1
Я выскакиваю из бара на улицу. Поворачиваю за угол. Меня сильно шатает. Ночь. Снег. На мне чёрное строгое пальто. Этакий франт. Делаю вид, что моим внутренним миром правит интеллигент. У меня начинают подкашиваться ноги, я падаю на четвереньки. Упираюсь руками в сугроб. Блюю прямо на идеальный снег. Чувствую, как с левого глаза скатывается слеза. И падает в то место, куда я наблевал. Я начинаю понемногу приходить в себя. Голова проясняется, и я поднимаю её. Упираюсь взглядом прямо в Полярную звезду. Внутри всё горит. Я чувствую, как печёт моё горло. Водка всегда выходит с большим трудом из моих мыслей и пищеварительной системы. Но водка с текилой выходят из меня впервые. Непередаваемые ощущения.
Я уже минут десять таращусь в небо. Снег продолжает падать на моё бессмысленное тело. Подходит доблестный блюститель порядка.
- С тобой всё в порядке, парень? – Спрашивает он, склоняясь надо мной, облокотив руки на колени.
- Так точно. Немного что-то плохо стало. Уже легче. – Отвечаю я, а сам еле успеваю глотать свежий воздух.
Он ушёл. Когда он зашёл за угол, я почувствовал новую волну, которая рвалась наружу.
2
Я просыпаюсь в чьей-то постели. Голова раскалывается. Ужасно сушит. Постель огромная просто. Бежевого цвета. Я приподымаюсь, упершись на локти. Поворачиваю голову влево и смотрю в окно. Незнакомый пейзаж. Встаю и подхожу к окну вплотную. Точно незнакомый.
Выхожу из комнаты. Чудесный пол. Чудесные обои. Не понимаю, как я мог тут оказаться, неужели я умер, и это мой рай? Что-то странное происходит со мной. В конце коридора я вижу большую белую деревянную дверь, из которой доносится классическая музыка. Я иду туда. В классической музыке я не силён. Наверное, это Моцарт. Любую старую музыку я называю Моцартом. Никогда не стыдился своей тупости. Я всегда считал, что гораздо тупее делать вид, что ты что-то знаешь. Дверь была приоткрыта, оттуда льётся свет. Я открываю её, захожу в комнату и невольно приподнимаю брови, потому что в таких комнатах я бывал очень нечасто. Высокий потолок с гравюрами, огромные картины, которые закрывают почти все стены, белая антикварная мебель. Захотелось плеваться и материться. В дальнем конце комнаты, в огромном красном кресле сидит парень в халате. На вид ему лет тридцать. Худощавое телосложение. Впалые щёки. Высокий лоб. Он курит какие-то тонкие бабские сигареты.
- Как я сюда попал?
- Я привез тебя.
- Мы не знакомы. - Я рассматривал этого ублюдка, который сейчас одновременно казался мне педофилом, маньяком и извращенцем.
- Нам ничто не мешает это сделать.
Он смотрел на меня холодным взглядом, абсолютно пустым, словно я был предметом мебели в его квартире.
- Ты пидор?
Я попросил бы не выражаться в моем доме. И нет, я не являюсь представителем сексуальных меньшинств.
- Что тебе от меня нужно? - У меня в голове звенели колокола, а во рту догнивали остатки вчерашней феерии.
- Пока что я хочу просто подружиться. А дальше видно будет. – Уголки его рта скривились, изображая хитрую усмешку.
Я ничего не соображал. Я понимал только, что вокруг происходит какая-то хрень, и мне надо как можно скорее вернуться к реальности .Внезапно моя голова стала кружиться, и я повалился на стул, который стоял рядом.
- Тебе еще не очень хорошо, мой друг, зря ты так рано встал.
- Я тебе не друг, понял? Я сваливаю.
- Как тебе будет угодно. Разреши только оставить мою визитку. Если тебе понадобится моя помощь, немедленно обращайся. Я всегда буду рад помочь своим новым друзьям.
- Да пошел ты. - Промычал я, но визитку взял. Сам не знаю, зачем.
Он подошел ко мне и помог подняться со стула. У него была идеальная белоснежная кожа, идеально зализанная короткая прическа и идеальные ногти. Если бы он был бабой, то я бы нагнул его даже в таком, полуобморочном состоянии.
Я вышел из комнаты, нашел свои вещи и пошел прочь. Когда вышел из подъезда, сразу ощутил на своем истерзанном лице солнечные лучи, которые прорывались сквозь белоснежную завесу глупого и суетливого города. Да ,вчера всё было намного печальнее. Я порылся в карманах, в надежде отыскать ту единственную, что помогла бы мне прожить несколько минут в мире и покое. И нашел. И вот я иду вдоль улицы, машин немного ,все спит. По другую сторону витрины магазинов, бутиков, как прозрачные врата в мир роскоши и тщеславия. Я остановился возле одной из них, чтобы разглядеть свое отражение. Зря, наверное. Глубоко заплывшие глаза, густая борода, бессмысленный взгляд и два шрама возле левого уха - вечное напоминание о том, что когда в тебя бросают разбитую бутылку, надо пытаться увернуться.
3
Когда я пришёл домой, единственное, о чём я мог думать, - это есть ли у меня что-нибудь полезное в холодильнике. Полезного не оказалось ничего, зато были остатки вчерашнего завтрака. По утрам я ел мало. А за полезным пришлось идти в ларёк. Две бутылки пива сделали своё дело – я вновь начал трезво мыслить. А это со мной бывало нечасто в последнее время.
У меня был один приятель, который подсадил меня на лекции для неудачников. Ты приходишь туда, тебе говорят, что всё хорошо, что всё наладится. Ты оглядываешь вокруг, и видишь таких же нищебродов, как и ты сам. И на душе реально становится легче. Я ходил туда полгода. И уже через полтора моя жизнь нашла новый смысл. Я нашёл сносную работу в офисе, начал расплачиваться за квартиру, и даже стал бриться по утрам. Даже бабу завёл. Любить я её не умел, зато умел всё остальное. Я не бросал её. Она просто перестала ко мне приходить.
Но однажды что-то случилось во мне. Что-то перевернулось. Меня не уволили. Вообще, наверное, меня даже и не замечали вовсе. Я приходил в понедельник утром к десяти утра. Включал компьютер, брал последнее обновление базы, обзванивал клиентов, да и всё. В шесть часов вечера шёл домой. Я проработал там долбанных три года. Но в самом начале четвёртого я вдруг почувствовал, как я её ненавижу. Как я ненавижу понедельник, офис, галстуки, «Как вы себя чувствуете, Роман Петрович?», очередь за кофе, белые блузки на секретаршах, охранника перед входом. Всё. Меня тошнило. Мне хотелось, чтобы всё в этом офисе взорвалось, пусть и со мной вместе, лишь бы больше ни разу не приходить сюда. Я в очередной раз в своей жизни остался без работы.
Я пытался ходить на те лекции опять. Но понял одну важную вещь. Ты веришь в мотивацию только тогда, когда хочешь верить во что-то. Насильно ты себя в жизни не сможешь смотивировать что-то Думать. Можно заставить себя что-то сделать, но абсолютно нереально повлиять на свои мысли и чувства.
Вот с тех пор я и в дерьме. На самом деле, я был в нём ещё с того времени, когда пьяный припёрся домой и ударил свою бывшую жену. Кажется, что это было вечность назад. Вся жизнь – какой-то замкнутый круг непрестанно повторяющихся событий. Сначала ты пытаешься быть таким, как все, у тебя есть то же, что и у большинства людей. Потом ты понимаешь, что то, что у тебя есть сейчас, - не стоит ни черта вообще. Что ты и не любишь на самом деле это всё, просто тебе не хочется, чтобы у других было то, чего у тебя нет. И ты понимаешь это. Понимаешь, что это обычная человеческая натура, но ты уже в этом дерьме, ты не можешь из него выбраться. Где-то внутри тебя что-то кричит, стучит по рёбрам, по невидимым стенам твоей огромной души, но вслух ты не издаёшь ни звука, а просто молча подчиняешься своим животным инстинктам и чувствам. Когда я впервые увидел свою жену, я подумал, вот, чёрт, я буду самым счастливым придурком на свете, если она согласится быть со мной. Я реально это чувствовал. Но потом что-то изменилось во мне. И я её стал по-настоящему ненавидеть. Всё. Причёску, привычки, флирт с незнакомыми мужиками, хоть и безобидный, её чувство юмора… Это давило на меня.
Я и не выдержал.
Когда мы развелись, я понял, что мне пора залечь на дно, я начал много пить, пытаясь вымыть из мозга все остатки воспоминаний о прошлой жизни, и мне это почти удалось.
А потом я нашёл ту самую работу в офисе. А потом я с неё ушёл. И вот уже полгода прошло, как я пытаюсь найти в себе силы, собраться, встряхнуться, и всё это для единственной цели – стать перед зеркалом и сказать себе вслух: «Ты, Роман Петрович, - Человек».
4
Я проснулся уже под вечер. Теперь уже у себя дома. Это было приятно. По утрам я всегда просыпался в панике, потому что меня одолевала тревога. Вдруг что-то не так. Ведь «не так» всё было частенько. Так и на этот раз. Я попытался вспомнить, что со мной происходило за последнюю пару дней. Вроде ничего необычного, всё как всегда. Кроме этого извращенца. Даже не спросил, как его зовут. А хотя, он же визитку оставил. Надо взглянуть. Поднялся с постели, пошёл за джинсами. Нашёл в кармане визитку золотого цвета. Анатолий Родионович Шостман. И номер телефона. Больше ничего. Не знаю, что он от меня хотел. Я зевнул, пощупал свой нарастающий с каждым днём живот. А ведь когда-то там был пресс. В институте бабы липли на меня. Хренов институт, воспоминания о нём меня добьют. Включил компьютер, проверил почту. Парочка новеньких писем с отказами в работе. К этому я уже и привык.
На улице уже было темно. И холодно. Я вышел на балкон, закурил. Вот, снова по кругу. Сейчас ругаешься, что отказывают. Потом возьмут. Поработаешь там, опять что-то не понравится, свалишь. И так до пенсии. Если повезёт, умрёшь раньше от рака лёгких или алкоголизма. Счастье.
У меня из головы не выходил этот Анатолий. Зачем я ему нужен-то был. У меня сверкнула гениальная мысль. А вдруг, работу предложит? Я решился его набрать. Он взял трубку, я представился как «человек, который проснулся сегодня утром у вас в квартире», и он любезно предложил зайти к нему завтра ближе к вечеру. Отлично. Главное, успеть протрезветь. Я умылся, оделся и пошёл в кабак.
Не знаю, откуда у меня были деньги пить. Наверное, просто когда у тебя их нет, тебе всё равно ведь нальют. В этом плане алкоголизм даст фору любой благотворительной организации. Разве можно себе представить, чтобы человек зашёл за хлебом в магазин и сказал: «Ой, у меня нет денег на хлеб…», а ему полмагазина так: «Да не вопрос, братан, вот, выбирай, какой захочешь, мы тебе купим!»? А ведь за хлебом ходят всякие порядочные женщины в полупреклонном возрасте и образцовые семьянины. А в кабаки ходят законченные неудачники и всякая шваль, пытающаяся убежать от реальности.
Вот и думаешь потом. А где оно – благородство-то?
5
На следующий день я отправился к нему. Центр города. Шикарный трёхэтажный дом. Я стоял и смотрел на него через улицу в своих лохмотьях, с запахом гнили и сигарет, бородой и в столетнем пальто. Что я там забыл? Интересно, если бы у меня была такая квартира, как у него с рождения, я смог бы её просрать? Этот вопрос не давал мне покоя минут пятнадцать, пока я таращился на этот дом. Потом достал сигарету, закурил и немного успокоился. Перешёл улицу, зашёл в подъезд, поднялся на второй этаж. Позвонил в дверь. Он сам открыл мне, со своей добродушной физиономией и предложил подождать его в комнате. Я зашёл. Всё было точно так же, как и в прошлый раз за одним исключением. В том большом красном кресле теперь сидел не Анатолий, а какая-то женщина. Очень худощавого телосложения, в длинном облегающем платье тёмно-зелёного цвета, с длинными заплетёнными волосами, но таким же равнодушным взглядом, как у Анатолия, и с какой-то очень длинной курительной хренью во рту.
- Здорова. – сказал я ей. Пытался показаться вежливым.
- Добрый вечер. Анатолий говорил мне о вас. Меня зовут Жанна.
- А меня Роман. Вы не знаете, что я здесь делаю?
- Сейчас придёт Анатолий и всё вам объяснит.
Когда она это говорила, то почти всё время смотрела мимо меня в стену. Я чувствовал себя дворовой собакой в этом Храме Культуры и Цинизма.
В комнате пришёл виновник сборища. Он теперь широко улыбался и казался на диво приветливым. Он принёс стакан с виски и вручил его мне. Я присосался, как младенец, еле смог оторваться, давно не пил дорогого бухла. Дорогого и прекрасного. Я заметил, как эта женщина смотрит на меня. Опять-таки, как на дворовую собаку, которой принесли поесть. Поставил стакан рядом на маленький столик.
- Вы уже познакомились с Жанной? Надеюсь, она не успела показаться вам чересчур надменной?
- Нет, что вы. – Сказал я вслух, но не про себя.
- Видите ли, Жанна у нас – дама из высокого общества, и очень часто вообще не дозволяет с собой разговаривать, а если вы, не дай Бог, покажетесь ей скучным собеседником, так она и во все будет смотреть на вас, как на мебель!
- Это не моя вина, - перебила его Жанна. – что все люди разные, и что некоторые из них лучше, а некоторые – хуже.
- Господи, Жанна, какие плоские аргументы! – парировал Анатолий, всё ещё широко улыбаясь.
- Просто не хочу травмировать психику нашего гостя длинными словами.
- Ну вот. Вы снова за своё! Не обижайтесь, Роман, умоляю вас.
- Я не в обиде.
Я соврал. Полез опять за стаканом, но он уже был пуст. И поставил его на месте. Вся эта процедура происходила в мертвейшей тишине, и мне казалось, как они наблюдают за каждым моим движением. Я чувствовал себя глупо. Очень глупо.
- И вообще, ты должен мне быть и так благодарен за то, что я всё ещё нахожу в себе силы выносить вашу компанию. – Сказала Жанна и повернула голову к окну.
- Огромное вам спасибо, Жанна! – Анатолий продолжал потакать её тону. – А ведь она не всегда была такая, знаете, - сказал он, повернувшись ко мне, - то есть, не всегда такая высокомерная, но манеры и образование у неё были всегда. Ведь её отец – профессор, доктор наук. Всю душу вложил в свою дочурку. Когда-то ей было всего шестнадцать, и батюшка решил отправить её учиться в столицу. Провожал со слезами на глазах! До самого поезда довёл, да что там, до самого вагона! Всё боялся, что не доедет. И очень радовался, когда увидел, что с ней в купе будут ехать трое молодых ребят, таких же будущих студентов. Он их так просил, так просил о ней позаботиться! Ээх… Знал бы он, что к конечной остановке его славная дочурка приедет уже полноценной женщиной, та ещё и попробовавшей такое, что некоторые дамы только в картинках видели!
На этих словах Анатолий залился бурным смехом во весь рот, аж голову запрокинул. Жанна резко повернулась в его сторону с гневным взглядом, как будто пыталась спалить заживо. У меня сразу пропал весь стыд и неудобство. Я сразу почувствовал себя своим.
- Вот скажите, Роман, что такое мораль? Почему самые учёные и чистоплотные умы нашей планеты необъятной иногда вытворяют такое, за что раньше на костре сжигали? Например, вы умён, из хорошей семьи, у вас есть образование, много денег… Вы резко осуждаете преступность, разврат, пьянство! Но потом берёте и убиваете своего партнёра по бизнесу. А потом ведь вы снова считаете себя интеллигентным человеком! Какая несправедливость! Получается, если нищий ворует сто рублей – он вор, а если чиновник какой ворует миллион рублей, то ничего страшного! Почёт и уважение. А нищего все осуждают!
- Бедность не порок.
- Бедность нет, но нищета – да! Но мы не об этом. Знаете, как я думаю? Мораль – она бесконечна. Необозрима. В ней бесконечной количество правил. Представьте себе какую-нибудь кучу правил. Физически. Вот эта куча лежит себе. И каждый подходит, и берёт себе что-то из этой кучи. И считает, что если у него это есть, то это – правильно, это и у всех должно быть. Вот Жанна меняет платье два раза в день, и она считает, что все так должны делать! А то, что при этом она одна из самых дорогих шлюх в городе, её не обходит уже. Этого она из всей бесконечной кучи морали не вынесла. Вот вы. Вы ужасно выглядите. В вас нет ничего святого на вид. От вас воняет. У вас нет работы. О чём это говорит? Да о том, что вы из всей кучи морали вынесли что-то другое! Может, вы подаёте нищим, может, вы переводите бабушек через дорогу. Но что-то чистоплотное и правильное в вас есть в любом случае! Вы меня понимаете?
- Да. С трудом. Но, кажется, начинаю понимать.
Анатолий снова залился в улыбке.
- Я принесу вам ещё выпить, не стану вас мучить. Жанна, попробуй с ним не переспать, пока меня не будет.
Он снова залился смехом, а Жанна бросила ему вслед свою курительную хрень и вышла на балкон. Я остался один. Мне всё ещё было очень интересно, что он со мной собирался делать. Анатолий вернулся и протянул мне стакан. Я снова присосался. Жить становилось веселей.
- Теперь непосредственно перейдём к нашему делу. Я навёл некоторые справки и узнал, что положение ваше отнюдь не солнечное. Вы знаете, что вас скоро выселят?
Я старался этого не знать, конечно. Но это была горькая правда.
- Ну, так вот. Я могу вам помочь. Я – ваш Спаситель! – сказал он, став посреди комнаты и разведя руки в стороны, словно явился только что с небес.
- Каким образом?
- Как, каким? Я выплачу все ваши долги. На долгий срок. Даже помогу с работой. Верну вам нормальную жизнь. Разве это не замечательно?
- Это замечательно. Но что я за это должен буду делать? Только давай без извращений всяких.
Анатолий вновь засмеялся. Вообще, день для него был очень весёлым, судя по всему.
- Конечно, без. Мы же взрослые люди! А знаете, Роман, мы с вами очень похожи на самом деле.
- Да неужели?
- О, да! Мы приблизительно одного возраста, и мы оба знаем, что с этой жизнью что-то не так. А самое главное – нас раздирает ужасное чувство несправедливости. Почему другие имеют то, чего у вас нет, Роман? Миллионы людей заводят себе нормальную семью, спокойной работают, рожают детей. Почему у вас этого нет?
- Потому что я конченый неудачник.
- Но почему, почему?! Почему именно вы? Чем вы хуже остальных-то?
- Ладно, я, но разве у тебя чего-то нет? Да ты жрёшь деньги вместо еды!
- Роман, Роман… Деньги, это ж ведь ещё не справедливость. Вот чего вы сейчас хотите?
- Трахаться.
- Вот. И я тоже чего-то сейчас хочу. Другого. Но какая разница, видите, у меня есть деньги, но я всё равно чего-то хочу! Нет между нами разницы.
- Ладно, ладно. Давай, ближе к делу. Или принеси ещё виски.
- Виски подождёт, - сказал Анатолий, присаживаясь на стул рядом со мной. – Видите ли, Роман… А хотя, давайте поговорим обо всё по дороге, если вы не возражаете.
- А далеко идти?
- Нет. Следуйте за мной.
Мы так и оставили Жанну на балконе, вышли из квартиры и спустились вниз. Выйдя на улицу, мы завернули за угол и обошли здание с другой стороны. Там были несколько ступенек вниз и железная дверь. Судя по всему, в подвал, или что-то в этом роде.
- Чудесное здание, просто замечательное и уникальное в своём роде. Такое в нашем городе вы вряд ли сыщете.
Здание действительно было чудесным. Но мне почему-то уже потихоньку становилось не по себе. Фасад здания был шикарен. Задняя же его часть была полной противоположностью. Облезлая стена. Повсюду мусор. Железная дверь, наполовину поржавевшая, с какой-то очень красивой и старинной на вид ручкой. Я не знал, чего ждать дальше.
- Знаете, Роман, что я думаю о морали?
- Она бесконечна.
- Да! Но помимо этого, её ещё можно сравнить с пластилином. Каждый берёт этот пластилин, и лепит из него, что ему вздумается. Своё видение морали. И получается, что материал вроде один и тот же у всех – пластилин. Но мораль у каждого получается своя.
Его тон резко перестал быть насмешливым и шутливым. Он стал серьёзным. Глаза его прояснились, щёки, кажется, впали ещё больше. Только сейчас я заметил, какие у него необычайно длинные пальцы, которыми он открывал замок на двери. Дул сильный ветер. Я почувствовал головную боль – стал трезветь. Я прикинул, что хоть мы и одинакового роста, но по массе я его превосхожу солидно, и если у него не будет огнестрельного, то шансов у него практически нет. Тем временем, дверь открылась, и мы вошли.
6
Чертовски темно. Света нет вообще. Анатолий достал из кармана фонарь. Первое, что привлекло внимание – ужасный запах. Меня сразу начало тошнить. Потом Анатолий вручил мне ещё один фонарь, я включил его, и теперь уже меня стошнило окончательно. Это было достаточно большое помещение. В одном углу стояло что-то вроде плиты, а ней пару кастрюль и сковородок. А в другом конце этого помещения была клетка. А в ней – какое-то животное. Большое. Похожее на обезьяну. Оно лежало на полу, свернувшись и спрятав голову руками. Я поверить не мог своим глазам! Я пошатнулся. И машинально поплёлся к клетке. Когда я почти подошёл, то увидел, что не животное это, а человек! Только чего-то не хватало. От моих шагов и света он вроде как очнулся и медленно поднялся. Он прислонился к клетке. На нём были какие-то лохмотья. На вид ему было лет сорок. Но лицо его, лицо! Первое, что заметил, не было ушей. Всё в грязи. Глаза его стали лихорадочными и резкими, полными страха и сумасшествия, от света фонаря он прищурился и стал что-то мычать. Я почувствовал, как у меня задрожали пальцы, и я выронил фонарик. Темнота. Я быстро нагнулся и поднялся опять. Мне захотелось убежать, напиться или просто обдолбаться хоть чем-нибудь, лишь бы из моей памяти стёрлось это лицо и эти глаза.
К клетке подошёл Анатолий.
- Что это за хрень?!
- Добро пожаловать в мою лабораторию исследования морали, мой друг!
- Что? Что это?..
- Это мой объект исследований. У него нет имени. Это достаточно символично, мне кажется. Итак, я вам говорил, что мораль у каждого своя. Но меня интересует не её наличие. А то, сколько стоит её купить! Какова ваша цена, Роман?? Например, Жанна. Она замечательна – она занималась сексом с этим существом целых две недели! Вы представляете? Каждый день!
- Но кто это? Что это? – Я всё ещё не мог прийти в себя.
- Да какая вам разница? Ну, подобрал я этого недочеловека на одной свалке. Дома нет, имени нет. Так бы и помер. А так, он станет непосредственным участником такого выдающегося эксперимента! Так вот. Представляете? У него в жизни не было такой женщины, как Жанна, а тут так повезло. Когда я привёл её сюда в первый раз, она почти упала в обморок. Но… Вот вам обратная сторона медали. Чтобы находиться в том круге общения, где она хочет быть, нужно уметь красиво выглядеть. А ей это было не под силу. И тут перед ней стал вопрос. Или спать с этим существом, или уезжать из столицы опять в свою провинцию. – Анатолий снова широко улыбнулся. – Но жажда широкой жизни её победила. И она согласилась. Называла меня извращенцем. Я стоял и смотрел на это, понимаете? Как она заходила в клетку, как она раздевалась перед ним… Первые пару дней из неё слёзы текли рекой. Но потом привыкла. А я стоял и получал истинное удовольствие от того, что доказал свою теорию. Человек может говорить вслух самые высокие истины, но страсть и животное начало в итоге всегда возьмут своё. Понимаете? Всегда!
Я стоял с открытым ртом. Я не мог уже его слушать. Я был раздавлен. Его голосом, его тоном, его тяжёлыми словами. И я задал тот вопрос, единственный вопрос, который мог ухудшить моё состояние ещё больше.
- Что мне надо делать?
- Хороший вопрос! Роман. Вы на многое готовы, чтобы вылезть из своей ямы? В какую моральную яму вы готовы опуститься?
Я думал, опускаться уже некуда. У меня не было работы. Не было семьи. Я старел. Вот-вот я превращусь в бомжа, и, кто знает, может, меня подберёт на улице вот такой же извращенец.
- Говори.
- Я рад, что вас не пришлось долго уговаривать! Некоторые люди уходили и возвращались только спустя неделю, а то и месяц. – Он посветил фонарём в тот угол, где стояла плита. – Видите те кастрюли? В них – его уши. – Он улыбнулся очень милой и добродушной улыбкой. Как всегда. – Я даю вам право выбора, Роман! Вы можете съесть его уши. Немного каннибализма. А что? По-моему, не так и ужасно. Вы всего-навсего сделаете то, что делают многие животные! Вы ведь и сами считаете себя отчасти животным, не правда ли? Или есть ещё один вариант…, но вам он понравится меньше, я думаю.
У меня пропали все мысли. Губы пересохли. В голове стоял какой-то неопределённый звон. Неужели я такая гниль, что не убью его прямо на месте? Неужели я всё это до сих пор терплю?
- Говори.
- Вы можете проявить благодушие, доказать себе и всему миру, что внутри вас есть что-то человеческое. Вы можете искупить все свои грехи, можете стать Мессией в своих же глазах, можете забыть про все неудачи, про всё, что вы натворили! Разве это не ваша мечта? Зачем вам ваша жизнь, пустая и бессмысленная? Но сейчас вы можете за один миг стать кем-то! Вы – можете поменяться с этим существом местами!
7
С тех пор прошло пять месяцев. Анатолий сделал всё, как и обещал. У меня нет долгов. Есть квартира. Он дал несколько рекомендательных писем, и у меня вскоре появилась работа. Ещё и выбор даже был. Я снова каждое утро бреюсь. Сходил даже в парикмахерскую. Меня все называют по отчеству. Приятное ощущение. Галстук, костюм… Дорогой одеколон. Думаю записаться в тренажёрный зал. Надо держать тело в тонусе.
Я снова в этом бесконечном кругу событий жизни. Работа, дом. Работа, дом. Может, семья появится. А потом всё опять пропадёт. А потом всё опять появится. Но это уже дело будущего. А пока что всё хорошо. Тихое и спокойное существование.
Одна проблема. И дело даже не в совести. Наверное, нет у меня её. Каждый вечер, когда я прихожу домой, я подхожу к плите, и передо мной те самые сумасшедшие и дикие глаза. А во рту, сколько часов я бы не чистил зубы, навсегда останется вкус человеческих ушей.