Часть первая, в которой пойдёт речь о заводной жене
Было это или не было, но как-то раз один мужчина завёл жену. Получилось у него удачно, потому что жена оказалась с хорошим заводным механизмом и долгие–долгие годы вертелась, как заведенная. А потом завод стал иссякать. Вот спросит он её о чём-то, а она не реагирует. Только глаза вспыхнут странным огнём, и ещё может рукой сделать вот так: мол, уйди, не мешай, дай о своём подумать.
Обиделся мужчина, о каком своём ей думать, если у них всё общее?! А потом вспомнил, что любит жену и, несмотря на её пробуксовку, решил отвезти эту женщину на курорт, где у всех появляется новый завод.
В середине июня собрали они свои чемоданы и узелки с полезными хозяйственными припасами и отправились в один южный город. Поселились на самой на окраине, где из их окошка на четвёртом этаже «хрущёвки» были видны белые баранчики, плывущие по ослепительно бирюзовому морю. И взяли они с собой, чтоб не скучать, двух своих маленьких внуков. На этой на окраине низко над головой со скандальными криками летали альбатросы, с гулом и свистом – военные самолёты, а в каждом дворе стояли оставшиеся после войны пулемётные доты, обнесённые изгородями.
Июнь выдался солнечный. Однажды, правда, налетела пыльная буря и даже сломала мощный и высокий платан во дворе. И море рассердилось, и заиграло на клавишах гальки угрожающие фуги и трагические марши. Но наутро снова проснулось безмятежным и по-детски приветливым.
Забыла я сказать, что заводная жена со своим мужем и внуками поселилась в волшебном городе.
В центре его стояли белые дома, украшенные лепниной и старинными коваными решётками. На праздники на улицах города развешивали разноцветные детские треугольные флажки. В скверах лежали неподъёмные допотопные якоря, играли духовые оркестры, а по улицам ходили моряки в бескозырках и отдавали честь старшим по чину. И все были дружелюбные. И моряки, и старушки, и чистенькие откормленные кошки в ошейниках, и дворовые собаки, интеллигентно здоровающиеся со всеми по утрам.
В подъезде съёмной квартиры, где они остановились, на окраине города на втором этаже на какой-то распределительной коробке жила в уютном гнезде чета ласточек, дожидались птенцов, которые вот-вот должны были вылупиться. На третьем этаже того же подъезда - большая белая собака с чёрными лбом и высокими ушами.
А на первом, под лестницей, обреталась дымчатая улыбчивая кошка. Она жила в коробке со своим полосатым сыночком. Рядом стояла её белая чистая посуда. Кошка с удовольствием подпускала малышей к своему ребёнку и с ещё большим удовольствием слушала их искренние похвалы своему пушистому малышу.
«Хрущевки» были окружены деревенскими палисадниками, где вились зелёные лианы с фиолетовыми грамофончиками цветов, росли растрёпанные розы, оранжевые бархатцы, колокольчики, «собачки» и пёстрые «анютины глазки». Там же стояли старые расшатанные кресла и кушетки с потёртыми подушечками и покрывалами.Платаны, клёны и сплетённые в несколько стволов акации давали тень. Вишнёвые и сливовые деревья щеголяли красными и розовыми бусинами плодов.
По утрам семья завтракала манной кашей и уходила на море.
Женщина с внуками строила замки из песка, ползая на четвереньках по пляжу, некрасиво отставив зад. Потом заводная жена надолго уплывала в море. И ей почти не видно было её внуков и мужа, увлечённо запускающих на берегу воздушного змея. Почему-то женщине хотелось уплыть далеко-далеко от своих любимых, до той точки, где так натянутся родственные нити, что хочешь – не хочешь, а придётся возвращаться. Раз за разом она увеличивала время и расстояние заплывов и с удивлением стала понимать, что может уплыть даже за горизонт без всякого натяжения этих нитей. Днём женщина варила суп с мясными шариками и базиликом, а четырёхлетний и шестилетний внуки что-то делили и дрались, и верещали, и лупили друг друга лопатками. Потом обнимались и целовались.
Вскоре ослабшие пружины этой женщины вновь приобрели упругость. Однажды она даже купила двух замороженных хеков и поджарила рыбу. Запах жареной рыбы выплыл в окно и на него стали слетаться стаями альбатросы. Они кругами летали у окна и громко, и истерично кричали. Но это ещё не всё. Запах жареных хеков был таким упоительным, что на него слетелись и военные самолёты. И дед, и бабушка, и внуки видели умоляющие лица пилотов с раздувающимися от голода ноздрями. Когда рыба остыла, она перестала так резко пахнуть, птицы и военные пилоты успокоились и стали заниматься привычными для них делами.
Так и шёл их отдых. Утром они скатывались по убогим, но чистым, лоснящимся от натирания кошачьими и собачьими хвостами ступенькам во двор. Странно, но хвостатые и пернатые жильцы подъезда не оставляли там следов своей жизнедеятельности. Не было ни запаха, ни луж, ни чего посерьёзнее. Даже ласточки не оставляли под своим гнездом никаких белых пятен, а вылетали по всем своим делам в распахнутое окошко.
А потом дворами на пляж. Ближе к морю громоздятся постройки из ракушечника. В их палисадниках гордо белеют шары чеснока, зонтики укропа, гранатовые деревья щеголяют новорожденными алыми цветами, виноградные плети свешиваются с балконов и веранд. Удивительно, как хозяева этих строений не боятся, что обрушатся отвесные скалы, на которых ютятся их дома. Скалы, больше всего напоминающие срезанную ножом халву. Точно такие же, - и по виду, и по прочности. Широкий длинный берег из песка и гальки. Глухо плещет прибой. Солнце прожигает горизонт.
В один из дней на берег выбросило маленького розового дельфинчика. Сбежались отдыхающие, а загорелые, лоснящиеся сами, как дельфины, мужчины даже попытались закинуть его обратно в море. Но беспомощное тельце шевелили только волны. Дельфинчик был мёртв. То ли его порезало винтом катера, а может быть, сородичи учинили над малышом жестокий суд за его непохожесть на других…
В толпе зевак у кромки воды была и эта женщина со своими внуками. Она даже использовала смерть дельфина в воспитательных целях:
– Маленький дельфин не слушался своих дедушку – дельфина и бабушку – дельфина. Он уплыл от них без спросу, и вы видите, что случилось с малышом… На женщину смотрели две пары огромных глаз: одни шоколадные, другие серо-голубые. Впечатлились, видно, внуки.
Но сама женщина опечалилась и перестала даже ходить на море. Завод, похоже, снова иссяк.
И по утрам дедушка и внуки сами собирали сумки с ведёрками – лопатками – надувными нарукавниками и пряниками. Брали подстилку, воздушного змея и уходили на море.
А заводная жена подумала, что может помочь розовому дельфину. Хоть и мёртвому…
И придумала ему вот такую историю.
Часть вторая. в которой пойдёт речь о розовом дельфине и его первой любви
В синем – синем море жила влюблённая пара дельфинов. Конечно, влюблённая,иначе зачем бы они приносили друг другу самые лакомые рыбки и вместе резвились в упругих прозрачных струях, перепрыгивая друг через друга, и насвистывали один другому нежные слова. И поэтому у них родился детёныш. Это был странный ребёнок. Такой странный, что его папа Боб смертельно обиделся на маму Дуню и перестал приносить во рту своей жене перламутровых рыбёшек. Если вам эти имена не нравятся, назовите их любыми другими именами. Он больше не хотел плавать с нею бок о бок, свистая и веселясь. Вскоре и совсем затерялся. И тщетно мама – дельфин всматривалась в толщу воды и прочёсывала километр за километром морскую стихию. Наверное, она и плакала. Когда плачут дельфины, у них не размажется косметика, - и это удобно. Когда плачут дельфины, никто не заметит их слёз и не утешит. А жаль. Но зачем утешать Дуню?! Ведь никто ей не вернёт прежнего Боба. Не нужен ей такой новый Боб – Боб, отвернувшийся от своего сына. Обычная история. Так часто случается, и не только у дельфинов, но и у людей. Что же не так было с сыном дельфинов?
У тёмных мамы и папы родился розовый ребёнок. Ещё и соседка по заливу добавила яду:
– Ифь, – просвистала она презрительно, - мама тёмная, папа тёмный, а сыночек розовый!
И взмахнула хвостом, и уплыла. И оставила в растерянности несчастную маму дельфина. А что могла сказать мама?! Что она ни-ни, ни с кем, никогда, кроме как со своим мужем?.. Неужели любимый ей не доверяет?!
– Милый, ты только подожди, наш маленький обязательно потемнеет!
А муж и ждать не стал. А малыш и не подумал темнеть.
Приходит время, и маленькие детёныши перестают плавать рядом с мамами. Так бывает не только у дельфинов, но и у людей. Но это не наш случай. Дуня боялась, что кто-нибудь обидит её ребёнка, её Пинки. Стал Пинки настоящим «маменькиным сыночком», но не изнеженным и капризным, а чувствительным и отважным, сострадательным и внимательным.
Но чего ни случается на свете! Ушёл он сам. Блестящей, изящной и игривой была его избранница Фиалка. Настоящая красавица! Как же они с ней веселились! Какие немыслимые проделки выдумывали! Какие выделывали трюки на бис у белых туристических лайнеров! Иногда их забавы были очень опасны и совсем не безобидны. Они заманивали свистом и подмигиванием детей, купающихся на пляже, а потом уносили их далеко в море. Каждый знает, что дельфины разумны. И добры.
А вот Фиалка не была доброй. Рядом с нею, ради неё и новых ощущений и благородный юный Пинки готов был стать хоть Карабасом Барабасом. Что же лихие дельфинчики делали с человеческими детёнышами? Нет, они их не убивали, а долго катали на своих спинах, выпрыгивая высоко из воды. Потом возвращали на берег, перепуганных и плачущих. Дети, побывавшие на прогулке с Пинки и Фиалкой, ещё долго боялись воды, даже в чашке.
Голубые дни сменялись фиолетовыми ночами, а юные и глупые дельфины не переставали добывать свою дозу адреналина. Каждый день Пинки, как главный режиссёр или массовик – затейник, предлагал Фиалке новые проделки. Фиалка хохотала и заводилась. Стремительно разрезали дельфинчики своими клювамми упругую воду и неслись навстречу приключениям.
Но однажды Фиалка не одобрила выдумку Пинки. Она сказала, что это пресно. Ей хотелось злых проделок, а Пинки, несмотря на все свои усилия, не мог переступить черту, отделяющую баловство от злодейства.
– Неинтересно – неинтересно – неинтересно , -засвистела она. И промчалась мимо Пинки И стала выпрыгивать яростно из воды, сверкая в лучах утреннего солнца красными бликами на фиолетовой коже, удаляясь в направлении дельфиньей стаи.
Ей преградила дорогу Дуня. Она молчала, но фиалка поняла немой вопрос.
– Дуня, твой сынок же розовый! – прямо заявила она. Дуня любила прямых дельфинов. А то начнут свистать вокруг да около. Суди потом и ряди, что имели в виду
– А какого цвета он был, когда вы познакомились? – только грустно спросила она.
Фиалка смутилась:
– Да не замечала я, какого он цвета, - и потом тихо,
– Ведь я его тогда любила…
Часть третья, в которой я расскажу о второй любви розового дельфина.
Не хотел Пинки с разбитым сердцем возвращаться к маме. Но она всегда была рядом, – незаметно сопровождала его, в любую минуту готовая прийти на помощь…
Человек – царь природы, венец творения! Правильно? Да, если этот человек настолько глуп, чтоб не замечать никого, кроме себя на планете Земля. Дельфины имеют свою древнюю культуру и совсем ею не кичатся. Одни дельфины живут эмоциями и действиями, а другие внутренней жизнью, которая намного богаче внешней. Так бывает и у людей. Есть среди дельфинов и много учёных.
Одна успешная и молодая дельфиниха относилась именно к ним – учёным дельфиньего племени. И она заинтересовалась Пинки. Понемногу её научный интерес перерос во что-то более серьёзное. Во всяком случае, так казалось самой учёной девушке Гамме. И, несмотря на то, что более всего в жизни её интересовали исследования животного и растительного мира акватории, она приободрилась и стала искать встреч с розовым дельфином. Была Гамма, хоть строга, но хороша собой той лаконичной красотой, которая отличает деловых дельфинов и людей. Сложения Гамма была спортивного, скупа и быстра в движениях и суждениях.
На этот раз Дуня сразу решила поставить все точки над ё:
- Уважаемая Гамма, зачем тебе мой Пинки, ведь он урод. Ты же заметила, что он розовый?
- Да-да, Дуня, розовый. Конечно, заметила. Но... надо уметь преодолевать себя.
Как это преодолевать? Дуня встревожилась. Но она знала, что скоро Пинки, едва оправившийся от сердечной раны, весело и преданно будет кувыркаться и нырять рядом с Гаммой. Хотя и непонятно, что имеет ввиду эта деловая особь?!
Так оно и случилось. Пинки полюбил. Ему нравилась деловая Гамма. Её ясность мыслей и действий, целеустремлённость и напористость. И ещё нравилось, что больше не надо делать ничего такого, за что бы было стыдно перед мамой Дуней. Как это было с блистательной и злой Фиалкой.
Но недолго ему пришлось веселиться. Ведь у Гаммы был план. Она выискивала на дне самые тёмные водоросли и приносила Пинки на обед. Предполагалось, что Пинки захочет изменить себя, и водоросли ему в том помогут. Не хотел он их есть, ой, совсем это было для него противно. Но что поделаешь?! Любимая так решила, и Пинки с готовностью подчинился. А ночью жена его заставляла загорать в лунном свете, днём же опять запихивала в нестандартного дельфинчика множество полезных и чёрных водорослей. А Пинки не темнел. Только грустнел и скучнел. Наконец его жизнь стала невыносимой. И не то было плохо, что он подчинялся всем требованиям Гаммы. Совсем страшным был утренний уничижительный взгляд любимой. Как будто б она каждый раз проверяла его на розовость, которая оставалась, к сожалению, константой, а потом низводила его на уровень… Да нет такого уровня, на котором оказывался недодельфин, дурацкий розовый уродец. И он захотел объясниться с Гаммой. Но к счастью, она сама сделала первый шаг:
– Я больше не могу. Всё напрасно. Ты неисправим, я в тебе ошиблась, несчастный Пинки, - сказала она. И по деловому уплыла навёрстывать бесполезно потраченное время
Это Мася.
Часть четвёртая и последняя, в которой дельфинчик обрёл всё, что нужно любому дельфину и человеку
Не было рядом с Пинки никогда отца. А к чему может привести женское воспитание?!
Слишком чувствительный. Беспредельно самоотверженный. Нежный… Пинки не видел смысла в дальнейшей жизни. Он больше ничего не хотел и ничего не боялся. И хоть прогулки к пароходам и катерам потеряли для него всякий интерес, он поплыл прямо на корабль и… сильно поранил спинной плавник и хвост. «Сейчас меня выбросит на берег, и я умру», - умиротворённо подумал он и потерял сознание от боли.
Очнулся Пинки от солнечного света.Плавник и хвост тупо ныли. Рядом он увидел немного неуклюжую дельфиниху. Она улыбалась.«Как у неё это получается с рыбой-то во рту», - вяло подумал Пинки.
Вдруг незнакомка всунула переливчатую рыбёшку в рот Пинки и сделала пируэт.
– Привет, моя добыча, – свистнула она,
– И что лежим, и что хрипим?
Дельфиниха подмигнула круглым непроницаемым глазом.
И, несмотря на беспардонность девицы, Пинки слабо улыбнулся в ответ.
И это была Мася. Пинки больше не собирался влюбляться. Да он бы уже и не смог. Мася просто всегда была рядом, - смешная и простая, как валенок. Хотя, как ещё посмотреть, и валенки бывают не совсем уж и простые.
Любая ситуация в присутствии Маси обретала всегда определённый - нестрашный, но комичный смысл. С нею и только с нею Пинки был счастлив, как ни один дельфин в мире.
Но Дуня была начеку. Однажды она преградила Масе дорогу и задала свой коронный вопрос:
– Слушай, детка, ты заметила, что мой сын розовый?
– Мамаша, да что вы говорите?! Да вы ж мне Америку открыли,- засвистала – запричитала смешная Мася. А я думала, что в горошек. Да ладно, как- нибудь переживём. Лишь бы дельфин был хороший.
Женщина дописала и вышла в подъезд. На втором этаже громко щебетали. Она поднялась на цыпочки и увидела в гнезде четыре раскрытых жёлтых возмущенных клювика.У ласточек появилось потомство.
У подъезда игрался веточкой полосатый котёнок, настолько заматеревший, что мама - кошка уже позволила ему вылезть из коробки.
Прошёл дождь. Сыто парили пузатые серебристые иномарки. Навстречу ей с криками бежали внуки:
- Людчик, оладушков нажаришь?
Вот и всё.