Прошло уже 4 месяца с того момента как отменили смерть, а Джоуи так и не понял, как ему жить дальше. Удивительное дело, думал Джоуи, отхлебывая остывший чай из чашки, эти человеческие идиоты понаписали сто тысяч инструкций о том, как умирать, но никто, решительно никто не может объяснить мне, как жить дальше.
Дело в том, что два последних года Джоуи прожил с диагнозом рак. Все то, что заставляет нас сентиментально расплакаться в американских фильмах - выпавшие брови, нескончаемая рвота по ночам, боли и поиски обезболивающего - все это составляло его реальность. Он прошел все положенные таким больным стадии - отрицал, злился, торговался…. И, наконец, смирился.
Смирился, и позволил себе истратить на каникулы в Париже последние накопления. Смирился, и разорвал отношения со взрослым сыном, которые очевидно тяготили их обоих. Смирился, и даже завел короткий роман, очевидно омраченный скорой разлукой… А потом смерть отменили.
Таким образом Джоу оказался в том странном пространстве, куда, к счастью, мало кому приходится попасть. У него не было ничего, из того, что связывает обычных людей с земным существованием. С работы он давно ушел, накопления практически истратил в процессе лечения, друзья держались поодаль или лишь изредка подкидывали бодрящие фразы вроде того, что “ну надо же, старик! ты выбрался! теперь-то заживешь, а?”
Честно говоря, первое время Джоуи и сам так думал. Вот теперь, когда он не привязан к таблеткам и уколам, когда потихоньку на голом и высохшем как маска лице, появляются морщины и даже какое-то выражение, когда на голове медленно, но упорно выступает пушок - означающий новое поколение волос, и значит, новую жизнь…
Первое время он не мог поверить в то, что сказали врачи. Ходил пересдавать анализы и подолгу сидел, разглядывая бумажки, где все теперь было совершенно как у всех, без ужасных цифр и трагических показателей. Прожигать жизнь больше не получалось и Джоу жил осторожно, как будто все время ожидая чего-то.
И вот прошло уже четыре месяца, когда он проснулся в своей старой квартире, еще пропитанной запахом лекарств и старых вещей, и понял, что отчаянно желает того, чего еще недавно так боялся. Понял, что смерть - бывшая как бы индульгенцией всему, что он не смог, не успел, не захотел сделать - отменившись, отменила и эту саму индульгенцию. И снова вернула его в общество людей, ежедневно занятых самым суровым выживанием: гонкой за образованием для детей, за деньгами для платежей по кредитам, за респектабельностью, за уважением, за миллионом других вещей. Но последние годы порядком пожевали его, так что сил на эту самую гонку у него попросту не было. Да честно говоря, не было и желания включаться в нее по новой.
У жизни окружающих людей была простая и понятная логика - школа, университет, бейсбольная команда, пьяные вечеринки, первая любовь, брак, ипотека, дети. Джоуи и в лучшие дни-то не вписывался в эту логику, а сейчас, измученный болезнью, лысый и уставший, он втройне чувствовал себя не в силах участвовать в ней.
Поэтому день за днем он просыпался все в той же неухоженной и тяжко пахнущей квартире, на сложенном диване, вот уже год не видавшем постельного белья, равнодушно проходил мимо груды грязной посуды, брезгливо одевался и шел пить кофе в кафе. Ни к чему в этой квартире ему не хотелось даже прикасаться.
В один из дней, полный все той же глухой тоски и отчаяния, Джоуи позвонил сыну, которому когда-то на эмоциях поклялся никогда больше не звонить и которого не слышал уже с полгода. Сын был с ним на удивление приветлив, поздравил с выздоровлением и пригласил Джоуи в гости, на ужин.
Одеваться было мучительно. Даже только что извлеченная из комода одежда казалась измятой и несвежей. Рубашки царапали высохшую от лечения кожу, пояс брюк безбожно натирал, а без пояса брюки грозили свалиться с его отощавшей задницы. Мысль о том, что саднящую и воспаленную кожу еще и придется скрести бритвой довела его до озноба, но т.к. иначе вид у него был немногим лучшим, чем у уличного бомжа, то Джоуи пережил и это испытание. Лучше не стало. Кожа была красной, воспаленной, два свежих пореза кровоточили и, заклеивая их, Джоуи пожалел, что вообще затеялся с этим бритьем. Потом он долго ходил по квартире, мыкаясь от угла к углу, перебирая абсолютно одинаковые рубашки, наконец, надел самую мятую, стремительно спрятал ее под шарф и пальто, и вышел на улицу.
На улице холодный воздух приятно трогал саднящие щеки, светило солнце и, вообще, почему-то стало легче. Вопреки обыкновению Джоуи даже не пошел быстрым бегом до ближайшей кофейни, а отошел от дома на пару улиц и, взяв кофе, уселся на металлический стул на веранде кафе. Странно, - подумал Джоуи, - вроде осень, и они должны уже убирать эти стулья. И только потом заметил, что стул прикручен к полу. Как и стол, впрочем.
Джоуи пил кофе и думал, что он тоже прикручен к жизни чем-то вроде этих металлических винтов. И даже несмотря на то, что вокруг осень, дождь и небо, серое как половая тряпка, он не может никуда уйти. И даже не может придумать, куда бы ему хотелось уйти, потому что ему кажется, что везде будет точно так же.
Идти к сыну уже и не хотелось, и Джоуи толком не помнил, зачем позвонил ему и уж тем более, зачем согласился на этот визит. Но обещание нужно было выполнять и он заставил себя оторваться от стула и проехать три автобусные остановки, отделявшие его район от района, в котором жил Фред. Все эти три остановки Джоуи мучал себя мыслями о том, как повиснет тягостное молчание и как придется неловко топтаться по квартире или пить чай в наряженной тишине.
Однако дома у Фреда оказалось далеко не тихо. Там собралась, наверное, дюжина его друзей мультипликаторов и они с интересом изучали какой-то новый способ склейки кадров в компьютере. На Джоуи они особо не обратили внимания, поэтому он просто растворился в их шуме и обсуждении, радуясь возможности оставаться незамеченным и избегать прямых вопросов.
Джоуи шел домой пешком и поймал себя на том, что ужасно завидует Фреду. Сколько он помнил сына, у того всегда было дело. Уже с трех лет он пристраивал все, что мог найти вокруг, к созданию своей собственной реальности. Придумывал героев, рисовал их, разговаривал с ними… Другие родители, возможно, отвели бы мальчика к врачу, но они с Анной, наоборот, поощряли Фреда, и с удовольствием обсуждали с ним все его выдумки. В итоге, когда в 15 он поступил в колледж и стал всерьез заниматься мультипликацией, никто и не удивился.
Теперь у Фреда была его работа на студии, его друзья - такие же фрики, как и он, судя по всему - да еще и семья, где вот-вот ожидалось пополнение. А у самого Джоуи была только его закопченная, заскорузлая квартира и мерзлая тишина внутри, и привычка пить кофе на улице, которая не вела никуда. Почему никуда? Ну, наверное, потому что он по ней никуда не ходил. И понятия не имел, куда она ведет.
Дома Джоуи ждали фильмы, которые не в состоянии отвлечь его от его собственной тоски (потому что никому не может быть настолько пусто), и книги, которые были ничем не лучше фильмов. Хотелось только спать. Впрочем, даже сон не был достаточно надежным лекарством.
Даже во сне Джоуи тяготился этой своей неустроенностью и неспособностью вписаться в рельеф обычной, нормальной жизни. Ему не хотелось ничего из тех вещей, которые обычно делают люди. Ни ходить в магазин, ни готовить еду, ни ходить на свидания, ни читать книги, ни даже спать ему не хотелось. Он тщетно перебирал человеческие занятия, чтобы найти хоть что-то, что спасет его от этой бесконечной тоски. Когда-то это было поиском предназначения или хотя бы удовлетворяющей его работы, но мало помалу это перебор превратился в игру в слова, которую Джоуи вел с самим с собой.
варить картошку с мясом на открытом огне
считать звезды над степью, к которой подходят волки
ехать на велосипеде по набережной
говорить на языке, которого еще вчера не знал
рисовать пальцами масляными красками
трогать траву, которая только начала пробиваться из земли
воспитывать пауков и улиток
Сотнями Джоуи производил эти занятия в своей голове. Он пытался придумывать себе самые заманчивые штуки, но как только что-то привлекало его и грозило стать не мечтой, а планом, который нужно реализовывать, он снова срывался в привычную тоску.
Где-то в блокнотах Джоуи хранились списки его желаний, которые он записал в самом начале в листик “успеть до смерти”. Но сейчас, всю эту бесконечную историю борьбы спустя, он понимал, что не знаком с тем человеком, который хотел научиться танцевать или составлять кроссворды. Вот и выходило, что в этой реальности ему только и остается, что повеситься - аккурат после того, как он потратил два года жизни и внушительную сумму денег на то, чтобы выжить.
В прошлой жизни - в смысле до болезни, развода и всего этого - Джоуи был химиком-технологом в пищевом цеху. Профессия наложила свой отпечаток на его восприятие мира, и он мысленно переводил все цвета, которые попадались ему в реальности, в список красителей, ароматизаторов и эмульгаторов. Еще одна игра, да. Таких зацепочек для сознания, способов избавить его от прямого контакта с опостылевшей действительностью у Джоуи было по-настоящему много. Не сработала одна, не беда, подойдет другая. Глядя на закатное солнце, расцветившее небо бело-розовыми красками, Джоуи мысленно перечислял - красители Е101, Е 120, Е141, Е160с, ароматизатор ванили, идентичный натуральному, декстроза и немного сиропа. Глядя на черные глянцеватые пятна нового асфальта у своего дома думал - краситель Е151, бриллиантовый черный, Е155, экстракт солодки, эмульгатор. Зеленые волосы случайной прохожей заставляли его вспомнить о сочетании Е131 и Е107, над которым он в свое время долго бился. Солнце еще раз закатно блеснуло в глаза, показав небо в ярких всполохах, и мозг Джоуи отключился.
...В себя Джоуи пришел уже в больнице. У него в носу торчали провода, из руки торчал провод, к запястьям были прикреплены какие-то датчики, и чувствовал он себя, как участник какого-то научного эксперимента. В то же время, он почувствовал, что за время забытья успел отдохнуть, а привычная атмосфера больницы заставила отступить ненадолго тоску, которая окружала его все последнее время. Тут, по крайней мере, есть распорядок, который подчиняет тебя себе, и люди, которые отвлекают тебя от себя самого.
- Вы потеряли сознание на улице, - ворвался в его сознание голос врача. - Вы помните, как вас зовут и где вы живете? - - Джоуи Фредриксон. Джей роуд, 98. Я все помню, спасибо.
- Отлично. Вам нужен покой, поэтому лежите, пожалуйста. Мы понаблюдаем вас какое-то время. Первые анализы мы уже взяли в приемном покое.
- Спасибо.
Когда Джоуи проснулся в следующий раз, то первое что он увидел, были огненно-рыжие кудри медсестры, пришедшей посмотреть на его самочувствие.
- Черная и белая полоса в моей жизни уже были, теперь начинается рыжая, - попытался сострить он, с трудом шевеля языком во рту. - Не могли бы вы налить мне воды, пожалуйста?
- Конечно. Меня зовут Сара, не стесняйтесь обращаться ко мне если вам что-то понадобиться. Кнопка вызова сестры у вас прямо рядом с кроватью.
- Мне понадобится новая жизнь, желательно наполненная смыслом, если можно, - глядя на Сару Джоуи почему-то хотелось острить. Может потому, что если уж смотришь на девушку из больничной кровати, то лучше быть милым острословом, чем заурядным пожилым нытиком?
Когда Джоуи проснулся в следующий раз, на месте Сары сидела рыжая кошка и аккуратно и протяжно вылизывалась. Первая мысль была “Какая красивая кошка!”, а вторая: “Черт, какая кошка, это же больница?”. Какое-то время Джоуи отсыпался таким образом, а его видения чередовались и несли неусыпный караул около его кровати - просыпаясь он обязательно обнаруживал там либо Сару, либо ее когтистую сменщицу. Каждый раз, когда видел кошку, он давал себе слово в следующий раз спросить у Сары, откуда в больнице кошка и что собственно это значит. Но каждый раз, когда видел Сару, то забывал о кошке.
Его немного удивляло, что врачи не ставят ему никаких диагнозов, и вообще, как будто не замечают его, Джоуи, присутствия в больнице. При этом однако Сара прилежно продолжала отмечать что-то в его карте и исполнять какие-то неведомые ему назначения. В его вены что-то регулярно наливалось, приборы замеряли его жизненные показатели, а сердце его продолжало отстукивать ритм, напоминая Джоуи, что он все еще жив. Но кошка продолжала появляться рядом с ним время от времени, и Джоуи догадался, что как Сара сторожила его жизнь, так кошка сторожила его смерть. И лишь от него самого зависело, какую из дорог он выберет, и куда приведет его рыжая полоса.
В очередной раз, когда Джоуи открыл глаза, и увидел рядом с собой кошку, его сознание включило привычную игру: краситель Е 110 “солнечный закат”, оранжево-желтый. Краситель Судан I, канцероген, опасен для здоровья человека, может приводить к летальному исходу. Несмотря на эти мысли он потянулся рукой к кошке и погладил ее мягкую шерсть. Она охотно подставилась под человеческую ласку. Джоуи гладил кошку примерно пять минут, а потом просто перестал дышать.