передавая тетради на стол учителя либо подавая с пола оброненную ею ручку.
Он твёрдо решил в конце года, на вручении им свидетельства об окончании неполной средней школы, открыть ей своё сердце, ведь как не прячь свои чувства, не только его лучший друг, но и остальные одноклассники догадывались об его любви. Догадывались все, кроме неё. Она смеялась и грустила, шепталась о чём-то с подружками, активно участвовала в общественной жизни класса и школы, оставаясь для всех такой же неразгаданной тайной, как и очередной роман, читаемый ею украдкой на скучном уроке или на перемене.
И вдруг, в одночасье, всё переменилось.
Было февральское солнечное утро понедельника, когда он жадно смотрел на входные двери школьного вестибюля, выискивая глазами среди входящих её фигуру.
Она зашла и …солнца в школе стало больше, потому как сама она светилась каким-то внутренним неизвестным ему светом.
Она отвечала на приветствия автоматически, не видя с кем здоровается, загадочно улыбаясь.
Причина этой джокондовской полуулыбки обнаружилась почти сразу. В вестибюль школы ворвался Волк, как звали его за глаза не только в его компании, ученик выпускного класса, заводила и хулиган, симпатяга и шутник, двоечник и авторитет в школьных кругах, задевать которого было чревато и молоденьким учительницам.
Не снимая пальто, Волк подлетел к Глазастику и замер перед нею, чего-то тихо произнеся. Она засветилась в тысячу раз сильнее и молча отдала свой портфель.
С этого дня этот ритуал стал традиционным – провожая в класс на уроки, встречая её на переменах и после уроков, другой, не похожий сам на себя Волк, шествовал с нею преданным Санчо Пансой.
Она сделала свой выбор, не зная, сколько сердечек разбила тем утром.
Уже потом стало известно, что накануне того злосчастного для него утра, ездила она с подружками в райцентр, а обратным рейсом возвращался и Волк со своим другом одноклассником – умницей Димкой, тайной, как оказалось, любовью Глазастика, впрочем, не только её.
Но не умник Димка отважился проехать центральную усадьбу совхоза, где жили все, кроме неё - живущей на отделении в трёх километрах от их села, а бесстрашный Волк, разом прорвавший невидимую стену её гордой недосягаемости. Волку пришлось обратно идти пешком эти три километра домой по морозу, но, верно, он его не почувствовал, как не почувствовал бы холода и он на его месте…
Душа болела, глядя на её сияющие глаза, комок подступал к горлу при виде их вместе, а вместе они были почти всегда, но оставались счастливые минуты тайного смотрения на уроках и…всё-таки счастья видеть её счастливой.
Два года до их выпускного пролетели как-то слишком быстро. И было уже понятно, что никаких других признаний от кого-либо ей не надо – она ждала своего Волка из армии. Она опять была неприступной крепостью, а он не отважился стать Суворовым.
Вскоре её семья уехала из их села.
Прошли годы. Неспокойные годы его взросления, поиски идеала в других, многих и многих женщинах. Эти поиски были никчемными, он понимал это, но надеялся, надеялся встретить ту, которая бы смогла усмирить его вольное сердце, и хотя бы отдалённо напоминала Глазастика.
Наколбасив в молодости и окончательно не остепенившись в зрелости, ему дано было вновь увидеться с ней. Случайная встреча была сладким воспоминанием о его первой любви, как оказалось, никуда не исчезнувшей.
И было понятно, что она счастлива, хотя и не Волк стал для неё пристанью…
-Эх, Волк, Волк, понимаешь ли ты, что ты отнял у меня когда-то и что сам потерял?,- думал он, глядя в её огромные серые глаза
А где-то в области солнечного сплетения тихонько заныло. Должно быть, душа…
Баско, побасче - красиво, покрасивее ( разг. у чалдонов)