Сегодня у тридцатичетырёхлетней женщины по имени Зайка случилась большая удача - она купила живых карпов. Пройдёт ещё какой-нибудь час, и они запрыгают в шипящем масле на сковородке. И ёлка заиграет огнями, и белолицые её дети будут радоваться и бросаться воздушными шариками. И поднимется со второго этажа сосед - долгий сиделец дядя Жора, и будет просить водку и солёный огурец, и читать наизусть Шекспира. Ведь он отсидел целых восемнадцать лет - достаточный срок, чтобы стать тонким ценителем литературы. И будет как положено, искриться шампанское в хрустальных бокалах, и жирно лосниться влажный холодец.
Да, она всё достала и купила, несмотря на недополученную полугодовую зарплату. И приедет из командировки, из Уренгоя, её добытчик, муж Петя. Вдруг, как-то совсем некстати, она вспомнила подслушанный разговор двух тёток: "С моим мужем что-то не то. Другие, хоть и любовниц имеют, но всё у них в семье по-людски. И картошку почистит, и мусор вынесет. А этот придёт с работы домой, глаза закатит, замрёт и сидит как "мумиё"".
Ведь у неё, у Зайки, муж не «мумиё». У неё-то всё по-людски. Ну разве так важно, что Петр, вернувшись домой из командировки, уже не назовёт её как прежде, Зайкой, не похвалит за намытые лукавые мордочки детей, а угрюмо отодвинет столетник на подоконнике и строго укажет принципиальным пальцем на жёлтый круг под цветочным горшком?! Какие мелочи, он ведь так устаёт!
И она несётся домой, садится в переполненный автобус, но так много людей хотят того же… Они напирают сзади, а её рыбёшки не перестают бороться за жизнь, они рвутся на волю из полиэтиленового пакета. И кто-то волшебный решает исполнить последнюю волю карпиков. Миг - и серебристые рыбки уже прыгают на ступеньках автобуса в крошеве из снега и грязи. Женщина наклоняется и начинает судорожно хватать скользких карпов. Получается у неё плохо, потому что часть из них - уже на улице, а часть - в салоне автобуса и на ступеньках. Вот-вот автобус тронется. И тут она как от обморока очнулась. Злобно бросила пакет с оставшимися карпиками на ступеньки и, отталкивая людей, вывалилась из автобуса. Шапка из чернобурки съехала ей на глаза, откуда-то взялись чёрные слёзы.
Стоп! Все спешат, а она почему-то больше не спешит. Куда ей спешить теперь без карпиков? Зачем всё время суетиться? Её самостоятельные дети уже перемыли и пересчитали всю посуду, а теперь накрывают на стол. Двенадцатилетняя дочка режет, наверное, салаты. Сынок десятилетний, конечно, откроет свой блокнот с рецептами и вместе с друзьями начнёт печь пирожные. Муж уже приехал. Ну и что? Пусть пока досконально пересчитает и сформулирует все её хозяйственные огрехи.
Она заходит в главный гастроном этого провинциального шахтёрского городка и покупает кофе. Выпивает, и злобные яркие точки перестают буравить мозг. Она выходит в парк. Женщина садится на скамейку и закуривает. Небо пухлыми тучами тихо спускается ей на колени. Чёрные вороны кричат и ходят по грязному снежному кругу клумбы. В серых без блеска глазах женщины как-будто щёлкает затвор. Эту зимнюю картинку девяностого года она уже не забудет никогда. Ей так одиноко и сиротливо. И безразлично, что уселась на мокрую лавку, и что ветер крепчает, а с неба сыплется колючая крупа, и оно сереет, и темнеет. Только поднять воротник. Только нахохлиться. Только сильнее впечататься в поломанную лавку. Ох, как же хорошо, что она освободилась от карпов, за которыми стояла в очереди четыре часа. Женщина отдыхает. От хронической усталости, от постоянного напряжения на работе, от обид и подозрений, от страха перед завтрашним днём.
Но надо как-то добираться домой в свой микрорайон. Не так-то это просто в шесть часов вечера тридцать первого декабря девяностого года. Она уже готова нарушить своё прочное единство с мокрой скамьёй, но тут замечает, что с пьяным размахом рядом приземляется Дед Мороз с небольшим и каким-то несерьёзным мешком. Да и Дедом Морозом его назвать можно, лишь с большой натяжкой - боярин какой-то. Кафтан короткий красный расшит странными узорами. И штаны алые заправлены в белые, не по погоде, лайковые сапожки с задранными вверх носами. Высокий воротник открывает раздвоенный неприлично голый подбородок. Зато усы стоячие, острые, как стрелочки. И шелковистый красный колпак спускается деду до лопаток. Совсем по-новому, не суетливо, без страха нарваться на хулигана или бандита смотрит Зайка на странного человека. Человека ли? Ну и что? Ряженый идёт подарки раздавать. Чего же тут страшного?! А ей уже пора. Зайка отщёлкнула ногтем окурок в урну и неохотно встала. Но Дед, оказалось, имел на Зайку виды. И смотрел с весёлым интересом, как будто готовился что-то сказать или сделать. «Маньяк, что ли?» – вяло подумала Зайка. Эта мысль её не испугала. Вдруг оказалось, что ценность её жизни сегодня резко упала. Неужели только потому, что она растеряла своих рыбёшек?!
Зайка решительно встала с лавки. Но дед схватил её за плечо и усадил обратно. Женщина с безвольным облегчением снова плюхнулась на облупленные редкие деревяшки:
- Тебе чего? – вот так по-простецки оно лучше. Зайка всегда и со всеми с некоторых пор так по-простецки. И удобно, и эффективно.
- Так у меня подарочки! - засуетился Мороз.
- Ты мне подарить их хочешь? - женщина рассмеялась.
- Э, нет. Обменять хочу.
- На деньги?
- Почему на деньги,- обиделся Дед,- дай то, что в своей кошёлке несёшь.
Зайка машинально нырнула рукой в свою кошёлку и нащупала свёрток. Да нет в нем ничего интересного. Мыло хозяйственное, хлорка в большой бутылке.
- Давай хлорку и мыло, - дед Мороз сам угадал то, что было надёжно упаковано в обёрточную бумагу и пряталось в глубине её объёмной сумки.
- А тебе зачем?
- А ты не рассуждай, а просто отдай.
- Да пожалуйста. Теперь, после «героической» расправы с карпиками, Зайка почувствовала, что ей не жалко и таких полезных в хозяйстве вещей, как мыло и хлорка. И она протянула пакет деду.
- А ты мне что, - глаза у Зайки вспыхнули любопытством. Какая-то сюрреалистическая ситуация в холодном грязном парке в темноте.
- Награжу тебя, дуру
.Ну, дура – так дура…
Дед Мороз вытащил из мешка большой блестящий значок: «Победителю соцсоревнования», прикрепил Зайке к пальто, туда, где сердце, и издевательски причмокнул губами.
Женщина внимательно посмотрела на Мороза. Почему вдруг? И как же он пронюхал, что Зайка ещё никогда не удостаивалась такой награды? Была – была «лучшей по профессии», а вот победителем соцсоревнования её никогда не называли. Не умела, видно, соревноваться по-социалистически.
- А зачем оно мне надо, засомневалась Зайка, - нет у тебя чего повесомее?
- Ты лучше спроси, за что награда-то.
- За что награда-то? – машинально повторила Зайка.
- За твой подвиг, - ёрническим тоном заявил Дед.
- Это какой же я подвиг совершила?- не поняла издёвки женщина.
- А ты не догадываешься?
- Конечно, нет, не было в моей биографии ни одного подвига.
- А я думаю, что был. Да ты знаешь, какой воз забот на себе тащишь?
Она сделала постное лицо и изрекла:
- Бог даёт каждому человеку крест такой тяжести, какой тот может поднять.
- А твой крест намного тяжелее. И знаешь почему?
- ?
- Ты – тетёха. Всё тебе не в радость – а в тягость. Живёшь натужно, и нет удовольствия тебе от жизни. Даже когда ты веселишься, в душе страх и тоска. Каждая мелочь приобретает слишком большое значение. Вот ты думаешь, что муж разлюбил, да?
- Не знаю. Что-то не хочется мне этого знать. Куда мне справиться с таким знанием!
- А я тебе скажу, что разлюбил. Разве можно любить лошадку, везущую со скорбным видом воз проблем?!
- Так что, выбросить проблемы на помойку? А ты знаешь, что у нас идут сокращения, мы все под ударом, зарплату платят с опозданием на полгода, директор на оперативках грозится, в свете перестройки, «всё поставить с ног на голову» и всех обзывает гнилыми, заведующая нашей столовки обещала техотделу хвосты говяжьи к Новому году, но не дала, а начальница отдела кадров, Светлана Михайловна, сволочь и …антисе… Зайка осеклась… Совсем лишнее чуть не сказала. В этом разбросанном по посёлкам бестолковом и мрачном шахтёрском городе умели любить и ненавидеть по-настоящему. Любили, в основном, водку, а ненавидели многое. В том числе, и евреев – умело и рьяно. А Зайка – еврейка, хоть сероглаза и белокура. Мало кто признаёт, но начальнице отдела кадров положено по штату.
- Дед Мороз вскочил с лавки и заголосил:
-Эх, яблочко, куда ты котишься… И пошёл в присядку.
- Что?..
- Да вот тут ещё кой - какая мелочишка,- вдруг заторопился Дед и всучил Зайке свой тощий мешок,
- А я это, пойду, мне постираться ещё надо до Нового года, вот твоим мылом и постираю, и отбелю хлорочкой.
- Эй, что тебе стирать? – крикнула Зайка. Но Дед Мороз вдруг заторопился, побежал, смешно мелькая раскачивающимся колпаком, заскочил в откуда-то взявшийся троллейбус. И всё.
А она думала - маньяк. И тем не менее разоткровенничалась. Или сумасшедший, да, скорее сумасшедший. Или просто хорошо выпил и стал не очень адекватным. Дай-ка я посмотрю, что в мешке. Она вывалила на скамейку несколько предметов и стала их рассматривать в тусклом свете фонаря. Ничего интересного. Пластмассовые безделицы - снежная баба и пальма. Ха, да вот ещё 3 увесистых узелка. В одном женщина обнаружила грецкие орехи, в другом – блестящие разноцветные стекляшки, в третьем – золотистые лепёшечки безе. Что за беда такая?! А дальше она на автопилоте добралась до дома. Автобус попался левый, водитель – знакомый. И даже не пришлось месить грязь в родном микрорайоне. Землю подморозило и даже покрыло чистым снегом.
Дома её ждал накрытый детьми стол, гурьба детишек, своих и соседских, и укоризненный муж на диване.
- Ну что, как всегда бедлам? - с удовольствием выговорил он.
- Ага,- с неожиданным удовольствием ответила Зайка и радостно улыбнулась…
Вскоре, по негласной традиции и без особых приглашений и церемоний, явились её сослуживцы. И дядя Жора со второго этажа душевно читал Гамлета, пил водку, целовал женщинам руки. Потом заснул в углу на кресле.
Все сами себя обслуживали, много ели, пили, пели и смеялись. И муж с ними. Ну да,не удалось поскандалить, так хоть повеселится. А после двенадцати все нарядились в карнавальные костюмы и пошли по гостям. Зайка облачилась в браслеты, пёструю блузку и несколько цветастых юбок.
Пол ночи они ходили по микрорайону. Заглядывая к друзьям и знакомым, собирали всю попавшуюся под руки утварь в мешок и заставляли хозяев песнями и плясками отрабатывать своё же добро. Было весело в этой странной компании людей, объединённых не столько душевным влечением, сколько общим делом. Это был гаражный люд - Зайкины сотрудники.
Так начался для Зайки 1991 - год революционных и удивительных событий, последний год СССР. И она начисто забыла о странной встрече в вечернем парке, о воронах, о карпиках, о своих злых слезах. Только, почему-то, её больше не пугало и не повергало в ступор ничего. По настоящему легко и весело она парила над поверхностью прежних проблем, как корабль на воздушной подушке над поверхностью воды. Не боялась больше ни увольнения, ни болезней детей, ни временной пустоты в холодильнике, ни ссор с мужем. Она легко справлялась с тем, что каждый день ей предлагала жизнь. Есть проблема – есть и решение. Ушёл страх и уныние. Пётр изменился. Сначала поскучнел, потом стал сам протирать жёлтые круги под цветочными горшками и пыльные листья столетника, а вскоре стал, как прежде, ласково называть её своей Зайкой и тащить, и тащить всё в дом и в дом. Только через два года, когда дочке исполнилось 14, женщина вспомнила о Деде Морозе. Как-то её девочка задумалась и сказала:
- Я думаю, каждая женщина состоит из драгоценных камешков, безе и орехов. Камешки – это блеск, шарм, талант, безе – нежность, орехи – деловитость. Вот такая у неё была мыслящая девочка
Сначала Зайка растрогалась от умозаключений малышки, а потом вспомнила о трёх узелках, подаренных Дедом. Она полезла в кладовку и нашла красный шёлковый мешок. Там лежали разноцветные стекляшки, нелепая снежная баба и пальма. Она вспомнила, что были ещё орехи и безе. Наверное, выбросила. Вот оно как…
А вскоре всё завертелось с бешенной скоростью. Менялись правители, не умолкая телевизор грозил катаклизмами, выросли и выучились дети, завершилось тысячелетие. Зайкина семья переехала жить в большой шахтёрский город, и она смело открыла свой бизнес. И со временем стала хозяйкой крупного салона женской верхней одежды «Снежная баба». Это было удивительное место, хоть совсем и не престижное среди молодых и стильных девочек, Зато из салона «Снежная баба» ни одна баба, независимо от возраста и комплекции, не вышла расстроенная и без покупки. Сначала Зайка торговала сама. Закупала только добротные и элегантные одежды без всяких аляповатых украшений. Она хорошо относилась к людям, и они платили ей тем же. Без лести и преувеличенной услужливости она говорила клиентам простые и толковые слова, давала ненавязчивые и дельные советы. Потом с ней начали работать её подружки, которые совсем не отличались ни красивой внешностью, ни ослепительной молодостью. Только вниманием к людям и простотой в общении. Вот тогда она смогла поездить со своим Петей в жаркие страны, где росли совсем не пластмассовые пальмы.
А зачем Дед Мороз попросил у неё мыло и хлорку, она до сих пор не понимает. Что он собирался выстирать под новый 1991 год? Неужели её нелепую несчастную душу?!
Да, Зайка с новой выстиранной душой уже была далеко не тридцатичетырёхлетней. Но, не обращая внимания на стремительные годы, она звенела смехом, который рассыпался драгоценными разноцветными камешками, покоряла мужа безешной нежностью и вызывала всеобщее уважение ореховой деловитостью. На диване после тяжёлого трудового дня млел её Петр, сочиняя, чем его покормит - удивит лучшая в мире Зайка. Кстати, а Зайка совсем не переставала любить Петра. Если б было иначе, она не подписала бы вчера на день рождения супругу открытку с изображением симпатичного бульдога:
Мой Петя, я тебя люблю.
Когда терплю, когда треплю
За мягкие твои бока.
И ты меня люби пока…