ФОЛЬКЛОРНЫЕ ИСТОКИ В СТИХОТВОРЕНИЯХ Н.М.РУБЦОВА О РОДИНЕ ("РОДНАЯ ДЕРЕВНЯ" И "ЖУРАВЛИ")
Тема родины – одна из важнейших в поэзии. И по тому, через какие именно образы она реализуется, можно судить о художественном направлении творчества того или иного поэта в целом.
При этом важны, как известно, события и переживания, выпавшие на долю поэта, непосредственно окружающие реалии; но одновременно – нельзя забывать о влиянии литературной традиции и фольклора, традиционных художественных образов, направляемых ментальными установками, которые присущи национальному сознанию.
Исследуя поэзию Николая Рубцова через категорию фольклорного сознания, мы обнаружим её системообразующие основания, которые непосредственно связаны с устным народным творчеством.
Так, почти во всех стихотворениях прослеживаются онтологические особенности русской народной волшебной сказки, которые проявляются как на уровне организации пространственных и временных координат, так и через систему моральных ценностей, через устремлённость к идеалу.
Лирический герой стихотворений Рубцова соответствует герою волшебной сказки: встречая на своём пути определённый пространственный знак, он переступает через него и оказывается в ином мире, в царстве мёртвых, где «приобретает <…> чудесные свойства, а затем возрождается в новом качестве». (5, 150).
Однако общая художественная установка волшебной сказки в конкретных лирических ситуациях преломляется по-разному.
Рассмотрим это на примере двух, тематически не схожих друг с другом, стихотворений Н.Рубцова: «Родная деревня» и «Журавли».
Напомним текст первого из них:
Родная деревня
Хотя проклинает проезжий
Дороги моих побережий,
Люблю я деревню Николу,
Где кончил начальную школу!
Бывает, что пыльный мальчишка
За гостем приезжим по следу
В дорогу торопится слишком:
– Я тоже отсюда уеду!
Среди удивлённых девчонок
Храбрится, едва из пелёнок:
– Ну что по провинции шляться?
В столицу пора отправляться!
Когда ж повзрослеет в столице,
Посмотрит на жизнь за границей,
Тогда он оценит Николу,
Где кончил начальную школу... (10, 94).
Стихотворение «Родная деревня» во многом отражает реалии жизни самого Н.Рубцова, что, впрочем, закономерно, ведь «настоящая биография поэта и его времени достаточно полно выражена именно в его творчестве». (9, 62).
В Никольском детском доме Тотемского района Вологодской школы он окончил семь классов школы. И вот как сам Николай Михайлович характеризует родное село в письме к В.Ф. Бокову: «Село это совсем небольшое, как деревня, и расположено в очень живописной местности: дорога из леса неожиданно выходит к реке, а там, за рекой, плавно изогнувшись, поднимается в пологую гору, на горе разрушенная церковь (мне ужасно жаль её), возле церкви старые берёзы, под берёзами какой-то одинокий крест, а вправо от этой великолепно-печальной развалины по бугристому зелёному холму и расположено Никольское (здесь его называют коротко, Николой). Вокруг села – леса, всё леса и через леса видны на далёких старинных холмах ещё деревни. Простор, дай Бог! Небо видно всё полностью, от горизонта до горизонта, не то, что в городе…»
(11, http://www.booksite.ru/fulltext/sob/rub/tsov/15.htm).
Сама школа была деревянная, двухэтажная. Учёба в начальных классах пришлась на годы Великой Отечественной войны, вот что вспоминают одноклассники Н. Рубцова: «Стояли лютые морозы. В детском доме нам было голодно и холодно. Валенок на всех не хватало. Казалось, ноги примерзали к ботинкам. <…> В спальнях тоже было холодно, дети сдвигали 2-3 кровати, ложились поперёк кроватей, а оставшимся матрасом укрывались сверху. Возле печки при свети лучины собирались каждый вечер и читали книги. <…> В первом классе писали буквы между газетных строк. Отличникам выдавали небольшие книжки, между строк в них писать было легче. Иногда чернила замерзали в «непроливайке», отогревали своим дыханием и руками. За отличную учёбу выдавали небольшую кучку изюма». (8, 180).
Несмотря на бытовые трудности, на голод и сильный холод, маленький Коля Рубцов не унывал, напротив, «с ним было легко и весело. Он никого никогда не обижал, его все любили, он был простой, не хвалился своими знаниями, не кичился перед товарищами. Был общительный, всем помогал. Сидел на первой парте, внимательно слушал учителей. Старался хорошо учиться. Девочки считали, что он самый красивый у них в классе. Волосы тёмно-русые, глаза тёмно-карие, всегда улыбчивые. Был деликатным в обращении с товарищами. Сочинения писал очень хорошо».(8, 187-188). Таким, отзывчивым, добрым и веселым, запомнился Коля Рубцов своим одноклассникам.
Можно предположить, что в сюжетную основу стихотворения «Родная деревня» лёг реальный случай. Как-то раз в Никольский детский дом приехали выступать артисты. «Концерт всем очень понравился. <…>Утром артисты пошли в магазин, воспитанники детского дома провожали их до калитки. Коля Рубцов, открывая им калитку, говорил, что он тоже уедет отсюда, когда вырастет». (8, 185).
Сравним:
Бывает, что пыльный мальчишка
За гостем приезжим по следу
В дорогу торопится слишком:
– Я тоже отсюда уеду!
И, повзрослев, Николай Рубцов действительно уехал. Он жил, учился и работал в самых разных городах России: в Тотьме, Архангельске, Кировске, Ленинграде, в Москве и Вологде.
Тем самым стихотворение наполнено биографическими событиями, выраженными в поэтической форме.
На уровне же художественных образов – в пространственной и временной организации – в «Родной деревне» прослеживаются сказочные мотивы. Так, например, для фольклорного мировосприятия характерна двойственность окружающего мира, которая проявляется в разделении пространства на своё и чужое, на мир повседневной жизни и мир запредельный: тридевятого царства за огненной рекой. «Возможно, первоначальным источником подобных представлений явилась замкнутость и топографическая обособленность родовой общины». (12, 147).
Из родной деревни – Николы – лирический герой, подобно сказочному, стремится в неизвестность, в столицу, которую можно обозначить как «мир иной». Там он проходит определенные испытания, и «становится внутреннее богаче, возвращаясь после перенесённых испытаний в привычную обстановку». (12, 150).
Когда ж повзрослеет в столице,
Посмотрит на жизнь за границей,
Тогда он оценит Николу,
Где кончил начальную школу...
Тот же самый мотив «иного мира», но с несколько иных позиций, звучит и в стихотворении Рубцова «Журавли».
Меж болотных стволов красовался восток
огнеликий...
Вот наступит октябрь – и покажутся вдруг
журавли!
И разбудят меня, позовут журавлиные крики
Над моим чердаком, над болотом, забытым
вдали...
Широко по Руси предназначенный срок увяданья
Возвещают они, как сказание древних страниц.
Всё, что есть на душе, до конца выражает
рыданье
И высокий полёт этих гордых прославленных
птиц.
Широко по Руси машут птицам согласные руки.
И забытость болот, и утраты знобящих полей –
Это выразят всё, как сказанье, небесные звуки,
Далеко разгласит улетающий плач журавлей...
Вот летят, вот летят... Отворите скорее ворота!
Выходите скорей, чтоб взглянуть на любимцев
своих!
Вот замолкли – и вновь сиротеет душа и природа
Оттого, что – молчи! – так никто уж не выразит их... (10, 321)
Внешние реалии стихотворения, на первый взгляд, просты и обычны. Наступила осень. Природа увядает, и стаи перелётных птиц – журавлей – проносятся над городами и сёлами. Мотив «осени» и «октября» – как средоточия осенних примет – один из ведущих в русской литературе.
И, если лето в народном сознании – время зрелости, расцвета природы, пробудившейся весной; время полноты и завершения развития, то осень – пора увядания, она связана с темой утраты и смерти. «Забытость болот», «утрата знобящих полей», сиротливость природы, – одновременно характеристика и временн;й константы и пространственной.
Содержание пространственной константы «Журавлей» можно разделить на две онтологические сферы: земля и небо. Причём, если земля описывается подробно, представлена через конкретные детали, то небесное пространство – скорее подразумевается. Основная характеристика земли – болото. В небольшом стихотворении, состоящим из 84 слов, слово «болото» повторяется 3 раза. («Болотные стволы», «болото, забытое вдали», «забытость болот»). «Забытость» – один из главных признаков болота содержит в себе значение обездоленности, оставленности, тленности, оторванности от связи с «небесной сферой».
«Забытость» – это и забытье, без-памятие. В одном ряду с болотом пространственными точками обозначено знобящее поле и чердак. Художественный признак поля – «утрата» – близок к значению «забытости» болота; чердак – единственный элемент пространственной константы, связанный с человеком, чердак – мой, он высится над «утратами» полей и над «забытостью» болот, под небом, по которому летят журавли. Тем самым чердак расположен на границе двух миров и является местом их соприкосновения и пересечения. Подобная функция чердака приближена к значению границы в русской народной волшебной сказке, той границы, что отделяет реальное царство, мир людей, от чудесного тридевятого царства, тридесятого государства – которое есть не что иное, как мифическое царство мёртвых. Тяжёлый камень, столб с надписью о трёх дорогах, высокая крутая гора, огненная река, избушка бабы Яги и сама баба Яга как проводник в загробное царство, – всё это пространственные ориентиры сказочного мира.
В стихотворении Н. Рубцова иное царство само-является через образ летящих, рыдающих в небе журавлей. Журавлиные крики опускается на сиротливые поля и на забытые болота, они будят, зовут, разглашают небесные звуки, – и в душе лирического героя происходит постепенное преображение.
Небесное пространство имеет музыкальную основу, один из его главных признаков – звучание, и не случайно в первом варианте стихотворения журавлиные крики сравниваются с сигналом. «И разбудят меня, как сигнал, журавлиные крики». Так, именно через звуки, небесное пространство соприкасается с земным.
Если основная характеристика земли – «утрата» и «забытость», связанная с болотом, то небо, по принципу антитезы, характеризует категория обретения и памяти. Тема памяти передаётся через фольклорный символ перелётных птиц, – журавлей. Афанасьев в книге «Поэтические воззрения славян на природу» пишет, что славяне «сохранили много трогательных рассказов о превращении усопших в легкокрылых птиц, в виде которых навещают своих родичей. Как скоро душа покидает тело, она, смотря по характеру земной жизни, принимает образ той или иной птицы, преимущественно белого голубя или чёрного ворона». (5, 112). Подобное значение образа птицы подтверждают и многие славянские предания.
Например, «кашубы твёрдо убеждены, что души усопших до погребения оставленных ими тел, сидят в образе птиц на дымовых трубах и что детские души бывают одеты нежным пухом. В уездах Мосальском и Жиздренском в течение шести недель после чьей-либо смерти стелют на окно белое полотенце, выпуская один конец на улицу, а на полотенце кладут хлеб и верят, что душа покойника есть та самая птица, которая станет прилетать к окну и клевать положенный хлеб». (5, 112).
Николай Рубцов жил и творил в то время, когда память военных лет была ещё особенно острой, когда боль утраты ощущалась каждой семьей, постоянно напоминала о себе не только через письма и фотографии, но и непосредственно, через свидетельство и воспоминания участников. Сам Рубцов стал сиротой в раннем детстве, в начале войны умерла мать, Александра Михайловна, отец, Михаил Андрианович, в это время был на фронте и к детям уже не вернулся. Эта тема – тема смерти, войны, и тема жизни, что ищет себе смысла и опоры, постоянно будет развиваться, обретая всё новые образы и смыслы, в его творчестве.
«Журавль – душа усопшего, его прощальный зов», – такое понимание птицы свойственно не только древнему, мифологическому, сознанию славянских народов, но и сознанию современного человека, что свидетельствует о целостности «фольклорной матрицы». Простой полёт журавлей – уже событие, и необычное. Словно продолжением стихотворения, его своеобразной интерпретацией является рассказ основателя московского Музея Н. Рубцова М.А. Полётовой: «Это произошло 27 марта 2006 года. Жена Попова Николая Васильевича – Ольга Николаевна с сыном шли в военкомат по улице Вавилова <…> Ольга Николаевна подняла голову – и увидела в небе над этим зданием (музеем Н. Рубцова) журавлиный клин. Одна линия клина была короче другой. Известно, что журавли над Москвой почти никогда не летают. Будто сама Душа Поэта ликовала в этот юбилейный год, пролетая журавлиным клином над Рубцовским музеем». (8, 335).
Журавли появляются в середине осени, в период увядания природы. Какова же их роль? Журавли зовут, будят и возвещают «предназначенный срок увяданья». Их весть подобна древним библейским сказаниям. В первом варианте сохранилась отсылка к Библейской истории: «сказание библейских страниц», и позже эпитет «библейских» был замещен эпитетом «древних»; «срок увядания» летящие журавли возвещают подобно «древним страницам». Можно предположить, что замена «библейских» страниц на «древние» – была вынужденной, редакторами правились и другие стихи поэта; слова, несущие в себе христианский смысл, вычеркивались и заменялись общими фразами, нейтрального значения: «крест», «Пасха», как правило, опускались, а «Бог» заменялся словом «жизнь», как, например, в стихотворении «Выпал снег». Н.А. Старичкова вспоминает, как Рубцов однажды процитировал строки из опубликованного стихотворения «Выпал снег…»: «Жизнь порой врачует душу… Ну и ладно! И добро».
«Жизнь! Это не то, – сказал Рубцов. – У меня здесь – Бог. «Бог порой врачует душу». Но я заменил: так ведь не напечатают. Пусть будет – жизнь». (7, 17).
Весть журавлей – «срок увядания» – подобна тексту, древнему библейскому сказанию. Тем самым они несут, сохраняют и напоминают историю, всё, что было в прошлом и что может быть забыто, но не может исчезнуть. Память взаимосвязана с историей. Национальная картина мира во многом определяется отношением к истории, какое место и насколько значимое занимает исторический аспект в познании окружающего мира. Ведь хотя историческое и подвержено разрушению, «во времени оно вечно», а сама история «есть то происходящее, которое пересекая время, уничтожая его, соприкасается с вечным». (13, 242).
Вестников из «иного царства», из вечности – журавлей – на земле ждут и принимают. «Отворите скорее ворота! Выходите скорей, чтоб взглянуть на любимцев своих!» Если сравнить первый вариант стихотворения с последним, мы увидим, как отношение земного и небесного от характера простого наблюдения, внимательного, но всё же отстраненного, приближается к характеру живому, взаимодействующему. Жители земли, которых разбудил журавлиный зов, из «наблюдателей» в первом варианте – становятся «участниками». «Прощально» поднятые руки меняются на «согласные», и журавли из «высоких» путников становятся «любимцами». (ср. «Широко по Руси машут птицам прощальные руки». / «Широко по Руси машут птицам согласные руки». «Выходите скорей, чтоб взглянут на высоких своих»./ «Выходите скорей, чтоб взглянуть на любимцев своих»)
Таким образом проводится мысль о стремлении к неразрывности, к соединению земного и смертного – с высшим и вечным, а подобное соединение, «согласие» – соответствует аксиологической константе «соборность» и характеризует народное сознание. «Соборность» в стихотворении Н. Рубцова раскрывается через композиционный приём фольклорной лирики – психологический параллелизм, в основе которого лежит принцип аналогии между миром природы и внутренним миром человека. Психологические параллелизм, как определил Веселовский – это «искание созвучий, искание человека в природе» (2, 199)., и вот поиск такого созвучия оказывается в стихотворении ключевой творческой установкой, журавли не только несут историю и память, они и выражают собой, своим прощальным криком, окружающую действительность, и в этом выражении – основная их художественная роль. Ведь душа и природа – два этих понятия, оказываются слитными, нераздельными и цельными.
Журавлей ждут и встречают, потому что они творчески возрождают земной мир, наполняют его смыслом. Но смысл возникает не из отдалённых абстрактных теорий, а из самого мира, путем его раскрытия и выражения.
И забытость болот, и утраты знобящих полей –
Это выразят всё, как сказанье, небесные звуки
Далеко разгласит улетающий плач журавлей…
Воплощая звуки мира, журавли передают одновременно и волнения, боль и страдания души:
Всё, что есть на душе, до конца выражает
рыданье
И высокий полёт этих гордых прославленных
птиц.
Выражение, раскрытие окружающего мира, внешнего (природы) и внутреннего (души) есть творчество. Можно сказать, что это стихотворение о творчестве, о смысле творчества и высоком предназначении его. Причём, творчество, в понимании Рубцова, связано с музыкой. Мир выражает не столько слово или законченная мысль, сколько звук.
Вот замолкли – и вновь сиротеет душа и природа…
Вспомним, что главное для Рубцова, как заметил о
н в письме к Яшину – это богатство переживаний и настроений, которые не зависят от человека, от его желания. Возможность творить скорее подобна журавлям, которые появляются в определённый срок и которых скорее надо встречать, пока ещё летят они над забытыми полями и болотами. Встречать, вслушиваться, принимать душой. И молчать, когда такого знака свыше, небесного указания – летящих журавлей – уже нет.
Вот замолкли – и вновь сиротеет душа и природа
Оттого, что – молчи! – так никто уж не
выразит их...
Таким образом, в стихотворении «Журавли» мы видим пространство земное, исполненное забытостью и помрачением, и пространство небесное, которое содержит в себе память и вечное время. Поля, болота – всё это можно назвать одним словом – природа – и отнести к пространству земли; а душа – как явление иного, духовного порядка, принадлежит небу, вечности.
Пролетающие журавли оживляют земное пространство, наполняют его смыслом. То, что было разрозненным, противостоящим – становится единым и цельным. И именно на этом этапе, в подобном взаимодействии земли и неба, можно говорить о третьей онтологической сфере пространственной константы, которую мы пока не упомянули, и которую невозможно причислить ни к области звучащего неба, ни к области оставленных болот и полей земли. Это – Русь. Возникает она в тесном соединении, наложении признаков забытости и памяти, потери и обретения.
В поэзии Н. Рубцова Русь выражают не столько конкретные места, города и деревни, со своим особым, традиционным бытом, сколько само стремление к «цельности», к единству земного и небесного. По Руси – «машут птицам согласные руки».
Широко на Руси машут птицам согласные руки.
Русь – широкая, бесконечная, вмещает в себя не только настоящее, но и прошлое. В письме к А.Я. Яшину за 1964 год (25 сентября), Рубцов рассказывает, как живёт в селе Никольском. Кажется, реалии «Журавлей» – взяты из жизни, из окружающей поэта родной природы. «А ещё потому нахожусь именно здесь (в селе Никольском), что здесь мне легче дышится, легче пишется, легче ходится по земле. Много раз ходил на болото». (11, http://www.booksite.ru/fulltext/sob/rub/tsov/15.htm).
Но за всем этим стоит глубокий смысл, познавая который, мы познаём одновременно и особенности народного мышления, народного сознания.
ЛИТЕРАТУРА
1. АФАНАСЬЕВ А.Н. Поэтические воззрения славян на природу: в трёх томах. – М.: Современный писатель, 1995.
2. ВЕСЕЛОВСКИЙ А.Н. Историческая поэтика. – М., 2008.
3. ГОЛОВАНОВ А.Н. Константы фольклорного сознания в устной народной прозе Урала. ХХ-ХХI вв. – Челябинск, 2009.
4. ДАЛЬ В.И. Толковый словарь в четырёх томах: в четырёх томах. – М., 1989.
5. ЗУЕВА Т.В., КИРДАН Б.П. Русский фольклор. – М., 2002.
6. МОЛЧАНОВА С.В Памятник до неба // Русская речь. 2005. № 15. С. 22-26.
7. ПАНОВА И.Г. Заметки о поэзии Николая Рубцова. – М., 2008.
8. ПОЛЁТОВА М.А. Пусть душа останется чиста… Н. Рубцов. Малоизвестные факты биографии. – М., 2008.
9. ПОПОВ Н.В. Николай Рубцов в воспоминаниях друзей. – М., 2008.
10. РУБЦОВ Н.М. Сочинения. – М., 2006.
11. РУБЦОВ Н.М. Собрание сочинений / Сост. В. Зинченко. – М., 2000.
12. ЮДИН Ю.М. Мотивы и роль природы в русском фольклоре// худ. Творчество. Вопросы комплексного изучения. Человек – природа – искусство. – Л., 1986.
13. ЯСПЕРС К. Т. Смысл и назначение истории. – М., 1991.
Аннотация: На примере стихотворений Н. М. Рубцова «Родная деревня» и «Журавли» через категорию фольклорного сознания выявляются системообразующие основания его лирики, связанные с особенностями русского фольклора.
Ключевые слова: фольклорное сознание, волшебная сказка, этнопоэтические константы, иное царство, психологический параллелизм, лирика.
Опубликовано:
Журнал «Литература в школе». – 2012. – № 12. – С. 15 – 18.