Когда в шестидесятых годах прошлого столетия я учился в обычной школе на окраине Москвы, мальчишки поругивались матом в основном вне школьных стен (за исключением туалетов), а в присутствии девочек – никогда. За все десять лет учебы на моей памяти ни одна школьница не родила, включая десятиклассниц, а они были зрелыми девицами, готовыми идти под венец.
У моего сына во вполне приличной школе матерщина стала общепринятой лексикой в общении между полами, и некоторые девочки стали рожать с шестого класса. Теперь, говорят, эта тенденция усилилась: объем матоупотребления и все более ранний возраст беременности бьют рекорды. Однако рождаемость не превалирует над смертностью, потому что плоды не любви, а распущенности живут недолго и плохо, как и их родители.
Сегодня в общественном транспорте слышу, как молодожены, молодые пары обмениваются матерком – даже не бранясь, а ласково. Но за их спиной уже проглядываются неблагополучие и беда. Так что дело не в художественных произведениях, где мат включают для привлечения внимания, потому что привлечь чем-то другим, кроме голых баб и нецензурной брани, таланта не хватает. Дело не в культур-мультур! Мат, ставший жизненной потребностью, ведет, по не выясненным до конца наукой причинам, человека под откос, под забор неизбежно. Не замечать этого – значит ничего не замечать.
Войны порождаются всякой неустроенностью и раздражительностью. Из заядлых любителей мата выживают единицы. Непобедимые на суше моряки всегда идут в атаку молча. У знакомого афганца спросил: почему не материшься? Он удивился: убьют...
29.01.2015