По субботам на ужин всегда подавали одно и то же блюдо. Отбивную. Видимо, они считали, что делают нам праздник. Готов поспорить на тысячу баксов, что они делали это потому, что в воскресение в школу приезжало много родителей, и старик Термер рассчитывал на то, что когда мамаша спросит своего ненаглядного сыночка что он ел вчера на ужин, тот ответит «Отбивную». Это мошенничество. Эту отбивную надо было видеть. Это был маленький, жесткий, сухой кусок мяса, который нельзя было даже порезать. На этих отбивных всегда лежали гнилого вида помидоры, а на десерт давали яблочный пудинг, который ели разве что дети из младших классов, не евшие ничего вкуснее, да парни вроде Экли, которые ели все.
Впрочем, когда мы вышли из столовой, было здорово. На земле лежало около восьми сантиметров снега, и он все еще валил. Было ужасно красиво, и мы начали кидаться снежками и дурачиться. Это было по детски, но все действительно наслаждались.
У меня не было свидания в тот вечер, поэтому я и мой друг Мэл Броссард, который был в команде по реслингу, решили поехать в Агерстаун поесть гамбургеров и посмотреть какой-нибудь фильмец. Никто из нас не хотел весь вечер просиживать штаны в своих комнатах. Я спросил Мэла, не будет ли он против, если мы возьмем с собой Экли. Я спросил потому, что каждый субботний вечер Экли сидел у себя в комнате и ковырял свои прыщи. Мэл ответил, что не против, но и не писает кипятком от этой идеи. Он не очень-то любил Экли. Короче, мы пошли одеваться и, пока я натягивал галоши и все остальное, я спросил Экли пойдет ли он с нами. Он прекрасно слышал меня через душевую, но ответил не сразу. Он был из тех парней, которые никогда не отвечают сразу. В конце концов, он зашел через чертову душевую и, стоя в проходе, спросил кто идет. Ему всегда надо было знать кто идет. Клянусь, если бы этот парень потерпел кораблекрушение, и ты бы приплыл в лодке, чтобы спасти его, он, перед тем как залезть в нее, непременно бы захотел узнать кто гребет. Я ответил, что идет Мэл Бросард.
- А, этот ублюдок…. Ну, ладно. Подожди минуту, - можно было подумать, что он делает одолжение.
Ему понадобилось около пяти часов, чтобы собраться. Пока он одевался, я подошел к окну, открыл его и голыми руками слепил снежок. Снег был мокрый, и снежки лепились хорошо. Однако, я не просто выкинул снежок из окна. Я начал целиться в, стоящую через дорогу, машину. Но потом передумал: она была такой белой и красивой…. Потом я хотел бросить его в гидрант, но он тоже был белым и красивым. В конце концов, я его вообще никуда не бросил. Я закрыл окно и прошелся по комнате, делая снежок тверже. Когда я, Бросард и Экли сели в автобус, снежок был все еще со мной. Водитель автобуса открыл дверь и заставил меня его выбросить. Я говорил ему, что не собираюсь никому кидать его за шиворот, но водитель не поверил. Люди никогда никому не верят.
Так как Бросард и Экли уже видели фильм, который показывали в кинотеатре, мы просто съели по паре гамбургеров, поиграли в автоматы и поехали обратно в Пенсии. В любом случае, мне было все равно: посмотрю я фильм или нет. Это была комедия с Кери Грантом в главной роли. К тому же, я уже ходил смотреть фильмы с Бросардом и Экли. Они смеялись, как сумасшедшие над совершенно несмешными вещами. Мне не понравилось сидеть рядом с ними в зале.
Было только без пятнадцати девять, когда мы вернулись в гимназию. Бросард был заядлым игроком в бридж, поэтому он стал искать партнеров по всей общаге. Старина же Экли обосновался в моей комнате, чтобы сменить обстановку. Только вместо того, чтобы сидеть на ручке кресла Стрэдлейтера, он улегся на мою кровать. Своим гребанным лицом прямо на мою подушку. Он начал что-то монотонно рассказывать и ковырять прыщи. Я сделал миллион намеков, но не смог от него избавиться. Он продолжал говорить скучным голосом о девушке, с которой прошлым летом у него был секс. Он рассказывал мне об этом уже в сотый раз, и каждый раз эта история звучала по-новому. То он делал это с ней в Бьюике его кузины, то на дощатом настиле для прогулок на пляже. Естественно, это была полная чушь. Он был самым натуральным девственником из всех девственников, которых я видел. Я даже сомневаюсь, что он когда-нибудь довел кого-нибудь до оргазма. Короче, в конце концов, я прямо заявил ему, что должен написать сочинение для Стрэдлейтера, и что он должен убраться ко всем чертям, чтобы я мог сконцентрироваться. После того, как он покинул меня, я надел пижаму, халат, свою шапку и начал писать сочинение.
Дело в том, что мне никак не шла на ум ни комната, ни дом, подходящий для описания, нужного Стрэдлейтеру. Да и вообще, я не очень-то люблю описывать дома и комнаты. Поэтому я описал бейсбольную перчатку моего брата Элли. Эта перчатка была очень живописным предметом. У моего брата была перчатка полевого игрока, которая одевалась на левую руку. Он был левша. Но что на самом деле стоило описания, так это то, что вся она была исписана стихотворениями. К тому же, эти стихотворения были написаны зелеными чернилами. Он написал их для того, чтобы ему было что почитать, пока он стоит на поле, и никто не отбивает мяч. Он давно уже умер. У него была лейкемия, и он умер 18 июля 1946 года, когда мы были в Мэйне. Вам бы он понравился. Он был на два года младше меня, но в тысячу раз умнее. Он был ужасно умный. Его учителя постоянно писали моей маме письма о том, какое это счастье учить такого мальчика, как Элли. И это не было пустой болтовней. Они на самом деле так думали. Но он был не просто самым умным членом семьи. Он был еще и самым лучшим, во всех отношениях. Он никогда ни на кого не психовал. Считается, что те, у кого рыжие волосы очень быстро выходят из себя. Элли не был таким, а у него были ужасно рыжие волосы. Я сейчас расскажу. Когда мне было десять, я начал играть в гольф. Помню однажды летом, когда мне было около двенадцати лет, я был готов сделать первый удар, и у меня вдруг возникло ощущение, что если я оглянусь, то увижу Элли. Я оглянулся и действительно увидел его, сидящего за забором на велосипеде. Он сидел там, примерно в ста метрах от меня и наблюдал, как я буду делать первый удар. Вот такие у него были рыжие волосы. Боже, он был хорошим малым. Бывало, за обедом он так сильно смеялся над своими мыслями, что чуть не падал со стула. Когда он умер мне, было только тринадцать, и родители хотели отвести меня к психиатру, потому что я разбил все окна в гараже. Я не виню их. На самом деле. В ночь его смерти я спал в гараже и разбил там кулаком все проклятые окна, просто так. Я даже хотел разбить все окна в фургоне, в котором мы жили летом, но моя рука уже была сломана и я не смог. Я признаю: мой поступок был довольно глупым, но я даже не осознавал, что делаю это. И вы не знали Элли. Рука все еще болит на дождь, и я не могу больше сжать кулак, - настоящий, крепкий кулак, я имею в виду, - но мне все равно. В любом случае, я не собираюсь быть хирургом или скрипачом.
Короче, вот о чем я написал Стрэдлейтору сочинение. О бейсбольной перчатке Элли. Так получилось, что она была у меня с собой, поэтому я вытащил ее и переписал все стихи, что были на ней написаны. Мне всего лишь пришлось изменить имя Элли, чтобы никто не догадался, что это был мой брат, а не Стрэдлейтера. Мне не очень-то нравилось делать это, но ничего другого я придумать не мог. К тому же, мне нравилось писать об этой перчатке. На написание сочинения у меня ушло около часа, а все потому, что я печатал на допотопной машинке Стрэдлейтера и это тормозило мою работу. Свою машинку я одолжил одному парню.
Думаю, было около половины одиннадцатого, когда я закончил. Я не был уставшим, поэтому выглянул в окно. Снег больше не шел, но то и дело было слышно, как какая-нибудь машина пытается завестись. Еще был слышен храп Экли. Прямо из-за душевых занавесок. У него были какие-то проблемы с носом, поэтому он плохо дышал во время сна. У этого парня было все: проблемы с носом, прыщи, ужасные зубы, плохой запах изо рта, погрызенные ногти. Становилось даже жалко этого сумасшедшего сукиного сына.