Это первая половина лекции «История Москвы», которой я дал свое отдельное название, поскольку она посвящена только политике. Вторая же половина посвящена только архитектуре, почти вся состоит из комментариев к показу многих слайдов (диапозитивов) и отекстована отдельно под названием «Архитектура Москвы XIV-XVI веков».
Место и время лекции неизвестно.
Отекстовка: Сергей Пилипенко, июнь 2013.
БЕСЕДА ПЕРЕД ЛЕКЦИЕЙ
Сегодня будем говорить об облике Москвы средневековой. Разумеется, картина Средневековья неоднородна. Это княжеская Москва XIV века, но Средневековье — это и царская Москва, столица великой России в XV-XVI веках. Средневековье — это наша национально-политическая традиция. Но Средневековье — это и тирания Ивана IV, и Смута в начале XVII века. Сегодня мы закончим где-то началом XVIII века. Так как главная привязка в этом лекционном курсе — это облик Москвы, то сегодня уже буду вам показывать слайды.
Курс закономерно построился вот как. В свое время я сделал по просьбе студии «Диафильм» диафильмик «Барокко в Москве». Через некоторое время они спросили, что можно еще. Я предложил «Модерн в Москве». И после Модерна стало ясно, что еще три диафильма и будет покрыто всё. Конечно, кроме советского периода, о котором разговор особый, потому что он был больше разрушением Москвы, чем созиданием, по крайней мере, разрушением облика Москвы.
До Барокко, которое начинается в XVII веке, смотрим только облик средневекового города. После Барокко следует Классицизм. Затем Историзм в Москве второй половины XIX века. Как видите, всего пять (с Модерном). Продолжение этого курса — не моя инициатива. Я не продумывал его заранее как некий специальный курс. Запросили лекцию об облике Москвы, и эти пять частей напросились сами собой. К ним я добавил первую, вводную лекцию, которую прочитал две недели назад, и последнюю лекцию о судьбах Москвы в советское время, в которой будет и позитивный материал, не только негативный. Это больше рассказ, чем показ. И еще счел возможным вставить лекцию «Москва — Третий Рим» (она будет в декабре), потому что совершенно особый вопрос о Москве как имперском городе, столице православного царства, требует и особого разговора. В ней будет немного слайдов. И это тоже будет относиться к средневековой Москве.
В зал еще входят, а уже поступили три вопроса на бумажках. Отвечу на два, на один не смогу.
У меня просьба тем, кто меня слушает впервые. У меня есть практика: я отвечаю на все вопросы. В этом зале вопросы в основном глубоки и интересны. Впрочем, отвечаю даже на вопросы злобные и глупые, которые редко бывают. Это особая тема, потому предлагаю младшей части обитателей зала после лекции, когда отвечаю на вопросы, просто покинуть зал. Если вы будете выслушивать все вопросы, меня потом покусают ваши родители за то, что я вас задержал, и вы поздно вернулись домой. Это для вас необязательно, а в общем решайте сами.
Вопрос: Известно, что Чудовский и Воскресенский монастыри в Кремле были ликвидированы. Куда делись захоронения? Перенесли ли их? Где в частности могила или мощи святого Алексия Первого?
Ответ: Несомненно, имеются в виду мощи Алексия митрополита. Потому в данном случае слово «первый» излишне. Митрополит середины XIV века, воспитатель юного Дмитрия Донского, старший друг преподобного Сергия Радонежского. Всё понятно. Им основан Чудов монастырь, в нем он и был погребен, у себя, так сказать.
Чудов монастырь стоял примерно на том месте, где сейчас находится здание президентской резиденции, бывший президиум верховного совета, здание 1930 года постройки, то есть у Спасских ворот, от границы Тайницкого сада к зданию Сената. А перед ним, прямо у Спасских ворот был женский Воскресенский монастырь.
Они действительно были снесены в 1930-е годы под строительство этого здания. И погибло почти всё, что в них находилось. В частности в Чудове монастыре реставраторы снимали древние фрески. Уже было принято решение о сносе. И потому можно было таким образом спасать росписи. Они снимали фрагменты фресок и под специальным навесом складывали их на фанерные листы. Времени оставалось на эту работу неделя-полторы. Потому никто не торопился. Свою работу реставраторы выполнили, фрески спасли. И вдруг они являются в Кремль и видят, что всё взорвано, бесценные фрагменты росписей высыпаны в отвал, в общую кучу, а фанерка аккуратно сложена стопочкой в углу, потому как материальная ценность, как же ее уничтожать! Это из анекдотов о гибели Москвы.
Но мощи святителя Алексия находятся в Богоявленской Елоховской церкви, сейчас патриаршей, на очень видном месте, и вы можете им поклониться. Они были перенесены, но почти всё погибло.
Кое-что наверняка лежит под зданием или же под отмосткой близлежащей. Ну, лежит же под брусчаткой Ивановской площади прах Московского генерал-губернатора, князя Сергея Александровича. Причем, крест, который восстанавливается стараниями общества «Радонеж», не разрешили поставить на прежнее место, потому что там должны стоять машины большого начальства. Не очень понятно, что делать. Над ним пока машины катаются.
Вопрос: Можно ли в Даниловом монастыре посмотреть на мощи святого Даниила и где?
Ответ: Вот на этот вопрос я ответить не готов: давно не был в Даниловом. Но, по крайней мере, на день его памяти, в его праздник, конечно, их будут выносить, и можно будет посмотреть.
Вопрос: Есть ли сейчас какие-нибудь церкви на месте бывшего Спасского монастыря в Кремле, во внутреннем дворе, за дворцами и Грановитой палатой? Пускают ли туда?
Ответ: От Спасского монастыря в Кремле до XX века дошла древнейшая кремлевская церковь Спаса-на-Бору, неисследованная и много раз перестроенная. Потому мы не можем утверждать, сколько в объеме того храма оставалось от XIV века. Ее фотография многократно печаталась. Известно также ее воспроизведение по древним планам Москвы, по планам конца XVI века. Представить ее можно. Больше ничего на месте Спасского монастыря не было, потому что монастырь этот из-за тесноты в Кремле был перенесен при Иване III, создателе Российской державы, и с тех пор на новом месте называется Новоспасским. Там он и стоит, недалеко от станции метро «Пролетарская».
А церковь Спаса-на-Бору с того времени была просто кремлевской церковью. То было замечательное место, то был придворный монастырь, где, между прочим, многих московских князей, когда они ожидали своей кончины, постригали в монахи. Был такой благочестивый обычай. То был древнейший храм Кремля. Он уничтожен бесследно, потому и ходить туда бесполезно. Церкви той нет. А Спасский монастырь, повторяю, в конце XV века был перенесен.
(в зале шум чего-то упавшего, все смеются)
Ничего страшного. И почему мы всегда смеемся, когда у нас что-нибудь падает. Можно подумать, удовольствие мы получаем от того, что у кого-то упала сумка...
ЛЕКЦИЯ
Итак, что представляла собою Москва в политическом плане в течение Высокого и Позднего Средневековья, вкратце, разумеется. Каковы были принципы градостроительства. И затем, после прочтения лекции будем смотреть то, что можем, из средневековой архитектуры Москвы и некоторые реконструкции ее древнего облика.
Москва, как мы прошлый раз выяснили, — великокняжеский город и, может быть, наиболее православный город средневековой Руси. По крайней мере, таковой была знать Москвы, таковой была княжеская семья. И Москва более, чем кто бы то ни был, ценила людей — единственную подлинную ценность этого мира. Москва становилась влиятельнее, сильнее. После сорока лет мирной жизни при Иване Калите и Симеоне Гордом Москва вызывала к себе пристальные взгляды всех русских людей, потому что с ней уже связывали вопросы избавления от Орды, в то время как Орда всё портилась и портилась, и становилась всё более малоприемлимой, всё более противной в отношениях с нами.
Москва постепенно выиграла сначала состязания с Тверью и Суздалем за первенство в Великом княжестве Владимирском. И начиная с Дмитрия Донского, великий князь Владимирский — это всегда Московский князь. Конкуренция прекратилась. А в XV веке Москва также выигрывает и конкуренцию за первенство во всей Русской земле, так как и Украина и Белоруссия — русские земли, выигрывает первенство в состязании с Великим княжеством Литовским.
Что же представляла Москва того времени политически? Древнерусский, домонгольский город, город IX-XIII веков, был сам по себе государством, о чем мы уже говорили. И это государство, будь то Смоленск, Полоцк, Чернигов или сам Киев управлялось составной политической системой. В древнерусском государстве был монарх, это князь, была аристократия, это боярство. Заметьте себе, что мы уже привыкли немножко неправильно использовать этот термин. Сейчас мы понимаем аристократию как знать. И человек древнего рода, особенно если у него есть титул, воспринимается как аристократ. На самом деле это греческое слово составлено из двух корней: «лучший» и «управляю». Это не просто знать, а знать, которая имеет власть, это власть знатных, власть лучших по-гречески. Боярская власть, несомненно, была совершенно реальной. И потому мы говорим, что у нас тогда была не только монархия князя, но и аристократия бояр.
Наконец, в древнерусском городе была и демократия. Все вы в школе изучали вече — достояние любого средневекового, домонгольского города. Но не только вече. Были еще определенные вечевые институты. Это довольно сложная система, потому что каждый «конец» (район города) собирал свое вече и избирал своего «кончанского старосту», каждая улица собирала по своим делам свой «сход» и избирала своего «старосту», как и земледельцы в сельской местности собирали свой сельский или волостной сход. Был еще институт «тысяцкого» — главы городского ополчения и главы города. Тысяцкий — всегда боярин. Но по демократическому выбору горожан он еще и, если хотите, демократический противовес власти князя.
Та система была необычайно устойчивой. Ну, газетки же иногда почитываете, к сожаленью, даже телевизор смотрите. Потому вам известно словосочетание наших дней — «противостояние ветвей власти» (с иронией). Никакое противостояние ветвей власти в домонгольской Руси не могло иметь места, потому что при любом противостоянии две формы власти всегда были сильнее третьей. Демократия с аристократией были бы сильнее любого князя. Князь в единстве с боярами был сильнее вече и мог подчинить себе город. Потому это была система редкостной устойчивости. Но, как правило, противостояния не было. Как правило, все вели себя солидарно, князя своего любили. А князь помнил свой долг перед своим городом. А когда все ветви были едины, то и Русь была непобедима, хотя междоусобицы бывали, но не внутри города, а между городами. А я еще раз напоминаю, что каждый город тогда — это государство.
Городская демократия угасла в нашей Русской земле за XIII век, когда нас разоряли с одной стороны Орда, а с другой стороны все кому не лень, кто лез к нам с Запада. И те западные были хуже, были страшнее. Орденские немцы-крестоносцы, поляки, венгры. Города приходят в упадок. Заметьте себе интересную вещь. Москва, правда, не только Москва, но и Тверь тоже, начинает постепенно свое восхождение из маленького поселка, даже из нескольких поселков, когда города наоборот угасают, приходят в упадок. Именно то делает возможным восхождение Москвы, потому что с такими великими городами как Чернигов, Смоленск, Новгород, Киев XI-XII веков конкурировать было бы невозможно. То были города по 40-50 тысяч населения. Некоторые считают, что в Киеве в наивысшем расцвете было сто тысяч. А в Париже, когда начинали строить собор Парижской Богоматери, то есть на рубеже XII-XIII веков было десять тысяч жителей. На Западе таких городов не было.
Так вот, города приходят в упадок. Это естественно. Люди не строят каменные храмы. Угасают профессии, угасают ремесла. Люди осторожно предпринимают торговые операции. Кругом непобедимый враг, кругом разорение. И люди начинают прятать деньги, не вкладывать их в предприятие и даже в строительство каменных соборов, не приобретать украшения, а складывать всё в горшок и складывать в землю. Чрез столетия такой клад находят археологи.
Москва же потихонечку поднимается в это время. Она унаследовала много от домонгольской Руси, но города XIII и XIV веков — это города маленькие, они даже не в состоянии стать культурными центрами. Настоящими культурными центрами становятся в то время монастыри. Вот здесь вторая и совершенно особая роль, если хотите, Русской церкви, хотя скорее русского монашества. Во второй половине XIV века вообще начинается подъем русского народа. Это чистая этнология. Вы можете прояснить себе это, прочитав книги Гумилева, которые я называл. Или еще проще — почитайте Балашова. В чем, прежде всего, это проявляется? В подъеме монашества. Монастырей в домонгольской Руси было довольно мало. А в XIV веке монастырей становится сразу много. Сколько было монастырей в домонгольской Руси, мы не знаем, по упоминаниям не знаем даже сотни. А городов знаем четыре сотни. И нам естественно предположить, что городов было больше, чем монастырей. Монастыри те были городские, даже если не в черте города, то близко, они были связаны с жизнью города. Самый знаменитый Киево-Печерский монастырь (ныне лавра) — типичный городской монастырь.
А монастыри конца XIV века совершенно другие. Уже сам Сергий ушел с братом за 10-12 километров от ближайшего жилья, совсем недалеко, всего за 14-15 километров от города Радонеж. Но то было уже дикое место, настоящая гора в густом лесу, где бегали олени и куда приходили медведи. В прекрасно изданном Житии Сергия можете почитать, как Сергий одного медведя целую зиму прикармливал, делился с ним, что имел поесть. И, тем не менее, то была настоящая глушь. Но то было самое начало. Ученики Сергия уходят уже за многие сотни верст. И хотя, казалось бы, монахи уходили подальше от жилья, тем не менее, именно монастыри парадоксально стали центрами культурного подъема конца XIV века. С этого монашеского движения начинается, как назвал его историк Георгий Федотов, «Золотой век русской святости» и, как давно говорят специалисты искусствоведы, «Золотой век русской иконописи». Имена такие, как Андрей Рублев, известны.
Что мы получили через монастыри? С чего начался тот культурный подъем, ставший вообще подъемом общенациональным? В это время угасает Константинопольская, восточная империя — Второй Рим, который мы обычно называем поздним термином «Византия» и которого тогда просто не было. Но тысячелетняя Византия, хотя последние два века ее существования — это, в сущности, агония, именно в это время последний раз дает импульс колоссального значения и Восточной Европе, нашей, и Западной, и даже мусульманам. Он называется Константинопольским или Палеологовским возрождением по династии Палеолог, которая тогда управляла.
Что такое возрождение? Это довольно важный материал. Если буду в чем-то непонятен по теме возрождения, жду записки: «Вы были не внятны. Объясните еще раз в конце лекции».
Термин «возрождение» обычно связывают с итальянским возрождением конца XV века, первой половины XVI века. Это вы все изучали и представляете себе. И массу имен вы знаете. Однако на Западе было и Каролингское возрождение на рубеже VIII-XIX веков, и Оттоновское возрождение в X веке. На Востоке, в Византии, до Палеологовского возрождения в X веке было Македонское возрождение. А потом были найдены эпохи возрождения в исламском мире. И, наконец, четверть века назад работы выдающегося востоковеда академика Конрада, нашего востоковеда, дали возможность понять, что возрождение есть универсальная категория. Вдумаетесь в смысл самого термина — возрождение — рождение того, что уже было. Так вот, возрождение есть такой культурный подъем, который достигается путем обращения к классической древности. А уж классическая древность, как вы понимаете, у каждого своя. Когда в Китае в VIII веке было явное возрождение, они про античный мир не знали ничего. Для китайцев той эпохи Тан образцом были китайцы эпохи Хань II-I веков до Р.Х. Образец у каждого свой, а метод один и тот же. Вы можете со мной не согласиться, доказать я того пожалуй еще не могу. Но не сомневаюсь, что все без исключения культурные подъемы есть возрождения, за исключением редкостных рождений принципиально новых культур. То есть, всегда кто-то избирал образец и начинал ему следовать. И другого пути нет.
Конечно, следование образцу — это еще совершенно необязательно возрождение. А может получиться просто подражательство, милое такое ретро, и никакого возрождения не будет. Это уже от внутренней жизни людей зависит, от их духовного состояния. Но другого пути нет.
Если мы после колоссального культурного упадка сейчас надеемся на привлекательное будущее, то метод у нас тоже один — метод возрождения. И нам необходимо выбрать образцы для подражания. В XIV веке мы конечно своих образцов для подражания не имели. То было не наше возрождение, а Константинопольское. Но у них образцы были. Это эпоха христианской Античности. Античность ведь была не только языческой, античность была и христианской. Это IV-VI века, эпоха первых вселенских соборов, эпоха Юстиниана Великого, может быть, величайшего христианского царя в мировой истории, эпоха Василия Великого, Иоанна Златоуста, эпоха потрясающе красивого искусства, от которого мало что осталось. Вот к чему обращались в Константинополе в XIV веке. А уже у Константинополя подхватили и мы, и болгары, и сербы, и Закавказье — это всё наш восточнохристианский мир. Но подхватил и Запад, в XIV веке Запад снова учился у Константинополя, тогда у них было «предвозрождение» («проторенессанс»).
Вся разница между восточнохристианским возрождением XIV века и итальянским, западным возрождением XV века в том, что мы все во главе с византийцами, во главе с греками, в качестве образца избирали только христианскую Античность, а они согласились и на Античность языческую, они сделали еще один шаг. Ну, на этом они что-то приобрели, что-то потеряли. Это не тема нашего цикла, у нас этого не было.
А вот глубокое изучение IV, V и VI веков у нас было. Вот что у нас прошло через монастыри, через монашескую среду, потому что тогда именно у монастырей была теснейшая связь с монастырями Константинополя и Афона в Греции.
Второе — это то, что мы пережили в это время тоже благодаря Константинополю мощное влияние духовного течения, монашеского по происхождению, названного «исихазмом». От греческого «исихия» — безмолвие. Движение безмолвствующих. Рассказывать об этом времени нет. Но зато назову вам книги. Лучше всего обратиться к тому, что написал Прохоров. Это наш крупнейший петербургский филолог, Прохоров Г.М. — Гелиан Михайлович. У него две книги. Первая — «Повесть о Митяе» (Памятники отечественной и переводной литературы XIV века). Это название памятника конца XIV века, но вас, по крайней мере, школьников, разбор памятника интересовать не будет, а вот историческую главу вам пора прочитать. Получите массу интересного. Кроме того, смотрите в каждом томике ежегодника «Труды отдела древнерусской литературы», в таких больших серых, невзрачного вида томах. В 60-е, 70-е, 80-е годы они выходили регулярно каждый год. Лет двадцать подряд, если не больше, в каждом томе есть публикация Прохорова. Он наилучший знаток и нашего материала XIV-XV веков, и византийского. Но так как Прохорова можете не найти, прочитайте хотя бы популярную книгу игумена Иоанна Экономцева «Православие, Византия, Россия». Это сборник статей, первые три посвящены именно Византийскому возрождению XIV века. Эта книга в продаже есть. Отец Иоанн тут следует за Прохоровым. По сути дела он сам не исследователь, а популяризатор. Спасибо ему. Так что, если не попадется Прохоров, можно почитать Экономцева.
Интересно в исихазме то, что изначально это был лишь путь и метод самосовершенствования даже не всякого монаха, а только особо одаренного, склонного к уединенной молитве и благочестивым ученым размышлениям. И вот за одно поколение людей — вот в чем сила возрождения (!) — сначала исихазм превратился в путь совершенствования каждого монаха, а затем и каждого человека. Крупнейший исихаст — Григорий Палама. Его трехтомник теперь тоже существует в переводе на русском языке. Теперь можно обращаться к «Омилиям», то есть проповедям святителя Григория Паламы.
Но то было всё, что могло быть достигнуто в Византии. Этнология непреложна! Они могли бороться за личное самосовершенствование, но им было поздно бороться за самосовершенствование всего народа, ибо народ достиг глубокой старости и его пребывание в истории заканчивалось. Византийские греки были стары, а мы были молоды. Потому, попав на русскую почву, исихазм превратился в некое движение действительно за совершенствование целого русского народа. Это блестяще сформулировано одной из немногих дошедших до нас фраз Сергия Радонежского: «Воззрением на Святую Троицу побеждается зловредная рознь мира сего». Вот так, «побеждается рознь». Рознь! Христиане и прежде знали, что высший образец единства, конечно, демонстрирует нам таинственным образом Троица. Но до XIV века из этого не делали вывода, что это образец для подражания, что это путь к единству всего народа. Это пришлось ко времени, к максимальной энергии русских людей XIV века, людей доблестных, людей энергичных. И они быстро достигли единства. А достигнув единства, они и основали Третий Рим, они основали православное царство, о чем мы будем говорить в следующий раз.
Итак, монастырь играет колоссальную роль в культурном подъеме, монастырь играет небывалую доселе роль нравственного учителя. Ну, подумайте о Сергии. Он начал свою, простите, «карьеру» игуменом маленького, деревянненького, довольно заштатного монастыря. Закончил он игуменом маленького, деревянненького, столь же заштатного монастыря. Но князья писали ему, прося совета, прося примирения. И он достигал примирения князей, например, Дмитрия Московского с Олегом Рязанским. О нем знали митрополиты и, более того, о нем знал патриарх. А патриарх был далеко, патриарх был в Константинополе. Вот особенная роль монастырей.
Но вернемся, совершив это необходимое отступление, к политическому устройству того времени. Итак, с угасанием городов, с угасанием их культурной и хозяйственной, экономической роли, Русь стала аграрной и утратила демократическую составляющую. Она утратила ту политическую систему, которую величайший греческий историк Полибий считал идеальной, а я, первый, кто исследовал наследие Полибия в этом ключе в последние годы, назвал «Полибиевой схемой». Теперь это уже принято другими авторами, так что мне удалось ввести в науку этот термин. Полибиева схема есть такое политическое устройство, когда все три формы власти входят в одну систему — монархия, аристократия и демократия. А четвертой нет. Только три и есть. Остальные виды власти есть их разновидности. Мы в эпоху нашего величайшего расцвета IX-XII веков управлялись в соответствии с Полибиевой схемой. Утратив демократическую составляющую, мы утратили и Полибиеву схему.
Что дальше представляет собою политическое устройство? XIV век. Москва движется медленно, как тогда наверняка многим казалось, но уверенно вверх! И ради общего блага, между прочим. XV век. Москва достигает максимального могущества и становится основательницей России. Кстати, особенно советую, особенно преподавателям, никогда не пользоваться термином «Московия» или даже «Московское царство». Термин-то западный. Мы сами так себя не называли никогда. И даже француз, оставивший записки, французский наемник капитан Жак Маржерет, в предисловии к своим запискам о России и Московском княжестве «Estat de l'empire de Russie, et grande duch; de Moscovie» пишет: «Вообще-то они сами так себя не называют. Это очень смешное название, которое у нас тут в Европах придумали, примерно такое же смешное, как если бы мы вместо «Франция» говорили бы «Париж». Мы себя так не называли никогда! Это — западничество в нашей исторической науке. Пролезло! А почему не надо так говорить? Что от этого меняется? Например, мы говорим: «присоединение Новгорода к Москве». Значит, Москва — колониальная держава, а Новгород ее колония что ли? Да не было такого присоединения при Иване Третьем! Было возвращение Новгорода в Россию.
Итак, Москва создает Россию. Москва становится столицей великой державы. Вы можете поднять любой атлас и посмотреть, что такое возвращение в общерусский ареал Новгородской земли. Новгородским цветом закрашен весь север. Это по площади больше, чем все остальные русские княжества вместе взятые, правда, без западной, литовской части. Конечно, это северные, редко населенные земли. Но все-таки мы сразу оказались за Уралом, потому что на севере Новгородские владения простирались до Югорской земли, то есть до устья Оби.
В какой политической системе мы создали ту Россию? В составной, но двучленной — монархия и аристократия. Великий князь теперь настоящий монарх всей Русской державы. Причем осознав, что он наследует Византии, уже Иоанн Третий титулует себя «царем». «Царь» значит «император». Просто слово «император» есть западный титул. Именно потому очень долго на Западе не хотели признавать царского титула. Иоанн Третий, как великий государственный деятель, наверное, только в усы ухмылялся по тому поводу: «Не хотите признавать, ну и не признавайте. Признают ваши внуки» А вот внук его Иван IV, будучи тираном, срывал важные дипломатические переговоры из-за того, что ему царский титул не признавали. Тиран же не руководствуется интересами нации и державы, он руководствуется своими шкурными интересами, в этом и заключается отличие тирана от монарха.
Итак, мы восстановились с монархией, которая, став монархией великой державы, приобрела и царский титул. Вначале в титуле писалось «великий князь и царь», а потом «царь и великий князь». Мы по наследству сохраняли титул великого князя Владимирского. Но то, безусловно, была монархия с аристократией. Московские князья Даниловичи, потомки Александра и потомки Даниила, несомненно, возглавили движение всех русских людей и выполнили волю всей земли, создав единую Россию. Но такое же право считаться исполнителями воли нации имеют и московские бояре. Помните, я прошлый раз вам сказал, что уже Даниил Александрович начинает собирать на службу тех бояр, которые были потомками бояр Александра Невского, его великого отца. Понимаете, как это было престижно? Сразу любой крестьянин на Руси вспоминал, что именно в Москве (тогда сказали бы «на Москве») правят потомки Александра Невского. «А кто же их бояре?» — «А вот Кобылин, а вот потомки Ратши, который служил Александру Невскому». И так далее.
О старомосковском боярстве лучше и интереснее всех писал выдающийся историк, который начал свою карьеру еще до революции, а скончался в советское время, Степан Борисович Веселовский. Его работа называется громоздко «Исследования по истории класса служилых землевладельцев в России». Веселовский называет эпоху Дмитрия Донского «золотым веком русского боярства». Он указывает, что в это время старомосковское боярство уже сложилось, и указывает, какими механизмами, ограждавшими реальную боярскую власть, оно обладало.
Во-первых, то был механизм местничества. Мы с вами местничество, как правило, изучаем на материале XVII века, когда оно уже безнадежно устарело. В лучшем случае, на материале XVI века. Помните, «Князя Серебряного» небось все читали: «Хошь, казни государь, а ниже Годунова не сяду!» А ведь местничество — это не шуточка. Местничество — это совершенно реальный механизм сложения мощной общерусской аристократии. Почему? А очень просто. Местнический счет заключался не в твоих личных заслугах, а в заслугах рода. И действовал примерно следующим способом. «Я служить рад, но твой отец был вторым воеводой в полку моего отца. Потому мне пойти вторым воеводой к тебе в полк невместно. Потеря чести моего рода». Можно было обойти местничество. Для талантливого человека простого происхождения просто придумывали новую должность, на которую не распространялся местнический счет. Но главное то, что местничество не давало деспотическому правителю, а тем более, не дай Бог, тирану, даже возможному тирану, отодвинуть знать и окружить себя холуями.
А тиранов у нас еще не было, ни в XIV, ни в XV, ни в первой половине XVI века. Пишут ведь, что мы были отсталая страна, нецивилизованная. Вот потому у нас и не было ни одного тирана, не было квалифицированной казни и так далее.
Забегая вперед, могу вам сказать, что бояр русских жаловал боярством царь. И в XVII веке, если бы государю был неугоден некий конкретный князь Одоевский, то он бы боярином не стал, а так и помер бы в стольниках. Это царь мог. Но царь не мог вместо Одоевских вообще наполнить думу Хрюшкиными. Вот с Хрюшкиными у него бы не получилось. Он был не в силах противостоять всей аристократии. А это чрезвычайно важно! Задумайтесь над тем, насколько важна бывает для государства аристократия или хотя бы элемент ее. Вы прочтете еще разные книги. Родовая знать есть вечный стабилизатор. В политической жизни инициатива принадлежит монархии или демократии. А вечным стабилизатором, гарантом спокойствия в обществе является аристократия, гарантом сохранения своей культуры остается знать. Царь может увлечься чужим. С демократическими кругами это тоже запросто происходит. С аристократией этого не происходит никогда.
Великий создатель России Иоанн Третий, создавший вот с этими родами старомосковских бояр Россию, прекрасно понимал значение и важность аристократии, в том числе и для объединения России. И что же он делает? Надо сказать, что Иоанн Васильевич никогда не объявлял о проведении реформ. Он был великим реформатором, но старался, чтобы того по возможности никто не видел, чтобы все его реформы выглядели на самом деле только лишь восстановлением традиции. Он всегда был готов, а ученейшие люди, например, дьяк Стефан Брадатый, ему помогали, находя подходящие прецеденты, он всегда был готов сослаться, что вот это как при Ярославе Мудром, а вот это как при Владимире Мономахе, вот здесь мы такую древность восстанавливаем, а тут вот такую древность… Мудрейший правитель! Все реформы проводились под видом восстановления традиций. Тоже есть над чем подумать.
А реформы на самом деле были. И в частности реформа думы, реформа нашей аристократии. Что он сделал? Он вроде ничего не изменил. Осталось местничество. Осталось еще одно важное право — право «боярского приговора». Князь, а потом царь были по обычаю судьей боярину. Они были вправе боярина судить и вынести ему приговор, но только при условии, что прежде был произнесен боярский приговор и бояре как бы передали своего на суд великому князю, как вердикт присяжных. Дальше он судил сам и один, в отличие от других судов. Но только после боярского приговора! Потому никаких казней видных бояр при тиране Иване IV не было! Были убийства, которые неправильно называть казнями, ибо ему никого не передавали в форме боярского приговора. А, следовательно, он никого не мог судить и казнить.
Так вот, что же изменилось при Иване Третьем? А очень просто. Он постоянно одним за другим вводит в думу представителей титулованной знати, то есть потомков бывших князей. Среди них бывали и потомки великих князей Тверских, например. Понимаете, чего он этим добивается? Во-первых, он исключает любую возможность «феодальной раздробленности» (сепаратизма). Он как бы говорит этим людям, которые же все помнят, что они княжеского происхождения, что «вы и ваши предки всегда хотели править Россией, так вы и будете ею править! Но вместе и у меня в Москве!» А вместе с тем, раньше до князя было близко, до боярина было совсем близко. Теперь же стало далеко. Ну, от Москвы до Твери-то близко, а до Пскова уже куда как далеко. А до волжских крепостей как? А до Вятки? Но все-таки когда суздалец знает, что в думе сидит боярин Шуйский (а Шуйские — Суздальского княжеского рода), то это значит, что дума в Москве есть и его, суздальская дума. Понимаете? Тем самым Иван III преподносил Русской земле общерусскую знать и общерусское правительство.
И все-таки уже при Иване III становится ясным, что для небольшого княжества монархии с аристократией хватало, а для великой державы уже нет. Причем заметьте, это XV век, на Западе уже эпоха Возрождения, и можно было пойти по пути бюрократического правления, самого ненавистного, по-моему, любому русскому человеку. И самые неудачные эпохи в нашей истории — это эпохи предельной бюрократизации. Но можно было пойти по пути — скажу ученое слово и затем истолкую для младших — «расширения социальной базы правящего слоя» (слоя общества), то есть иными словами по пути развития сословного представительства, по пути восстановления средневековых демократических институтов. И Русь не пошла по пути бюрократизации, Русь пошла по пути сословного представительства.
У нас никогда до конца не умирали наши демократические традиции. Они остались внизу, на уровне сельского схода, остались сотни и слободы в городах. Я об этом говорил в тот раз. Теперь в середине XVI века, в начале правления Ивана IV, до его тиранического переворота, до Опричнины, в период правления Избранной рады в ее реформах мы восстанавливаем не просто некий демократический элемент, а созываем земские соборы.
Спорный вопрос до сих пор, был ли самый первый земский собор, очень небольшой по численности, при Иване III в 1497 году, рассматривал ли он Судебник Ивана III. Вопрос спорный, открытый, но то, что огромный земский собор был созван в 1550 году, есть неоспоримый факт. С него начинается эпоха земских соборов.
А земский собор, между прочим, — это парламент, нормальный парламент Русского государства. Я категорически не согласен с Ключевским, который утверждает, что это не парламент, а непонятно что, и согласен с академиком Черепниным, написавшим замечательную книгу «Земские соборы», которая вышла лет двадцать тому назад в издательстве «Наука». Я сам писал об этом. Иностранцы воспринимали их именно таким образом. Если англичанин сообщал о московских событиях того времени, он писал, что «в Москве собран парламент». А поляки докладывали, что «в московском сейме идут дебаты». У всех свои национальные названия.
То есть, понимаете, что самое-то важное? Мы сначала создали единую Российскую державу, а потом мы восстановили Полибиеву схему. Только теперь она была формой государственной власти не в одном отдельном княжестве, а в масштабе всей России — царь, боярская дума, земский собор.