Девочка из блокадной зимы

Леонид Патракеев
                За основу рассказа взята история из из Блокадной книги Даниила Гранина и Алеся Адамовича.

    По узкой тропинке, протоптанной в снегу среди высоких сугробов, женщина тащила санки. На них, завернутый в несколько пальто, сидел ребенок. От слабости женщину шатало из стороны в сторону, и каждый шаг мог быть последним. Подойдя к мосту через Мойку, женщина остановилась, сделала шаг назад и упала возле санок, на которых безучастный ко всему,  застыл ребенок.

Открылась промерзлая дверь парадной полуразрушенного дома, и Вероника вышла на улицу. Живых в подъезде не оказалось. Постояв немного, чтобы успокоить вдруг застучавшее сердце, она медленно пошла к реке и у моста увидела санки с ребенком и лежавшую  рядом мертвую женщину. Ребенок сидел неподвижно, но когда Вероника наклонилась над ним, еле слышно произнес:
-Тетя, я  кушать хочу.
 Достав из кармана кусочек хлеба, Вероника вложила его в рот ребенка, и с трудом высвободив веревку из рук женщины,  медленно потащила санки по тропинке. Метров через триста был приемник для найденных детей и она, когда при обходах квартир удавалось найти живых детей, оставшихся одних, приносила их туда.

Каждый шаг давался с трудом. И в голове было одно: «Только бы не упасть».

Не упала, дотащила и из последних сил толкнула дверь. В большой комнате топилась буржуйка, на расставленных всюду кроватях, лежали дети, за столом сидела усталая и очень худая женщина.

-Принимайте еще одного,- медленно проговорила Вероника. Вдвоем они подняли ребенка, занесли в комнату и посадили на стул.

-Девочка,- сняв большой платок и шапку с ребенка, сказала женщина, из какого она дома? Документы есть?
-Нет,- качнула головой Вероника и села на стул, - это не из дома, у моста через Мойку нашла.
Почувствовав тепло, идущее от печки, девочка открыла глаза и протянула к нему руки. От этого  движения, светлые волосы, спутанные и грязные, лежавшие комом на голове, упали на спину.

-Как мой вчерашний? – спросила Вероника.
-Живой,- показала рукой на одну из кроватей женщина, где под одеялом лежал маленький ребенок и спросила:
- Он один из семьи остался?
- Один, - ответила Вероника, - после обстрела зашла в квартиру, там женщина мертвая у печки сидит и детей на коленях держит,  снаряд в соседней комнате разорвался,  ее и старшего ребенка убило,  а этот живой, так  вцепился в мать – с трудом пальцы разжала.

Она помолчала и  спросила:

  - Когда отправлять будете?
-Послезавтра,  -  ответила женщина.

-Пойду я, еще одну парадную надо обойти сегодня,- проговорила Вероника, с трудом поднялась со стула и подошла к девочке. Большими и красивыми  глазами та неподвижно смотрела на огонь. Вероника провела рукой по ее голове, хотела  что- то сказать, но в этот миг девочка взглянула на нее, и было во взгляде маленького  человека уже шагнувшего за черту и возвратившегося обратно  что - то такое от чего Вероника отвела взгляд, повернулась и медленно пошла к двери.

-Сколько у тебя найденышей?  - вслед ей спросила женщина.
-Этот сорок седьмой,- ответила Вероника и вышла на улицу.

Четыре года назад закончилась война.

Вероника перешла мост через Мойку и вошла во двор своего дома. Три часа она отстояла в очереди, чтобы отдать передачу для мужа. В Ленинграде шли аресты, и муж Вероники, работающий  в райкоме партии, был арестован несколько дней назад. Передачу у Вероники не приняли и что делать дальше – она не знала. Оставалась последняя надежда. Незадолго до ареста, муж дал Веронике телефон своего фронтового товарища, который служил в НКВД и был недавно переведен в Ленинград.    Вероника зашла в телефонную будку и набрала номер. Мужской голос в трубке помолчал и предложил ей перезвонить через час.   Вероника зашла в квартиру, бесцельно просидела этот час за столом, вышла и  вновь набрала номер. Ответили сразу и негромкий голос человека быстро произнес:
- Вероника,  Ваш муж умер вчера во время допроса – сердце не выдержало, Вам лучше уехать из города и не звоните сюда – это опасно и для меня и для Вас.
В трубке зазвучали короткие гудки. Вероника вышла из будки, дошла до скамейки, стоявшей за кустами,  рухнула на нее и закрыла глаза.
 
-Умер во время допроса,- в голове без конца повторялась  фраза. И не осталось ничего, кроме  захлестнувшего отчаяния:
- Господи! – рванулось изнутри, – за что все это?!  За что?!    Не могу больше, не хочу жить, не хочу, не хочу, - повторяла она. Глаза болели, прося слез,  но все слезы остались там, в блокаде, и поэтому горе жгло, давило и не было ему выхода.

-Тетенька,- вдруг услышала Вероника, - Вам больно?

Она открыла глаза, рядом со скамейкой стояла светловолосая  девочка и большими, красивыми и странно знакомыми глазами смотрела на нее.

-Тетя, - повторила девочка и,  облегчая боль,  своей рукою коснулась руки Вероники, - мама говорит, что когда  тебе тяжело  – нужно съесть кусочек шоколадки.
               
И она, вынув  из кармана небольшую шоколадную плитку,  вложила ее в руку Вероники.

-Вы ешьте, а я пойду, мама будет беспокоиться, - проговорила девочка, повернулась и исчезла за кустами.

Сжав рукой край скамейки, Вероника смотрела ей вслед,  вдруг вспомнив, что точно такие же красивые глаза были у той девочки, которую она нашла у моста через Мойку и которой отдала оставленный для себя на вечер кусочек хлеба. Она разжала ладонь, на ней  в золоченой фольге лежала шоколадка. В каком - то оцепенении Вероника долго смотрела на нее и  вдруг из сухих воспаленных глаз хлынули слезы, размывая накопившееся отчаяние и принося облегчение.
    
В тот же вечер Вероника уехала из Ленинграда к знакомым в небольшой городок.
И все оставшиеся годы, живя  в маленькой комнате старого дома, она вспоминала девочку с красивыми глазами, что словно вернулась к ней тогда из блокадной зимы и дала ту  частицу  человеческого участия,  которая принесла силы жить дальше.