Лапы ливанского кедра и сумрак под ними,
и задыхается сердце, пылает в груди:
твой поцелуй и у мёртвого, знаю, поднимет
(Да! Настроение!), я ведь не мёртвый, поди.
В парке Приморском дрозды шебаршат под кустами,
пляж возле мыса очерчен бурлящей каймой.
Жадные губы твои называться устами,
честное слово, не могут, – о, Боже ты мой!..
Пусть это всё повторяется снова и снова –
море сквозь ветви, пронзительный чаячий крик.
В Ялте везде архитектора помнят Краснова –
тот особняк по проектам его и возник.
Эти колонны и ниши сквозь сумерки парка
будут и в снах моих после кружиться и плыть;
в ялтинский порт, говорили, набилась чуларка,
можно зайти к рыбакам, на жарёху купить.
Стены подпорные сплошь под глицинией скрыты,
в ней воробьи, кот крадётся к ним перед броском;
тянет буксир за собою стальное корыто –
баржу, груженную щебнем и серым песком.
А на далёкой чернильной черте горизонта
лайнер возник, словно новый возвышенный стих.
Не отвлекайся!.. В красотах пейзажных резон-то
мизерный очень сегодня, сейчас не до них.
Не отвлекайся!.. Целуй!.. Эти дни золотыми
будут всегда, ты в глаза мои лучше гляди!..
…Лапы ливанского кедра, и сумрак под ними,
мы молодые, и жизнь, без границ, впереди…