Дом культуры «Меридиан», Москва. 15.03.2000.
Отекстовка: Сергей Пилипенко, ноябрь 2014.
БЕСЕДА ПЕРЕД ЛЕКЦИЕЙ
В 1970-е годы, давно уже, почти четверть века назад, у нас на Антиохийском подворье был бухгалтер, весьма пожилой. С началом Поста он всегда приходил в алтарь и со значением говорил: «Поздравляю, что мы опять дожили до поста». Наверное, он был прав. Ему было хорошо за шестьдесят или близко к семидесяти. Я тогда был совсем юным, по крайней мере, очень молодым, но уже понимал, что в чем-то он прав (Махнач смеется).
К сожаленью, ничем не могу вас принципиально порадовать. Так получилось, что я не смог привезти вам 1-й номер «Новой России». А 2-й номер уже вышел, но еще не готов к продаже. 1-й номер чрезвычайно содержателен, его все хвалят. Один из удачнейших номеров последнего времени. Говорю то совершенно независимо, потому что я в нем не печатался. А во 2-м я печатался, и вот сейчас выйдет мой «большой модерн» (статья о модерне) под названием «Наше несостоявшееся возрождение». И там еще одна репличка есть. Мы также очень рано заканчиваем в этом году очередной кусок нашего курса. Мои сборники уже в типографии, но еще не напечатаны, остались еще недели.
(короткий пропуск в записи)
Вопрос: В 1996 году вы писали, что пришло ясное убеждение, что в наши дни смута близится к окончанию. Вы ошиблись?
Ответ: Нет, не ошибся. И сейчас полагаю так же.
Четверть века назад я показывал, приводил аргументы, не сомневался, что коммунистическая эпоха близится к завершению. На то мне говорили: «А, ну, конечно, кончится! Но лет, наверное, через пятьдесят, когда нас никого в живых не будет!» В провинции в отличие от москвичей со мной чаще соглашались, что она заканчивается. И я оказался прав. В 1981 году я читал официальный доклад, естественно, на квартире: «Смотрите! Коммунистическая эпоха закончится, а мы будем совершенно к этому не готовы». Советская власть закончилась, и мы оказались к этому совершенно не готовы. И еще говорил такую вещь: «Я убежден в блестящих перспективах для России, но не для самого себя. Агонизирующие чудовища дергаются. И, дергаясь, они сносят головы. И если слетит моя голова, в полете она не будет изумлена».
Вопрос: Назовите еще раз ваши публикации в Москве за 90-е годы.
Ответ: В 1994 году, номера не помню, середина года, кажется, в номере 6 — статья «Параметры христианской политики». В 1995 году была проходная заметка в «Домашней церкви», но сейчас она уже не представляет интереса. В 1996 году, в номере 1 — статья «Диагноз». И в номере 1 (или 2) за 1999 год — моя статья «Русский север. Кровь и дух». Она вошла в сборник в начале прошлого года в Москве. Вот вам 3 большие статьи. А заметки в «Домашней церкви» были краткими и уже потеряли свой смысл, уже не интересны.
Вопрос: В Сербию и Чечню молодых воинов посылали в основном из старых русских городов — Пскова, Новгорода, Рязани, Сергиева Посада. Не считаете ли вы, что в этом есть своя закономерность?
Ответ: В этом можно усматривать мистическую закономерность, потому что недавно мало симпатизирующий нам аналитик «госдепа» Соединенных Штатов Америки охарактеризовал происходящее в русской армии в Чечне словосочетанием «массовый героизм». Я ненавижу слово «массовый», просто цитирую америкашку. Возможно, в этом есть мистический смысл. Возможно также, что тут злонамеренный, противоположный смысл. Но доказать это невозможно, не поддается анализу: информации мало.
Вопрос: Если можно, немного о выборах. Есть ли у нас выбор?
Ответ: У нас с вами выбора нет, категорически нет! Я только что отвечал на подобный вопрос в Доме литераторов. Нету даже намека на выбор. И не желая тратить ваше время на перебор малозначительных, стаффажных, как говорят в искусствоведении, фигур, которые все равно не представляют интереса, не тратя время также на Геннадия Андреевича Зюганова, с которым все уже давно ясно и становится все яснее и яснее, хочу сказать только о Путине.
Я вообще-то не враг господину Путину. Путин ничуть не хуже других, но надо отдавать себе отчет в том, что он и не лучше других. Что можно о нем сказать?
1. Владимир Владимирович происходит из ведомства и воспитан ведомством, которое зарекомендовало себя как наиболее провинившееся перед православной церковью, русской культурой и русской нацией. Да, конечно, патриоты есть везде, и оттуда тоже, и даже православные люди есть. Но всё же. Я не видел случая, чтобы он публично покаялся. Я верующий человек и понимаю, что если он крестился, то святое крещение смыло с него все грехи. Но если он внутренне считал, что до крещения с ним и с его карьерой было всё в порядке, то эти грехи к нему вернулись, он согрешил опять. Разумеется, каждый человек может стать не только христианином, но даже святым. Я мог бы много чего перечислять, но не хочу превращать историческую лекцию в «антикэгэбешную» речь. Замечу только, что последними подвигами этой структуры была поддержка сепаратистов в союзных республиках при Горбачеве вместе с мягким подавлением русского национального движения. После этого они должны не только публично каяться, но добровольно идти в штрафные роты и завоевывать потерянные нами земли.
2. Несколько лет он был правой рукой Собчака. Вся Россия знает, что Собчак — вор. Закрытие уголовного дела на него распоряжением Путина меня не убеждает.
3. Малоизвестный факт. Можно было заметить по опубликованной биографии, что он занимал особую должность, довольно ответственную, в серьезном чине в штабе Группы советских войск в Германии в то самое время, когда даже по нынешним временам беспрецедентно разворовывалось имущество ГСВГ.
4. И последнее. Я совершенно не собираюсь укорять господина, временно исполняющего обязанности президента, за заявление о неприкосновенности ельцинской семьи, поскольку ясно, что таковы условия игры. Но ведь было и заявление о недопустимости пересмотра приватизации! А за то, что 9/10 населения России требуют пересмотра приватизации, я руку под топор положу. Может быть и 99%, но мне просто руку жаль. Можно ведь по-разному посчитать проценты: можно по-зюгановски, а можно и наоборот. Но, безусловно, подавляющее большинство. Вот такие четыре Но.
Но я всегда хожу на выборы. Для тех, кто не слышал, быстро расскажу об итоге своего личного расследования. После 1996 года, в течение двух лет, при каждом удобном случае я задавал вопросы компетентным лицам о прошедших президентских выборах, политикам задавал, политологам, социологам, причем разных ориентаций. Время от времени у меня бывает возможность видеть людей куда более причастных к практической политике, нежели я. Результаты оказались очень и очень равномерными! Я получил такую картину. Ельцин действительно победил Зюганова во втором туре. Зюганов получил столько голосов, сколько нам сообщили, или примерно столько. Ельцин получил намного меньше, чем нам сообщили, незначительно превзойдя конкурента. Он и должен был превзойти. Но что от нас скрывали? И чего больше всего боятся во властных структурах? Они панически боялись, что мы узнаем, сколько проголосовало против обоих. Нам сообщили 5%, что тоже не мало. А на самом деле — от 12% до 15%. Это, между прочим, — основа для моего оптимизма относительно будущего России. Если бы на выборах по принципу «чума на оба ваших дома» проголосовало 25%, я бы подумал, что я, может быть, и доживу до России не оккупированной.
ЛЕКЦИЯ
Итак, мы поговорим с вами об эпохе, которую я назвал «Эпохой дворцовых переворотов». Она охватывает вообще-то сто лет отечественной истории, ровно сто лет. В 1725 году произошел первый переворот. В 1825 году была последняя попытка переворота. Главным провоцирующим элементом, главным виновником всех этих переворотов был, несомненно, Петр Первый. Его вина заключается во введении принципа завещательного престолонаследия в Российской империи — нелепейшего принципа, согласно которому действующий монарх имеет право избрать себе преемника, принципа непостижимого религиозно, непостижимого историософски, непостижимого юридически и, конечно, противного отечественной традиции.
Бывают разные принципы наследования престола. Есть «династический» принцип, который в свою очередь бывает «майоратным», как у нас в XIX веке, — переход престола от отца к старшему сыну, прежде всего. Династический принцип бывает также «лествичным», как у нас на протяжении долгого Средневековья, — переход стола от брата к брату. Есть «родовой» принцип, когда есть только одно требование к монарху — он должен происходить из царского рода. А кто из царского рода — открытый вопрос. Есть, наконец, «избирательный» принцип. Выборные монархи — не редкость в мировой истории.
В XVII веке мы видим у нас сочетание майоратного династического принципа с выборным. Наследование переходит по старшинству мужской линии, но каждый царь проходит процедуру избрания. Процедура избрания, как мы видели с вами на прошлой лекции, была чем-то омерзительным особе Петра. Потому он упразднил ее явочным путем, просто не созывая земские соборы, и оставил только майоратный принцип, как в Западной Европе, и издал закон о завещательном престолонаследии.
Хоть я и говорил, что Петр — неклассический тиран, что смягчает к нему отношение, он все-таки был тиран и поступал как тиран, не думая о будущем страны, не думая о стратегии, а думая лишь о тактике, думая лишь о том, как избежать перехода престола к его законному, единственному сыну. Собственно, несчастный царевич Алексей Петрович был еще жив, когда Петр издал этот нелепый закон. И у Петра было достаточно времени, чтобы закон отменить или хотя бы частично искупить свою вину, назначив наследником престола все же законного наследника — младенца Петра Алексеевича, своего внука, сына убитого царевича. Петр и того не делает, потому что он надеется заполучить нужное ему дитя от своей второй, сомнительно законной жены, что ему не удается. Все повисает в воздухе, а последнее вам известно. Перед смертью Петр просто не успел назвать наследника. Ну, тут оно и началось!
Кандидатуры были. Первой кандидатурой был опять-таки, конечно, младенец царевич Петр Алексеевич. Но «птенцы гнезда Петрова» были слишком сильны, а сильнее всех был Меншиков, чтобы об этом можно было заговорить. И совершается государственный переворот, еще один. В итоге государственного переворота 1689 года, как мы видели, Петр приходит к власти. А в итоге государственного переворота 1725 года во главе России оказывается императрица редкостно низкого происхождения. Как в мировой истории, честно, не скажу, но для России то небывалый случай. Она находится на низшем полюсе. Более безродных правителей Россия не видывала. Супруга Петра Екатерина оказывается императрицей Екатериной Первой. Переворот совершил ее бывший возлюбленный Меншиков и гвардейцы Преображенского и Семеновского полков. Тогда они были очень серьезной силой, и Екатерина воцарилась.
Ее правление было мягким. Хотя все установления Петра действовали, но в пыточную в общем никого не таскали, Преображенский приказ остался без дел. Перестал соблюдаться, хоть и не был отменен, петровский запрет 1714 года на каменное строительство по всей России за пределами Петербурга. Отменил его в 1728 году Петр Второй, но начиная с 1725 года его уже никто не соблюдал, и строили. Было короткое мягкое царствование. Но Екатерина оказалась болезненной, хоть и была далеко не старой. И Александр Данилыч, желая укрепить свое положение, создал под себя новую государственную институцию. То есть, Меншиков вел себя как Ельцин, который тоже любил под себя учреждения создавать. Меншиков создал «Верховный тайный совет» из 8 членов. Меншиков полагал, что в столь ограниченном кругу он будет главной фигурой. Все-таки с 7 другими членами Совета договориться проще, полагал он, нежели со всем составом господ сенаторов, не говоря уже о генералитете. Не учел Меншиков другого — того, что помимо предельно осторожного до трусости, хотя и весьма не глупого канцлера Головкина (Гаврилы Ивановича), который хотел только безбедно и бестрепетно дожить свою жизнь и более ничего, все остальные люди-то были с амбициями и не менее умны, нежели Головкин и сам Меншиков. То погубило его позднее.
А теперь совершим небольшой экскурс в наследование русского престола в XVIII столетии. Без этой небольшой справки, которую, конечно, легко найти в литературе, вы можете начать не понимать, что же дальше происходило. От первого брака Петра остался его внук от убитого сына — Петр Алексеевич, в будущем император Петр Второй (1728-1730). От второго брака Петра осталось две дочери — Анна Петровна, которую выдали замуж за герцога Голштинского и которая умерла, простудившись, или от родильной горячки через несколько дней после родов своего единственного сына. Ее сын, Петр Федорович в России, сын Голштинского герцога, — император Петр Третий (1761-62). Младшую дочь Елизавету Петровну Петр выдать замуж просто не успел по ее малолетству. В официальном браке она не была, но была совершенно законно, православно повенчана с Разумовским, но тайно. По западноевропейским нормам в морганатическом браке она не могла иметь законного наследника престола. Вообще загадка детей Елизаветы и Разумовского остается загадкой, и думаю, навсегда останется. Она — императрица Елизавета Петровна с 1741 года по 1761 год.
Но до своих еще не подросших дочерей Петр выдавал замуж за границу и племянниц, дочерей старшего, уже умершего брата Ивана, царя Иоанна Пятого. Старшая дочь, Екатерина Иоанновна, в замужестве герцогиня Мекленбургская, имела дочь. Ее дочери доведется быть правительницей России при официальном царствовании ее сына младенца. Она — правительница Анна Леопольдовна, дочь Мекленбургского герцога. Официально же государем был император Иоанн Антонович, младенец, сын Анны Леопольдовны и Брауншвейгского герцога Антона Ульриха. Время правления — 1740-41, очень короткое. Наконец, вторая дочь царя Иоанна Пятого, Анна Иоанновна, в замужестве герцогиня Курляндская, детей не имела, но правила в России как императрица Анна Иоанновна с 1730 по 1740. То было десятилетие не к ночи будет помянутой Бироновщины.
Во всю Ивановскую использовалось завещательное право. Но если Екатерина Первая вступила на престол в итоге прямого переворота, если также в итоге прямого переворота и убийства мужа вступит на престол Екатерина Вторая в 1762 году, то в остальных случаях было избрание или действовало завещательное право. Петр Второй правил по выбору Верховного тайного совета в 1728 году, Анна Иоанновна — по выбору Совета в 1730 году. Она же его и распустила. А откуда взялась Анна Леопольдовна с Иоанном Антоновичем? У Анны Иоанновны детей не было. От ее сестры осталась дочка. Потому она завещала престол сыну племянницы. Сработало завещательное право. Ту же ситуацию вынуждена будет повторить Елизавета Петровна. Петр III — ее племянник. Она завещала престол сыну старшей сестры. Вот как наследовался престол в несчастной России.
Должен вам смело и решительно сказать. Первое. У России была огромная хозяйственная крепость, созданная благоденствием XVII века. Все-таки очень прочная была страна. То нас выручало в этом бедламе. Второе. Русские переживали фазу перегрева в своем этногенезе, или акматическую фазу по теории Гумилева, то есть были максимально энергичны в XVIII веке. То нас тоже выручало. Головы летели, но энергичных людей оставалось много. Хватило на XVIII век и даже на начало XIX века. И, наконец, невзирая на мощные прививки западничества русская культура оказалась очень мощной. Потенциал XVII века с привитыми ко древу барокко XVII века западными влияниями оказался мощным, дал несколько периодов яркой культуры, прежде всего, в эпоху Елизаветы, а затем Екатерины.
Прошу дам не обижаться на меня, но должен также сказать, что XVIII столетие показало исключительную несостоятельность женского правления. Исключения, конечно, возможны. Потому впредь никогда не рекомендовал бы русским людям допускать даму на императорский трон или в президентское кресло. Отдельные случаи не изменяют общую картину. Страну трясло, и трясло ее от любимцев императрицы. При том, что и Елизавета Петровна и Екатерина II были дамами незаурядного ума и умели выбирать людей. И, тем не менее, как тут не вспомнить историю Египта. За несколько тысяч лет древнеегипетской истории было 5 правящих цариц. Их все помнят даже по именам. Одна из них была великая Хатшепсут, при которой престиж Египта стоял необычайно высоко. Возводились храмы и другие постройки, совершались морские экспедиции, ну и вообще Египет процветал. Зато если взять 4 остальных цариц, то на всех 4 кончились династии, на 3 из них — эпохи, Древнее царство, например. И на одной из тех же 4, на Клеопатре, закончился сам Египет. Потому все-таки лучше как-то без дам, даже если они производят сильное впечатление. Помните, что одной из этих египетских цариц не помогло даже имя Нефрусебек, что значит «прекраснейший крокодил».
Вернемся, однако, в Россию. Меншиков полагал, что он укрепился. Не заметил он одного. В Верховном тайном совете оказалось многовато настоящих аристократов. Петруша ведь начинал с табачных капитанов, а в конце жизни стремился приблизить знать. И особенно приближенными оказались фамилии Голицыных из княжеского рода Гедиминовичей литовского происхождения, и Долгоруковых из княжеского рода Рюриковичей. Их в Совете оказалось многовато — 5 Голицыных и 3 Долгоруковых. Как справедливо отмечает Ключевский, то уже не аристократия, а олигархия, «власть немногих» по-гречески или «власть шайки» по-русски. Именно аристократия сыграла решающую роль в том, что Петр Второй занял престол. Для родовой знати происхождение дочерей Петра было сомнительным, как и сомнительным был его второй брак. Не говоря уже о том, что доченьки родились вообще вне брака. Они были «привенчанными» детьми, он позже венчался с Екатериной. Потому о них и разговоров-то не было, вот же есть прямая линия, законный наследник. Петр II подавал очень большие надежды. Он, посмотрите на сохранившийся портрет, был удивительно красив. Он отличался живым умом и добрым нравом. Его короткое правление представляет собой по сути дела умеренную реакцию на Петровскую эпоху. То есть, столица была возвращена в Москву. Старые институции не были восстановлены, но старые фамилии, старая родовая знать получала все больший вес. То был возврат к аристократической традиции, пусть пока еще не к демократической. Бесконечные придворно-ритуальные пьянки были не в чести. Но вместе с тем, никто не бросался срочно, немедленно, в приказном порядке отращивать бороды и переодеваться в русское платье. Именно умеренная реакция нам была тогда нужна для того, чтобы мы спокойно пришли в себя, восстановили бы более или менее хозяйство, дали бы немного передохнуть и жирку накопить мужику, но воспользовались бы при том и положительными сторонами, положительными итогами петровского правления: международным положением, новой армией, прекрасной артиллерией, построенным и еще не успевшим сгнить флотом. Он сгниет при Анне Иоанновне окончательно.
Трудно оценивать 3-летнее правление, оно слишком коротко. Но вроде бы не было ничего плохого. Была одна юношеская, романтическая история. Петр был увлечен своей теткой, правда, не прямой — Елизаветой Петровной. По нормам того времени, по вкусам барокко она всю жизнь была отменно хороша собой. А уж в юности она была просто очаровательна. Конечно, то было совершенно недопустимо, предосудительно. Потому Елизавету постарались удалить; хорошо, что не удавить. А в остальном все шло хорошо.
Меншиков, правда, время даром не терял. Он решил укрепиться окончательно. Но не надо хотеть всего! Не надо! Если ты и так вельможа первой степени, то не хоти еще луну с неба, корабля с мачтами, груженного золотом, ножку от заграничного таракана. Не надо. А он захотел быть царевым тестем. Причем Машенькой Меншиковой Петр совсем не был увлечен, хотя, судя по всему, она была красива. И к Александру Даниловичу Петр относился со с трудом скрываемым омерзением. Но не то решило дело. Царь был слишком юным. Решили дело Голицыны и Долгоруковы. Они могли рискнуть. Из трех фельдмаршалов Русской армии один был Голицын и один Долгоруков. Меншиков был арестован и загудел в Березов, где скоро и скончался, пережив несчастную, ни в чем не повинную Машу. А двое других его детей, дочка и сын, как миленькие вернули деньги из лондонских и амстердамских банков. Я писал о том заметку в «Новой России». То очень поучительный пример. И всегда будут возвращать, ведь все понимают условия игры, понимают, что когда ты украл годовой бюджет России, «гуманизм» закончился, и вот-вот начнется дыба и каленое железо. Впрочем, им сохранили весьма либерально то, что не было наворовано. Они все равно остались богатейшими людьми, имения Меншикова им остались. У обоих был успешный брак и потомки.
Однако в 1730 году произошло несчастье. Царь Петр охотился, продрог, заехал погреться в крестьянский дом, заразился оспой и помер.
Перед Верховным тайным советом снова встал вопрос о выборе следующего наследника. Эта инстанция стала если не всевластной, то предельно властной, имеющей возможность подмять под себя даже генералитет, включая статских генералов — сенаторов. Олигархия укрепилась. Из 8 членов Совета теперь 6 принадлежали 2 фамилиям: 4 Долгоруковых и 2 Голицыных. Плюс, как я сказал, 2 из 3 фельдмаршалов, а третий, князь Трубецкой, был просто дряхлым. Потому всё решали они, запершись ввосьмером.
Причиной аристократического пренебрежения к дочерям Петра я вам уже объяснил. К тому же «Кильский ребенок», как называли будущего Петра III, или даже «Кильский чертушка», простите, Голштинский принц вообще тут никому не нужен был. Потому оставались дочери царя Ивана: некая законность была необходима. Почему избрали Анну? А очень просто. В этот момент Екатерина Ивановна была еще реальной замужней герцогиней Мекленбургской, а Анна стала вдовствующей герцогиней Курляндской, да еще и бездетной. Ни Курляндский герцог, ни его наследники ничему не грозили. Значит, будет Анна.
Анну заставили подписать, и она естественно подписала чрезвычайно интересный документ — третий крупный документ в русской истории, ограничивающий волю монарха. Вспомните Смуту, первым таким документом была Подкрестная или Крестоцеловальная грамота царя Василия Шуйского. Второй документ — проект избрания королевича Владислава Сигизмундовича на русский престол, ограничительный документ Салтыкова (Михаила Глебовича). И вот третий документ — «Кондиции», подписанные Анной Иоанновной при избрании. В этих Кондициях, то есть в условиях только один пункт касается дворянства в целом: «у шляхетства (термин еще бытовал) живота и имения и чести без суда не отнимать». То гораздо меньше, нежели такие же гарантии в документе царя Василия Шуйского, потому что те от внесудебных преследований и, следовательно, пыток на допросе гарантировали всех русских людей, а Анненские кондиции — токмо дворян. Все же остальные пункты — это самоограничения в пользу Верховного тайного совета. Анна обязалась без него не производить в чины выше полковника. То есть, все генеральские чины она отдала, в том числе чины статской службы. Не даровать никому придворных чинов, чтобы иноземцы из Курляндии не налезли. Однако какое ограничение! Императрица сама себе придворного назначить не может! Не объявлять ни войны, ни мира. Не устанавливать новых налогов, дословно: «новыми податьми верных наших подданных не отягощать». В конце этих пространных Кондиций, после которых править было уже невозможно, оставалось только царствовать, следует решительная фраза: «а ежели чего не додержу, лишена буду короны российской».
Подобно тому, как Меншиков недооценил аристократов, аристократы недооценили конкурентов. Восьмой член Совета вице-канцлер барон Остерман установил свои тайные сношения с Анной, пребывавшей еще в Митаве, в Курляндии. Ныне Митава называется Елгавой и находится в неисторической Латвии. Туда же писал еще один прехитрый человек. То был архиепископ Иоанн Прокопович. А над ним уже не первый год висело обвинение в неправославии. И если бы его конкуренты, его недруги, его противники, вошедшие в силу при Петре II, уважавшем архиереев, вели себя так же, как он вел себя в свое время, он бы до Анны не дожил, а скончался бы в пыточной. То были такие замечательные преосвященные, как епископы Лев Юрлов, Игнатий Смола, Георгий Дашков. Феофанчик был человек замечательный, ведь он сам на пытках присутствовал, в том числе на пытках духовных лиц. А так он дожил, но обвинение над ним висело. И он торопился, торопился выслужиться перед новой императрицей. Агентура тут была. И сила у нее была — гвардейцы. Они привыкли со времен Петра, что ничем не ограниченная монархия постоянно их только и балует, только и ласкает. Потому даже узенькой аристократической палаты из 8 членов гвардейцы боялись, а неограниченной монархии не боялись, и были готовы утвердить ее своими штыками.
Правда, была и третья сила, самая интересная. Это влиятельные и образованные дворяне, занимавшие высокие, но скромные чины. Не солдафоны двух гвардейских полков, но и не «верховники». Между ними оставались еще люди. Их идеологом стал тогда всего лишь статский советник. То пятый чин по табели о рангах. Конечно, для нас с вами «статский советник» — это звучит здорово, выше полковника, четвертый чин уже генеральский. Но для членов Верховного тайного совета он был все равно, что клоп. Так вот, статский советник Василий Никитич Татищев, будущий великий русский историк, а тогда весьма интересный организатор заводского дела. Он вообще был незаурядным, многосторонним человеком. Татищев написал изумительный документ, свой документ, где он высказывает необходимость сохранения самодержавной монархии.
(короткий пропуск в фонозаписи)
Татищев указал, что для рассмотрения разных законов, дабы советовать государыне императрице, желательно, чтобы она повелела установить Императорский совет. По сути дела Василий Никитич протаскивал парламент с ограниченными функциями, восстанавливал земский собор, но только чисто дворянский. В условиях 1730 года о том, что у нас в земских соборах заседала буржуазия, конечно, не вспоминали: Петровская эпоха оставила неизгладимый след. Кончилось все трагикомически. Анна подписала Кондиции. Князь Черкасский, покровитель Татищева, готовился прочитать его проект. Князья Черкасские не боялись ничего. Александр Михайлович был в родстве с ушедшей династией Рюриковичей и с династией Романовых, кроме того, был одним из богатейших людей России. Честный человек, малоподвижный только, потому имел прозвище «Черепаха». Князь Черкасский был готов прочитать Татищевский проект, но гвардейцы в коридорах и на лестницах уже гремели шпагами и грозились сбросить верховников на штыки. Имея прямую военную поддержку, два фельдмаршала могли бы ввести в Москву армейские полки, и гвардия бы хрюкнуть не посмела! Вот вам аристократический снобизм. Недооценили противника. Погубил снобизм.
Так вот, Анна все равно боялась. И положение спасла ее сестра, которая демонстративно бросилась на колени перед своей младшенькой и первая начала ей присягать. И тут уже Анна разыграла хорошую мину при плохой игре, и сказала: «Я подписывала, думая, что это мнение всех. А думают-то не так». И разорвала кондиции. Я не видел этого документа вживе, но он существует. Мне хорошо знакома его фотография. Линия разрыва видна.
Анненское время именуют «Бироновщиной», а правильнее было бы называть его «Остермановщиной», потому что главным действующим лицом этого жутковатого десятилетия канцелярии тайных дел был, конечно, Остерман. Что касается самого Бирона, то он довольствовался положением первого любимца, первого придворного, и еще увлекался разведением лошадей. Эпоха та была террористической, страшной. Она вызвала к жизни заговор, патриотический заговор, причем заговор людей вполне петровского круга. То был заговор кабинет-министра Артемия (Петровича) Волынского. Заговорщиками были отменно образованные люди. В него входили архитекторы Еропкин (Петр Михайлович) и инженер Хрущев (Андрей Федорович). Причем оба люди родовитые, столбовые дворяне. То был настоящий русский заговор против немецкого засилья при дворе. Но заговор раскрылся, не хватило нескольких месяцев до естественной смерти Анны. Волынский, Еропкин и Хрущев были нещадно пытаны и казнены. Остальных участников заговора подвергли различным наказаниям и разослали по ссылкам. Они тоже были незаурядными людьми. И самым незаурядным каторжником был контр-адмирал Федор (Иванович) Соймонов, в будущем Сибирский губернатор и сенатор. Он поразительный человек. Существует его биография уже советского времени. Ее можно найти и почитать.
Что еще значительного приходится на Анненскую эпоху кроме гнусностей, кроме террора, «слова и дела» (института официального доносительства), господства доноса и доносчиков? Что доброго приходится на Анненскую эпоху? Ну, пожалуй, наши возобновленные попытки укрепиться на Черном море. Были проведены две крупные кампании. Два раза русские войска побывали на территории Таврии, тогдашнего Крымского ханства. Но выяснилось, что при столь растянутых коммуникациях даже попасть на полуостров не значит прикончить Крымское ханство. Фельдмаршал Ласси первым доказал возможность перехода армии по Арбатской стрелке через обмелевший Сиваш. И перешел. То было сделано впервые отнюдь не в 1920 году. Фельдмаршал Миних взял Перекоп. Оба они были талантливыми военными. А Миних, будем справедливыми к немцам на русской службе, был к тому же и талантливым военным реформатором. Кстати, Миних создал первое военное учебное заведение — Сухопутный шляхетский корпус. Миних создал и первую тяжелую конницу в Русской армии — кирасирские полки.
Мы успешно воздействовали в нужных нам видах на Польшу, которая становилась все слабее и слабее, и уже готова была стать чей-то легкой добычей. Причем могла стать и русской добычей, но Россия вела себя разумно и не отнимала польские территории, дабы не ослабить Польшу чрезмерно и не изменить равновесия сил в центральной Европе. Внешняя политика была успешной.
Дальнейшее было уже упомянуто. Переход престолонаследия к Иоанну Антоновичу. Короткое правление Анны Леопольдовны совсем не было террористическим. Множество людей, осужденных при Анне, были прощены. Многих возвращали из ссылок и даже с каторги, в частности, и адмирала Федора Соймонова. Но пока его на каторге нашли, пока он добрался до столицы, у власти уже была Елизавета Петровна, при которой он тем более был угоден как пострадавший при Анне. Период ничем не примечательный, повторяю, совершенно не репрессивный. Дело в другом: русским надоели немцы. Причем, если при Петре немцы были в чести и приворовывали, но все-таки воровали меньше, чем свои русские, знали свое место иноземцев. При Анне же, в Бироновщину, они были наверху и уже воровали, не страшась ничего. Русским иностранцы надоели чрезвычайно! Из-за того, кстати, лишились русской службы очень многие способные и достойные люди, в том числе тот же Миних. Это короткое, немногим более года продолжавшееся правление ознаменовано еще двумя дворцовыми переворотами. Первый переворот был армейским. Его совершил Миних в пользу Анны Леопольдовны. Но зачем, ведь она же была правительницей? Да, она была правительницей при малолетнем сыне, при живом муже генерал-лейтенанте принце Брауншвейгском. Но регентом, небывалый случай, был Бирон. «Регент» и значит правитель. Потому маленький переворот Миниха устранял Бирона, который отправился по стопам Меншикова в Березов (Махнач улыбается). Больше ничего не изменилось.
Следующий переворот был уже не армейским, а гвардейским. Силами всего лишь одной, но дворянской, гренадерской роты Преображенского полка цесаревна Елизавета Петровна ворвалась во дворец и пришла к власти. Есть легенда, что перед своим походом, перед узурпацией власти Елизавета молилась и обязалась перед иконой Богоматери никого не казнить в свое царствование. Откуда то известно, честно говоря, не знаю, потому что очевидцев только две: Елизавета Петровна и Пресвятая Владычица. Богородица явно о том никому ничего не рассказывала, но может быть, рассказывала сама Елизавета. Свидетелей нет. Но, так или иначе, она выполнила обещание. Действительно, за двадцать лет она не подписала ни одного смертного приговора.
Естественно, искали крайнего. Кто-то был виновником. Кого-то надо было обвинить во всех смертных грехах, в узурпации власти, прежде всего. Потому обвинили Остермана, обвинили Миниха. Обвинить их впрямую в службе предыдущему режиму было невозможно. Неприлично было сказать, что предыдущий режим был незаконным. Потому их обвинили в государственной измене, казнокрадстве, во многом, чего они не совершали. Главное было убрать этих опасных людей. Всех приговорили к смертной казне и возвели на эшафот. Остерман каждый раз, когда вокруг него что-то плохо складывалось, начинал болеть, умирать. Его на эшафот привезли в кресле на колесиках. И дюжие гренадеры подняли его прямо в кресле на помост. Миних, напротив, пришел в расстегнутой фельдмаршальской шинели, в парадном мундире, с наградами, в золоте. Он покрикивал на солдат, как будто он сейчас не под топор ляжет, а принимать парад будет. Отдал офицеру награды, перстень и драгоценную шпагу, подарил палачу алмазную табакерку и улегся. И тут им прочитали помилование, которое, естественно, было заготовлено заранее. Остерман, как холодный человек с рыбьей кровью, так же тихонько и безразлично уехал в кресле на колесиках, а Миних, как человек живой, заплакал.
Притом произошла смешная история. Так как нельзя было оставить то, что было в предыдущем царствовании, Бирона, не успевшего обжиться в Березове, из Березова убрали и вполне прилично поместили в Ярославле под домашний арест в скромном домике, а вот Миних, который его свергал, отправился на его место в Березов. Не знаю, встретились ли они по дороге. Пробыв в Березове всё 20-летнее царствование Елизаветы, Миних вернулся здоровяком, даже пытался по непроверенным слухам ухлестывать за Екатериной, и был срочно отправлен строить порт на Балтике. Построил.
Само Елизаветинское двадцатилетие прошло без потрясений. Омрачено оно было, пожалуй, только одним — ссылкой в Пустозерск Анны Леопольдовны с семьей и заключением в Шлиссельбургскую крепость несчастного Иоанна Антоновича, который там и свихнулся за те 20 лет, просто сошел с ума. Надо сказать, что сперва их выслали из России. Но тут некие инстанции российской дипломатии, а может быть, и российских специальных служб — и в те времена были шпионы — донесли, что то было сделано крайне неосторожно, потому что Франция заинтересована заполучить Брауншвейгское семейство. Их перехватили по дороге. Но все равно можно было бы как-нибудь приличнее в какое-нибудь имение сослать под домашний арест, а не держать мальчика в крепости.
В общем я согласен с Алексеем Степановичем Хомяковым. Тот в одной из своих статей, уже забытых, написал, что бывают государи-реформаторы, бывают государи-завоеватели, о них любят писать историки. А бывают государи, не совершившие ничего слишком интересного, но именно при них, как правило, хорошо живут подданные. Хомяков включил в этот перечень Федора Иоанновича, и был прав; Алексея Михайловича, и был прав, во всяком случае, настолько, насколько хорошая жизнь зависела от этого царя. Включил в него и Елизавету Петровну. Я с ним согласен.
Двадцатилетие Елизаветы — это как раз те 20 лет, за которые Россия пришла в себя, насколько было возможно, и воспользовалась всем положительным, что было в реформах Петра. По сути дела то наводит на одну очень простую мысль. Если не безумствовать, и всё, что было сделано Петром за 25 лет, растянуть бы на 50 лет, на первую половину XVIII века, то как раз не пришлось бы и в себя приходить. И побогаче бы жили. И население было бы побольше.
Наша внешняя политика была сложной, гибкой и успешной. Уже при Елизавете Польша ходила у нас в вассалах. Влияние в прибалтийских княжествах было уверенным. Мы не владели Курляндиями и прочими, но фактически то были наши вассальные территории. Между полюсами Францией и Пруссией, между Версалем и Потсдамом, мы лавировали эффектно и с позиции силы. Русскую армию уважали всё больше. Флот потихоньку начали строить. Надо сказать, что нормальный срок службы линейного корабля — 20 лет. Экономные англичане заставляли свои линейные корабли, у которых подводная часть была обшита медью для защиты от гниения, служить и 25 и более лет. Но при Петре корабли строили из невыдержанного леса, и они всегда выходили из строя через 15 лет, а часто через 10 лет службы. Петровский Балтийский флот вообще не дожил до Елизаветы. Он сгнил. Потому к началу ее правления у нас не было флота. Но его начали строить. Мы начали возвращать свое положение на Балтике.
Началась Семилетняя война, в которой Фридрих Прусский, Фридрих Великий, противостоял прежде всего Австрии, а также Франции. Великий полководец серией блестящих военных удач выбил Францию из войны. И тут равновесие сил в Европе решительно нарушилось. Россия поняла, что решительная, тотальная победа пруссаков над австрийцами нам опасна, потому что за ней последует расширение владений Фридриха за счет Польши и Курляндии с Лифляндией, Пруссия станет окончательно великой и приблизится к нашим границам. И тогда мы ввязались в войну.
В Семилетней войне Россия серьезно участвует в 1758, 1759 и 1760 годах. В 1761 году воцарившийся Петр III, поклонник Фридриха, резко, безо всяких компенсаций выведет русские войска. Что можно сказать об этом? Ну, во-первых, русские солдаты и русские офицеры покрыли себя неувядаемой славой. Вот простой вопрос. Иногда его задают. Мне задали его впрямую. Можем ли мы чтить героев Афганской войны, героев Первой Чеченской компании? Конечно, да. Герой — всегда герой в независимости от того, кто им руководит. Если героем командует мерзавец или дурак, это не умаляет чести героя. В конце концов, во Второй мировой войне русскими солдатами тоже командовали мерзавцы и частью дураки. В силу того наши боевые потери троекратно превзошли потери нашего основного противника. В силу того мне омерзительно имя не только Сталина, но и Жукова. Но может ли то умалить достоинство героев? Вспомните Геракла. Величайший греческий мифологический герой всю свою жизнь совершал подвиги то в интересах мерзавцев, то в интересах дураков. Такова была его судьба. Так вот, русские солдаты покрыли себя славой, хотя с командующими им не везло.
Первым командующим был Апраксин. Он делал все, на уровне государственной измены, чтобы не воевать с пруссаками. И понятно почему, и известно почему. Он осторожно посматривал в сторону молодого двора — наследника престола и его жены, Петра и Екатерины. Отец Екатерины был прусским офицером, а пропрусские, профридриховские симпатии Петра были известны всей Европе. Апраксина убрали, и следующим командующим стал генерал-аншеф Виллим Фермор. Честный служака и небездарный военный. Ему не хватало только одного — веры в собственные возможности. Он был твердо убежден, что победить Фридриха Великого он не может. И потому тоже не стремился сражаться, будучи уверенным в собственном поражении. У него была немного другая ситуация. Под командованием Фермора русские войска выиграли страшную баталию при Цорндорфе в 1758 году. Баталия должна была по нормам тактики того времени быть проигранной, потому что Фридрих вышел русской армии в тыл. В условиях линейной тактики перемешивать полки, развернутые в линию, невозможно: будет стадо. Было похоже на поражение. Но тут выяснилось, что русские офицеры и русские солдаты не знают тактики. Они полагают, что фронт находится там, где находится враг, что они могут развернуться и развернуть пушки, и все равно сражаться, хотя Фридрих совершил гениальный маневр, как всегда. Именно в этом сражении Фридрих для истории сказал две бессмертные фразы. Он был твердо убежден, что постоянно произносит бессмертные для истории фразы. Потому за ним всегда ходил секретарь и записывал его изречения. Так вот, Цорндорфские фразы были таковы. Немецкое ругательство ради первой седмицы Великого поста опускаю. Высказывался он только по-французски, но ругался по-немецки. Во французском языке нету крепких слов. Так вот, опустив неподходящие ко времени ругательства, первая фраза звучала так: «Я вижу мертвых русских, не вижу побежденных русских». И вторая фраза: «Этих русских свиней мало убить, их после того надо еще повалить». Два признания высочайших качеств наших воинов. Но в результате неуверенного командования мы понесли чудовищные потери, вдвое больше, чем пруссаки, правда, чем бывшая тогда лучшая армия Европы. С этой оговоркой мы все же вправе формально считать Цорндорф нашей победой, потому что поле битвы осталось за русской армией. Не повалив русских, Фридрих увел войска. Увел, потому что было нарушено еще одно правило тактики. Бывшая в отдалении бригада Румянцева, будущего фельдмаршала, будущего победителя при Кагуле, нарушив все правила, сделала то, на что никогда не решался Фридрих. Она пошла на соединение со своими через лес. Движение через лес было запрещено пехоте всеми уставами! Фридрих решил не дожидаться подхода Румянцева и отошел сам.
Но в 1759 году случилось почти невозможное. Русская армия все-таки разбила непобедимого прусского короля. Я уже говорил, что мы ведем себя скверно. Мы не помним славных людей собственной истории. Когда-то я сетовал, что мы самым неприличным, самым недостойным образом забываем о боярине князе Воротынском (Михаиле Ивановиче), взявшем Казань и блистательно разгромившем крымцев при Молодях в 1572 году. Так же недостойно мы забываем и о фельдмаршале Петре (Семеновиче) Салтыкове — победителе Фридриха. У него особая роль в истории. Салтыков не был великим полководцем. Великим полководцем был Фридрих Второй. Но тем самым Салтыков стал победителем великого полководца. Кутузов не был великим полководцем. Великим полководцем был Наполеон. Но Кутузов — победитель Наполеона. Сципион — победитель Ганнибала, который был великим полководцем. И нам следовало бы помнить Салтыкова. Это — летнее сражение при Кунерсдорфе, блестящий образец военного искусства. Причем русские, хотя и оборонялись, но обороняли крайне неудобную позицию — три холма, между которыми проходили глубокие овраги, мешавшие помощи одного корпуса другому. Фридрих, рассмотрев позицию и, будучи действительно незаурядной личностью, все увидев, все поняв, решил на всякий случай атаковать с тыла. Он понимал, что русские не убегут, но, по крайней мере, будут перестраиваться и пушки вертеть. Сперва с тыла линией, затем разбить по частям: сначала слабейший корпус, потом следующий корпус, потом следующий корпус. Вот и ладушки. И действительно, экспедиционный корпус князя Голицына был сброшен с позиции. Фридрих обрадовался и направил батальоны на следующую позицию. Но его пехотинцы хорошо сражались только на ровном месте. Как только овраги заставили их ломать ряды, эффективность пехотной атаки закончилась.
Тут Фридрих вспомнил, что у него лучшая кавалерия в мире, тогда лучшая, и приказал атаковать Зейдлицу, которого справедливо называют величайшим кавалерийским генералом эпохи. Зейдлиц ответил королю через адъютанта, что время еще не пришло. Тут второй адъютант. Зейдлиц прекрасно видит, что ему придется проходить в эскадронных колоннах между большими прудами и разворачиваться в кавалерийские шеренги за прудами, то есть в пределах стрельбы русской артиллерии. Третий адъютант Фридриха сообщил уже буквально следующее: «Ради самого нечистого», опять-таки не хочу по-немецки ругаться, «пусть Зейдлиц идет в атаку!» И Зейдлиц пошел. И его кирасиры нарвались на картечь. Разгром был полным. Прусская армия бежала. После сражения Фридриху удалось с трудом собрать четыре тысячи уцелевших солдат. Но не надо забывать, что то была наемная армия и что многие просто разбежались.
Фридрих полагал, что все кончено. Он стоял и ждал смерти. Он был суеверным, хоть и циничным. И весьма возможно, что он решил умереть, совершить своеобразное самоубийство полководца. Действительно, он чудом не был убит. Ему в грудь попала пуля. Но она попала в лежавшую в кармане кафтана золотую готовальню. Он потерял коня. При нем уже не было адъютантов. Спас его ротмистр Притвиц, гусар. Скакавший за ним гусар увидел короля, которого не заметил ротмистр, и крикнул Притвицу: «Ротмистр, это же наш король!» Притвиц схватил Фридриха за талию, бросил поперек седла и увез. На церемонии времени не было: на поле появились казаки. Могло кончиться более трагично.
Заметьте, после тех событий русский экспедиционный корпус занял Берлин. Вот у нас в столицах они не бывали, а мы в Берлине были и не один раз. В Мемеле, то есть в Восточной Пруссии чеканили русскую монету с изображением Елизаветы и латинской надписью: «Елизавета — король Пруссии». Именно «король», а не «королева». Там «REX», я помню точно (Махнач смеется).
Мы не собирались надолго оккупировать или присоединять Пруссию к России. Мы собирались выбить Пруссию из войны и получить всеобщее добро на присоединение Курляндии, которая и так была присоединена, но мы должны были легализовать положение, обменять Пруссию на Курляндию. Нас всего лишил Петр III. В первый же момент по восшествии на престол он отозвал русские войска безо всяких компенсаций, за что впоследствии и поплатился.
Но вернемся к Елизавете Петровне. В то время как наша внешняя политика была успешной, внутренняя политика была терпимой. Воровали существенно меньше. Людей Елизавета Петровна, кстати, дама малообразованная, выбирать умела если небезупречно, то очень хорошо. То был природный талант. Смотрите сами. Люди Елизаветы — это Салтыков (Петр Семенович), это Шуваловы: военный инженер генерал-фельдцейхмейстер, то есть начальник артиллерии русской армии Петр (Иванович) Шувалов и основатель Московского университета Иван (Иванович) Шувалов. Человек Елизаветы и Ломоносов (Михаил Васильевич). Он родился при Петре, но при нем он был мальчишкой. А при Екатерине он был уже стариком и скоро умер. Громкое имя Ломоносова во стольких областях знания и в стольких видах художеств — это Елизавета. А посмотрите, сколь много «екатерининских орлов» либо уже состоялись как молодые, но уже полноценные люди при Елизавете, либо получили елизаветинское воспитание. К первой категории мы можем смело отнести Румянцева (Петра Александровича), вне всякого сомнения. К первой категории мы можем отнести Паниных (Алексея, Никиту и Петра Ивановичей), адмирала Чичагова (Василия Яковлевича), адмирала Мишукова (Захара Даниловича). Неплохие были морские начальники. Можем отнести, конечно, портретиста Антропова (Алексея Петровича) и всю блестящую школу барочной архитектуры в России. В Петербурге кроме великого Растрелли — это Савва (Иванович) Чевакинский, братья Квасовы (Андрей и Алексей Васильевичи), Расторгуев (Михаил Дмитриевич). В Москве — Жеребцов (Иван Петрович), Евлатьев, отец и сын Бланки (Иван и Карл), князь Ухтомский (Дмитрий Васильевич). Это много.
А воспитание при Елизавете получили вообще все громкие имена, которые покроют Екатерининское время. Это живописцы: Рокотов (Федор Степанович), Левицкий (Дмитрий Григорьевич), Боровиковский (Владимир Лукич); это все крупнейшие композиторы новой школы: Бортнянский (Дмитрий Степанович), Березовский (Максим Созонтович). Ну, молодые Ведель (Артемий Лукьянович) и Фомин (Евстигней Ипатьевич) будут уже чисто екатерининским явлением.
Мы должны вспомнить Бецкова (Ивана Ивановича), создателя Воспитательного дома. Мы не можем, наконец, забыть о Суворове (Александре Васильевиче), Ушакове (Федоре Федоровиче). Они ведь тоже были полноценными офицерами в конце правления Елизаветы. Суворов был участником Кунерсдорфского сражения в чине подполковника.
Вот по таким проявлениям качества людей, персонажей эпохи мы можем судить о характере эпохи, о чрезвычайно высокой культуре эпохи. То были достаточно спокойные, благоденственные, правильные двадцать лет.
Ходили слухи, что Елизавета хочет лишить наследования Петра и назначить в конце жизни наследником престола младенца Павла Петровича. То очень много изменило бы в русской истории. Кстати, то же самое подумывала и Екатерина — лишить положения наследника Павла Петровича и вместо него завещать престол внуку Александру. Обе либо не решились, либо не захотели. Мог ли Павел Петрович оспорить твердой рукой свои права у сына Александра, не знаю. Но Петр даже с Екатериной вдвоем оспорить права у сына Павла не смогли бы. Шуваловы были крепкими людьми, они не упустили бы бразды правления из своих рук. То тоже интересно, но того не случилось.
Что можно сказать о православных основах русской культуры, а не только о художественных качествах? Елизавета Петровна, несомненно, любила французский двор, французские наряды. И самое худшее, что она сделала для России, — то, что она заказала за свою жизнь неимоверное количество платьев, столько, что то стало серьезной расходной статьей бюджета. То самый серьезный упрек, который после судьбы Шлиссельбургского пленника можно бросить Елизавете.
Но при том она была очень набожной. Богослужение ценила, знала и выстаивала всенощные по нескольку часов; для нее службу не сокращали. Посты более или менее блюла. В соблюдении постной дисциплины русская знать весьма распустилась к тому времени. Ее всерьез хватало только на Великий пост, и то иногда с облегчением. Строго постились только в первую и последнюю, Страстную, седмицу. Характерен один эпизод. Двор должен был строго говеть на первой седмице и потом на Страстной. Потому Елизавета в присутствии придворных пожелала, чтобы Екатерина, как новообращенная в православие, постилась и вторую неделю строго. Но не на ту напала! Невестка тут же громко и почтительно попросила разрешить ей поститься строго все семь недель. Умненькая Екатерина умела производить впечатление, и русским людям она казалась вполне русской.
Так вот, Елизавета любила богослужение, чтила духовенство. Заметьте, после Петра осталась масса вакантных архиерейских кафедр. Частично они были заполнены в короткое правление Петра II. Но в конце Бироновщины появились новые вакантные кафедры, то есть у нас было очень мало архиереев. А при Елизавете Петровне была открыта одна новая кафедра, и все кафедры были заполнены. Интересно, что когда после переворота и восшествия на престол Елизавете предложили кандидатуры новых архиереев от Синода, она ответствовала поразительно: «Но есть же сосланные архиереи! Верните их на кафедры!»
Кстати, ей подсказывали, в том числе незаурядный духовник ее протоиерей Дубовицкий, ее подводили к мысли о восстановлении патриаршества. Ей то было симпатично, но на то она не пошла по единственной причине: она хотела, чтобы все было «как в батюшкино царствование». Трудно за то осуждать Елизавету. Бироновщину она себе представляла, а как было в «батюшкино царствование», она не знала. У нее могли быть только младенческие, радужные воспоминания. Она думала, что при ней всё было, как при батюшке, хотя при ней было неизмеримо лучше.
Посмотрим на русскую архитектуру елизаветинского времени. Она в русле русской православной традиции. Елизаветинское барокко прямо примыкает к русскому барокко второй половины XVII века. Предлагаю вам одно свое наблюдение. К концу XVIII века русские архитекторы потеряли ощущение сущности храма. Храм эпохи классицизма, если у него коммунисты отломали барабан вместе с главами и крестом, иногда можно принять за что угодно: парковый павильон, почтовую станцию, домик, за что угодно. А барочные храмы, как их ни уродуй, все равно выглядят храмами. Их ни с чем и никогда не спутаешь. То есть, наша православная традиция, культовая основа нашей культуры, все еще не была прервана, хотя умалялось значение монастыря, и чем дальше, тем больше. Петром и затем Анной был слишком ограничен круг лиц, которым было разрешено постригаться. Правда, при Елизавете те нормы не очень соблюдали, и принимать постриги разрешали.
В целом царствование Елизаветы было положительным. Затем наступила совершенно другая эпоха. Но мы не закончили перечень дворцовых переворотов. Петр III вступает на престол безо всякого переворота, на основании завещания. В следующем, 1762 году происходит очередной гвардейский переворот, который возводит на престол его жену немку. Понять гвардейцев можно. Петр III, хоть и скорблю о его трагической кончине, был профессионально непригодным и не русским царем. Даже Карл Маркс в «Секретной дипломатии XVII века» называет его «верноподданным прусским министром на русском престоле».
Когда в Кремле наш дедушка Ельцин увлекся идеей восстановления монархии, мне пришлось ответить на то по заказу журнала «Родина». Я написал, что все возможно, и монархия тоже возможна, но только в русской традиции. Все, что вне национальной традиции, не приживается — ни монархия, ни демократия. И то, и другое, конечно, национально. То надо всегда помнить, потому что вне национальной традиции оказался царь Василий Шуйский и был законно низложен земским собором. В 1762 году столь же профессионально непригодным и вредоносным оказался Петр III. Но, к сожалению, в 1762 году демократической традиции земских соборов уже не было. И потому Петра III пришлось удавить. На том и закончил статью. Вы увлеклись монархией? Хотите посмотреть, что будет? Вот я вам ответил. Статью напечатали.
Единственным заметным деянием Петра III, кроме преступной внешней политики, был его Указ о вольности дворянской. Но указ оказался не предоставлением дворянам права не служить, а пожеланием им бездельничать. Указ этот стал культурным фактором очень большой мощи уже при Екатерине, потому разбирать его будем в первой лекции следующего сезона.
Без переворотов обошлось длительное, 34-летнее правление Екатерины Второй, в целом успешное, по крайней мере, в области внешней политики. Без особых осложнений взошел на престол император Павел Первый и избавил Россию от угрозы постоянных переворотов. Именно императором Павлом был издан Закон о престолонаследии, по которому законно занимали престол последние 5 императоров, который, как некоторые считают, действовал до 1917 года, который, как полагают иные, действует и сейчас, ибо нет ни одного акта, ни легитимного, ни нелегитимного, который упразднил бы этот закон. Такого документа не существует. Также не существует никакого документа, упраздняющего монархию в России. Потому можно считать, что Закон о престолонаследии Павла Петровича — закон долговечный. Но перевороты на том не закончились.
Закон о престолонаследии не спас самого императора Павла, он был убит в 1701 году. Он также не помешал еще одной попытке дворцового переворота — декабристам через четверть века. Но оба заговора не помешали на законном основании занять престол Александру Первому, а затем и Николаю Первому. На том Эпоха дворцовых переворотов закончилась. Она чрезвычайно увлекательна для изучения, но думаю, что жить тогда, особенно временами, было менее увлекательно. Вот и всё на сегодня.
Вопрос: Вы уверены в том, что все сотрудники спецслужб поддерживали национальные движения и бросили там русских?
Махнач: Нет, конечно. Я говорил об общей тенденции и об их известной реальной роли по поддержке национальных фронтов. То известно из публикаций, и мне лично тоже много известно. Я понимаю, что военный переворот — вещь редкая, и офицер исполняет приказ. Но можно же итальянские забастовки устраивать. Мы, русские, к этому привыкли. Можно было исполнять приказ умышленно очень медлительно (саботировать). Совесть-то должна быть, можно же было понимать, что в стране происходит. Но никто не тормозил. А что значит «русских бросили»? Русские там у себя дома жили и сейчас живут. Так, по крайней мере, я считаю.
Больше вопросов нет. Позвольте пожелать вам всего доброго и с вами распрощаться.