Удивительно, но в Йом Кипур я уже который год думаю о тебе. Еще о Б-ге, конечно. Но и о тебе. Даже аккуратное соблюдение всех заповедей не помогает. Хотя я иногда думаю, что эту вот идеальную регламентацию всего и вся придумали ровно для того, чтобы евреям некогда было думать о всякой ерунде.
Моя голова так устроена, что все время получается, что я как бы одновременно думаю про разное. Так, например, поиски идеально белой юбки и белой блузки в доме, откуда все съехали, и даже чайника не оставили, все равно не отвлекают меня о мысли о том, каким мог бы быть твой сын. Наверное, темноволосым. Хотя не факт. Случалось мне рожать детей от темноволосых мужчин, и моя рыжина все равно побеждала. Получались такие честные шатены с неистовой россыпью веснушек по всему лицу, зелеными болотцами глазам - такими, где точно прячется тот самый тихий омут - и абсолютно рыжевским характером. Так что еще неизвестно, что бы у нас с тобой получилось - думала я, а потом усилием воли возвращала себя к положенному раскаянию и положенным в этом случае словам.
А дом стоял пустым уже который месяц. Он опустел еще летом, как-то резко, буквально в один день и, кажется, кто-то еще жил здесь - больше по привычке, чем по делу - но ощущение пустого дома никуда не девалось. И со временем все подчинились и нашли себе более подходящие места. У Шломо и Леви любимыми игрушками стали чемоданы и в глазах появилось такое суетливо-нетерпеливое ожидание отъезда. Все игры начинались с поездов и параходов, с самолетов и автомобилей, им явно хотелось сняться с места и двигаться дальше, только вот приходилось ждать волевого родительского решения. Старшей, Сарочке, было проще - еще только почувствовав этот ветер, унюхав в нем намек на грядущее - она лихо упаковала все принадлежащее ей в какие-то коробки, запихала рисунки в планшет и отбыла в срочно необходимую экспедицию. В последний день своего присутствия в доме она вышла на кухне презрительно оглядела фильтр для воды и сказала:
- Здесь же водоросли, ты что не видишь?
Никаких водорослей там, конечно, не было. Но было совершенно понятно, что мы непозволительно засиделись на одном месте, и пора начинать искать себе место для новой истории. К тому дню, о котором идет речь, с местом уже определились, вывезли туда то, без чего казалось, что не можем обойтись и потихоньку готовились прощаться со старым пространством. По некоторому странному - хотя и отчасти запланированному - совпадению, в то утро и людей дома не оказалось. Пользуясь отсутствием необходимости держать пост - евреи милосердно избавили от этого детей - Шломо и Леви вприпрыжку ускакали дегустировать какие-то колдунские пироги в "Ароматной Кофейне". Шломо вчера два часа убеждал Леви, что сам попробовал там пирог и едва-едва не взлетел, потому что летать от него хотелось больше чем дышать, говорить или даже бегать по крышам. Леви, как водится, в летающие пироги совершенно не поверил, но без аргументов разубедить Шломо не смог, и поэтому с утра пошел за ним с твердым намерением развенчать новых кумиров. Там их собиралась встретить их тетушка, и моя родная сестра, так что беспокоиться о них не приходилось....
Так и получилось, что с самого утра я была предоставлена самой себе, пустому дому, где даже дети уже не хотели жить, поискам белых одежд и мыслям о непременном раскаянии. Моих белых одежд в доме уже не было, а правый рукав на кофте Сарочки оказался короче левого - но так и должно быть если у тебя дочь художник, чего уж тут еще ожидать. Поэтому, решив идти в синагогу непременно пешком и непременно в белом, я и этому была благодарна. Вообще, если мне и было в чем по-настоящему раскаиваться, так это в упрямстве. Именно от нас с ним доставалось всем окружающим так, что мало не покажется - потому что если я уж что придумывала, то шла в этом до конца, не очень оглядываясь на то, что остается кругом и не больно ли тем, кого я по инерции волоку за собой.
До синагоги надо было дойти пешком - потому что водить машину в шаббат зачем-то считается работой. Первый раз надетые кеды - деточкины же - натирали ногу и невероятно отвлекали от положенных мыслей. Надо было думать о себе и о раскаянии, а раскаивалась я, если по-честному, только в одном: что не еду сейчас в своем крохотном автомобильчике, защищающего со всех сторон от пронизывающего осеннего ветра, погруженная в собственные теплые мысли, в какую-нибудь кофейню, где можно вытащить на стол ноутбук, заказать восхитительно горячего кофе и забыть о мире часа на два.
Буквально каждая дверь, которую я проходила, была эдаким эхом "йоцер ха-ра" и подталкивала меня только к одному: забить на все благие помыслы. В одной лавке хозяева нарисовали на стекле чашку с дымком и написали, словно считав из моих мыслей: "горячий кофе". Другие - разложили в витрине подушки, развешали колокольчики, манили низкой изгородью, поросшей чем-то вьющимся, и смущали уличным солнцем. Третья.... Впрочем, все они уже остались позади, когда меня нагнал детский голос:
- Тетя, тетя, у вас хвост!
Я огляделась вокруг себя, с удивлением не обнаружила вокруг никаких детей, и принялась ощупывать и оглядывать себя самое. Удивительно но факт: из-под юбки струилась и волоклась за мной по земле абсолютно алая лента. Нет, мне случалось, конечно, забывать носки в джинсах - и обнаруживать их потом странными выпуклостями на ногах в ходе какой-нибудь встречи. Или,хуже того, обнаруживать что к уже надетой тесной юбке крепятся вчерашние колготки (и тоже, разумеется, на улице). Но подвох в том, что алым лентам в моем хозяйстве было взяться абсолютно неоткуда. Сара давно остригла свои кудри и в лучшем случае раз в год проводила расческой по перемазанным в краске прядям: у нее были куда более важные заботы, чем внешность. А Шломо и Леви могли бы использовать такие ленты разве что на создание картины "Геенна огненная", но таких идей я вроде от них не слышала. Погруженная в эти мысли я все же аккуратно вытянула ленты из под юбки, смотала их и положила в карман. В голове мелькнуло очередное ограничение "нельзя в субботу ходить с поклажей в карманах", но и просто выбросить их посередь дороги я не могла, поэтому оставила сверток.
Пару поворотов дороги мне удавалось думать о чем положено, а вовсе не о том, что невидимые водоросли и запах тления в нашем доме появились сразу после того, как ты из него ушел. Мне даже удавалось произносить слова какой-то молитвы, но вот в чем штука - никак не удавалось сосредоточиться на том, что я говорю. Вот, например, даже саму простенькую молитву вроде "Шма" надо произносить так, чтобы каждое слово наполнялось смыслом и значением, и пока ты его произносишь, ты думал ровно об этом, и ни о чем другом. Но вокруг сновали птицы, руку жгли алые ленты в кармане, ноги натирали кеды (почему, ну почему, мне нельзя не только машину, но еще и привычные кожаные ботинки, разношенные до идеального состояния?) и я думала о том, как было здорово прошлой осенью идти с тобой по парку, разглядывать опавшую листву, выбирая самые волшебные листья, а вечером, когда стемнеет, придумывать сказки для Шломо и Леви, уговаривая их побыстрее заснуть.
Козел не заставил себя ждать. Абсолютно идеальный плюшевый козел. Белого цвета. С маленькими, только проклюнувшимися рожками. Он сидел на красном пожарном ящике рядом с мусорными баками и явно ждал именно меня. Нет, у меня, конечно, были в роду первосвященники, да и отрывок из Торы, в котором подробно расписано, что делать с жертвенными козлятами я читала не раз, но.... Все это было как-то через чур. Пустой дом, холодные улицы, не пойми откуда взявшиеся алые ленты, да еще и плюшевый козел в самый Йом Кипур. В общем, скорее из озорства и желания соблюсти игру, а еще честнее, не очень понимая, что я делаю, я дошла до козла и положила на него руку. По правильному, козлов должно быть два, конечно. И еще тянуть жребий, и определять который кому.... Но у меня не было храма, миквы, золотых одежд и многого другого, что полагалось для ритуала. Поэтому я просто завязала вытащенную из кармана красную ленту между рогов, козленка, зачем-то погладила его по голове, и пошла дальше.
Ну а что? Не искать же условную пустыню, чтобы, значит, отвести его туда и лично предъявить Азаззелю.... Хотя.... Эта мысль не давала мне покоя все время, пока я была в синагоге, повторяя за Хазаном заученный текст и изводила еще полдня, пока я маялась дома, не зная чем себя занять в отсутствии привычных бытовых забот. Я пыталась спать, читать подробный молитвенник с русскими комментариями, вступать в задушевные беседы с богом, но ничего не помогало. Перед внутренним экраном сидел белый плюшевый козленок с зачатками рогов на голове. Красная лента в его волосах идеально рифмовалась с красным пожарным ящиком, на которой он сидел, но меня не отпускало ощущение, что ему там не место....
...Билеты до Бен-Гуриона я купила в кассе за два часа до окончания поста в нарушение всех мыслимых правил. И всю дорогу, пока мы летели, я тихо-тихо рассказывала козлу нашу с тобой историю. Понятия не имею, зачем она ему была нужна. Наверное, это мне нужно было выговориться, и я нашла идеального собеседника - молчаливого, красивого и абсолютно все понимающего.
Машину до Димоны я арендовала в аэропорту, заплатив за нее картой, и страшно радуясь тому, что казавшийся мне в этот раз бесконечным, пост уже позади. Я ехала, удаляясь от спасительного англоговорящего аэропорта, ни мало не думая о том, как я доеду до пустыни без навигатора и карты (взять их из дома мне не пришло в голову ровно потому, что уходя я все еще пыталась соблюдать идею про избегание поклажи в карманах и перенос вещей в шаббат). Зато я продолжала рассказывать козлу историю о любви, которой могло бы вовсе не быть, о людях, которые могли бы никогда не встретиться, но все-таки встретились и даже сумели придумать вместе немножко волшебных сказок, а некоторые из них даже сбылись. Проезжая Беер-Шеву я думала о том, что в этот раз слезы льются у меня по лицу, но совершенно не мешают вести машину - то ли научилась плакать за рулем, то ли.... Ночь застала меня в дороге, но спать в машине - занятие вполне комфортное и знакомое. (Честно говоря, куда более комфортное, чем прогулка по холодной Москве в кедах, которые тебе безнадежно малы или там сухой пост).
Где-то далеко позади меня остался дом, где в кувшине для чистой воды плавали водоросли, где старшая дочь остригла кудри, чтобы стать бродячим художником, где два мальчика спорили и дрались из-за летающих пирогов и предпочитали ночевать у тетки, а не дома. А я все ехала и ехала, рассказывая своему козлу эту бесконечно нелепую историю про двух авторов одной сказки, которые никак не могли договориться про нового героя - и даже поссорились на этой почве и не разговаривали целую вечность. Ну скажи мне, пожалуйста, что может быть глупее?
Зато когда - уже утром следующего дня - я доехала до пустыни, и вышла на песок, уже почти нежно сжимая в руках плюшевого козла с алой лентой в рогах, я ни мало не удивилась чумазой темненькой девочке в перепачканном платье, которая выхватила у меня козла и бегом скрылась из виду. Какие-то люди - которые, по виду, вполне бы могли быть ее родителями - подошли ко мне с извинениями. Но дело в том, что извинений и раскаяний разного рода мне вчера хватило с лихвой. А здесь все было как раз абсолютно правильно и не требовало никаких извинений. Поэтому я просто сделала максимально туристическое лицо и ответила, что не понимаю иврит.
Мне ведь надо было еще вернуться домой и закончить с переездом.
PS Да, кстати, продолжая наш спор про персонажей, с которого все началось. Я не удивлюсь если, несмотря ни на какие объективные факторы, к следующему Йом Кипуру у нас таки будет сын. Но не удивляйся и ты, когда среди его кудрей обнаружишь ярко- рыжие пряди. Я же честно предупреждала - никакие законы и доводы разума со мной не работают.