Это случилось московским унылым ноябрьским вечером, когда в переходе метро начали торговать мандаринами. Казалось, они полыхали оранжевым на весь переход – такие приплюснуто-круглые, радостные, насквозь пропитанные абхазским солнцем точно пирожные тирамису – ямайским ромом. Только коснись пальцем – и обожжешься. Давно прошли те времена, когда мандарины в Москве были редкостью. Помню, они появлялись в городе исключительно под Новый год и тут же разлетались по праздничным столам и детским подаркам, которые доставались тем счастливцам, кого родители водили на «елки».
Не сказать, чтобы я особенно любила мандарины – после них пальцы иногда становились желтыми, как у курильщика, и некогда белоснежный французский маникюр быстро тускнел и терял свою свежесть. Однако конец ноября – традиционное время предновогодней суеты и кучи дел, поэтому французского маникюра у меня не было. А желание отпраздновать приближение Нового года – было.
Я попросила у продавца разрешения выбрать мандарины самостоятельно – и, конечно, совершенно по-детски увлеклась… Крупные, блестящие, гладкие, упругие и в то же время немного мягкие, один к одному, эти плоды сами просились в руки. Я бросала в пакет один мандарин и тут же тянулась за следующим – из жадности скорее тактильной, чем какой-либо другой. Касаясь их, я словно касалась солнца, лета, и даже людей, которые жили там, в сказочной Абхазии, где, наверное, никогда не бывает снега…
«Ох, полным-полна моя коробочка», – крутились в голове строчки старой песенки, когда мы с большим черным полиэтиленовым пакетом мандаринов бочком-бочком миновали валидатор и спустились на платформу.
В ожидании поезда я поставила тяжеленный пакет на пол и перевела наконец дыхание. В принципе, мне нужно было только сесть в вагон и по прямой доехать до своей станции. А там до дома – рукой подать. Если, конечно, эта рука не занята пятью с половиной килограммами мандаринов, но это уже детали.
Несмотря на то, что час был еще не поздний, поезда следовали с увеличенными интервалами – так часто бывает на ветках, уходящих хвостами в дремучие спальные районы. Прошла минута, за ней – еще одна. Станция дремала, дремали с открытыми глазами и пассажиры, предвкушая тепло своих квартир и поздний ужин под привычный телевизионный клекот какого-нибудь Малахова. В начале третьей минуты поезд наконец показался из тоннеля. Я наклонилась, взялась за ручки «мандаринового» пакета и приготовилась войти в вагон. То, что затормозивший передо мной вагон оказался чуть ли не битком набит детьми, стало для меня неожиданностью. Завидев внутри детские рожицы, я предусмотрительно отошла от путей и посторонилась. Двери вагона открылись, дети шумной стайкой высыпали на платформу. Ватагу стерегли трое взрослых – вероятно, учителя. Скорее всего, возили два или даже три младших класса на экскурсию и вот теперь возвращались к школе, чтобы передать «горох» родителям.
Честно говоря, я не очень люблю детей. Вернее, не испытываю перед ними почти священного трепета и не покрываюсь от умиления сахарной пудрой восторженных сюсюканий. Наверное, поэтому детей у меня до сих пор нет. Не то чтобы меня это тревожит или печалит – скорее, мне бывает одиноко от собственной самодостаточности и нежелания делиться. Наверное, я просто жадина. Эгоистка. Или трусиха.
Несмотря на усталый вечерний час, дети лучились энергией. Они громко переговаривались, смеялись, толкались, строили рожицы, дергали друг друга за одежду, о чем-то спрашивали учителей и напоминали молекулы броуновского движения – двигались непрерывно и хаотично. Я на автомате сделала еще шаг в сторону и чуть не потеряла равновесие: в левый бок мне буквально вонзился мальчуган, и сразу за ним, точнее, в него – еще один. Ну конечно, в метро так удобно друг за другом гоняться… Равновесие я удержала благодаря мандаринам: тяжелый пакет перевесил и помог мне устоять на ногах. А вот пластиковая ручка выпавших на ее долю испытаний не пережила: она решительно оборвалась, пакет тяжело осел на платформу, и мандарины раскатились по ней так же радостно и энергично, как минуту назад это сделали дети. «Ааах!» – раздался многоголосый восторженный детский вздох, и мальки бросились охотиться на мандарины. Раздать бы им в руки сачки – была бы полная иллюзия ловли оранжевых бабочек. Воспитатели пытались собрать малышню в кучу, но мандарины светились так ярко и манко, что назидательные голоса взрослых тонули в шумных восторгах детей. «Я нашел! Еще! Еще! У меня еще один!». Умилялась ли я, глядя на эту картинку? Я сидела на корточках, собирая мандарины обратно в пакет, и злилась. На моих глазах дети запихивали мандарины в карманы и рюкзаки или тут же их распечатывали, полагая, что добыча должна быть съедена немедленно, прямо на месте одержанной победы. Конечно, некоторые дети подбегали ко мне и – кто смущенно, кто уверенно – пытались сложить мандарины в порванный пакет. Одна девочка с торчащими в разные стороны и сильно разлохматившимися к вечеру двумя косичками почему-то принесла один-единственный мандарин и очень аккуратно положила его не в пакет, а прямо в мою объемную дамскую сумку, утонув в ней своей маленькой ручкой чуть ли не по локоть. Это смотрелось так забавно, что я улыбнулась и не стала перекладывать фрукт в общий пакет. Остальные же дети занимались откровенным грабежом, который, разумеется, не выглядел таковым в их то ли невинных, то ли тщательно имитирующих невинность глазах.
Я смотрела на них и думала, что это, наверное, какой-то важный знак. Молодая женщина, рассыпавшая мандарины, и милые ангелочки, эти мандарины собирающие. Чем не картинка райского сада? Я уже не пыталась собрать фрукты, а просто наблюдала за детьми. Я ждала. Мне виделось, как ко мне подходит девочка или мальчик (лучше, конечно, девочка), протягивает на маленькой розовой ладошке мандарин и говорит что-то судьбоносное вроде: «Тетя, ты такая красивая! Можно я буду твоей дочкой?». И тут я, конечно, растаю, тепло посмотрю на этого ребенка (да-да, определенно на девочку) и увижу в нем черты своей будущей дочери… Потом, разумеется, я раздам все мандарины детям, они будут долго меня обнимать, затем учителя их уведут, а я останусь в одиночестве на платформе – улыбающаяся как одна из Мадонн Рафаэля, освещенная неким сакральным знанием и предвкушающая чудо… А в ладони моей будет кругло зажат мандарин – подарок маленькой кудрявой (я всегда мечтала о кудрявых локонах) девочки.
…Мандарин меня из задумчивости и вывел. Он прилетел мне прямо в голову: мальчишки, наполнив мандаринами карманы и рюкзаки, затеяли стрельбу цитрусами на поражение. Конечно же, я оказалась на линии огня. Удар был не больным, но обидным: мало того, что эти жуткие дети рассыпали и растащили по карманам мои фрукты, так они еще в меня же ими и кидались! «Извини!» – задорно крикнул мне один из мальчишек – самый разгоряченный и растрепанный, игнорируя всяческую субординацию. «Паразит мелкий!» – пробурчала себе под нос я, поднялась с корточек, бросила пакет и пошла вперед, к первому вагону. Пусть себе развлекаются! Все равно половину мандаринов они уже наверняка передавили, еще часть укатилась на пути, остальное осело в карманах. Не бегать же мне, в самом деле, за детьми с требованием: «Верните мои мандарины!».
Я села в первый вагон. Двери закрылись, поезд умчался в тоннель. Настроение было испорчено. Знака свыше не последовало, дети оказались ровно такими, какими представлялись мне всегда: крикливыми, наглыми, жаркими, взлохмаченными, разрывающими пространство в клочья своей кипучей энергией. Ничего нового – это я и так знала. Просто иногда, особенно в конце ноября, так хочется чуда…
Несмотря на дурное расположение духа, я все еще была расположена к чудесам. «Не просто же так именно сегодня мне захотелось этих дурацких мандаринов, – уговаривала себя я. – Не просто же так они рассыпались по платформе и в результате достались детям. Не каждый же день так происходит, в конце-то концов! Вот я, например, ни разу в жизни не собирала рассыпавшиеся по платформе мандарины. Это ведь что-то, да значит!».
Мне эгоистично казалось, что высшие силы должны немедленно вознаградить меня за доброе дело – как же, я оставила мандарины детям, не взяла себе ни штучки, подарила малышне внезапный праздник. А значит, добро вот-вот вернется ко мне бумерангом, достаточно только немного подождать. Надо ли говорить, что потенциальное добро виделось мне симпатичным одиноким мужчиной, не отягченным бывшей или нынешней женой и, самое главное, детьми.
Поезд прибыл к моей станции, я вышла на платформу: плечи расправлены, грудь вперед, подбородок по-царски (по крайней мере, так мне казалось) направлен вверх. Принимать подарки судьбы надо с достоинством – и я старалась держать марку.
«Девушка! Де-вуш-ка!» – внезапно прокатился приятный баритон за моей спиной. «Вон оно! – победоносно подумала я и вся словно вытянулась в струну. – Я же говорила, это не просто так!». «Девушка, подождите! Извините!» – сначала меня окончательно настиг голос, а потом и его хозяин. На хозяина я взглянула мельком: если это на самом деле судьба, успею еще рассмотреть. И потом, нельзя забывать о том, что девушка должна оставаться загадочной и не демонстрировать свою заинтересованность. Я только заметила, что мой визави не обладает ни чертами Ричарда Гира из «Красотки», ни его миллионами – одет он был со вкусом, но весьма просто. Впрочем, миллионеры очень часто маскируются под нищих, поэтому вопрос материального благополучия я оставила открытым и отодвинула на второй план.
А вот голос моего случайного попутчика был замечательным – не слишком низким и не грубым, но уверенно твердым, обволакивающим. Таким голосом хорошо бросать нечто вроде: «Детка, давай сбежим отсюда вдвоем…». Не говорить, а именно утверждать и приглашать, не допуская иного варианта развития событий… «Девушка, простите, но… От вас так пахнет… В смысле… Что у вас за духи?» – вернул меня в реальность голос незнакомца. Я снова чуть не потеряла равновесие и не споткнулась (второй раз за день, о, эти чертовы мандарины) – на этот раз о начало эскалатора. Мы вместе встали на ступеньки – мой визави чуть ниже, я – чуть выше, лицом к нему, чтобы удобно было беседовать. Господи, как мне хотелось показаться ему интересной, таинственной, сексуальной, раскованной, дерзкой… Как хотелось томно молчать, вальсируя в диалоге одними лишь взглядами…
Я посмотрела ему в глаза чуть дольше, чем требовали приличия. Улыбнулась самыми кончиками губ – моя мимика осталась почти бесстрастной. Довольно высокомерно кивнула и, придерживая дамскую сумочку левой рукой, правой медленно потянула за молнию. Молодой человек следил за мной, как кролик за удавом – мне совершенно очевидно удалось его заинтриговать. Благо, эскалатор был длинным и позволял мне творить свою магию. Продолжая хранить молчание, я извлекла из сумочки флакончик моих любимых шведских духов, а другой рукой взяла мужчину за руку. Он превратился в изваяние – его заворожили мои действия. Я ликовала, я чувствовала себя Снежной Королевой, уводящей в свои ледяные чертоги маленького теплого Кая… Глядя незнакомцу в глаза, я развернула его руку запястьем вверх и брызнула на кожу и манжет из пульверизатора… «Ты чё??? – совсем не баритоном взвизгнул мужчина, резко отдергивая руку и выбивая флакончик из моих пальцев. – Ты чё (непечатно, непечатно, непечатно) вообще совсем??? Дура! Меня женя (непечатно) уроет (непечатно дважды)!! Я (непечатно единожды) духи ей хотел, как у тебя! А ты??? Что я ей скажу!? Извращенка!!!».
Пытаясь отстраниться от возмущенного бедолаги, лицо которого от гнева пошло красными пятнами, я машинально отшатнулась назад, и тут эскалатор внезапно кончился. Настолько внезапно, что я вылетела на площадку спиной назад (третий раз за день – будь прокляты эти мандарины и все знаки свыше!!!), а мужчина, споткнувшись в свою очередь об меня, грузно приземлился сверху. Отползая на безопасное расстояние от движущихся ступенек, которые стремились зажевать нас обоих, мы, как одно большое и неуклюжее членистоногое, с горем пополам откатились в сторону. Мужчина был на меня настолько зол, что на прощание обронил всего одно крепкое слово и, отряхнув джинсы, ретировался. За ним отчетливо тянулся шлейф моих духов: флакончик то ли разбился, падая, то ли разлился. Так или иначе, домашняя головомойка моему несбывшемуся мужу была обеспечена…
Я поднялась на ноги, стряхнула с пальто пыль и мелкий налипший мусор, и побрела домой. Очень хотелось расплакаться, пожалеть себя, приобнять за плечи. Но я твердо решила донести слезы до дома – сперва смыть с ресниц тушь, чтобы та не щипала глаза, а потом уже реветь в свое удовольствие.
Однако едва я оказалась в безопасности темной прихожей и закрыла за собой входную дверь, как слезы полились сами собой. Я сидела на полу и совершенно по-девчачьи ревела, смакуя свое горе и жалея себя на всю катушку. Тушь, конечно же, немедленно и довольно бестактно полезла в глаза. Вставать с колен (ни в прямом, ни в переносном смысле) прямо сейчас только чтобы умыться, мне не хотелось. Поэтому я, не включая свет, запустила руку в сумочку в поисках упаковки влажных салфеток. Нащупала косметичку, мобильный, электронную книгу, паспорт, резинку для волос, кольцо… Кольцо? Но я не ношу украшения на дне собственной сумочки… Я и на пальцы-то их не особенно часто надеваю. Заинтригованная, я совсем забыла о том, что планировала сладко пореветь над собственной горькой женской долей, вскочила на ноги и щелкнула выключателем.
На моей ладони действительно лежало кольцо – тонкое металлическое колечко, которое налезло бы мне разве что на мизинец. Посередине красовался крохотный клевер-четырехлистник, залитый яркой зеленой эмалью. С минуту я рассматривала это странное украшение, неизвестно откуда взявшее в моей сумке. А потом до меня дошло.
Я взяла сумку и вытряхнула ее содержимое на пол. Высыпавшиеся веером документы, конфетные обертки, скидочные карточки и зарядку для телефона увенчал ярко-оранжевый мандарин, который выкатился из сумки последним и бодрым мячиком спружинил на гору важного и не очень хлама.
Наверное, плакать больше не стоило. Но все-таки я заплакала.