Сын проснулся злой и недовольный. Сначала просто тихо скулил, а потом принялся громить все, что попадет под руку. В ход шли любимые солдатики, кот, спавший у неaго под подушкой годами, книжки, лежавшие поблизости от кровати... Сегодня все, абсолютно все было не так.
- Я никогда не вырасту, и меня не пустят в тот волшебный замок, в который пускают всех, кому исполнилось шесть!
- Я никогда не возьму с собой в сад самые любимые игрушки, потому что ты мне не разрешаешь, и никто не станет со мной играть!
- Еся всегда открывает дверь на улицу первая и вызывает лифт, а мне не достается ни одной кнопочки.
- И я больше не хочу ходить в сад! Я хочу выходные! Сейчас! Немедленно! А иначе я не играю.
Выходные немедленно я не умею. Что уж там, я даже не умею остановить Есю, когда она бежит к кнопке лифта. И вообще, в семь тридцать утра я не умею решительно ничего. Особенно если за окном стосорокшестое хмурабря и, если быть совсем уж честной, то я полностью разделяю пессимизм мальчика. Ничего хорошего нас не ждет: впереди кусок осени и зима, пять дней детского сада в неделю, манная каша на завтрак, пятнадцать минут отскребать снег от машины, и даже кнопку в лифте нажать не дает вредная сестра. Отвратительно.
Но когда мальчик скулит и грустит, только самый бессердечный на свете человек может остаться спокойным. Поэтому мне срочно нужно было какое-нибудь волшебное решение. Только совершенно волшебное. Никакое обычное тут просто не могло подойти, и уж точно не спасало.
- Для начала мы отменим детский сад и манную кашу, - сказала я, почти молниеносно поворачивая на Кутузовский проспект в совершенно ненужном мне направлении, - и поедем завтракать в кафе.
Детские голоса на заднем сидении удивленно притихли. Такого в их крепко сбитой и ладно пригнанной жизни еще не случалось.
Абсолютно серое небо над третьим кольцом, достававшее меня уже который месяц, растянулось в улыбке. Серый перешел в фиолетово-синий, прорвался перьями из-под прорех, как будто разом разошлись всех наспех состроченные и сметанные на живую нитку швы. Из-под брезента военного режима стал проступать какой-то аляповатый неуместный наряд. Довольно быстро - буквально за пять минут - небо уже показало нам все оттенки алого в своих волшебных прорехах, а облака сейчас больше всего напоминали перья какого-нибудь фламинго.
Наши любимые кафе уже, разумеется, убрали летние веранды. Поэтому кофе теперь подавали в прогретых и перетопленных зимних залах, где уже с утра пахло табаком и спешащими офисными работниками. Но я же обещала уличный завтрак, а значит, мне нужно было подходящее решение. Впрочем, о чем я думаю? У меня же есть мой чудный джип-олень с откидной крышей. Крыша, конечно, уже замурована на зиму, но кто же мне мешает волевым решением руки перевести ее в летнее положение и вообще, отменить хмурябрь?
- Два чиз-кейка, соленый карамельный декаф два раза и чай лапсанг сушонг. Все с собой.
Отмена обязательной повинности в виде детского сада для мелких, клиентских продающих текстов для меня, бумажный пакет, содержащий совершенно не канонический и дико вредный завтрак, раскрытая наспех крыша, над которой все еще показывают разноцветное небо и короткая дорога до ближайшей реки - чем не отличное начало дня в ноябре? Главное, не как обычно. А дальше как пойдет. Только тревога никак не отпускала меня изнутри и мешала радоваться отсрочке ежедневной каторги.
На набережной было тихо и голо. Логично. Кому приходит в голову приходить сюда сегодня, когда уже без пяти зима, с реки дует холодный ветер, а нарядные корабли с музыкой и огоньками ходят только по вечерам? Но у меня было здесь свое любимое место. Когда-то офис моей редакции занимал один из местных дебаркадеров, а на палубе его стояло ... синее пианино. Все сотрудники редакции обязательно фотографировались на фоне пианино и вида на реку в расстегнутом пальто и с сигаретой. Я не фотографировалась, но любила приходить сюда и сидеть на разломанном стуле, представляя как играю на этом пианино что-нибудь под звуки московского ветра, дороги и реки.
Редакции здесь давно не было. Дебаркадер стоял заброшенным и закрытым на замок. Остов пианино дотлевал на сырой палубе. Я перекинула детей и пакет с импровизированным завтраком через забор, явно нарушая требования безопасности и представления моих родителей о разумном поведении матери.
- Ух ты, - дружно выдохнули двойняшки. Еще бы, они-то никогда в жизни не видели синего пианино, пусть даже подмоченного московскими дождями, снегами и ветром с реки.
Палуба, да еще закрытая от всех прохожих, мигом привлекла все их внимание. Даже соленый карамельный кофе и чиз-кейки были забыты. Маленькие монстры немедленно сбежали вниз по лестнице, обнаружили там открытую дверь и принялись носиться и играть в пиратов. Тишина на палубе была мне подарком минут на пять.
- Мам, а этот корабль умеет плавать?
- Ну, если только у тебя припрятана для него какая-нибудь волшебная палочка в кармане. А так, увы, его судьба полировать этот берег.
За время передышки от вопросов я уже завернулась в плед, который много месяцев неизвестно зачем возила в машине, и прихлебывала из своего бумажного стаканчика все еще горячий лапсанг сушонг. Запах дыма и костра от него приятно щекотал нос, а пальцы грелись о теплую картонку. Кажется, осень, которую я остро ненавижу столько сколько себя помню, потихоньку переставала быть такой уж невыносимой.
- А у меня есть волшебная палочка, - решительно сказал сын. - Вот она. И из кармана жестом фокусника был извлечен огрызок синего карандаша.
- Ух ты! Настоящая волшебная палочка! - воскликнула Еся; она явно видела в этом огрызке больше, чем я. Меня уже начинали подтачивать сожаления о том, что я разрешила отменить детский сад и угрызения совести перед клиентами. Но обрывать игру было бы уж совсем не честно, поэтому пришлось подчиниться.
- Куда поплывем?
- Надо подумать, - рассудительно сказал мой еврейский ребенок. - А перед этим неплохо было бы подкрепиться. Где там мой чиз-кейк?
Мысленно я ужаснулась и восхитилась. Ему пять лет, а он даже в сказку отправляется не абы куда, а поев и подумав. Но вместо того, чтобы комментировать инициативу, послушно выдала деточке чиз-кейк и карамельный декаф.
- Ангкор-ват, - сказал Гера минуты через три с половиной, облизывая пальцы от остатков чиз-кейка. Я чуть не подавилась чаем. - Что-что?
- Он у тебя над кроватью висит, на картинке. Три разных картинки одного домика. Поплыли, а?
- Ик! Еся? А ты что думаешь?
- А я как Гера, - внезапно согласилась моя дочь, которой обычно как угодно, только не так как брату. Сегодня явно был очень, очень странный день, и у меня не было для этого никаких объяснений.
- А нам же нужны какие-нибудь волшебные слова? Ну, вроде вингардиум левиосса, или что там надо сказать, чтобы этот корабль поплыл? - спросили дети практически хором. Как вы догадываетесь, я понятия не имела, что надо говорить в подобных случаях, угу. Я ходила на этот корабль на работу, мечтала сыграть на синем пианино, заваривала чай и писала тексты, но понятия не имела, как отправить посудину вплавь.
- Может сначала хотя бы найдем штурвал? - спросила я, осторожно уходя от ответа.
- А я уже нашел, в баре, когда мы в пиратов играли, - сказал сын.
Дверь в бар, прятавшийся в трюме, действительно была открыта. И там действительно сохранился штурвал, сто лет назад украшавший барную стойку. Я погладила колесо, сколько воспоминаний хранилось здесь... Именно в этот момент Герка быстро-быстро замахал огрызком карандаша: "Ангкор Ват, Ангкор Ват, Ангкор Ват, поехали!"
Дебаркадер прилично качнуло. И еще раз. И еще. Меня это не удивило: когда мы здесь работали, регулярно страдали от качки. все-таки под полом сколько-то метров воды, а ветер да и прилив в Москва-реке никто не отменял пока. Я подхватила младенцев в охапку и плюхнулась на ближайший стул.
- И что мы там будем делать? - спросила я.
- Понятия не имею - беспечно, вопреки обычному, ответила Еська. - Ты мама, ты и придумывай.
Я помотала головой, пытаясь прийти в себя. Моих детей подменили ночные демоны? Розовое небо надуло им в уши новых идей, как свести меня с ума? Идеально спокойный кудрявый мальчик громит дом и рыдает так, что я отменяю все планы на день и кормлю его запрещенной едой из кафе, а девочка-у-которой-всегда-свое-мнение-как-правильно дает мне решать хоть что-то? Брр.... очень странное утро.
Внезапно я почувствовала, что в куртке мне становится как-то избыточно тепло. С одной стороны не удивительно, мы же зашли в помещение, с другой - для промерзшего и мокрого пустого дебаркадера как-то уж совсем тепло.
- Не хотите выбраться наружу, граждане волшебники? - по правде говоря, мне уже очень хотелось как-нибудь свернуть эту историю, и поехать домой. Ну какой Ангкор Ват? У меня работа, заказчики, разгар осени, и здоровье, требующее регулярных таблеток и уколов, в конце концов... Мне и уезжать-то никуда нельзя. В общем, зочем ви тгавите, честное слово.
А гражданам волшебникам куда бы ни бежать, лишь бы бежать, и спустя мгновение они уже карабкались по лестнице наверх.
- Мамааааааааа! - бешеный крик сына перевернул что-то внутри, сердце ухнуло в пятки, поднялось обратно в горло и застыло там тяжелым, густым, слоящимся комком. Я вылетела следом за ним. Глаза пришлось потереть трижды. или четырежды. Как бы то ни было и, как вы уже наверняка догадались, никакой Москвы вокруг не было. Никакого хмурого ноября. Никакого джипа.
***
...Да уж что-то, а окрестности города Сием Риапа (или Сим Рипа, как его называют местные) я знаю довольно хорошо. И канал, вырытый около Ангкор Вата, кажется, лет за сорок с помощью слонов и тяжко трудившихся кхмеров, мне знаком. Но как, как черт побери, наш дебаркадер вынесло в этот ров, который даже не впадает ни в какое озеро (не считая подземных речушек, отходящих сюда вроде бы от озера Тонле Сап)? Впрочем, даже если бы этот ров впадал напрямую в Каспийское море, а не находился за тысячи километров от Москвы, разве тогда что-нибудь стало бы понятнее? Как бы то ни было, теперь наш дебаркадер с его дырами в дощатом полу, нелепым остовом синего пианино, пустым баром и пыльными комнатами редакции, был аккуратно пришвартован к берегу именно там. И сколько я ни терла глаза, картина не менялась.
Вокруг было +36. На берегу росли платаны, лианы, пальмы и до ближайшего хлопкового дерева было метров пятьсот пешком. Куртки, кажется, и впрямь были не очень уместны. Надо раздеть детей, подумала я. Надо раздеть детей. Детей. Надо. Раздеть. На этой мысли меня закоротило, потому что сознание категорически отказывалось справляться с происшедшими. Я понятия не имела, что делать дальше.
В Камбодже? Без паспортов? Денег? Вещей? Одна? С малолетними головорезами и полудохлой посудиной? Бррр, можно я подумаю об этом завтра? А можно никогда? А можно....?
- Мамааааа! - восторженный Геркин крик снова привлек мое внимание. Только сейчас я поняла, что в нем не было ни испуга, ни боли, а только один сплошной восторг, и комок в горле немножко отпустило. - Мама, у меня получилось? Получилось же, правда? Это же он???
- Мама, мама, у него что, правда получилось что ли? А что мы будем тут делать? А как? А куда? - поток вопросов сыпался как водопад, и я понятия не имела, как и куда, и что. Это я и сказала:
- Понятия не имею. Вот честное слово, простите, граждане. Но куртки и джинсы, кажется, можно снять. Тут +36, как минимум.
Хорошо, что ленивая я под уличные джинсы надеваю детям шорты, чтобы не переодевать их в саду. Привести младенцев в подходящий вид заняло у меня минуты две. Сама я просто стащила куртку и осталась в домашних джинсах и футболке. Вещи я на всякий случай отнесла в бар и упихала под стойку со штурвалом. С удивлением обнаружила там же, в баре забытую мной сумку и подумала, что хотя бы с наличными проблем не будет: кошелек то у меня с собой, а зарабатывающие на туристах кхмеры не забыли поставить на въезде в Ангкор Ват самый настоящий банкомат.
"Ладно, будем действовать по ситуации", - сказала я самой себе, подхватила за руки детей и вышла на берег.
- К мосту направо, - скомандовала я и, как ни в чем не бывало, отправилась переходить ров по мосту.
Мы шли, шли и шли, дети ликовали от тепла и солнца, пинали листья и камни, попадавшиеся в песке, дразнили друг друга и, кажется, были совершенно довольны происходящим.
- А вы знаете, - спросила я у детей, когда мы шли по мосту - зачем вообще строили храмы? Дурацкий вопрос, согласна. Вряд ли мне хоть когда-то приходило в голову разговаривать с вами об этом. В общем, давным давно, примерно 1000 лет назад, местный правитель, кстати его звали дико смешным именем Ясаварман, решил сделать подарок богу, чтобы заручиться его поддержкой, и выстроил вот эту красоту. Красота делится на три уровня под названиями ад, земля и рай, и раньше попасть в храм могли только собственно сам правитель и его главный священник. Остальным приходилось довольствоваться первым уровнем - то есть прогулками возле этого моста. В аду, ага.
- А мы, мы пойдем в рай? - немедленно спросили дети.
- Ну, давайте попробуем, кажется в прошлые пару раз у меня это получалось. Кстати, на уровне земли - то есть на входе в храм тут говорят есть какие-то две волшебные мозаики. Их надо потереть, чтобы сбылось твое самое заветное желание, но какие именно никто не знает, да и мозаика огорожена от посетителей, поэтому как их потереть непонятно, - мелкие уже не слушали меня, а неслись сломя голову куда-то вдаль, на ступени, к входу в город-храм.
Что ж, я их понимаю, странно было бы вести себя иначе в пять-то лет. Сама же я оставалась как будто замороженной. Такое ощущение, что я просто исполняла какие-то функции. Или мне просто было страшно. Руке не хватало мобильного, привычного успокоительного в виде соц.сетей, почты, программы заданий, мелькающий списком из недоделанного для клиентов и графика приема таблеток. Но надо было следить за детьми, переставлять ноги и еще думать о том, где бы добыть воды, совершенно необходимой в жарком климате Камбоджи.
Когда мы дошли до уровня земли и вошли в храм, наступила спасительная тень. Я разрешила себе упасть на ступени и еще несколько минут никого и ничего не контролировать. Какой-то не слишком отталкивающий местный нарисовался рядом со мной довольно быстро. Здесь это нормально, поэтому следующему диалогу я не слишком удивилась:
- what are you doing here?
- trying not to go crazy. and u?
- me? im already crazy. and u too, of course, if u r here.
- u r right, of course u r right....
Его кожа была по-местному темной, одежда пестрой и бесформенной, в руке он держал мои любимые красные нитки. (Я вечно всюду завязываю их на счастье, хотя, разумеется, совершенно не верю в эту ерунду).
- Завяжете мне одну? - спросила я его, протягивая руку.
- Зачем тебе? Ты же не веришь в счастье?
- Откуда вы знаете?
- Потому что ты уже в счастье. Ты уже здесь. И ты все равно не счастлива, я-то вижу. Совершенно бессмысленно переезжать куда либо, если свое несчастье ты все равно таскаешь с собой. Тебе так не кажется?
- А ты что, готов меня от него избавить?
- Ты сама себя от него избавишь, и не позже, чем через пару-тройку дней. Вот увидишь, - он уже завязывал у меня на запястье веревку, но почему-то синюю, а не красную. Я таких еще ни разу не видела ни у кого.
Мелкие послушно объявились ровно через пять минут, и, как раз подоспели к концу нашего разговора.
- Твои? - кивнул он на прижавшихся ко мне мокрых и набегавшихся детей.
- Угу.
- Ясно. Погулять с вами?
- Давай. Четыре руки в случае с ними гораздо, гораздо лучше чем две. Хотя и все равно недостаточно.
- Ну, не драматизируй. Можешь отключить голову и просто побыть переводчиком. Я расскажу им про это место.
- Отлично. Честно говоря, такие задания я люблю больше всего. Ужас как люблю, когда не надо думать.
Я действительно отключила голову, смотрела по сторонам и только автоматически переводила для мелких с английского завиральные истории нового знакомца, у которого я даже не спросила имени. А дети были настолько захвачены происходящим, что покорно шли за нами, не пытались сбежать, не жаловались на усталость, жару и даже не перебивали.
Удивительно, но и на меня жара сегодня давила меньше, чем в мои прошлые приезды. Привычная московская усталость почти отступила и единственное, чего ужасно хотелось, это пить. Словно прочитав мои мысли, незнакомец достал из своего мешка четыре маленьких бутылки воды, куда могло уместиться не больше чашки желанной жидкости, и три раздал нам, а одну вскрыл сам. После первого глотка внутри наконец-то лопнула металлическая струна тревоги, дрожавшая там последние месяцы и заставлявшая меня контролировать все вокруг. На втором глотке я начала слышать звуки и даже почувствовала собственное дыхание, а после третьего поняла, что даже не прочитала детям лекцию о том, что ничего нельзя брать у чужих (Надо знать меня, дорогой читатель, чтобы понять, о каких глубинных изменениях это говорит....). В общем, кажется, я и правда расслаблялась, а жизнь становилась почти прекрасной.
За необременительным трепом мы дошли до лестницы, которая вела в рай. Странно, мне казалось в прошлый раз, что она абсолютно вертикальная, а теперь она стала будто бы более пологой? Тут мой местный спутник стукнул себя по голове:
- А, я же совсем забыл! Понедельник!
- Монашеский день? Нда, не угадали мы слегка...
- А ты откуда знаешь? Бывала здесь?
- Неоднократно.
- Тогда все ясно. Я же, как ты догадываешься, не то чтобы со всеми туристами тут разгуливаю и детей сказками развлекаю.
- А чего тебя пробрало то, кстати, нас выгуливать?
- Не знаю. просто посмотрел на тебя и понял, что нужна помощь. Ну и помогаю, как умею. Теперь, как я понимаю, тебе нужен отель? И не спрашивай меня, откуда я знаю, что у тебя его нет и ничего не забронировано. Просто знаю и все.
- Именно так. Мне нужен банкомат и не самый отвратительный отель. Желательно на берегу реки и поближе к рынку. Я еще намереваюсь пойти разглядывать ночные фонарики на реке и посетить ночную ярмарку. Раз уж я тут, было бы глупо отказываться от любимых развлечений.
- Еще скажи что ты караоке петь пойдешь и тайский массаж делать. Ну, не за набором туриста же ты сюда свалилась из ниоткуда с двумя этими головорезами?
- Нет, караоке петь не пойду, а фонарики - это святое.
- Ясно. Ну что ж, тогда объясняй головорезам про монахов и их святое право на рай по понедельникам, и пошли искать тук-тук.
Я обернулась к детям, которые покорно стояли рядом и не перебивали беседу на непонятном им языке. Их молчанию для разнообразия решила не удивляться.
- Граждане головорезы, хотим ли мы остаться в этом прекрасном месте еще на пару дней, если уж попасть в рай у нас сегодня никак не выйдет?
- А почему не выйдет?
- Ну потому что местные жители считают, что по понедельникам рай - это более подходящее место для монахов, чем для людей. а поскольку постригаться здесь в монахи мы не планируем, придется придти сюда еще и завтра. Хотите?
- Дааа, конечно хотим! - ответ снова прозвучал синхронно.
Дорога до тук-тука заняла примерно пять минут - благо этих транспортных средств, ожидающих уставших туристов, здесь всегда было в изобилии. Мы решили сначала ехать в гостиницу, и там уже, по ситуации строить планы.
Когда мы договорились с возницей, а потом с трудом уместились вчетвером на жестких сидениях и повозка рванула с места, на меня наконец-то обрушился запах Камбоджи. Я вдруг подумала, что до сих пор плыла как будто во сне по этой реальности именно потому, что совершенно не ощущала запаха. А тут вдруг внезапно и резко запахло жарой, пылью, деревьями, отсутствием города, нагретым камнем и сладкими вспотевшими затылками прижавшихся ко мне детей. Пахло счастьем. Я это отчетливо понимала, хотя и никак не могла поверить.
Отель случился ровно такой как я хотела - на берегу реки, неподалеку от центра, в нем принимали карты и не требовали никаких документов. Идеальный ночлег для случайных паломников. После быстрого разговора на кхмерском с нашим гидом у ребят для нас нашелся отличный номер с тремя кроватями. Новый знакомец быстро оглядел усталые и перемазанные лица:
- Как я понимаю, предлагать тебе что-то кроме здорового послеобеденного сна просто жестоко?
- Угу, - я покладисто кивнула.
- Тогда завтра встречаем рассвет. Идет?
- Еще бы! Спрашиваешь!
- Как я понимаю, дети будут еще дрыхнуть?
- Ну, это как повезет...
- Понятно. Я возьму мопед и заеду за тобой часов в шесть.
- Договорились. Буду ждать. Как, кстати, тебя зовут то хоть?
- Можешь звать меня Том*. или Байон*.
- Или Та Пром*. Все ясно.
- Именно так. А тебя?
- А меня Майя. Некоторые говорят, что это значит иллюзия, но как по мне я, наоборот, избыточно....
- Материальна?
- Именно так.
Мы рассмеялись и обнялись на прощание как старые приятели.
Номер оказался просторным, уютным, с сумасшедшим запахом теплой деревянной мебели, натертых мастикой полов и свежего белья. На столе стояли цветы в вазе и лежала записка от управляющего с пожеланиями хорошего дня. Мелкие покорно вытерпели душ и почти без скандала улеглись в кровати в ожидании сказки. Конкурировать со сказками тома-байона было невозможно. Поэтому я просто спросила:
- А хотите, расскажу, как я оказалась здесь в первый раз?
- Ага, давай.
- В Москве стоял один из тех совершенно невыносимых февралей, когда хочется бежать совершенно все равно куда - лишь бы отсюда. серое свинцовое небо сменялось только на черное, и потом опять становилось свинцовым в рифму домам. Работа закончилась, очередная любовь зашла в тупик, хотелось счастья - а его-то в эту зиму и вовсе не разливали в моем любимом мегаполисе. ни по бидонам, ни по стаканам, ни по талонам - никак. Внутренне вызревало решение бежать как можно дальше и не оглядываюсь. а дружественное турагентство по дешевке продавало туры в какую-то Паттайю. Отличное, ничего не говорившее мне название. И с именем рифмуется. Поэтому я совсем не удивилась, когда выложила почти все остатки своих денег за двухнедельный тур в Тайланд, да еще и подбила на это подружку. За сутки мы добрались до Паттайи, выспались, выкупались, съели свой первый дуриан и раз десять прочитали на столбе объявление "visa-run to cambodia. 3 days. 7000 bahtt"
- Надо ехать, - сказала я на одиннадцатый раз, и позвонила по объявлению.
Еще через сутки мы уже проснулись на берегу реки Сием Риап, что сейчас течет у нас с вами под окнами, и отправились смотреть Ангкор Ват, о котором до этого не читали даже в путеводителях. На уровне ада я, как и мы с вами сегодня, умирала от жары, мысленно сравнивала камни моста с белыми сковородками и обдумывала, кого на них можно изжарить. Дойдя до храма мы прибились к какой-то русской экскурсии и там узнали, что выбоины в полу не что иное как бассейны для омовения.
- Да это же микве! - рассмеялась моя подружка Ладка, и в такт ее смеху у меня в руке взорвалась бутылка с водой. Я стояла мокрая, злая, в облепившем меня с ног до головы платье и ненавидела этот противный храм. Но Ладка быстро схватила меня за руку, запретила кукситься и решительно потащила дальше:
- После такого омовения, сам бог велел идти дальше. Дуем в рай!
В рай мы вошли, как и положено настоящим друзьям, рука об руку. Но вот дальше.... Ладка легко поскакала оглядывать окрестности, а я поняла, что даже шага сделать не могу. Сзади напирал народ, в голове гудело, вдохнуть было невозможно. Я автоматически сделала шаг в сторону от лестницы и привалилась спиной к камням. Потом села и автоматически же погладила камни пола. И еще раз. И еще. Текст зазвучал в моей голове как бы сам по себе:
- Я все понимаю, дорогой, тебя не за этим строили. и все это достало ужасно. Все эти люди, ходят, толпятся, жуют, фотографируют, оценивают.... Я, честное слово, я вообще не за этим. Я сейчас. Отдышусь и пойду. Давай так. Я пять минут сижу, а ты не выбрасываешь меня отсюда прямо немедленно и не мучаешь меня так жестоко головной болью. А я не пристаю, вот. Правда, не пристаю.
В воздухе что-то щелкнуло и повисла необычная для этого места тишина. "Договорились", - прозвучало в моей голове отчетливым ответом. Головная боль отпустила виски резко, как будто кто-то разжал невидимые клещи на висках, и даже получилось сделать глубокий вдох - сначала один, а потом второй. Толпа куда-то делась и все, что осталось мне это тишина, умеренная жара и белые камни, еще только пять минут назад бывшие такими сердитыми и неприятными. в воздухе была разлита мощь исполинского храма, которую я ощущала как свою собственную... "Хочу перемен", - подумала я. - "Больше всего на свете хочу перемен".
... Я замолчала и посмотрела на детей. Они спали и ровно дышали во сне. Надо было думать, что делать дальше, как быть и куда поведет нас эта странная дорога. С другой стороны, у меня была еще целая неделя до следующего укола, обещание прогулки на мопеде и рассвета на слоновьей террасе, волшебная палочка-карандаш и самый чудесный в мире дебаркадер с синим пианино. А значит, нет повода отказывать себе и детям в простых человеческих удовольствиях. В конце концов, тексты я могу писать откуда угодно, а в саду им никогда не нравилась. Ну, а если мне внезапно надоест быть матерью-одиночкой, то можно отправить Лайнеру или Ладке открытку из Мумбаи. или из Лиона. Или откуда-нибудь еще. И пусть попробуют присоединиться, если успеют за нашими темпами и идеями...
* - Том, Байон и Та Пром - это, понятное дело, не имена никакие, а названия храмов в Ангкор Вате. Угу.
***
Усталость осталась в душе вместе с пылью и ощущением безысходности, прикипевшим ко мне за месяцы болезни. Спящие дети означали пару часов относительной свободы от забот, а до местного рынка была буквально пара минут быстрым ходом. Мысль о том, что прямо сейчас в двух шагах от меня продают чищеный джек-фрут и совершенно спелый дуриан смахнула остатки сомнений. Надо было идти на улицу.
Я быстро впрыгнула в джинсы и футболку, подумала, что надо будет за одно взять на базаре любимых безразмерных штанов по доллару за штуку и прикупить детям свежих маек. Давно я не чувствовала себя настолько хорошо, и давно в моей голове не роились разом сразу десяток идей, о том куда хочется идти, бежать, лететь….
На город аккуратно, как выверенный по размеру колпак, спускался сумрак. Какой-то заботливый человек, который точно хотел меня порадовать, заранее придумал, что в это время на воды Сием Риапа спускаются огни. На плотах по реке плыли удивительной красоты фонарики, подсвечивая забор, деревянный мост через реку и бросая забавные тени на стоявшие на берегу дома. Я готова была идти вдоль этих фонарей куда угодно, до тех пор пока не высыпется из клепсидры все отмеренное мне время. Но в воздухе уже отчетливо пахло жаровнями, на которых местные жарили свой вечный ужин, и это означало, что я уже вплотную подошла к рынку.
Россыпи тканей и груды камней, бесконечные пыльные кофеварки и нелепые чашки, улыбчивые кхмеры, готовые отдать тебе товар за бесценок, лишь бы ты не ушел с пустыми руками, полные столы специй и сладостей - о моя любовь, азиатский базар. Говорить о нем бессмысленно. Писать - обидно, ибо никаких слов не хватит, чтобы передать сутолоку, запахи, маслянистое ощущение на коже, задор, разлитый в воздухе и медлительность, подмешанную в запахи корицы и амока. И достоинство в посадке головы местных женщин, и легкость улыбок и флирта мужчин. Люблю в общем, что уж там. А говорить о том, что любишь сложно - и почти всегда бессмысленно.
В отель я возвращалась отдохнувшая, несмотря на то, что руки мои оттягивал добрый десяток пакетов с местными тряпочками и фруктами. Река уже вовсю переливалась огнями. В этом году к ограде и мостам добавили иллюминацию и вместе с живыми огнями, плывущими по воде, все это создавало ощущение праздника и света - то самое, которого так не хватало в Москве в этом ноябре.
Мелкие монстры проснулись к моему приходу и радостно принялись за незнакомые фрукты. Что впрочем не помешало им через полчаса натянуть на измазанные пузики новые майки и потребовать дальней-дальней прогулки пешком до рыбного базара, где, по моим рассказам, по ночам жарят свежепойманную рыбу. До базара не дошли, но рекой и огнями, а так же улицами и кафешками, где жизнь бьет ключом и по ночам, дети впечатлились не меньше, чем я в свое время. Наконец-то можно было не думать о времени, об обязанностях, о надо и должна - очевидное безумие происходящего с нами отменяло необходимость быть взрослой и ответственной, так напрягавшую меня в материнстве и сделавшую его за пять лет почти невыносимым.
Я только в этот момент поняла, как близко я подошла к крайней черте, за которой любовь и забота превращаются в контроль и давление, и как давно пора было отпустить поводок. Странное ощущение… Сложное ощущение. Но глаза уже не искали двойняшек в толпе каждую минуту. Рука не ощупывала воздух в поисках маленькой теплой руки. Я наконец-то перестала за них волноваться. И начала любить. Иначе.
…. Утро действительно началось для меня в шесть. Даже на пятнадцать минут раньше шести, поскольку я решила, что умыться и почистить зубы перед встречей все-таки нужно. Дети проснулись от звука воды из крана и решительно затребовали участия во встрече рассвета. Основательно собрались, запаслись даже московскими свитерами (и, как выяснилось, не зря) и потребовали взять с собой еды (откуда у меня такие разумные дети, никто не знает?). Можно подумать нам предстоял, как минимум, подъем светила вручную.
Том Байон Та Пром заехал за нами, как и обещал, на мопеде - но в виду расширенного состава компании было решено снова брать местное такси. Тук-тукер домчал нас на своей повозке до входа за 10 минут, взял дежурные три доллара и немедленно отбыл. Я ожидала увидеть совершенно пустые дорожки, темноту и величественное здание. Не тут-то было! Японцы!!! Вот, что я увидела. Японцы!!!! Они были везде. В кепках и куртках. С бесконечными фотоаппаратами. С фонариками. Они бегали. Строились. Суетились. Усаживались. Вставали. Фотографировали. Смеялись. Ели. Снова усаживались. Так что нам так и не удалось найти место, где было относительно тихо и темно. Мы почти отказались от идеи разглядывать утренний Ангкор Ват и пошли пешком до слоновьей террасы, потрогали хоботы и ноги, обсудили преимущества современной техники перед эксплуатацией животных и пошли обратно. Как выяснилось, как раз вовремя - солнце над Ангкор Ватом вставало пока мы шли, и к восьми часам окончательно превратилось в аккуратный шар между двумя башнями. Это действительно стоило того, чтобы вставать так рано…
Вода сегодня не взрывалась в руках, солнце не шпарило, и даже до рая мы добрались без приключений. Как выяснилось, все они поджидали нас на месте…. Упакованные в оранжевые одежды местных монахов. Уж не знаю, чем им приглянулись мои дети, но не прошло и пяти минут с того момента, как мы поднялись наверх, как я с удивлением увидела, как дети спускаются по лестнице вниз, а за руку их держат приметные люди в оранжевых одеждах.
Я подорвалась с земли и побежала за ними, но к моему удивлению на лестнице никого не было. Не могли же они преодолеть несколько десятков отвесных ступеней меньше чем за минуту? Я бросилась искать своего знакомого, но и его нигде не было видно. Меня снова охватила московская паника.
Как я могла их потерять? Здесь, в незнакомой стране? И что теперь делать? Даже в полицию я не могу обратиться - ибо что я буду им говорить? Где мой паспорт, виза, документы на детей? Покажу им утлый дебаркадер и синее пианино? Черт… Мне было страшно и слезы сами текли из глаз. Казавшийся в утреннем солнечном свете добрым и прекрасным пятиголовый великан Ангкор в этот раз потребовал от меня слишком дорогой платы за свои чудеса. Впрочем, мы ведь уже договаривались однажды…
Я снова упала, а точнее, стекла на колени и прижалась к теплым камням ладонями. В голове стояла звенящая тишина. Кажется, в этот раз никто не собирался мне подсказывать… Посидев так что-то около пяти минут я спустилась и обошла по кругу зал 1500 танцовщиц. Детей нигде, разумеется, не было. Мне все казалось вот сейчас, сейчас они появятся из-за угла, я услышу их звенящие голоса и этот вязкий морок рассеется, но никто не бежал мне на встречу. Посетители прибыли и путались под ногами.
Я спустилась на нижний уровень и прошла вдоль маленького озерца к кафе. Трудолюбивые кхмеры уже готовы были накормить первых посетителей, а мне определенно нужна была порция утреннего кофе и хоть какой-то план действий, если в этой ситуации вообще возможен был хоть какой-то план.
Горячий горький кофе пробудил меня от оцепенения. Я допила чашку одним глотком и снова вернулась на башню. Мне было плевать ответит мне чертов храм или нет. Но он был здесь единственным, с кем имело смысл разговаривать - и это я понимала отлично.
В центре зала полог скрывал статую будды. Я не думала, что будда станет мне помогать в моей истории, но понимала, что видимо именно это место идеально для моего разговора. Я уселась поудобнее и снова положила руки на каменные плиты. На этот раз мне некуда было спешить, и я не ждала немедленной реакции на свои действия. Я просто слушала. Да-да, слушала камень возрастом в 900 с лишним лет и пыталась понять, что я делаю здесь, почему возвращаюсь сюда раз за разом и получаю здесь такие дорогие и такие чудовищные подарки. Почему выполнив мое страстное желание перемен несколько лет назад, теперь Ангкор требовал от меня такой страшной платы? И он ли ее требовал? И от меня ли?
Том Байон материализовался как будто бы ниоткуда. То есть я точно не видела, чтобы он подходил ко мне с какой либо из сторон. Он просто внезапно оказался сидящим рядом со мной и держащим меня за руку. Слезы хлынули из моих глаз сплошным потоком:
- Ты видел? Где они? Кто их увел? Ты знаешь? Какие-то монахи… - слова вырывались у меня из горла вместе с рыданиями. Я сходила с ума от страха, что Том скажет, что ничего не видел и не знает, чем мне помочь. Но то, что он сказал звучало страшнее:
- А разве ты сама никогда не хотела освободиться от них? Вернуть себе легкость жизни без детей? Остаться одной и заниматься чем хочется? Никому не быть должной? Может буддистский монастырь вовсе не худший вариант для них? Может поэтому они и пошли с монахами так легко?
Дыхание снова остановилось у меня в груди, а виски сдавили клещи. Я уже помнила это ощущение по первому визиту в Ангкор Ват. Слезы было невозможно остановить… Я размазывала их по лицу руками, измазанными в пыли камней, и не знала, что ответить. Остаться одной - мой самый большой страх и одновременно самое страстное тайное желание. Ангкор Ват исполнил его. Вот и все. К кому было предъявлять претензии, кроме как к себе? Тишина, соткавшая из отсутствия вопросов и ответов, пропарывала виски. Наш диалог явно зашел в тупик.
- Я никогда не думала об этом всерьез. Скорее причитала привычно, как и все через чур задерганные ответственные мамашки, - это фраза вырвалась из губ как-то против воли. Я вовсе не собиралась перед ним оправдываться.
- Понимаю, - просто ответил Том. - Что ж, тогда давай попробуем догулять до ближайшего монастыря и послушаем, что нам скажут там.
Уже через полчаса мы сидели перед людьми в оранжевых одеждах, и я рассказывала им свою историю: что приехала сюда с детьми, что поднялась на третий уровень в Ангкор Вате и что последнее что видела как монахи уводят моих детей.
- Если дети пошли с ними, это их выбор, - спокойно отвечал мне старший из собеседников. - Вы не можете решать за них. Но можете попробовать пригласить их обратно. Останетесь у нас на пару дней? А мы пока попробуем найти ваших детей…
Возвращаться в отель, где еще раскиданы детские вещи, а подушки пахнут их снами и мыслями мне хотелось меньше всего на свете. В этом смысле предложение монахов можно было бы даже счесть актом гуманизма. График их жизни, предполагавший подъемы в четыре и отбой в час меня, как ни странно, тоже не смущал. Спать в таком состоянии не хотелось совершенно. А еды, состоявшей из риса и фруктов, мне было даже много - организм не хотел еды.
На третий день мне казалось, что мое тело вообще перестало существовать, что вся я - это просто один звук набата, бесконечно отражающийся от стен. Или свет. Или нота. Не важно. Но точно не тело женщины, точно нет. В этой ситуации грустить по каким-то там детям было бы странно, но я точно знала, что грущу. И эта грусть была слышна, когда я была нотой, и смазывала свет, которым я была, и добавляла фальшивых звуков в набат.
… К вечеру третьего дня дети появились на пороге монастыря. В отличие от меня они были совершенно спокойны и ни тени грусти не было в их глазах. Когда они увидели меня, то радостно подбежали обниматься и с удовольствием говорили о том, сколько увидели и узнали за эти дни.
Том снова отвез нас в гостиницу. Я снова разглядывала чисто вымытых спящих детей и всех этих дней тоски и тревоги как-будто бы не было…. Как будто. Как будто бы. Но я точно знала теперь, что моя внутренняя нота никогда, никогда, никогда не будет целой без двух полутонов, составлявших в последние годы мою судьбу.
Намерения ехать в Мумбаи это, впрочем, не отменяло. Как и синего пианино, впрочем. У меня на него теперь большие планы.
***
Удивительно, что у маленьких монстров даже не было никаких идей о том, что их может быть будут ругать. Или волноваться. И что вообще возможно не стоило уходить неизвестно куда с незнакомыми и пропадать там три дня? Я всю ночь не могла уснуть, думая о том, стоит ли говорить с ними об этом. Но видимо накопившаяся тревога должна была выплеснуться, чтобы не отравить нам наши спонтанные каникулы. Поэтому усадив детей за завтрак в отеле, я честно собрала волю в кулак и приступила к "сложному разговору".
- Скажите мне, милые дети, не рассказывала ли вам ваша мама, что знакомиться в лесу с волком небезопасно? В смысле, чем вы думали, дорогие граждане, когда сбежали от меня на три дня в неизвестном направлении? И есть ли у вас хоть одна идея, насколько мне было страшно?
- Я простой медведь, - сказал Гера с набитым ртом. - И не знаю длинных слов. Кристофер, скажи проще. В смысл, я не могу отвечать сразу на несколько вопросов.
- И вообще, что плохого с нами может тут случиться? Это же сказка, ты что, не понимаешь? - добавила его сестра, к которой после общения с монахами, кажется, потихоньку вернулись привычная рассудительность и менторский тон.
- Ну а я? Я же волновалась?
- А вы, взрослые, всегда слишком много волнуетесь. Хотя совершенно понятно, что если ты кого-то любишь, то он всегда к тебе вернется. Чего волноваться то? - на этой фразе, произнесенной фирменным голосом учительницы Ольги Мартыновны, я узнала свою милую дочурку. Именно так она доводила меня и брата до белого каления регулярно.
При этом приходилось признать, что в ее словах была мудрость и что мне нечего было им ответить. До такой любви мне было еще расти и расти... А им она просто была отмерена по факту рождения. И любовь, и мудрость.
- Ладно, я обещаю поменьше волноваться, а вы, уж пожалуйста, не исчезайте так спонтанно и предупреждайте. Ну а пока можете рассказать мне о наших дальнейших планах. Тут мы, кажется, уже все осмотрели. Не вернуться ли нам домой?
- Чтобы опять был ноябрь, манная каша, детский сад и твои вечные клиенты? Ни за что! Даже и не надейся. Пока волшебная палочка действует, будем путешествовать, - Гера на этот раз тоже был категоричен, и почему-то меня это радовало.
- А есть ли у граждан волшебников идеи о том, куда же нам плыть дальше? - к этой фразе мы уже закончили завтрак в саду отеля и переместились в номер.
- Для начала предлагаю собрать вещи и переместиться на наш корабль. А там посмотрим. Может он нам сам подкинет какую-нибудь идею.... - да, определенно мои дети рассуждали лучше, чем я, и это приходилось признать. Ну хотя бы сегодня утром.
А может все дело в дефиците кофе в организме? Вот если есть что-то, чего я не переношу в Азии, так это кофе. Хоть Вьетнамский, хоть Камбоджийский - одинаковая невыносимо кислая дрянь, которую невозможно спасти ни одним из 124 способов варки кофе, что я знаю. Поэтому приходится пить зеленый чай, а это, согласитесь, совершенно не одно и то же. Особенно если речь идет о бодрости для работающей матери двух наглых младенцев пяти лет.
- Я хочу куда-нибудь, где есть пристойный кофе, и это единственное, чего я хочу! - эту фразу я произнесла уже расплачиваясь за номер на ресепшн и оставляя благодарственное письмо нашему местному другу.
- А где самый лучший кофе? - спросил мой галантный и заботливый сын.
- Ну, конечно же, в Иерусалиме. И непременно в арабском квартале, куда не пускают ни одну приличную девочку с Масы. Впрочем, для того, чтобы объяснить тебе это придется рассказывать слишком о многом, поэтому просто прими на веру. В Иерусалиме, где ты, кстати, родился, а твои прадеды прожили много счастливых лет, варят самый потрясающий кофе в мире. Впрочем, если ты хочешь попробовать кофе с кардамоном, или, как говорят там, кафе им хэль - то тебе совершенно точно надо ехать в Акко, в лавку к одному волшебному мужику. Он вообще-то старьевщик, и продает всякие медные штуки, мебель и странные часы и чашки, но помимо этого у него всегда можно найти потрясающие специи и этот самый кофе... Кстати, моя любимая домашняя джезва именно из его лавки, - весь этот текст я успела выдать, когда мы уже вышли из гостиницы и шли до ближайшего тук-тукера.
Он охотно согласился довезти нас по классическому маршруту для туристов за все те же привычные три доллара. Уезжая из города я подумала, что в этот раз меня минули и нежные руки камбоджиек в массажном салоне, и самые смешные на свете огромные рыбы в уличном Fish Spa, и мой любимый магазинчик с сумками из рыболовной сети... Но тяжесть последних трех дней звала меня бежать из Камбоджи. Оставаться здесь было бы слишком больно, даже не смотря на огромное количество соблазнов, и даже на то, что я так и не доехала до Сиануквиля, к Машке, переехавшей туда пять лет назад и именно столько ждущей меня в гости. Но нет, нет, определенно не в этот раз. Сейчас мне хотелось только одного: бежать из города, подавшего мне пусть и жизненно важный, но все же жестокий урок. И да, я не могла избавиться от ощущения, что в рай моим детям точно больше не надо - ни со мной, ни без меня. У них явно были еще дела на земле. Поэтому я выбирала отчаянное и немедленное бегство. Хотите - осознанно. Хотите - даже более осознанно, чем когда поворачивала в сторону набережной с Кутузовского проспекта. Но так же стремительно.
Дебаркадер ждал нас именно там, где мы его оставили. И даже моя московская куртка еще хранила запах дома и зимы, и я не смогла удержаться, чтобы не ткнуться в нее носом и не замереть на пару секунд. Все же иногда мамам тоже ужас как нужна мама. Или хотя бы куртка - которая пахнет привычно и прижимается к горячей щеке холодной фланелью.
Пока я молчала и сентиментальничала с курткой, мой сын решительно достал из кармана карандаш. Кажется, в направлении нашего движения у него не было никаких сомнений. "Иерусалим, Иерусалим, Иерусалим, поехали!"
- Ну, эйзе йоффи, эйзе йоффи, мотек... Ма ата осе?* - в моменты особого душевного волнения и подъема мне всегда хочется перейти на иврит, в чем, как видим, я себе и не отказываю. Видимо, какой-то части моего сознания этот язык кажется более возвышенным и более подходящим для эмоционально насыщенных ситуаций.
Я вот, кстати, хорошо понимаю евреев, которые были против возрождения иврита, как разговорного языка и говорили, что, мол, для разговоров идиш, а иврит - для бога. Как-то мне вот это их языкослышание прямо созвучно. Хотя и господину Элиезеру Бен Иегуде я все-таки горячо благодарна. Ведь именно благодаря ему сегодня весь Израиль говорит на иврите, а я вот, например, знаю ( и читателю могу рассказать), что моя первая фраза в этом абзаце означает "Ну, какая прелесть, какая прелесть, мой сладкий, да что ж ты творишь!", и даже могу сказать, что все-таки на иврите она мне нравится больше. А какой же он сексуальный! Нет, серьезно, если вы слышали, как говорят на иврите израильские мужчины - вы слышали как звучит чистый секс.... Впрочем, простите, был взволнован, отвлекся. Дебаркадер снова качает, а значит, я могу больше не сдерживать свое нетерпение и выйти наружу, чтобы выяснить, где же мы.
Дебаркадер стоял на том же месте. Вокруг было по-прежнему + 36 и стояла затхлая вода рва вокруг Ангкор Вата. Это мне категорически не нравилось. Ибо все внутри меня говорило, что ноги отсюда надо уносить быстрее. И не просто быстрее, а максимально быстро. Но если волшебная палочка не работала... То что же, что?
Герка был похоже раздосадован не на шутку. Он вообще терпеть не может когда что-то не получается. Поэтому он махал карандашом, выкрикивал все названия которые мог придумать, но ничего не происходило. В конце концов, он сдался, уткнулся мне головой в бедро и разревелся. Нужно было срочно спасать ситуацию.
- Я вспомнилаа! Вспомнила! Помнишь, когда ты первый раз колдовал, я же держалась за штурвал. Значит и сейчас, нам нужно его задействовать! - втайне я точно знала, что штурвал тут не при чем, но мне нужно было срочно отослать их с палубы. Потому что петь при них я бы не стала ни за что в жизни. А именно это я и планировала сделать прямо сейчас - зря что ли приличная еврейская мама семь лет мучала девочку музыкальной школой при полном отсутствии голоса и слуха?
В общем, я решилась. Когда дети кинулись в трюм тестировать штурвал, я оставила затисканную куртку, подошла к остову синего пианино и открыла крышку. На удивление, вопреки моим воспоминаниям, все клавиши были на месте. Я взяла два осторожных аккорда и попробовала вспомнить пару первых строк из Тахат Шмей Ям а-Тихон. В оригинале это звучит так -
;;; ;;; ;; ;;;;;;
.;;;; ;;; ;;;;;, ;;;;;;
,";;;;;" ;;;; ;; ;;; ;; ;;;;;
,;;;;;; ;;;; ;;;;, ;; ;;, ;; ;;
,;;;;; ;; ;; ;;;; ;;;; ;;;;;
.;;; ;;;; ;;;; ;;
.;;;; ;;; ;;;;;;;, ;;; ";;;;;"
.;;;;;;; ;; ;; ;;;;;; ;;
В моем очень очень вольном переводе на русский эта песня Шломо Арци звучит так -
на средиземном небе - луна.
выходит, чтобы ринуться вдаль
художник говорит мне: "она
выходит непохожей, а жаль"
есть время просто тихо лежать,
когда полмира в грезах своих.
"роксана" стинга в нежных губах -
мурашки разбегаются в миг
Кроме начала первого куплета я вряд ли бы что-то смогла воспроизвести на память - все же мой иврит сильно сильно оставляет желать лучшего, а за этот перевод мои друзья-израильтяне и вовсе побили бы меня палками.... Но, как выяснилось, нашей волшебной посудине и этого скудного моего умения хватило. Когда я подняла голову от синего пианино, вокруг не было никаких платанов и лиан. А вот пальмы были. И это были не просто пальмы. А мой родной Яффо. Порт. Ровно напротив музея Иланы Гур - и гигантские горшки на ее крыше были видны мне уже отсюда. Стало понятно, что настала моя очередь реветь. Хотя и не от расстройства, а вовсе наоборот - от облегчения и счастья.
Маленькие человеки в трюме тоже явно ощутили какие-то перемены. Потому что не успела я сентиментально утереть слезу, вызванную видом родных берегов, как они выбрались наружу с дикими криками: "Получилось! Получилось! Я так и знал, что все получится! Ух ты!!!"
Я тайно подозревала, что получилось не все и что, кажется мне, я даже подозреваю, сколько примерно бензина осталось у этой подводной лодки, но решила на всякий случай их не расстраивать.
- Действительно, получилось! Это хотя и не Иерусалим, но очень-очень близко к тому. А самое главное, это место, где я не могу не улыбаться. Я здесь все время счастлива. Так уж вышло. Может они в воздух что-то подмешивают, а может у меня состав крови здесь меняется, но, в общем, простите за избыточный пафос - это дом. Так что брухим абаим - в смысле, добро пожаловать домой.
По мере произнесения этой речи я видела, как вытягиваются лица у детей. Они еще ни разу в жизни, кажется, не слышали от меня настолько странного текста. Да и вообще, будем честны, за всю жизнь, наполненную их режимом и моей работой и попытками их "правильно воспитать", они слышали от меня не так уж много о вещах для меня по-настоящему важных. Как-то так вышло, что даже говорить на иврите я научила только свою старшую дочь, а мелких видимо считала несмышленышами и только откармливала, да водила в кино. Пора было исправляться. В конце концов, где еще учить азы иврита, как не в Израиле? Тем более, что здесь он буквально сам липнет к языку.
Мы снова бросили посудину охранять наши вещи и наш покой и гарантии возвращения, и решительно выступили в город. Под ногами был любимый город. Я не могла поверить в реальность происходящего, поэтому ей приходилось обрушиваться на меня со всей израильской основательностью. Я спотыкалась, сбивала носки любимых ботинок, почти падала, прикладывалась ладонями к брусчатке и стенам домов, мне в ботинки набивался прибрежный песок, в нос летел запах Средиземного моря, щеки раскрашивал колючий местный ветер и я все равно не могла поверить. Пока не задела со всего маха плечом на узкой улочке израильтянина и не услышала порцию "добрых слов" в свой адрес. В этот раз меня расколдовали не запахи, а слух. Город признал меня за свою, и я гордилась.
Детям однако не было дела до моей гордости. Они требовали приключений, еды, обещанного кофе и, конечно, пончики. На то, чтобы сообразить, что в ноябре Ханука не только в Москве, но и в Израиле, их знаний о еврейской культуре хватило. Поэтому пришлось срочно сворачивать из милых моему сердцу зодиакальных улиц в сторону площади с часами, ловить такси и ехать в Ролладин. Потому что где еще на Хануку в Тель-авиве могут быть лучшие пончики? Конечно же, только там.
Приправленные чаем, соком и какао пончики стали отличным способом знакомиться с новым городом. Звучание непривычной речи в моих устах (английский-то они слышали и в Москве, а на иврите я говорю только в Израиле) удивительным образом добавляло ощущения волшебства и сказки. Мелкие требовали немедленно научить их говорить так же, но я могла разве что стравливать им отдельные слова, в надежде на то, что что-то осядет в молодых умах. Устроить же полноценный курс на ходу у меня все-таки вряд ли бы получилось.
Поэтому пришлось быстро переключать внимание на путешествие само по себе. Мы добрались до Центральной автобусной станции, оседлали Эгедовский автобус и выдвинулись в Иерусалим. Было невозможно не попытаться объяснить им, насколько далек и недосягаем был этот самый Иерусалим для огромного числа их прадедов и прабабушек. И дело даже не в том, что и страны такой не было - Израиль, а в том, что ... В том, что...
- У них не было волшебного дебаркадера? - опередил меня Герка.
- Ну да, примерно так. Ни волшебного дебаркадера, ни волшебного самолета, ни волшебного автомобиля. Ничего у них не было. А это такая страна, в которую только волшебным способом и можно попасть. То ли лично бог тебя за руку приведет - да еще 40 лет по пустыне потаскает, то ли... То ли ты сам себя потаскаешь. В общем, простите. Я, кажется, как обычно разговариваю не совсем с вами. Давайте лучше уж в города, - и следующие полчаса мои дети радостно играли в города, съедобное-несъедобное и просто в слова.
Такой досуг, надо сказать, большое облегчение для мамаши, которая только что пережила пару путешествий на полудохлом дебаркадере, чуть не потеряла детей в Камбоджийском храме, а теперь, совершенно самовольно тащила их в арабский квартал еврейского города. И ни мало, ни мало в этом не раскаивалась.
- В Иерусалиме у вас, конечно же, будет неограниченная возможность потеряться. И дорога в рай там примерно такая же короткая, как и в Ангкор Ватте. А для хороших еврейских детей так, я думаю, и еще короче. Но поскольку не это цель нашего путешествия, то я предлагаю все-таки по сторонам глазеть умеренно и на всякий случай крепко держать меня за руку. А я вас за это покатаю на настоящем иерусалимском трамвае, на котором по местной легенде в город приедет Машиах. Впрочем, вам это вряд ли пока что-то говорит, но трамвай в Иерусалиме - это весело даже для тех, кто не в курсе. Угу?
Радостные крики "Ура!" были мне ответом. Трамвай и в самом деле легко довез нас от Таханы Мерказит до Яффских ворот и позволил за несколько минут зайти в самое сердце Старого Города. Конечно же, я потащила детей к Стене - про себя мы с подругами называли ее "телефонной будкой наверх" и пока я училась в Израиле мы регулярно ездили к Яффским воротам "поговорить наверх", ну и поесть фалафеля, разумеется - потому что этот фалафель даже Ави Нешер в своих фильмах снимает. А такое признание чего-нибудь да стоит! Так что да, я, конечно же, потащила детей к Стене и они, конечно же, снова потерялись.
Это было бы смешно, если бы не было снова так страшно и почти так же опустошающе, как и в первый раз. Но почти. Я понимала, что дзен у меня плохо вырабатывается в этом месте и нужное спокойствие не отрастает. Они должны были быть рядом - и точка. И попытки объяснить себе, что когда ты любишь кого-то. твое сердце всегда живет от тебя отдельно, не помогали унять сердечную дрожь. Впрочем, потерялись они не сразу, поэтому обо всем по порядку.
У меня в планах была обширная культурная программа - поэтому после Стены Плача мы отправились сначала в друзскую, а потом и в коптскую церкви. И дело было даже не в том, что одни устроились на крыше, а другие в невероятном подвале, плавно переходящем в подводную галерею с водой, и вовсе, разумеется, не в том, что я решила за пару дней ознакомить наследников с основными мировыми религиями и их редкими ответвлениями - а исключительно в том, что таким маршрутом гораздо удобнее идти из еврейского квартала в арабский, если тебе надо по дороге занять любопытных граждан лет пяти. Вот и вся хитрость.
Горячий и горький арабский кофе из медной джезвы, разумеется, весь достался мне. А мелкие познакомились с сахлябом - в который здесь, в отличие от Стамбула, клали не жалея и орехи, и корицу. Но надо же так случиться, чтобы уже через 15 минут на обратном пути из центра, стоило мне на секунду выпустить Геркину руку на Мамиле, как я снова потеряла его из виду. И пока стояла столбом крепко, как мне казалось, сжимая Еськину руку - то упустила и ее.
Ни плакать, ни жаловаться сил не было. Было понятно, что каждый из нас проходит свои уроки и я, как Иван-дурак, в своей удушающей материнской любви или научусь отпускать, или так и буду хвататься за сердце каждый раз, когда пальцы выскользнут из моего смертельно-любовного захвата. Было понятно, что разбираться снова придется с самой собой - и никакая суета с полицией, поисками, привлечением собак и спасателей не сработает лучше, чем искренность и честность. И именно искренности то и не хотелось - слишком страшно было заглядывать внутрь. Слишком не хотелось учиться отпускать. Но и выбора - если смотреть правда в глаза - не было никакого.
В этот раз от меня не потребовали ни поста, ни молитвы, ни жития с монахами. Только улыбчивый прохожий, ласково заглядывая в глаза, спросил меня на иврите, как ему проехать на Бен Иегуду. Пришлось собрать остатки воли и самообладания и вместо того, чтобы заорать ему в лицо от страха и ужаса, на ломаном иврите вежливо объяснять, как пройти отсюда до остановки автобуса, да как потом ехать, да куда смотреть и когда выходить. Едва я закончила фразу и распрощалась, ко мне подошел полицейский и спросил, не мои ли дети стоят возле магазина Fox и строят по-русски планы, как бы им добраться без денег и одним до Тель-авива, потому что их мама случайно снова куда-то потерялась. Я облегченно выдохнула. Пожалуй на второй раз получилось гораздо быстрее. И вовсе не так страшно.
Но ни в Акко за кофе с кордамоном, ни к Илоне Гур за редкими брошками ручной работы, ни даже в гости к друзьям отчего-то не хотелось. Неумолимая клепсидра высыпала свой песок с таким шуршанием, что мне казалось я могу расслышать, как кончается наше время в бессмертном городе. Нужно было возвращаться к дебаркадеру.
Я не знаю, почему, но в этот момент мне казалось, что не только в Иерусалиме, но и вообще, в стране задержаться не получится даже на сутки. В тот момент это ощущение было почти уверенностью. Казалось, что урок уже пройден и то ли моя слишком сильная любовь к месту была тому виной, то ли здесь плохо закручивались чужие волшебные потоки (а и правильно, своих чудес хватает), но, по ощущениям, было пора возвращаться. И даже мысль, зародившаяся у меня утром, о том, что у каждого из нас есть ровно по одной возможности повлиять на маршрут - меня в тот момент не пугала. Не только потому, что я бесстрашное и самоуверенное существо - а кто еще рожает в одиночку по трое детей и потом разгуливает по миру, как бешеный попугай? - а еще и потому что у меня кажется появлялась идея, как обойти эту сложность. И уж вот эта мысль, сбывшись, сулила нам не просто бесконечные приключения, а еще и бесконечные приключения в отличной компании. Но чтобы ее проверить, как минимум требовалось вернуться в Яффо...
***
Впрочем, когда мы добрались до Яффо, стало понятно, что я вероятно была излишне оптимистична и хорошо бы подумать о ночлеге. Потому что это я в ситуации необычного могу не спать сутками, да еще и три чашки арабского кофе добавляли мне бодрости, а на мелких было просто жалко смотреть.
Их явно пора было мыть и спать. И ни той, ни другой возможности наше транспортное средство не представляло. Благо ровно в десяти минутах ходьбы от Яффо начиналась улица Ха-Яркон, где не найти гостиницы для троих постояльцев, мог разве что умалишенный или нищий. Впрочем, подозреваю, что и этим бы нашелся приют - тот или иной. Поэтому я не слишком удивилась, когда на месте бывшего магазина продуктов, буквально в самом начале улицы, увидела вывеску нового отеля и огромную вывеску "Скидка", продублированную на трех языках. Видимо для особо экономных или особо непонятливых.
Номер в отеле, разумеется, нашелся. И хотя он был не так шикарен, как кхмерские аппартаменты, здесь, по крайней мере, были три кровати, душ и чайник. Можно было наконец-то отмыть детей, напоить их чаем и подумать о том, что возможно в размеренной жизни в Москве были свои плюсы. Потому что целыми днями думать не о пусть и надоевших, но привычных и уютных текстах, а о передвижениях, ночлеге, еде и при этом то и дело отвечать на вопросы детей, не давать им исчезать, бороться с собственным сердцем и собственной природой - все это, надо признать, довольно сильно выматывало. Да и деньги на карточке начнут кончаться в какой-то момент, если не придумать, как организовать хоть какую-то стабильность и какие-то пару часов для себя. И самое главное, я совершенно уверена, что в каком-то возрасте дом - это не просто четыре бессмысленных стены, отделяющих тебя от приключений, но и оплот твоей внутренней стабильности, какая-то важная часть, с которой начинается твой путь в мир. И как бы ни было заманчиво путешествовать вот так всю жизнь, напрочь игнорируя тоску и холод реальности, подозреваю я, что не это нужно моим детям. Чтобы путешествие было по-настоящему в кайф, оно все-таки должно бы оставаться путешествием. А не вечным странствием Агасфера...
Дети тем временем, полностью игнорируя все мои внутренние сомнения, потребовали сказку на ночь. Какую же сказку я могла рассказать им сегодня? Хотелось что-нибудь еврейское... Но я люблю рассказывать своим детям свои сказки, как вы, может быть, уже заметили. Вот и тут я спросила их:
- Хотите расскажу вам про что для меня Ханука?
- А то! - ну правильно, кто ж такой дурак, чтоб отказываться, когда маму наконец пробрало поговорить. Мама у нас, как известно, артист чаще писательного жанра, чем разговорного - так что, если предлагает, надо пользоваться.
- Тогда давайте для начала вспоминать классическую идею праздника. Что мы с вами отмечаем-то?
- Ну, мам, это скучно. Было мало масла, должно было хватить на один день, хватило на восемь и все такое...
- Вот. А теперь подумай, кто решил, что мало масла?
- Люди. Ну может, какие-нибудь служители в храме. А что?
- А при этом хватило масла на восемь дней, так?
- Так.
Никакой другой реакции добиться мне, понятное дело, не удалось. Совершенно непонятно было детям же, куда мама клонит эту с детства известную историю про чудо.
- Ладно, не буду вас мучать. Попробую сказать проще, как я вижу это сегодня. Штука в том, что мы никогда не знаем, сколько масла нам надо на самом деле. Нам только кажется, что мы знаем. На основании опыта с прошлого раза. На основании размера горшка под масло. На основании своих амбиций или еще по каким-то причинам, мы думаем, что мы знаем. Но на самом деле жизнь всегда мудрее нас и лучше знает, сколько будет гореть свеча - один день или восемь. И как оно ей там нужней. И все, что мы можем сделать или хотя бы попытаться делать - точнее не все, но часто лучшее, что мы можем попытаться сделать - это доверять.
Носы молчали и дружно пыхтели в четыре дырки. Сегодняшняя мамина сказка начиналась явно тяжело для восприятия. И я решила сменить тему:
- А вот, скажите мне, граждане волшебники, если бы я предположила, что у нашего с вами волшебного корабля осталась всего одна возможность для перемещений - в соответствии с числом участников нашего приключения, то куда бы вы предпочли отправиться после того, как мы здесь со всем, со всем закончим? Еся, как мне кажется, в этот раз тебе выбирать. Наши-то с Геркой мечты уже исполнились.
Еся задумчиво молчала.
- А если я скажу, например, Париж, то... тогда.... ну....
- Тогда мы попадем в Париж.
- И в Лондон можно? В настоящий магазин Hamleys?
- Можно и в Лондон.
- И в Стамбул, где голуби над Айя-Софией, как на твоих фотографиях?
- Можно куда хочешь, птичка... В этот раз выбирать тебе.
- Но ведь если ты говоришь, что у каждого только одна возможность запустить дебаркадер для себя, то... это значит..., - мой осторожный сын аккуратно подбирал слова, но все мы уже поняли, что он хочет сказать.
- Да, именно так. Есть некоторый шанс, что там, куда нас отправит Еся мы и застрянем до тех пор, пока кто-нибудь не захочет составить нам компанию и не придумает новую цель. Ну и при этом, желательно, чтобы у него нашелся свой способ договориться с нашим волшебным судном. У тебя вот есть волшебная палочка, у меня - синее пианино, а у Еси, наверняка, уже придуман какой-нибудь свой секретный способ разговаривать с кораблем...
- Да! Да! - радостно подпрыгнула на кровати Еся, - я никак не могла сообразить, кто и зачем прикрепил к обратной стороне барной стойки клетку с синим пластмассовым попугаем. Но теперь-то я совершенно точно знаю, что он там был для меня....
- Был? Почему был? - медленно спросил Герка.
- А вот завтра увидишь! - торжествующе ответила сестра и показала ему язык.
Попугай на завтра действительно был. Причем такое ощущение, что был он везде. Во всяком случае следы жизнедеятельности попугая покрывали многие ранее девственно чистые части бара. А негодный синий бездельник весело чирикая носился по палубе и трюму и, кажется, совершенно не планировал снова становится пластмассовым. Ну и правильно, живым-то всяко веселее. К Еське он охотно слетел на плечо, и даже благосклонно позволил себя погладить. К нам с сыном интереса не проявлял, ну, и не больно то и хотелось. Мне важнее было понять, куда захочет нас отправить моя младшая дочь, и главное, какие у меня шансы найти там кого-то, с кем я смогу проверить свою гипотезу о движении нашего плавучего средства. Но похоже, что любовь к Израилю в этой семейке в крови не только у меня:
- Знаешь, мамочка, пожалуй, мы побудем здесь еще денечек. Я пока не придумала, куда нам плыть. Поэтому пока предлагаю пойти куда-нибудь и погулять. А я подумаю.
- Не вопрос, граждане волшебники. Гулять - так гулять.
Боже мой, как оказывается мне не хватало моей любимой страны и любимого города именно в таком формате. Мне было жизненно важно показывать Тель-авив своим детям - показывать его им таким, каким я его знаю и люблю. Угловатым, порой грязным, порой суетным или страшным, суетливым, бранчливым, резким - и в то же время опьяняющим, дразнящим, тащущим тебя за угол, и еще за тот, всегда готовым на бесконечные сюрпризы, разговоры, смех и, конечно же, невероятно вкусным. Есть здесь можно было везде и с утра до ночи - начинать утро свежевыжатым соком у любого из уличных продавцов, продолжать завтрак обжаренным бейглом с яйцом и туной, который жуешь на лавочке на а-Яркон, обедать у каких-нибудь милейших хипстеров, что держат домашний ресторанчик неподалку от шука Кармель... Господи, кажется я уже сто лет так не объедалась и не проходила столько километров пешком. Усталости было нечего с нами делать в этот день - мы играли в салочки на пляжи, мы подобрали чей-то бесхозный мяч и устроили пляжный волейбол, мы совершенно забыли о том, кто из нас старше, а кто младше - мы просто жили. Бесконечной, пустой и простой жизнью, которой каждому из нас так явно и отчетливо не хватало.
Я, конечно же, не была бы собой, если бы не отвела их к своей любимой Илане Гур и не попыталась хотя бы в двух словах рассказать о том, что навевает мне этот огромный дом с толстыми стенами, стоящий в порту вечного города, до которого так и не доплыли сотни моих предков... Я не верила бы в своих детей, если бы не попыталась уже сейчас познакомить их с манящими меня по непонятным мне самой причинам куклами и вещичками, которых Илона собирала годами по всему миру и теперь затейливым образом перетасовав на этажах, сплела из них подобие дома-мастерской-музея, стоящего прямо на берегу самого Средиземного моря.
- Вот бы нам такой дом, - вздохнула Еся. - Прямо на берегу моря, с кучей этажей, чтобы бегать и чтобы тоже завести двух собак и ходить с ними гулять по набережной....
- Удивительно, но ровно тоже самое я сказала много лет назад, когда впервые попала сюда. Именно такой дом я когда-нибудь хотела бы вам дать. Именно такой. Но видимо пока не время.
... Обратно к нашему дебаркадеру мы шли по набережной в молчании. Сегодня никому не надо было теряться. Каждый нашел для себя что-то, что было важно ему. Герка больше не задирал сестру, и кажется почти смирился с тем, что она всегда будет быстрее его на две минуты - как и с самого дня их рождения. Он пинал камни, изредко попадающиеся на набережной под ноги пешеходам, но в его движениях не было детской злости - скорее, что-то вроде ритуала или игры.
В Еське за эти дни распустился цветок подрастающей принцессы. Из ребенка она вдруг стала девочкой, оформилась чертами и какой-то общей грацией тела и движений. Из ее интонаций почти совсем пропал менторский голос, а ему на смену пришел заливистый смех и готовность экспериментировать. Мне было ужасно любопытно, куда она решит нас отправить, и я внутренне была готова к тому, что дорогая жизнь лучше меня знает и в этот раз, сколько масла в моем горшке.
Тем удивительнее прозвучало в итоге то, что я услышала на корабле. Тем удивительней, и тем приятней.
- Давай домой, мам. Давай домой. - попугай уже сидел в этот момент на Еськином плече и что-то сосредоточенно выискивал в ее волосах. Дебаркадер опять качало. Было совершенно очевидно, что деть синего засранца никуда не получится, и кажется, наш домашний зоопарк сегодня ждет пополнение.
Что ж, честно говоря, я ужасно соскучилась по своим клиентам, свои дурацким текстам за деньги, своей нелепой и захламленной квартире, своим друзьям и по своей старшей дочери. Должны же мы, в конце концов, и ей дать порулить. А дебаркадер? Ну что дебаркадер? Куда он денется то зимой, с Фрунзенской набережной, да еще и от такой неугомонной компании, как мы четверо?
27.11.13 - 28.11.13
Москва.