Кондратьевна и радиола
1. Инвалид и Кондратьевна.
В начале пятидесятых годов двадцатого века бравый и весёлый мужчина за тридцать продавал на барахолке города Сталино радиолу. Он всё имел для счастья: прекрасную жену, автомобиль «Победу» бежевого цвета, маленькую дочку, интересную работу преподавателя и изобретателя разных штучек, две медали "За Отвагу" и много-много других боевых наград. И даже лишнюю радиолу на продажу. Не хватало только ноги, которую, как я считала в детстве, папе "откусил немец". Немца я представляла себе в виде страшного щерящегося пса породы бульдог. С клыков у него капала голодная слюна...
Продажу радиолы лично я наблюдать не могла – не родилась ещё. Моя сестра Ленка тоже про радиолу тогда и слыхом не слыхивала – не до того ей было. Лежала себе в пелёнках, красавица моя, и делала свои важные младенческие дела
Невзирая на телесную некомплектность, был папа подвижен, энергичен и фонтанировал идеями.
Радиолу у него купила Кондратьевна – старуха, похожая на яблочко – падалицу сорта «пепенка». Крепкая и румяная, но уже подсохшая, покрытая серой сетью морщин. И, вроде, немая. В черной московке* и коричневом клетчатом платке, из под которого выглядывал другой – белый и батистовый. Сыновья и муж Кондратьевны сгинули на войне, и не было в её лаконичной жизни никакой отрады. Только труд. Она жила в большой избе, чудом уцелевшей в войну, в селе, рядом с городом Сталино,. Держала мелкую живность, разрешённую сельхозреформами, и тосковала. И молчала. Замолчала, как три похоронки получила. А тут продала кур, яйца и увидела такое чудо расчудесное. Продавец радиолы сказал, что та будет петь и рассказывать новости со всего мира. Какой мир?! Её, Кондратьевны, персональный мир сжался до размеров огорода. Но сразу поверила этому мужчине, удивилась, встрепенулась и купила радиолу.
Инвалид сам довёз радиолу с Кондратьевной до её дома и наладил чудесный агрегат. Громоздкий полированный ящик улыбался старухе блестящими зубами клавиш, подмигивал огоньками, приветствовал поднятой крышкой проигрывателя. И пластинки оставил Абрам. Утёсов и Вертинский. И военные песни. И даже Рио-Риту. Радиола, как и было обещано, заговорила на разные голоса про битву за урожай и повышение производительности труда на всяческих поприщах народного хозяйства. Она пела сладостные романсы и развесёлые жизнеутверждающие песни.
И тут Кондратьевну прорвало – долго и с облегчением она повествовала, смеялась и плакала. Парень её слушал и утешал...
Словно солнышко заглянуло в дом Кондратьевны. Сидела она после тяжких работ за чистым деревянным столом, устланным вышитой попугаями скатертью, подперев круглое румяное лицо кулачками, слушала и улыбалась.
Но вскоре радиола неприятно щёлкнула и замолкла. И Кондратьевна засобиралась в город к Абраму по оставленному им адресу. Там её встретила такая же чернявая и радостная, как муж, женщина. Усадив Кондратьевну на табурет, она с удовольствием начала её угощать, расспрашивать и утешать. Горе старухи было огромным, но исправимым. В тот же вечер Абрам, уложив в фанерный чемодан паяльник , канифоль, олово и и радиолампы, сел на свою «Победу» и поехал чинить радиолу.
И Кондратьевна навсегда влюбилась в радиолу и этого одноногого парня. У неё началась новая жизнь – отрадная. И если раньше ей не было с кем поговорить, теперь она общалась с голосами в радиоле. С ней она переживала и смеялась, и возражала ей часто, недоумевая, почему нужно отдать в колхозы весь скот и урезать частные наделы земли. Наивная и радостная старуха приняла в своё сердце, как родных, Абрама и его жену, Заруги, позже – и их маленьких дочек. Отныне мы стали её семьёй. Ведь никто не может без родных людей. Как мы их находим, если судьба отобрала тех, кто дан был богом? Да хоть бы и на барахолке! А вскоре семья Кондратьевны стала намного больше, потому что Абрам прислал к ней своих студентов. Пожить, поправить избу, почистить колодец, подкормиться. Готовила Кондратьевна чисто и просто, людей любила, и эти питомцы Абрама, как он – фронтовики, стали для старухи, фактически, приёмными детьми.
На всю жизнь я запомнила Кондратьевну с праздничным светящимся лицом, облупленной коричневой дерматиновой сумкой, из которой торчал румяный бок сдобного барашка. С большим букетом темной махровой сирени. Она приходила в ароматах ванили и сирени поздравить нас, её деток, с пасхой. Не понимала она различий в вере и даже, если б ей стали объяснять – не поняла бы. Ведь для неё все хорошие люди были одной национальности – человеческой.
Так она и прожила в счастье и согласии с собой, отдавая нам своё ванильное доброе тепло, получая взамен смех и любовь, заботу и общение. Однажды Кондратьевна серьёзно заболела, чему очень огорчилась. Но не самой болезни, а лишь той суете, которая образовалась вокруг неё. Отец отвёз её в больницу и все хором лечили и веселили Кондратьевну. И вылечили. Но пришло время, и Кондратьевна ушла насовсем. Тихо и незаметно, ведь больше всего на свете она не хотела доставить кому-то беспокойство. Тогда я уже была большой девочкой, лет тринадцати. Кондратьевна ушла так деликатно, что вроде бы и не пропадала совсем. Каждый год в преддверии пасхи мы по привычке ждали её детскую наивную улыбку, барашка и сирень. И хоть Кондратьевна больше не могла прийти, мне казалось, что она с нами по-прежнему…
Кирпичики памяти… С годами многие высыпаются. У некоторых людей высыпается так много этих кирпичиков, что даже разрушается всё здание личности. В этом здании есть несущие конструкции, которые самые прочные. Для меня это – память о Кондратьевне. Хотя казалось бы, что за мелочь?! Ну, была старуха, которая на несколько лет прибилась к нашей семье. Лет на пятнадцать… Как добрая волшебница душевной гармонии. Спустя 40 лет после её смерти, я спросила у сестры:
– А помнишь Кондратьевну?
– И барашка с изюмным глазом? – улыбнулась Ленка.
– А где она жила, в самом-то деле?
– Нет, не знаю, ведь папа нас туда всегда на машине возил, да и маленькие мы совсем были. Да и чаще она к нам…
И я не знала.
2. Жизнь продолжается
Как долго тянется жизнь. Как быстро она проходит. Совсем недавно,в восьмидесятых, мы всей семьёй смотрели в восхищении на экран, где интриговали Кэррингтоны и Колби из сериала «Династия». У Блейка и Кристалл дом в сорок три комнаты. Маленький мой сынок Андрюшка был сражён этим фактом, но быстро пришёл в себя и пообещал мне:
- Вырасту – и тебе такой дом построю.
А в конце нулевых годов двадцать первого века даже построил дом в селе. Не мне, конечно, а всем нашим с Ленкой детям и внукам. Не сорок три комнаты, естественно. Да и дети, в основном, на работе, не до сельских идиллий. Но нам с сестрой Ленкой по выходным и праздникам тут просторно и уютно с тремя маленькими внуками. А если они подерутся, их можно развести по комнатам. Если мы с Ленкой подерёмся – тоже можем разойтись ещё по двум комнатам. Приезжайте, допустим, ещё втроём. Если и вы подерётесь, и для вас найдётся три отдельных комнаты. Но если не драться, то восемь этих больших комнат многовато. Так что, приезжайте все, сколько есть. Только, чур, не драться! Всё тут хорошо – яблони, вишни, японская айва, орехи и клубника. Только курить нельзя, потому что за заборами – слева и справа, бдительные соседи – селяне, которые не простят такой аморалки. Поэтому, уложив всех деток спать, воровато крадучись, мы с Ленкой вышли из дома поздно вечером.
В высоком тёмно синем майском небе перекатывались крупные и яркие звёзды. Мы прошмыгнули в деревянный покосившийся старый дом на снос, который пока был задействован как сарай для хлама. Но уже вторую весну после окончания строительства нового дома продолжал уродовать двор. В старом доме что-то шуршало. Мы зажгли свет, и вокруг голой пыльной лампочки возник смерч мошек и бабочек. В хламе мы нашли два табурета, сели и закурили. Вдруг Ленка ойкнула:
Смотри, что это? Прямо в центре комнаты на колченогом столике стояла радиола и скалила на нас пожелтевшие широкие зубы клавиш. Провод от неё тянулся к допотопной розетке. Не долго думая, мы её включили. Радиола приветственно замигала зелёными огоньками, потом послышались смешанные голоса и звуки: "засеяно уже кукурузой...", "Никита Сергеевич Хрущёв призвал...", "коммунисты рапортуют съезду...", "тцвели уж давно хризантемы в саду…" …Как будто кто-то невидимый вращает ручку настройки… Мы замерли, не в силах вымолвить ни слова. И тут радиола то ли чихнула, то ли хрюкнула и остановилась на одной станции:
– Наконец-то, девочки, вы пришли! А я жду вас и жду. Мои маленькие внучечки!
Это был солнечный голос Кондратьевны. Нет, мы не испугались. Так много в жизни было пугающих моментов, а что до сверхъестественного, то мы с Ленкой давно убедились, что только хвастливый и ограниченный ум может считать всё многообразие жизни вокруг естественным явлением. Ну, заговорила Кондратьевна из радиолы, да и этому можно найти объяснение. А надо ли?!
Лучше мы спросим у неё самой.
– Как ты здесь оказалась?
– Хи-хи – хи, - и мы как будто б увидели, как Кондратьевна смеётся в кулачок.
– Я тут сразу и спряталась, как только… Очень уж не хотелось с вами расставаться. Да и следить всегда за вами нужно. Чтоб всё путём в жизни шло. А потом прилетаю сюда и в радиоле хоронюсь. Отдыхаю здесь, в своём старом доме.
– А откуда ты знала, что мы придём?
И опять Кондратьевна рассмеялась. И я вспомнила, как долго наши дети пытались купить землю в деревне. Но всякая сделка расстраивалась по разным причинам – то бумаги на собственность не могли выправить, то в последний момент заламывали цену или начинался спор новоявленных наследников. И тут позвонил риэлтор и предложил очень выгодный вариант. Оформление было мгновенным и безболезненным. Так мы и купили участок со старым домом Кондратьевны, даже не подозревая об этом.
– Жаль, что не могу испечь внучкам барашка … закручинился голос в радиоле
– Ну что ты, конечно можешь! Ведь у нас всё для этого есть. Мы как раз и собирались к пасхе это сделать. И внукам скажем, что от Кондратьевны. И всё про тебя им расскажем.
Да, для своих внуков мы тоже печём сдобного барашка с изюмным глазом. Как же без него?! У Кондратьевны была трофейная немецкая форма, доскональная по изготовлению. Барашек был настолько реалистичный, что казалось, выпрыгнет из дерматиновой сумки и побежит, блея и резвясь, щипать травку. У нас форма силиконовая современная.
– Посмотрите в буфете на верхней полке, – снова ожила радиола.
В старом буфете мы обнаружили металлическую форму барашка. Она блестела как новая, тоже нас дожидалась.
– Ванили и изюму побольше кладите…
– Да, дорогая наша старушка, положим. А скажи… как там тебе? Что там есть, после?
Это Ленка решилась задать вопрос, который с некоторых пор стал довольно часто приходить к нам в головы.
– Хи-хи – хи, это настолько просто, что не стоит тревожиться. Всё хорошо, внучечки. Я скоро вернусь к вам, живым. Всё очень хорошо…
3.Гроза
Ленивый лиловый закат затянули тяжелые серые тучи. повлажнело и стало торжественно и мрачно. Первая вспышка и оглушительный грохот. Дружный ливень захлестал по сочной лакированной зелени сирени и облетающих цветом абрикосах. По почерневшему и покосившемуся деревянному забору струи дождя заиграли, как на дощечках ксилофона.
Слаженно и страшно зазвучал духовой оркестр грозы. Скрипели двери старого дома. Хлопали ставни. Журчали потоки воды. Шелестели мокрые листья. Как будто кто-то выжимал пухлые тучи и там, в вышине, высекал огнивом небесный огонь. А у окна в новом доме сидели розовые тёплые наши трое внуков, все в кудряшках, манной каше, страхах и мечтах, и смотрели в разлом неба. Там между двумя чёрными тучами виднелась широкая ослепительно белая, как горный хрусталь, линия. По этой линии от них быстро удалялась, одновременно двигаясь неспешно и раздумчиво, старуха в чёрной московке и клетчатом платке. В руках у неё была облупившаяся дерматиновая сумка, из которой торчал сдобный барашек, и цветы. За миг до того, как исчезнуть в туче, она повернулась, мило улыбнулась и взмахнула на прощанье букетом персидской сирени…
И тут вступил сдержанный джаз дождя. Стало хорошо и спокойно.
4. Мальчики и девочки.
Больше всего на свете я люблю маленьких лопоухих мальчиков. Что может сравниться с их замечательными глупостями, нежностями и шалостями?! Только ... стоящая девочка. Не нюня, не канючка, не притворщица.
Но в семьях наших с Ленкой детей до сих пор рождались только мальчики. Поэтому сегодня мы удивлены и напряжены – ждём девочку. Нам её обещали…
И вот мой зять гордо и важно шествует с толстым кулёчком вниз по лестнице роддома. А за ним растерянная бледная счастливая дочка. Она ищет в наших глазах оценки – ну, как она вам, хорошая получилась?
. Я смотрю в одеяльце. Новая девочка без имени похожа на румяное яблочко. Круглые розовые щёчки, прозрачные славные глазки – малышка как будто светится. Потом с кряхтением высвобождает из пут одеяла кулачки, прижимает их к губам и улыбается точно так мило, как когда-то Кондратьевна. И тогда я с одобрением киваю дочке.
* московка - плюшевое полупальто
Данная сказка предельно правдива и документальна, но только в первой её части. Всё остальное проистекает из склонности автора выдавать желаемое за действительное