Когда-то мне казалось, что Великая Отечественная Война – это что-то очень-очень далекое, но сейчас, оглядываясь назад, я, с некоторым удивлением, понимаю, что родилась всего-то через 17 лет после ее окончания. Даже меньше.
25 января 2014 года. Я поднимаюсь по лестнице домой, и неожиданно что-то происходит. Краски становятся чуть тусклее, вроде слышится шарканье шагов, усталый вздох. Даже, как будто, выше по лестнице тень мелькнула, только в закутанной фигуре я не смогла распознать - мужчина это или женщина. Как наложение прошлого на настоящее. Буквально несколько секунд, и я опять возвращаюсь в сегодня. На следующий день испытываю тоже самое. Что это? Разыгралось воображение из-за приближающегося праздника – Дня Ленинградской Победы? Сработала генная память? Или на мгновение истончилась завеса между прошлым и настоящим? Не знаю. Но, так или иначе, это было соприкосновение. Удивительно, что оно произошло не в те две зимы, когда мы с ужасом и неверием в происходящее, пробирались по узким протоптанным тропинкам меж сугробов. Под свисающими с крыш домов глыбами льда. Когда в наш обиход вошло это дикое слово - «сосуля», и многие испытывали острое желание послать «валентинку». Нет, это произошло сейчас.
Праздничный салют, что отгремел 27 января, принес многое – официальные мероприятия, воспоминания блокадников и их потомков, даже мерзкая провокация (или чрезмерная глупость) имела место быть. И просьба принести фотографии и документы для написания Книги памяти. У меня этого нет, но я помню имена …
Мой дед по материнской линии – Петров Ефим Петрович. Председатель колхоза из Новгородской области не был ленинградцем, но, потеряв в результате обморожения на Пулковских высотах руки и ноги, а потом и жизнь, зимой 1942 года захоронен на Пискаревском кладбище. Его жена и две дочери сейчас покоятся на Южном. В тех местах, где возможно сидел в окопах он.
Мой второй дед, по отцовской линии, Степнов Владимир Дмитриевич, был шофером на Дороге жизни. На своей полуторке позже и до Берлина добрался. Его жена, моя бабушка, Валентина Николаевна, оставалась в осажденном городе. Пока не перевели, работала на Ижорском заводе, под обстрелами. Дом на Невском проспекте, где жила семья, был разбомблен, и их местожительством на последующие почти четверть века стала комната в доме 42 по улице Чайковского. Это и мой адрес первых пяти лет жизни.
Я помню бабушку Олю - нашу соседку. Позже мне говорили, что она была дамой очень властной, из «бывших», но я этого не видела. Не имея своих внуков, Ольга Васильевна очень меня любила. Учила делать реверансы, и я в любое время могла придти к ней, в ее уголок, отгороженный ширмой (в комнате жили еще ее дочь Ирина с мужем Володей), где мне рассказывались и читались сказки. Она же сшила одежду и настоящее пальто для моей куклы. Когда меня выписали из больницы после дизентерии, и ту куклу не отдали – детское горе было безгранично. И не столько из-за куклы, сколько из-за того серого пальто. А кукол у меня потом долго еще не было. Даже было время, когда я сама шила их себе из тряпочек, набивая ватой. Бабушка Оля умерла, когда мне было четыре года, но еще долго я ходила и заглядывала в тот уголок за цветастой ширмой, ожидая, что вот-вот увижу ее.
Потом мы с родителями переехали в комнату на Моховой улице, а бабушке с дедушкой дали отдельную квартиру в доме с атлантами, в Саперном переулке. Это было до того, как он пошел на капитальный ремонт. В парадной еще были камины, а вместо крыши – стеклянный купол. Этот купол поразил меня больше всего, когда мы в первый раз туда пришли.
На Моховой у нас были две соседки – Мария Николаевна и Федосья Николаевна. У первой была замужняя дочь и внук Лёня, которые ее навещали, у второй после блокады не осталось никого, и она частенько приглашала меня к себе попить чайку и послушать пластинки …
Блокаду пережили и сестры моего деда – Ольга, Прасковья и Тамара. И сестра моей бабушки – Маша, которая 17-ти летней девочкой шофером попала на Финскую войну и обморозила себе руки. И жена старшего брата отца тетя Саня, дежурившая вместе с мальчишками во время бомбежек на крыше.
Старшая мамина сестра - тетя Мария, блокадницей не была, но тоже внесла свой вклад в эту победу – рыла окопы на Лужском рубеже, где ее засыпало землей во время бомбардировки. Откопали. И отправили в госпиталь, где она и оставалась до конца войны уже в качестве медсестры.
Светлая память им всем. Всем, кто как мог, защищал наш город и нашу страну.