Гл.15
Виктора Николаевича не пустили к Олесе для снятия показаний, медики обещали выделить ему несколько минут, когда девушку вынесут на улицу. Но Олеся от носилок отказалась, сказала, что сама потихоньку дойдёт до неотложки. Её подхватили под руки медсёстры и довели до лавочки, где у неё должен был состояться разговор со старшим опером.
Виктор Николаевич увидел красивую девушку, внешний вид которой не портила даже великоватая для неё мужская одежда, прошедшие только что роды, уже не говоря о многих месяцах заточения на болоте.
Непослушные волосы, давно не знающие рук парикмахера, перехвачены резинкой в виде "хвоста", а она сама натянуто улыбалась, слегка сморщив личико, когда его касались солнечные лучи.
Опер не верил собственным глазам, что перед ним, действительно, Олеся Иванова, найти которую ему так и не удалось.
Он многозначительно кашлянул, давая понять, чтобы их оставили наедине, и задал девушке несколько, не столь важных вопросов, но потом, вдруг спросил:
- Олеся, он вас изнасиловал?
Девушка побледнела и ответила скороговоркой:
- С чего вы взяли? Никто меня не насиловал. Он просто не успел, потому что торопился обратно в город. И ребёнка я родила от своего парня, Максима.
Кстати, как он там, не знаете?
- Не знаю. Он приходил первое время, скандалил с нами. А потом, как-то сразу перестал докучать нас своим посещением. Но вы должны его понять, видимо он, как и все, посчитал, что вас уже... Простите...
Олеся кивнула. Она не обижалась, потому что сама себя давно считала умершей. Жива была плоть, а вот душа...
Славка ехал в милицейской машине и думал, что ему возле роддома предоставится какое-то время, хоть парой слов перекинуться с Олесей. Но он ошибся. По приезду, девушку сразу повели к зданию, правда, Олеся разок обернулась и рукой помахала парню на прощание.
Славка побродил ещё некоторое время вокруг больницы, но ничего значащего для себя не обнаружил, поэтому нехотя поплёлся на остановку.
Виктор Николаевич попросил медперсонал, чтобы Олесю поместили в отдельную палату, мотивируя тем, что другие женщины начнут приставать к девушке с расспросами и это может пагубно повлиять на её психику.
Опер обратил внимание, как Олеся среагировала на его вопрос об изнасиловании. Он ей не поверил. Но теперь подобное не имело никакого значения: девушка найдена, жива, ещё и нового человечка подарила стране. И пусть малыш, хоть и от самого насильника, ну и что? Богу так угодно, чтобы ребёнок появился в этом мире.
Первые сутки Олесе не было покоя, у неё был бесконечный забор анализов, её показывали многим специалистам, также тщательно осматривали мальчика, но всё оказалось на высшем уровне. Только мамочке посоветовали немного подлечить нервную система, а в целом, всё замечательно.
На второй день, ближе к вечеру, она попросила у дежурной медсестры на время использовать стационарный телефон и набрала домашний номер своей подруги.
Нинка пребывала в шоке. Рыдала в голос от радости и совсем не представлялось возможным отследить конец её причитаниям. Олеся чувствовала, Нинка не "играет", она, действительно, до умопомрачения счастлива, что подруга уцелела в этой мясорубке.
Девушка аккуратно прервала словесный поток, доносящийся из трубки:
- Нинок, ты сможешь ко мне завтра заскочить, я в роддоме?!
- В нашем? - всхлипнула подруга. - А что ты там делаешь? Боже, ты, наверное, родила? Леська, так почему же ты молчала, почему мне не говорила, что ты беременна? - в голосе Нины явно слышались нотки обиды.
- Нин, это не телефонный разговор. Да я и сама тогда, ещё точно ничего не знала. Так ты приедешь?
- Конечно! Куда ж я денусь? Кумой возьмёшь?
- Возьму, возьму. Так, когда тебя ждать?
- Не пойму, а почему завтра? Я и сейчас могу прискочить!
- Спасибо, Нин. Ну тогда я жду тебя. Моя палата на первом этаже, третий номер. Там написано.
Олесю удивило, что товарка даже словом не обмолвилась о Максиме, но она сослалась на то, что Нинка испытала стресс от их разговора, а главное - от её "появления" среди живых. Вся надежда ложилась на приезд подруги в больницу.
Нинка явилась с красными и опухшими от слёз глазами, она всё смотрела на Олесю и не могла насмотреться, а потом, как будто очнувшись, приказала:
- Показывай! И кто у меня, крестник или крестница?
- Крестник. А показать не могу, его забирают после кормления.
Нинка молчала, она не в состоянии была построить дальнейший разговор, Олеся помогла ей:
- Нин, как там Максим?
Подруга вся сжалась и было видно, что та не хотела поддерживать тему беседы.
- Лесь, может потом как-нибудь? Ну, когда тебя выпишут...
- Нет сейчас!
Нинка тяжело вздохнула, но быстро взяла себя в руки и спросила:
- Ты Ладу помнишь?
- Ладу? Уж не та ли, что всё время на Максима вешалась?
- Она... Лесь, они сейчас вместе. Ну зачем ты меня заставляешь об этом сообщать? Понимаешь, он два месяца не жил, а существовал, всё искал тебя. Потом запил. Мы думали, что он и офис пропьёт. И в это самое время, когда ему было плохо, на горизонте нарисовалась Ладочка и пожалела "бедного мальчика". Ему понравилось, в общем, ну давай не будем об этом?
- Нет будем! Он же думает, что меня нет, а если узнает правду, то и про Ладу сразу забудет. - раздираемая ревностью, которая как гидра шевельнулась в её груди, Олеся убеждала подругу, а сама почему-то не верила своим словам. Но как бы там ни было, она не собиралась никому уступать любимого и ещё готова за него побороться.