Эта, не совсем обычная история, началась с домашнего телефона, который вдруг требовательно зазвонил, когда я уже открыл дверь, намереваясь выйти из квартиры, спуститься к уже подъехавшему такси, чтобы поехать в аэропорт: чуть поколебался, подойти ли, времени в обрез, но мало ли кто мог позвонить, и с какой целью, и я поспешил к аппарату.
— Алло, — произнес в трубку, но в ответ услышал таинственную тишину. Нет, кто-то не ошибся номером, но почему-то предпочёл игру в молчанку.
Я пожал плечами и решительно направился к двери, откуда снова услышал резкий звонок, словно со мной играли в кошки-мышки, но мне играть уже некогда, лимит времени стремительно исчерпывался.
На регистрацию в аэропорту я успел едва ли на последней минуте, дежурная взяла мой паспорт, открыла и спросила: А где билет?
— Там должен быть, — на автомате ответил я, понимая, что билета на месте нет: исчез непонятным образом, нужно искать по карманам, может быть, нечаянно переложил и благополучно забыл, так часто бывает. Спешные поиски по карманам и отделениями сумок не привели к результату.
— Проверьте, я у вас пять дней назад заказывал билет на этот рейс, на Москву.
— Да, действительно, заказывали, я вижу, но мне нужен билет для регистрации. Впрочем, надобность в этом уже отпала, регистрация закончилась, объявили посадку.
— Что же делать? Мне срочно нужно вылететь в Москву. Когда следующий рейс?
— На следующий рейс все билеты проданы. Есть места на пятнадцатое июля.
— Давайте на пятнадцатое, улетать-то надо.
— Обращайтесь в кассу.
Раздосадованный вернулся домой на рейсовом автобусе, не до шику, денег в обрез, да и спешить уже некуда, самолёт всё равно улетел без меня в Москву, а я не смогу подписать выгодный контракт на издание моей первой книги. Сергея Смирнова я предупредил, что вылечу пятнадцатого, он отнесся с пониманием, хотя и предупредил, что Владимир Дюрентов не любит, когда случаются вот такие незапланированные задержки, говорящие о несобранности автора, его необязательности.
— Ладно, не переживай, авось, всё обойдётся, — успокоил меня Сергей. — Чем думаешь заняться?
— Хочу душ принять.
— Я не о том: одна книга погоды не делает, нужно приступать ко второй.
— Есть у меня кое-какие намётки, надо обдумать.
— Лады. Думай. Пиши. Дорогу к нам знаешь.
Когда я вышел из душевой, телефон разрывался не умолкая.
— Да. Я слушаю.
— Юра, ты на какой рейс брал билет? — раздался взволнованный голос Сергея.
— На 755-й. А что?
— А то! Ты ничего не слышал?
— Я только что из ванной. У меня там нет радиоточки. Что случилось!
— Только что передали в новостях: под Смоленском потерпел катастрофу ТУ-134-й 755 рейса. Все пассажиры погибли. Юра, ты родился в рубашке. Пойди в церковь и поставь свечку во своё здравие.
— Я атеист.
— Какая разница? Я тоже атеист. Но ты среди живых, а не лежишь на колхозном поле. Слушал я о таких случаях, но такое со мной впервые. Ещё семеро пассажиров по разным причинам не пришли на этот рейс. Можешь напиться на радостях, жена разрешит.
— Я недавно развёлся, — машинально ответил я.
— Тогда тем более пей до поросячьего визга.
— Хорошо, — сказал я и положил трубку.
Каким-то образом меня в тридцать один год угораздило стать холостяком: Ирка, однажды, придя с работы, заявила:
— Завтра пойдём в ЗАГС подавать на развод. Я тебе уже целый год изменяю, если не больше. Не уходила потому, что приятно и полезно иметь двоих жеребцов, а сейчас Виталик сказал, что ревнует, не хочет меня с тобой делить, подозревает, что он тебе уступает в сексуальном плане. Глупышка, он совсем другой, романтичный, с прелюдиями, поцелуями туда, куда тебя не допросишься, и цветов не дождёшься, но в постели ты неотразим. Я буду по тебе скучать. Если не против, стану навещать. Но так, чтобы Виталик ни о чём не узнал. Он от меня без ума. Я такая счастливая! Не бойся. Квартиру я не стану делить. У Виталика отличная трёхкомнатная квартира! Боже! Я как знала, что не уживусь с тобой, не заводила детей, сейчас не придётся делить. Правильно меня мама предупреждала, что ты родился нищим и умрешь нищим: кому нужны твои романы?! Второй Борис Акунин никому не нужен.
Было у меня намерение, собрать все её вещи в чемоданы и выставить на улицу в тот же час, как всё это услышал, но Ирка на седьмом году замужества знала все мои слабости, сама начала собирать чемоданы и, провоцируя, то и дело примеряла нижнее бельё, спрашивая:
— Как ты думаешь, Виталику понравится эта нижняя рубашка, а трусики?
Я целый час мял её в своих лапищах, стоны страсти и звериный вой лишь подзадоривали, впившиеся ногти в кожу моей спины отдавали сладкой болью, она сама любила, когда я её кусал в загривок. Красные борозды лишь через неделю бледнели и исчезали со спины. Вот и сейчас она, приподнявшись, с удовлетворением взглянула на свои художества — протяжённые борозды, ласково погладила.
— А почему ты никогда не изменял?
— Мне вполне тебя хватало.
— Да? А все говорят: мужчины полигамны, ни одной юбки не пропустят, чтобы мысленно не раздеть.
— Раздевают женщин, а не юбки.
— Ах, не придирайся, литератор, сам всё понимаешь, не будь буквоедом. Если захочешь повторить этот вечер, только позвони, прилечу при любом удобном случае, номер телефона запишу на обоях, здесь не потеряется. А пока надо спешить, Виталик скоро за мной приедет: не терпится стать единственным обладателем принцессы. Скажешь, нет? Хороша ведь!
Я не спорил. Она, едва появившись на первом курсе нашего института, произвела неизгладимое впечатление не только на всех студентов, но и на преподавателей, но она почему-то предпочла выйти замуж за меня, третьекурсника. Много позже я понял, что она перепробовала многих, и остановилась на мне потому, что я был в сексуальном плане лучше. Не знаю, по каким параметрам она оценивала, но после некоторых размышлений я пришёл именно к такому выводу.
После развода моя жизнь не очень существенно изменилась. Ирка готовить не умела и не хотела, поэтому я чаще всего стряпал на скорую руку: готовил жареный картофель, или варил картофель в мундирах для селёдки. Изредка приходила моя мать и готовила борщи, супы. Она с отчимом жили поодаль в трехкомнатной квартире и старались не вмешиваться в нашу жизнь, чему я только был рад. Сам знаю, сколько семей развели любвеобильные родители и ревнивые свекрови.
Пять лет я преподавал в школе литературу и русский язык, пока одна из старшеклассниц Наталья Великанова яростно не стала меня домогаться, признаваться в любви. Мой отказ уступить ей, разозлил невероятно, заявила в милицию, что я её изнасиловал в своей квартире. Скандал был на весь город. Из редакции приходила корреспондент, чтобы состряпать статью, взять интервью у педагога-педофила. Меня уволили из школы и грозил серьёзный срок. Сорокалетняя следователь спустя рукава вела следствие, с презрением глядя на меня, на похотливого любителя девочек.
На суде я попросил судью, чтобы Наталья Великанова описала квартиру, в которой я, якобы её изнасиловал. Судья пошел мне навстречу, разрешил рассказать истице убранство квартиры, и была ли кровать односпальной или двуспальной? У меня были две полутораспалки. Наталья пошла красными пятнами: ни одной ученице так и не удалось переступить порог моей квартиры, потому что я понимал неудержимую фантазию современных девиц. Иван Гусляров стал первой жертвой из нашего потока: его женила на себе восьмиклассница, и через год родила мальчика. Ныне рано взрослеют девочки и мальчики.
Нервная встряска пошла мне на пользу: я засел за рукопись и за год написал роман о себе и своём поколении. Но роман никто не хотел печатать. Это было для меня новостью: как же так? Все критики хвалят, не скупятся на положительные рецензии, а пробить издательскую стенку я так и не смог.
Опустошенным устроился в местную редакцию разъездным корреспондентом, надо же узнать жизнь не только с парадной стороны. Моё холостяцкое положение имело все преимущества перед женатиками, посетил все глухие места родины, и начал кое-что понимать о социалистическом строе, которое, скорее всего, походило на добровольную барщину — народ спивался от безделья, потому что ему ничего не давали делать, собственности-то не было.
После того загадочного случая с моим спасением от рухнувшего ТУ-134, последующим визитом в Москву и подписанием первого договора на книгу, на гонорар я купил ноль седьмую «Жигули», и уже начал задумываться, как бы мне пристроить и вторую книгу. Кое-кто советовал издать в Казахстане, там с удовольствием печатали российских авторов, журнал «Простор» был нарасхват у всех читателей Союза, подписаться было невозможно, впрочем, как и на все издания, лишь по большому блату. И я не уставал поражаться: как при такой любви к литературе у нас так и не насытят книжные магазины, которые ломились от макулатуры десяти тысяч членов Союза писателей.
Я вышел из подъезда, разминувшись с соседями, с которыми пришлось поздороваться и придержать им дверь, проходили с коляской, то есть отвлёкся на какое-то мгновение, когда мой взгляд упал на мой автомобиль, стоящий напротив тротуара ещё с вечера, я заметил человека, прокалывающего ножом мою заднюю шину. Заметив меня, ступившего на тротуар, он на какое-то мгновение застыл, узрел его плотную седую бороду по всему подбородку, что меня совсем смутило: не пристало старому человеку заниматься столь позорным занятием, мстить богатым только за то, что у них есть автомобиль, а у него нет. Затем старик деловито, не очень спеша, потому что я застыл с открытым ртом, подошел к красной иномарке, сел в неё и стремительно укатил на зеленый свет светофора, который тут же стал жёлтым, завидное везение; но я в любом случае не смог бы его догнать, да и номер авто не смог запомнить, так всё быстро происходило, словно в кино.
Я оторопело подошел к своим «Жигулям», не в состоянии сообразить, что же мне делать, то ли вызвать милицию, то ли вынуть запаску: перед глазами всё стояло лицо старика, которое поразительно кого-то мне напоминало, да и он меня знал, его взгляд тоже был узнавающе пристальным, едва ли, не знающим? Но, кому из моих знакомых понадобилось делать такую подлянку?! Кому я так сильно уж насолил? Я — человек почти бесконфликтный, никогда ни с кем не спорю: просто говорю: Старик, ты прав. И спорящий затыкается на полуслове: зачем что-либо доказывать, если с тобой уже согласились.
Я потер лоб рукой, на мгновение закрыл ладонью глаза, и понял — это было моё лицо, как если бы я постарел на тридцать лет, сейчас мне сорок один. Уже десять лет как развёлся с Иркой, но она ещё пять лет после развода приходило ко мне утолять мои печали: первый её ребёнок поразительно похож на меня. Может быть, поэтому она перестала приходить ко мне, чтобы и второго не начали со мной сравнивать. Да и скандал с педофилией сказался на моём реноме: молодые женщины осуждающе начали поглядывать в мою сторону.
В сознание привёл страшный грохот на перекрёстке, где пожарная машина столкнулась с «Жигулями», едущей по моей полосе, по которой я бы и проехал, если бы этот старик не задержал меня своим проколом, по сути, спас мне жизнь: водитель был в безжизненном состоянии, его выволакивали из покорёженного салона. Жуткое зрелище. Скорая помощь, милицейские машины почти перекрыли движение, но мне спешить некуда и незачем: в редакции всегда можно отбрехаться, тем более можно написать и заметку об этом происшествии, благо, сам свидетель. Из редко доносившихся реплик с места происшествия был в курсе, что погиб только водитель «Жигулей», шофер пожарной машины лишь получил сотрясение мозга и царапину на лбу, но от госпитализации отказался.
При возвращении домой, в подъезде обязательно проверяется почтовый ящик: вот и на этот раз там сиротливо лежал белый конверт удлинённой формы, такие обычно приходят из госучреждений. Но внешняя сторона конверта девственно чиста, даже марки отсутствовали: путём недолгой дедукции нетрудно понять, что его принёс нарочный и опустил в мой ящик. Кто бы это мог, и что там?
Намеревался переодеться, поставить на стол скудный ужин холостяка, и уж тогда прочитать текст, который отпечатан типографским способом, не от руки, как можно было предположить. Бумага не фирменная, чистая. Ничего кроме странных слов и выпавшей фотографии симпатичной собачки, в породах не сильно разбираюсь: никогда не был кошатником и собачником.
«Привет! Это ризеншнауцер Аврора, самочка, как ты уже догадался. Ты должен, ты просто обязан при первом же удобном случае купить в охотничьем магазине собачий поводок для Авроры, если не желаешь нести её на руках, чтобы она снова не сбежала, как она уже это проделала со своей хозяйкой, точнее, с её подругой, которой доверила присмотреть за Авророй, а та, возьми и отстегни поводок. Пятого октября ты должен пойти с новым поводком в собачий приют, куда привозят всех выловленных за день собак. Аврору привезут в 16-37, ни минутой позже. Ты скажешь, что Аврора твоя собачка, мол, не успел спасти, когда её уже увезли.
Пристегнешь Аврору за ошейник и поедешь вместе нею на улицу Пушкина 39, поднимешься на третий этаж, позвонишь в квартиру № 62. Там живёт Анастасия Павловна Чернавина, весьма приятная, если не сказать красивая тридцатилетняя особа. Довольно ходить тебе в холостяках. Она — твоя судьба, которую ты можешь и не найти, не будь моей подсказки.
Да, и не советую раньше пятого октября ехать и знакомиться с Настенькой, отошьёт сразу же, она недавно пережила семейную драму, и сейчас для неё все мужики сволочи, улыбки её недостойны, не то что разговора. Аврора будет твоим паролем, что ты мужик стоящий, с тобой можно иметь дело.
Как Аврора оказалась у тебя? Проходил мимо, когда её ловили и засовывали в клетку, пожалел, сказал, что это твоя Аврора. На кличку она отзывается. Настеньке скажешь, что во дворе спрашивал, мол, чья это собака, и тебе подсказали, и даже имя назвали».
И всё. Больше ничего в конверте не было, и даже подписи, от кого… Хотя я уже начинал догадываться. Все удивительные случаи со мной выстраивались в один невероятный сюжет, и, если бы это было не со мной, я бы не поверил. Но мистики здесь не было, а что?
Ужин, разогретые макароны, залитые двумя яйцами, я проглотил почти не чувствуя вкуса, и, ощущая непонятное волнение перед грядущей встречей с пока ещё неизвестной мне Настенькой. И, если бы не предупреждение, в этот же вечер, я бы сорвался и пошёл на встречу со своей суженой.
Решил снова перечитать удивительное послание, хотя уже выучил наизусть, но тайный смысл от меня ускользал: кто написал? Если я сам из какого-то будущего, то мог бы и подробнее дать инструкцию, мало ли что могу ляпнуть при встрече с молодой женщиной, и тогда всё пойдёт насмарку.
Взял белый лист бумаги, перевернул, но текста не было на обеих сторонах. Да и сам лист уже отдавал желтизной; непроизвольно потер пальцами, и бумага начала разрушаться, терять структуру. Через минуту от неё и конверта не осталось и следа. Что за чудеса?! Об исчезающих чернилах читал, но здесь был типографский набор, да и бумага не могла бесследно испариться!
Послесловие:
СССР дышал на ладан, а мы с Настенькой почти не заметили его исчезновения, хотя лет пять, и пришлось туговато, «бомбил» извозчиком. За это время родились Саша и Леночка. Настя реализовала свою мечту, открыла дизайнерский салон, который начал пользоваться бешеным успехом у местных бизнесменов. Мы выстроили за городом коттедж, облагородили приусадебный участок, приобрели два автомобиля, чтобы не возникало споров, чья очередь сидеть за рулём.
Я выпустил ещё два романа, которые не прошли незамеченными среди столичных читателей, но широкого резонанса не вызвали, не всем же быть Пелевинами и Прилепинами, я на другую букву, зато высказал всё, что было на душе и в мыслях, у меня был свой читатель, который щедро отзывался рецензиями, и это было приятно.
Но с некоторых пор начал тревожить невысказанный вопрос: приближалось время, когда я из двадцать первого века должен был предупредить себя, сорокаоднолетнего, и даже защитить от неотвратимой катастрофы, а я представления не имел, как это сделать: ученые лишь приблизились к телепортации фотона, о большей массе и речи не было. Так же дело обстояло и с машиной времени, журналисты писали о чёрных дырах, «кротовых» норах, и это всё, на что они были способны.
Но, с другой стороны, я никогда не носил бороду, и не стану, хотя сильно поседел, но приклеить «фальшак» труда не составит, хотя, зачем предупреждать уже предупреждённого? Меня миновали серьёзные аварии и катастрофы, надеюсь, и в будущем так будет, а если и случится, то ничего страшного, жизнь прожита, от всех бедствий не застрахуешься. Хотя и желательно: всё больше тревог и забот доставляет сын Александр. Пока служил в армии, я был спокоен, но сейчас он рвётся спасать Украину от нацистов. И я его понимаю. Сам бы не утерпел, будь в его летах. Пока уговариваю, мол, дождись весны, эта буза продлится надолго, успеешь навоеваться. А сам думаю: вот кого бы надо предупреждать, а не меня. Его могут убить и молодым. Если эту нацистскую заразу не остановить, то убитых будет ещё больше.
28 января 2015 год.