4 ноября

******
Предисловие.
Этот рассказ создан специально для одного единственного очень важного человека. И смысл его – пожелание. Пожелание это – стремиться к своей цели и наслаждаться жизнью, как бы она не складывалась.
******

 - Что, не нравится тебе погода за окном?

  Дэнни отвлекся от разглядывания стекающих по окну капель, чтобы посмотреть на дедушку устроившегося неподалёку в полумраке света, исходящего от камина, в котором нежно потрескивали дрова.
 
 - Нет, отчего же. Мне нравится такая погода.
 - Чем же вдруг? Там холодно, льёт как из ведра, да ещё и ветер хлещет.
 - Но это же ведь ноябрь, так и должно быть, - с видом знатока ответил Дэнни.
 
  Было 4 ноября неважно какого года. Отличием этого 4 ноября от других было лишь только то, что в этот раз выдалась действительно довольно буйная погодка, сырая и промозглая, от которой больше всего страдают бездомные животные и люди. Деревья, готовясь к приближающейся зиме, почти полностью сменили свои яркие сентябрьские наряды, полные красок, на более скромное одеяние – они обнажились, показывая своим видом, что всю жизнь свою закроют в себе же, а колючие ветки – это предупреждение, мол, не стоит приближаться. Теперь листва лежала плотным слоем на земле, перемешанная с серо-бурой грязью, и выглядела, можно сказать, жалко, и только лишь яркая желто-красная окраска говорила о былой красоте листьев.

  Действительно, не было ничего этим ноябрьским днём примечательного. Кто-то, наверное, даже сказал бы, что за серостью этого дня нельзя никоим образом разглядеть что-либо светлое. Однако Дэнни нравилось такое 4 ноября. Ему доставляло удовольствие, сидеть подолгу, смотреть в окно на падающий отвесный стеной холодный дождь, слушать дробные отзвуки при падении капель на окна, и при этом греться вместе с дедушкой у камина. Всё это создавало неповторимое чувство защищённости и уюта, подобное тому, которое часто навивается рождественскими фильмами. Пожалуй, единственное, чего сейчас не хватало – это сладкого горячего какао.

 - Так ты считаешь, что в ноябре всегда такая погода? – не торопясь протянул дедушка, едва заметно подёрнув бровью.
 - Конечно, обычно она всегда такая, - беззаботно ответил Дэнни.
 - Хм… А помнишь я рассказывал тебе историю про то, как я искал воду посреди африканской пустыни?
 - Ага, - Дэнни помнил. Это была одна из его любимых историй. У дедушки было огромное количество интересных рассказов. Его жизнь была полна невероятных приключений, и Дэнни даже порой сомневался, все ли из них были настоящими, или же часть выдумана.
 - Так знай, что это тоже был ноябрь. И такой жары, как тогда мне никогда не доводилось встречать. Поверь, это было даже хуже, чем когда ты уснул на пляже, и тебя обожгло солнцем.
 - Но как там могло быть жарко? Ноябрь же, - недоуменно спросил Дэнни.
 - Ну так что с того? Там всегда жарко. У нас вот, например, в ноябре и снег может пойти, а где-нибудь, скажем, на Гавайских островах и не видели снега вовсе.
Дэнни не знал, где это – Гавайские острова - но он догадывался, что это даже дальше, чем Эдинбург, где живёт его тётя. На всякий случай мальчик спросил.
 - А почему там не видели снега? Неужели там нет зимы.
 - Охохох, зима там есть. Просто ты её не сможешь от лета отличить.
 - Да ладно! – теперь Дэнни больше не интересовали капли на стекле, он полностью погрузился в дедушкины истории. Они, кстати говоря, были самыми захватывающими на всем свете, и даже телевизор не мог показать что-либо похожее.
 - Ты уж мне поверь, там можно ходить без шапки круглый год, купаться, когда и сколько захочешь.
 - Вот это классно! Вот бы у нас так было… - Дэнни замечтался. – Деда?
 - Чего?
 - А тебе нравится ноябрь на Гаварайских островах?
 - На Гавайских, - поправил мальчика дедушка. – Да, нравится.
 - Значит, наш не нравится?
 - И наш нравится.
 - Но они же совсем разные, как тебе может нравиться и то, и другое?
  Дедушка отложил газету, накрывающую его руки, и обратил взор к мальчику.
 - Все дело в том, что ноябрь – это особый месяц. Погода тут совсем не причем. Будь то солнце или дождь, жара или холод – всегда ноябрь для меня будет особенным. Хочешь знать почему?
 - Да, конечно.
 - Тогда приготовься слушать.

******

  Мне тогда было лет немного, что-то около тридцати. Нет, конечно, для тебя это много, но на самом деле, это ещё только самое начало жизни. Я в то время вынужден был путешествовать по миру из-за большой войны между всеми странами мира. Ууу, и ужасная то была война. Знаешь ли, тут и там что-то взрывалось, падали дома, люди падали, как подкошенные. И не было в то время ощущения безопасности нигде. Даже в тех местах, куда война не дошла, и то нервничали. Ну а там, где война была, там и вовсе постоянно боялись. Боялись за себя, за свою жизнь, за родных. Почти все в те времена были лишены домов из-за разных причин: на чей-то дом упала бомба, чей-то отобрали силой, кто-то сам ушёл, спасаясь от чего-либо. Разные причины были у людей, но было всё же одно, что объединяло их всех – все они были бездомные, и все искали защиту.

  Мне с этим больше повезло, наша семья в ту пору жила в Штатах, подальше от войны. Но я, как и все молодые парни в то время, рвался в бой, хотел защищать невиновных и вернуть справедливость в мир. Но сейчас я не уверен, что правильно поступил тогда. Потому что никто из нас не представлял, что же на самом деле такое война. Поэтому запомни, внучок, одну вещь – никогда сам не стремись участвовать в войне. Нет ничего благородного в том, чтобы бросать себя на волю случая под военную бурю, в которой едва ли от тебя многое зависит. Война – это голод, лишения и страдания. В основном. Было, конечно, и немного хорошего, светлого. Об этом сейчас и расскажу.

  Хуже всего всем бездомным приходилось поздней осенью и зимой, потому что помимо постоянной гнетущей опасности наваливался на людей ещё и страшный холод. Те, кто был поглупее, боролся с морозом подручными средствами, как мог. Те же, кто был поумнее, сбивались в группы, и они уже вместе старались согреться.

  Что касается меня, то я как раз и попал тогда в Лондон в конце октября. Тот город нельзя назвать нынешним Лондоном – это была тень великого города, разваливавшегося на дымящиеся кусочки. В том году холода пришли рано, и я промерзал до костей буквально каждую ночь. Доходило и до того, что некоторые не могли проснуться утром, и потому каждый перед сном дрожал не только от холода, но и от страха за жизнь. Никто не хотел умирать так, хоть и не была эта смерть мучительной.

  Я жил в одном из таких поселений, кочующих по городу. Не сказал бы, чтобы люди были рады увидеть меня в своих рядах – молодого, подтянутого, сытого. Но они и не смотрели на меня с презрением. Они просто оглядели меня с головы до пят безразличным серым, как их окружение и жизнь, взглядом и, казалось, вовсе забыли про меня. Да, поистине, глядя на этих людей, сразу же понимаешь, что нет войне оправданий. Глядя на этих людей, видишь не только страдание плоти, но и муки души, и что самое страшное – ты не понимаешь, как можешь помочь. Но всё же пытаешься поначалу. Почему поначалу? Да потому что не приносят твои потуги никакого результата, хоть последнее бельё с себя сними и отдай – не важно. Те люди были замёрзшие изнутри, их внутренний огонь едва ли горел. И когда ты, наконец, осознаешь, что не можешь помочь, потому что твоя помощь в принципе никому не нужна, тогда-то и сам начинаешь заражаться апатией. И пропадает твой молодой пыл, а все мысли то и дело переходят в одну единственную – как бы уехать отсюда куда подальше, туда, где люди ещё умеют жить и знают, ради чего живут.

  Не знаю, внучок, сколько бы я там продержался, если бы внезапно не познакомился с одним человеком, который в корне изменил моё настроение ещё на много лет вперёд. Имя у него было Тимми, но все его звали Самолётик Тимми или же Тимми-самолёт. Он был (а может и до сих пор есть) отменным лётчиком – грозой союзного воздушного флота. Вся Великобритания слышала о Самолётике Тимми. Но не это было в нём примечательно. Тимми умел располагать к себе людей и делал это так ненавязчиво, что порой казалось, будто его и не существовало вовсе, а только лишь сознание придумало себе его образ. Хотя, может, его и в правду не существовало, или же он не был таким, каким я его помню. Хотя, что за чушь. Я, конечно, уже не тот молодой парень, что был тогда, но всё же память моя, как самый лучший сейф, ничего не выпускает, и всё держит в себе.

  В общем, слушай, каким я его запомнил. В ту пору, когда я с ним познакомился, ему было что-то около двадцати пяти. Совсем молодой, он всегда улыбался и всегда жил настоящим. Бомбил ли он фашистов или же общался с друзьями – всегда он всё делал с энтузиазмом, коего у него, как теперь я понимаю, было с избытком. И оттого, что ко всему он подходил с лучшими чувствами, всё у него получалось. Не было такого дела на свете, которое бы нельзя было поручить Тимми-самолёту. Даже самые тайные и необычные поручения он мог выполнить, не задав ни единого вопроса. Что уж говорить о том, что он хорошо умел хранить чужие тайны – своих у него, кажется, и вовсе не было. В общем, говоря кратко, его постоянная искренняя улыбка и способность быть отзывчивым сделала его любимцем всех и каждого. В том числе и для меня. Я точно так же, как и все, души в нем не чаял, и если случался в моей душе кризис, то он тот час же испарялся, стоило мне только пообщаться с Тимми.

  И не было на той войне человека, более счастливого, чем он. Я долго тогда не мог понять, что же его так радует – кругом разруха, опасность, смерть. Довольно странное это дело было – радоваться. И тогда я спросил у него, уж не нравится ли ему война, возможность безнаказанно убивать, хотя и сам понимал, насколько странно звучит этот вопрос. Тимми, помню, ухмыльнулся тогда, и спокойно так сказал: «Просто у меня есть цель в жизни». И всё, представляешь! У него была цель в жизни. Я спросил его, какая же, и он ответил: «А не всё ли равно? Это цель – моя, и я стараюсь достичь её. Так чего же мне печалиться, когда у меня всё ещё впереди?»

  Долго я тогда размышлял над его словами, думал, что же такое лежит на его уме, что заставляет его радоваться день изо дня. Первое, что лезло в голову – у Тимми была семья, ради которой он воевал и подвергался лишениям. Но тогда зачем ему вообще было её покидать? Ведь если он так дорожит семьей, стал бы он оставлять её в такое опасное время? Вряд ли. Тогда я решил, что он хочет просто победить в войне, как и все мы, только больше. Но и это тоже звучало не слишком правдоподобно. Да и все любые подобные идеи не могли быть правдой только лишь потому, что все эти цели – пустышки. Возможно, Тимми и вправду стремился к чему-то определённому, но, знаешь ли, счастливым он был вовсе не поэтому. Счастье ему приносило то, что его жизнь была не пуста, а наполнена смыслом. Для него не было завтра, как такового, но было несколько «сегодня» – настоящее «сегодня» и будущее «сегодня». И если он физически жил вместе со всеми остальными, то сущность его то и дело пропадала в том другом «сегодня», в котором было то, что должно быть в настоящем, но ещё по какой-то причине не появилось. Пожалуй, тебе сейчас это трудно понять, но просто уясни, что счастливый человек не тот, который имеет всё на свете, а тот, который знает, чего хочет. Тимми был таким.

  В общем, наступил тогда первый день ноября, а вместе с ним пошёл снег, и температура на улице упала практически на десять градусов. Некоторые люди так и не застали этот морозный день, и остались навсегда спать в предшествующей ночи. И тут же по всему лагерю несчастных пронеслось подавляющее чувство горя, захлестнувшее всех и каждого буквально всеразрушающей волной. Казалось, что вот-вот и хрупкий душевный баланс этих людей лопнет под гнётом отчаяния. Но небеса послали нам спасение. Ты спрашиваешь, почему для меня 4 ноября особенный день, а всё потому, что именно этот день стал для людей днём радости и надежды на хорошее. Это был тот самый день, когда люди, кажется, очнулись от военной апатии и робко попробовали на вкус жизнь. Это был день, когда родился Тимми. Мне трудно тебе сейчас сказать, почему люди так оживились, узнав, что у их всеобщего любимца совсем скоро именины, но весть об этом тут же разошлась по лагерю, наполняя каждый сокровенный уголок приятным ожиданием веселья. Начались тайные приготовления, которые, собственно, оказалось невозможным держать в секрете. И буквально через день все галдели тут и там о предстоящем праздновании. И только лишь один Тимми не замечал всеобщего возбуждения, ну или делал вид, что ничего не видит и ничего не знает.

  А на самом деле, готовились на широкую руку – из-под полы доставались сладости, вроде сгущёнки, различные соленья, некоторые даже хотели принарядиться в одежду поприличнее. И вот наступил тот самый день – 4 ноября, когда из-за снеговых туч снова показалось солнце, а бомбёжка над Лондоном по какой-то причине остановилась, и даже казалось, что люди задышали спокойнее. Чтобы все получилось, как нельзя лучше, все, кроме Тимми, встали в тот день пораньше, дабы собраться вместе и грянуть поздравлением как можно шумнее и торжественнее. Так и сделали. Едва собравшись в одну кучку, мы двинули к окопу, в котором любил спать Самолётик и троекратно прокричали: «С днём рождения тебя», а затем вручили подарки, кто, что мог. В основном это были всякие ненужные безделушки, но и этого было достаточно, чтобы Тимми прослезился. Эх, внучок, жаль ты не видел, да и вряд ли когда-нибудь увидишь выражение лица человека, когда он настолько счастлив, что не может выразить это какими-либо словами или жестами. Рассказывая тебе сейчас эту историю, я снова вспоминаю лицо Тимми, такое по-детски обольщающее, что так и хочется смотреть на него, не отрываясь.

  И знаешь что? С тех самых пор и до самого окончания войны все мы, кто был тогда в одном лагере с Тимми-самолётом, все мы, кто жил рядом друг с другом в леденящие военные зимы и слякотные осени, все мы отмечали дни рождения каждого, у кого оно наступало, так, словно это были самые важные праздники на свете, и не было в мире ничего важнее этого. А для меня же наиболее важным днём в году остаётся 4 ноября – день, когда рождаются великие люди, день, когда учишься ценить жизнь.

******

  Дрова в камине уже почти догорели, отчего комната почти полностью погрузилась в темноту; дождь перестал, и на мир погрузился тёмный ноябрьский вечер. Мальчик взглянул в окно и посмотрел на сад родного имения. Но теперь всё для него представлялось по-другому, не так, как прежде. Сегодня ведь 4 ноября. Тот самый день. Особенный.

- Деда.
- Чего?
- А что случилось с Тимми? Он добился своей цели?
- А ты как думаешь?
- Думаю, да.
- Вот и я так думаю.