Перечитывая роман Василия Гроссмана - 2

Игорь Абросимов
Игорь АБРОСИМОВ

                ПЕРЕЧИТЫВАЯ  РОМАН  ВАСИЛИЯ ГРОССМАНА...
                «Жизнь и судьба» в контексте истории и современности

Содержание:
                I. Тоталитаризм.
                II. Антисемитизм.
                III. Война.
                IV. Человек на войне.
                V. История и современность.
                VI. Художественная литература и политический интерес.



II. Антисемитизм
****************

       Удивительно, что В.Гроссман, для которого вопрос антисемитизма имел особое значение и который ярко изобразил в «Жизни и судьбе» страдания и безвинные жертвы еврейского народа, и на этом трагическом материале не усомнился в своих сравнительных оценках двух систем. А ведь мало где можно встретить столь пронзительные, проникнутые личным чувством строки о Холокосте. Пример тому - сцена в нацистском лагере уничтожения, когда попавшая в плен военный врач Софья Осиповна Левинсон, в числе сотен обреченных, стараясь успокоить случайно встреченного ею мальчика Давида, идет с ним за руку в газовую камеру, навстречу смерти. И как на пороге, понимая, что ждет их всех, маленький Давид выпускает на свободу из спичечной коробки, чтобы спасти от гибели, свое единственное сокровище - жука. 

Однако, Гроссман усмотрел аналогию большевизма с нацизмом, указав на наличие государственного антисемитизма в обоих тоталитарных государствах. Антисемитизм приобретает в этом смысле символическое значение, становится одним из основных доводов в утверждениях автора. Между тем государственный антисемитизм в СССР, отрицать который здесь никто не собирается, носил прагматичный с точки зрения власти характер, определялся конкретными политическими проблемами и был к тому же ограниченным по масштабам, что позволило сделать его латентным. Государственный антисемитизм в СССР не питался расовыми теориями, почему никогда не носил и не мог носить уничтожительного характера.

Следует пояснить, что имеется в виду, когда мы говорим о прагматизме государственного антисемитизма.

Как свидетельствует Гроссман устами своего героя физика Штрума, последний «...никогда до войны не думал о том, что он еврей. Никогда за время учения в Московском университете ни один студент, профессор, руководитель семинара не заговорил с ним об этом. Никогда до войны в институте, в Академии наук не пришлось ему слышать разговоры об этом...» Несомненно, антисемиты попадались на пути Штрума, но они остерегались проявлять свои антипатии, ибо общественное устройство в СССР не только было противником государственного антисемитизма, но преследовало это явление на бытовом уровне.

Известно, что первые проявления государственного антисемитизма относятся к последним предвоенным годам. Создавая  предварительные условия для советско-германского диалога, который был необходим для укрепления международных позиций СССР в обстановке надвигавшейся войны, партийное руководство начало проводить соответствующую кадровую политику, в первую очередь в органах Наркомата по иностранным делам. Во второй половине 1938 г. прекратился прием новых партийных функционеров-евреев в аппарат ЦК ВКП(б), а с конца того же года их стали под различными предлогами переводить на другие руководящие должности в центральных организациях.

Очевидно одновременное стремление советского руководства таким способом не только создать благоприятный фон для советско-германского сближения, но и желание опровергнуть утверждения нацистской пропаганды об СССР как «иудейско-коммунистическом царстве», что находило негативный для власти отклик в определенных кругах населения страны. Тем более, контакты на различном уровне между Германией и СССР расширялись, а следовательно, возрастала и действенность враждебной пропаганды.

Необходимость противодействия нацистской пропаганде не могла не приниматься в расчет при планировании политических мероприятий в годы войны и в первые послевоенные годы. С первых же дней военных действий советское руководство оказалось напуганным тем воздействием, которое оказывала демагогическая нацистская пропаганда, теперь уже на самые широкие массы, неустанно трубившая, будто война началась из-за еврейского засилия в мире, что славянские народы никогда не были врагами Германии и гнев Гитлера направлен исключительно против евреев. Поэтому война ведется против «еврейско-англосаксонских поджигателей войны» и «еврейских властителей большевистского московского центра», ради освобождения народов от ига евреев и коммунистов. Имеются многочисленные свидетельства тому, что проявления бытового антисемитизма вышли на поверхность и резко участились с началом войны, причем определялись они во многом антисоветскими настроениями многих жителей города и деревни, связанных с революцией, гражданской войной, террором советской власти. И нацистская пропаганда настроения эти активно подогревала и использовала.

Кремлевским вождям казалось очень рискованным в годы страшного военного бедствия предстать перед народом в роли защитников евреев. Для сохранения власти в многонациональной стране и мобилизации всего населения с целью отпора агрессорам ни в коем случае нельзя было допустить распространения таких взглядов, даже косвенно подтверждать провокационные утверждения нацистской пропаганды. Из этих соображений посчитали целесообразным  замалчивать факты тотального уничтожения евреев, оказавшихся на оккупированной территории, во всяком случае, возможно чаще говорить об убийстве «мирных советских граждан, женщин и детей», ничего не сообщая о национальной принадлежности жертв.

Официальные упоминания о зверствах нацистов по отношению к евреям звучали в ходе войны не столь часто, в том числе, в выступлении Сталина на торжественном заседании в прифронтовой Москве 6 ноября 1941 года по случаю годовщины Октябрьской революции. Кроме того, таким авторитетным писателям как Алексей Толстой и Илья Эренбург, которые были потрясены фактами Холокоста на оккупированных территориях, разрешены были подобные упоминания в публицистических выступлениях в советской печати. Тот же Василий Гроссман в 1944 году написал очерк «Треблинский ад», где представил детальное описание нацистского лагеря уничтожения. Очерк опубликовал журнал «Знамя», он был издан отдельной брошюрой.

Уже после войны, выступая против издания «Черной книги», подготовленной к печати группой авторов во главе с И.Эренбургом и В.Гроссманом, начальник Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Г.Ф.Александров писал в феврале 1947 г. секретарю ЦК А.А.Жданову, что «...чтение этой книги, особенно ее первого раздела, касающегося Украины, создает ложное представление об истинном характере фашизма и его организаций. Красной нитью по всей книге проводится нить, что немцы грабили и уничтожали только евреев. У читателя невольно создается впечатление, что немцы воевали против СССР только с целью уничтожения евреев.»

Утверждениям нацистских плакатов и листовок, которые попадали в руки не только жителей оккупированных и прифронтовых территорий, но и личного состава действующей армии, призваны были противодействовать также соответствующие мероприятия в области кадровой политики. В самые трагические месяцы войны, летом 1942 года, была инициирована кампания за национальную чистоту русской культуры, причем ей был придан антисемитский характер. В докладной записке, направленной Г.Ф.Александровым в Секретариат ЦК, поднимался вопрос о подборе и выдвижении кадров в искусстве, причем прямо подчеркивалось, что в ведущих учреждениях искусства основное место занимают нерусские люди, преимущественно евреи. В результате несколько десятков крупных деятелей искусств были отодвинуты на вторые роли, а при занятии вакансий обращалось пристальное внимание на национальную принадлежность.

Кампания, поддержанная из карьерных соображений рядом недобросовестных деятелей искусств, не получила, однако, особого развития. К тому же ее антисемитский характер тщательно скрывался от общественности. Фактически не было гонений на евреев в военной, хозяйственной и научной сферах, где в годы войны подобные явления практически не проявлялись.

Таким образом, определенные сложности во взаимоотношениях с властью, появившиеся у евреев в ходе войны, не являлись результатом идеологически обоснованной и на этой базе спланированной государственной политики. Они носили ограниченный характер, были вызваны прагматичными соображениями и, самое главное, инспирировались настроениями снизу, являясь реакцией на складывающуюся крайне сложную внутриполитическую ситуацию в стране и армии.

Многие читатели романа, опираясь на описанные Гроссманом явления бытового антисемитизма, а также случаи ограничений, которые коснулись некоторых граждан-евреев, увидели вслед за автором полную аналогию с нацизмом и в этом вопросе. Немалое влияние на читательское восприятие имели, конечно, послевоенные события, когда антиеврейская кампания в прессе, преследования и репрессии, направленные против представителей еврейской общественности приобрели совершенно иные масштабы. Но эти события, также имевшие не расистские, а политические корни, происходили уже в другой обстановке и никак не входят во временные рамки, охваченными романом. Гроссман, однако, сместив временную границу гонений, к примеру, в научных учреждениях на военные годы, произвольно расширил масштабы государственного антисемитизма, чтобы придать большую убедительность  аналогии большевизма с нацизмом.

Между тем, сопереживая описанную автором жестокую схватку с нацизмом, нельзя в очередной раз не убедиться, что именно Красная Армия спасла еврейский народ европейского континента от полного уничтожения. Советский солдат помешал Гитлеру реализовать план «окончательного решения еврейского вопроса». Уже одно это, как и сам характер звериного нацистского антисемитизма, столь ярко представленный в романе, делают просто аморальными подобные сопоставления.

Не могут не вызвать возражений в свете изложенного некоторые положения, поданные Гроссманом в форме политической публицистики, которые не имеют отношения к причинам и характеру государственного антисемитизма в СССР. Читатель узнает, что «...торжество уклада, определенного Сталиным как социализм в одной стране», означавший отказ от идей «перманентной революции» в международной перспективе, привел в конечном счете через идеологию «государственного национализма» к государственному антисемитизму.

Подобная трактовка даже на первый взгляд нелогична, ибо «построение социализма в одной стране» совершенно необязательно порождает «государственный национализм», а последний не оборачивается ущемлением прав национальных меньшинств, тем более в такой многонациональной стране, как СССР. Приведенное утверждение, однако, неоднократно и в разных формах повторяется Гроссманом, становится одним из фундаментальных тезисов в его претензиях на истину. Вспомним, что и нацист - «теоретик» Лисс откровенничал, стремясь уровнять нацизм с советской системой: «Национализм - душа эпохи! Социализм в одной стране - высшее достижение национализма!»

Совершенно верно, ведущая роль русского народа стала одним из приоритетов пропаганды в довоенные и военные годы. Необходимость опоры на национально-культурные и ратные достижения прошлого, призыв к патриотизму русских, на плечи которых легла основная тяжесть в борьбе с врагом и которые понесли самые тяжелые потери, оказались одним из идеологических посылов в борьбе за выживание государства. Хорошо известно, что из 8,7 млн. военнослужащих, составивших людские потери, 5,8 млн., или две трети, были русскими. Но данная пропагандистская политика не влечет за собой обязательной необходимости введения на этом основании ограничений для других народов.  Разве патриотическая национальная пропаганда обязательно приводит к ущемлениям, направленным против евреев? Почему тогда не объявить, что подобная пропагандистская практика ущемляла якобы армян, башкир или узбеков, означала преследование государством представителей этих народов?

Но такое утверждение, разделяемое сегодня рядом исследователей истории антисемитизма в СССР, подходит для того, чтобы объявить государственный антисемитизм обязательным порождением советской системы, органичной и предопределенной для этой системы политикой «государственного национализма». Характерной  для системы точно так же, как для германского нацизма - ненависть к евреям, изначально заложенная в его идеологии и бесчеловечным образом реализованная на практике. В данном случае мы имеем в виду именно государственную политику антисемитизма, а не  проявления юдофобии, которая, к сожалению, присутствовала в СССР не только в массе населения, но и в среде некоторых высокопоставленных партийно-государственных деятелей. Отсюда и спекуляции на вопросах отношения к евреям, которые питались  нечистыми карьерными соображениями, с периодическими попытками под благовидным предлогом усилить ограничительные меры, в первую очередь, в области кадровой политики.

Отметим, что развитие этнонационализма, в т.ч. русского, как элемента государственной политики могло привести к распаду единого многонационального государства. Поэтому, наряду с преследованием «буржуазного национализма» в национальных союзных республиках, великорусский национализм как идеология также не мог одобряться и поддерживаться существовавшей в СССР политической системой. Однако, борьба с сепаратистскими центробежными тенденциями, желание добиться тесной консолидации общества в едином государственном целом приводила к тому, что русский язык, русская  культура, значение России и русских как исторически сложившейся основы существования единой страны, кадровая политика, наконец, определяли, особенно в годы войны, лидирующее положение «русского начала».

Вместе с тем, что весьма показательно, развитие русского национализма, стремление к государственной самостоятельности России, даже на уровне и в объеме прав, предоставляемых другим национальным республикам, решительно пресекались. Вспомним, как в послевоенные годы было сфабриковано т. н. «ленинградское дело», когда окружение Н.А.Вознесенского, А.А.Кузнецова, М.И.Родионова и П.С.Попкова было заподозрено в стремлении добиться большей самостоятельности РСФСР и, следовательно, по убеждению властей, в ослаблении влияния союзного центра. С жестокостью, свойственной тоталитарному государству, такое стремление было пресечено. Великорусская национализация внутренней партийно-государственной политики допускалась на практике в очень  ограниченных пределах по причине недопустимости отхода от базовых ценностей идеологии и опасностей развала многонациональной страны. Но, с другой стороны, великорусская составляющая, в тех рамках, когда она играла консолидирующую роль, не могла не использоваться властью.

Не вызывает сомнения, что подобные особенности национальной политики не могли породить государственной расистской практики по отношению к еврейскому народу. Что касается преследований представителей немцев, крымских татар, чеченцев, калмыков и некоторых других народов, названных позднее «наказанными народами», то они были вызваны политическими мотивами, представлениями, сложившимися в определенное время во властных структурах, будто среди указанных этнических групп по ряду причин велик якобы процент предателей и изменников. Репрессивная система советской власти не могла не ответить на это депортациями, дабы минимизировать влияние «враждебных элементов» на внутриполитическую ситуацию и настроения населения страны.

Надо сказать, что определенная направленность мышления по национальным вопросам, не имеющая отношения к расистскому, была, к сожалению, характерной особенностью напряженных периодов в истории ряда стран, особенно в период войн. Даже в такой демократической стране как США в годы Второй мировой войны из-за подозрения в шпионаже, павшей на японцев, населявших тихоокеанское побережье, в большинстве своем граждан США, они были насильственно депортированы. Причем не только вывезены в отдаленные местности, но заключены в специальные лагеря, где содержались в бараках за колючей проволокой, под охраной. Верховный суд США подтвердил законность подобных действий, вызванных чрезвычайной ситуацией военного времени. Только в 1988 г. президент Рейган от имени правительства принес извинения за интернирование.

Вот почему, рассматривая и сравнивая истребительный антисемитизм нацизма, с одной стороны, с существовавшей бытовой юдофобией, элементами государственного антисемитизма в СССР, а также с советским «государственным национализмом», выражавшимся якобы в возвышении великорусского населения за счет интересов других этнонациональных групп, с другой стороны, нельзя при всем желании увидеть в этих явлениях хотя бы близкое сходство. Читатель «Жизни и судьбы», к сожалению, к подобной мысли подводится.

                (Продолжение следует)

Продолжение - http://www.proza.ru/2015/01/29/1679
Начало очерка - http://www.proza.ru/2015/01/28/838
Список литературы - см. в заключительной части очерка.