Верочке приснилось, что она игрушечный заяц, покрытый искусственным мехом. Неуклюжий, пушистый, в клетчатых штанишках.Вместе с другим таким же изделием она сидит в маленькой лодке и гребёт веслом. Лодочка плывёт по морю, в которое скатывается большой золотистый и жирный блин солнца. Свет — утрированно яркий, как на границе дня и ночи, когда солнце шлёт свои сожалеющие лучи в мир, почти завоёванный ночной синевой.
И было бы совсем тихо, если б не плеск вёсел и каких-то сонных рыбёшек, и не унылая электронная музыка. И всё это почему-то знакомо Верочке. Потому что, потому что… это реклама батареек «Энерджайзер». А она — рекламный заяц. А кто второй? Непонятно…
Утро. На гладильной доске прохудился поролон. И чехол чуть-чуть прорвался. Нужно пойти в универмаг — выбрать ситец на чехол и достаточно тонкий, но прочный поролон. Женщина вдумчиво относится к своим обязанностям. Ситчик должен быть не просто весёленький, а как бы выцветший. Это обязательно: на молочном фоне мелкие коричневые цветочки — «бабушкина» расцветка. Чтобы гармонировала с льняными шторами, пробитыми крупными металлическими кольцами, молочными, с ветками коричневых, серых и оливковых листьев. А зеркала, а их у Верочки много, вымыть специальной умной шваброй для стёкол, чтоб не оставалось разводов. Мебель с фасадами из берёзового ротанга она начистит завтра…
Рубашки мужа она гладит на старой гладильной доске. Воротнички сначала. Рубашки тонкие, хлопчатобумажные, белые, розовые, голубые, оранжевые. Аккуратно она раскладывает рубашку за рубашкой на изношенной поверхности гладилки и водит громоздким раскаленным утюгом PHILIPS. Не забыть выключить утюг.
Блестящие керамические горшочки — заполнить крепенькой молодой картошкой, но только на треть. В каждый — плюхнуть кубик деревенского масла. Лук колечками, молодой едкий чеснок, кусочки парной баранины, базилик, затем порезанные пластинками помидоры, желтоватый майонез и тёртый сыр, твёрдый с дырочками. Всё это, да побыстрее, в духовку: режим — гриль с конвекцией воздуха. Теперь можно сварить борщ. Борщ должен быть постный. С полупрозрачными фасольками, белой картошечкой, почти хрустящей мелкой капустой и обжигающе острый. И обжигающе красный. Она трёт мелкие молодые бураки, чистит старую красивую картошку «Иван да Марья», щедро режет и жарит лук. Виртуозно шинкует капусту острым ножом с широким блестящим лезвием. Фильтрует воду из-под крана. Мелет кофе. В доме должно пахнуть хорошим кофе, ванилью и корицей. Тесто для штруделя. Вишни. Орехи. Снова духовка…
Ночь. Ей снится, что она летает. Но низко и… кролем, как привыкла в институте на плаванье. Время от времени она подгребает к каким-то парочкам, слушает обрывки чужих разговоров: «А она? А он?» И дальше летит — тяжело плывёт, стараясь держать хоть маленькую, но высоту…
Снова утро. Верочка не торопится вставать. Хоть формально и не спит, но лелеет свой ночной уют, натягивает на себя лёгкое одеяло, розовое в ромашках, представляет, что впереди целая бесконечная ночь. Будет, будет им, нечего кричать, звать, требовать горшок, еды, чистую рубашку, тормозок. Они же знают, что беспокоиться не о чём. Она встанет, поставит пописать внука, покормит и выпроводит мужа и сына, отведёт внука в садик, сделает покупки, уладит дела во всяких инстанциях, приготовит обед, уберёт в квартире, сходит за внуком, покормит мужа, сына и дочкину семью.
Но сегодня, благодаря сновиденью, она вспомнила ещё об одном важном деле. Верочка успеет, пока варится обед.
Женщина стала на табуретку, но этого оказалось мало. Пришлось из подъезда тащить высокие грязные козлы. На шкафу за раскладным столиком должны быть они. Вот-вот! На неё обрушился чехол для одежды с чем-то белым внутри. Она вытащила два крыла. Нет, это они раньше были белыми и пушистыми. А сегодня выглядят убого. Как-то усохли. Стали ломкими. Боже мой! Кое-где просвечивает желтоватая, как пергамент, кожа. Она присмотрелась и увидела личинки и черявячки моли. Мелкие, вызывающие омерзение бабочки прыснули из-под рук.
А ведь она так любила чистоту и порядок! У Верочки в доме не должно быть моли. Но туда, на самый верх, она не заглядывала.
А крылья у неё были всегда. Она не знает, как это у других, но до свадьбы она часто порхала ночью между ночным небом и морем. Но потом сразу навалились такие заботы, что стало не до полётов. Дети, муж, работа. Сначала она вспоминала о крыльях часто. Полетать, что ли? Только стирку закончу… Только доделаю работу, взятую на дом… Погода плохая, намокнут, потяжелеют… Лучше поспать часок, пока есть возможность… Год от года причин не взлетать становилось всё больше и больше. Со временем Верочка летать уже и не порывалась, но точно помнила, что крылья у неё где-то есть. И эта мысль её грела. Она знала, что в любой момент может подняться над Землёй. Ветер будет нежно обдувать щёки, трепать волосы. Руки и ноги наполнятся радостной силой. Громко и торжествующе застучит сердце. Губы растянутся в улыбке.
А на таких крыльях уже не полетаешь. Она брезгливо и горестно завернула их в мешок и вынесла на помойку. Дома совсем уже не хотелось ни жарить блинчики, ни начищать мебель и кафель. Верочка легла и заплакала. Она рыдала обильно и горячо, но слёзы не приносили ни облегчения, ни смирения. Это были очень — очень злые и горькие слёзы, выворачивающие её душу. Она имела право плакать… ровно пятнадцать минут. Потом нажарила блинчиков, протёрла кафель, кое-как оделась. Глянула в зеркало: Волнистые волосы до плеч, стройная фигура, для её уже немолодого возраста — хорошая кожа. Большие глаза, наполненные болью и непониманием.
Верочка идёт на рынок. Долго что-то выбирает у мордатого хамоватого продавца мешков — горшков — швабр — метёлок.
— Мамаша, вы чё, корову покупаете?! Сколько можно товар мацать?
Но она не слышит. Сделав покупку, направляется домой.
А вечером, поздно — поздно, пройдя свой обычный жизненный круг забот, Верочка надевает чёрные майку и джинсы. Выходит на балкон. Достаёт из угла свою покупку. Древко гладкое, прочное. Метла пышная, ровная. Сегодня у неё всё должно получиться. Ведь не только мечта заставляет летать?! Ведь не только на крыльях можно передвигаться по воздуху?! Ведь любые сильные чувства создают подъёмную силу!
Она оседлала метлу, и та с места взвилась в небо. Всё быстрее и быстрее летит Верочка, подгоняемая своим отчаянием. Навстречу ветру и звёздам. Между небом и морем. Она имеет право на одну маленькую слабость?! Это простительное хобби?! Она летела и кричала, и ветер трепал её блестящие волосы, а сердце сначало только злилось, потом ликовало и злилось, и ... просто ликовало!
Утром, когда проснулся муж, а внук дежурно прочирикал: «Вевочка, дай гойшок!», она уже давно была в кухне. Радостная и деятельная Верочка взбивала яйца на омлет и напевала что-то вполне симпатичное.