XXX
Когда хоругви и образа были доставлены Гапону, тот с удовлетворением и торжеством воскликнул:
- Теперь полный порядок. Можно начинать шествие.
Около одиннадцати часов колонны двинулись в путь. Гапон шел впереди, в сопровождении двух телохранителей – эсеров, которые должны были сопровождать его. Рядом шел и Пинхус Рутенберг, фактический руководитель и организатор провокации, в задачу которого входило проследить за тем, чтобы во время беспорядков Гапон остался в живых. Кто-то же должен был нести за все ответственность, и этим крайним, уж, конечно же, будет Гапон, сам подписавшийся на это дело.
Колонну сопровождали эсеры. Они шли цепочкой по бокам, готовясь к стычке с войсками. За спиной Гапона шагали несколько человек, державших в руках хоругви и иконы.
Гапон время от времени оглядывался на колонну. Действительно, шествие вполне походило на многотысячный крестный ход. Такого хода история, наверное, никогда еще не знала. Колонна заполняла собой всю улицу, и хвоста ее не было даже видно. Впереди священник, с гордым и надменным лицом – он возглавляет шествие. На его груди сверкает золотой крест. Для полного сходства с крестным ходом не хватало только церковного песнопения.
И Гапон начал петь.
- Спаси, Господи, люди твоя! – Басовитый голос отца Георгия пронесся над толпой.
- Спаси, Господи, люди твоя! – подхватили идущие. Мужские и женские голоса слились воедино, превратившись в мощный хор.
Но когда пение дошло до слов «Императору Николаю Александровичу слава», эсеры запели:
- Спаси Георгия Аполлоновича!
Эта фраза была так неуместна, что шедшие сразу же за вожаками рабочие осеклись, и не знали, как продолжать.
Льстивые слова, воспетые эсерами, были приятны Гапону. Он метнул взгляд на тех, кто произнес ему славу, но ничего не сказал. Однако взгляд его красноречиво говорил о чувствах попа-провокатора, который не останавливался даже перед глумлением над святынями, постаравшись закамуфлировать провокацию крестным ходом. Было ясно, что такой человек не перед чем уже не остановиться.
И он и не останавливался. Гапон снова продолжил песнопение. И снова, как только дошло до прославления Императора, эсеры запели:
- Спаси, Господи, Георгия Аполлоновича!
А кто-то и вовсе ввернул:
- Свобода или смерть!
Хвала, воздаваемая Гапону, вселяла дополнительные силы в того, уверенность в собственной правоте.
- Вперед, братья мои! – кричал он. – Смело идите за мной! Настал решительный час, пришло наше время.
И снова начиналось глумление над церковным песнопением. Колонна взяла курс к Нарвским воротам.
- Вперед, только вперед! Ничего не бойтесь, братья мои. Если нам будет отказано, то у нас нет больше Царя! Ничего не бойтесь!
Еще накануне вечером, по приказу министра внутренних дел Святополк-Мирского, были мобилизованы войска и конная полиция. Всем были розданы боевые патроны, но строго-настрого наказано избегать до последнего возможного конфликта. Военные и полицейские сами прекрасно понимали, чем может грозить государству кровопролитие, на которое упорно толкают народ Гапон, и его единомышленники.
Шествие шло по Петергофскому шоссе, и уверенно приближалось к Нарвским триумфальным воротам. Там его уже поджидал кордон, образованный войсками и полицией.
Обстановка накалялась.
Около двенадцати часов дня колонна появилась в поле зрения войск.
Рабочие тоже увидели войска, и замедлили ход. Шествие приостановилось. Однако Гапон воскликнул:
- Не останавливайтесь! Они не посмеют нас тронуть! А если и осмелятся, то это будет означать, что у нас нет больше Царя!
И Гапон, вместе с эсерами, несшими иконы и хоругви, решительно двинулся вперед. Он рассчитал верно, когда придумал замаскировать провокационное шествие крестным ходом. Полиция и войска испытали растерянность, когда увидели направляющихся к ним людей, несших церковные атрибуты, и возглавляемых священником.
Зато эсеры поняли, что наступает их время. Они приготовились к тому, чтобы дать отпор войскам, если те попытаются их остановить или разогнать.
Толпа, видя, что вожди продолжают смело идти вперед, вновь пришла в движение. Гапон и его окружение видели, что войска испытывают неуверенность. Рутенберг свирепо смотрел из-под своих круглых очков, мысленно ускоряя ход событий, и желая, чтобы солдаты как можно быстрее приступили к своим обязанностям. Революционерам нужен был повод для провокации, и они не сомневались, что войска этот повод дадут.
- Смело вперед, товарищи! – кричал Гапон. – Свобода или смерть! Умрем за нашу свободу! Если нас не пустят, то у нас нет Царя!
Однако войска не собирались открывать огонь. Они прекрасно видели, как агрессивно были настроены первые ряды шествия, и молили Бога, чтобы дело не дошло до стрельбы.
- Что будем делать? – спрашивали офицеры, переговариваясь друг с другом.
- Толпа явно настроена революционно.
- В этом все и дело. Если они прорвутся к Дворцу, вы представляете, что тогда произойдет?
- Государя в Петербурге нет, он не сможет выйти к ним.
- Вот именно! Но народ не поверит, что Государя нет во Дворце. Начнутся погромы.
- Этого я и боюсь.
- Так что же нам делать?
- Мы должны попытаться убедить людей, что их желание невыполнимо, шествие не имеет смысла.
- Я не думаю, что они нас послушают, - качал головой один из офицеров. – Видите, как они агрессивно настроены.
- Но должен же быть у них здравый смысл.
Офицер взглянул на говорившего.
- У толпы не бывает здравого смысла.
- С ними священник. У него-то должен быть здравый смысл?
Вид священника невольно вызывал у полицейских чинов чувство доверия. Никто из них еще не знал, кто скрывается под этой священнической рясой.
А расстояние между кордоном и шествием быстро сокращалось.
Наконец, полицейские чины пришли к решению. Несколько офицеров, оседлав коней, поскакали навстречу колонне.
- Граждане рабочие! – крикнул один из них. – Мы приказываем вам остановиться! Немедленно прекратите шествие, и вернитесь назад!
- А, вот они, буржуйские прихвостни! – закричал кто-то из эсеров. – Они не хотят нас пустить к Царю!
Полицейские пытались осадить коней, которые, при виде столь огромной толпы, испытывали волнение. А, возможно, они каким-то своим шестым чувством, свойственным многим животным, чувствовали угрозу, исходящую от революционной массы.
- Я повторяю, - вновь крикнул полицейский. – Остановите шествие, и расходитесь по домам. Царя в городе нет! Вы ничего не добьетесь своими действиями.
- Не слушайте их! – повысили голос революционеры, стараясь перекричать полицейских. – Пусть эти свиньи убираются с нашего пути. Свобода или смерть! Мы не остановимся ни перед чем!
- Единственное, чего вы добьетесь, это погромов и столкновения. В Зимний дворец мы вас не пустим. Государя нет в городе, - говорили офицеры. – Ваши действия могут привести к кровопролитию. Одумайтесь, люди!
- Замолчите, собаки! – кричали революционеры, принявшись сыпать грязными ругательствами и оскорблениями в адрес полиции. – Мы готовы пролить кровь! Хватит унижений, хватит раболепия! Долой эксплуататоров трудового народа!
Гапон снова зашагал навстречу полицейским. Следом за ним двинулась и колонна.
- Если вы не остановитесь, мы будем вынуждены открыть огонь!
Полицейские лошади попятились назад.
- Повторяю, если вы не повернете назад, мы откроем огонь! Я не шучу, солдаты вооружены боевыми патронами. Немедленно поверните, и расходитесь.
Однако слова офицеров не оказывали нужного действия. Толпа, подстрекаемая Гапоном и эсерами, продолжала двигаться вперед. Полицейских поразило и возмутило то, какими кощунственными и откровенно революционными песнопениями сопровождалось шествие.
Офицеры подстегнули коней, и вернулись к кордону.
- Что же делать, они не останавливаются?
- Мы не должны допустить кровопролития.
Внезапно командующий войсками принял решение.
- Послать эскадрон Конно-Гренадерского полка, - прозвучала команда. – Оружия не применять, стрельбу не открывать. Рассеять толпу, и не допустить ее дальнейшего продвижения.
Всадники помчались навстречу колонне.
Рутенберг понял – пришло их время. Он переглянулся со своими соратниками. Те были готовы к столкновению, кое-кто приготовился выхватить револьверы. Казалось, время застыло, и лошади двигаются чрезвычайно медленно.
Но все это продолжалось лишь несколько мгновений, а затем иллюзия рассеялась.
При приближении всадников толпа расступилась в стороны, и грянули первые выстрелы.
Только произведены они были не солдатами, а эсерами, затерявшимися среди рабочих.
Один из всадников был убит, а помощник пристава тяжело ранен.
В толпе послышались испуганные крики, никто не мог понять, откуда были сделаны выстрелы, и в кого стреляли. Эсер, несший в руках тяжелый деревянный крест, захваченный в часовне, размахнулся, и ударил им ближайшего к нему всадника.
- Проклятье! – закричал кто-то из эскадрона. – Они вооружены, они стреляют в нас!
Взводный унтер-офицер, которого ударили крестом, покачнулся от удара, но удержался в седле.
- Не стрелять! – успел выкрикнуть он.
Эскадрон пустил в ход нагайки, пытаясь разогнать толпу. Меньше всего они ожидали, что мирное шествие, с хоругвями и иконами, сопровождаемое священником, на самом деле окажется замаскированным революционным движением.
- Бейте душегубов! – закричал кто-то из провокаторов.
И люди бросились на гренадеров. Вся агрессия вырвалась наружу. Но из одного того, что всадника ударили крестом, уже следует, что несший крест, был революционером. Верующий человек на такой поступок не решился бы никогда.
Снова прогремели выстрелы, произведенные революционерами, но на этот раз они никому не причинили вреда.
Эскадрон, поняв, что остановить толпу им не удастся и, убедившись, что они имеют дело отнюдь не с мирным шествием, повернул назад.
Заслышав выстрелы, и увидев, что творится, офицеры, находящиеся в кордоне, заволновались.
- Кто стрелял? Кто стрелял? – спрашивали они друг у друга.
- Это эскадрон стрелял?
- Нет, это стреляли в них.
- Кто стрелял, рабочие?
- Да какие это рабочие! Это самые настоящие террористы.
Эскадрон вернулся к кордону.
- Кто открыл огонь? – спрашивали у побитых и обозленных гренадеров.
- Они по нам, - отвечали те.
- Как? Там же с ними священник. Это же крестный ход. Иконы, хоругви.
- Крестный ход? – негодующе воскликнул кто-то из гренадеров. – Да эти ходоки ударили нашего взводного крестом. Вот вам и крестный ход!
- Что же делать? Смотрите, они опять пошли!
Колонна снова сгруппировалась. Но никто уже не пел молитвы. Из толпы слышались только революционные выкрики. Кто-то запел «Интернационал».
Толпа снова двинулась на кордон.