1
Я бродил по старым улочкам в задумчивости, то и дело ворачивался назад, проходил по одним и тем же местам снова и снова, будто перечитывал фрагменты из книги, упрямо ускользающие от сознания. Всё было передо мной, оно звучало, оно рассказывало множество историй, я слушал, но не слышал. Это повторялось каждый день, и я уже давно научился просто смотреть. Как и в любой день, я неизменно приходил сюда, в парк «Первой учительницы». Я садился на свою скамейку спиной к Московской и лицом к памятнику. Сначала выкуривал сигарету, затем либо читал что-нибудь, либо просто наблюдал, ничего не делая. В предвечерние часы людей в парке было мало, в основном люди быстро проходили его насквозь. Иногда студенты после занятий не большими, но шумными компашками останавливались ненадолго, дурачились, смеялись, горячо обсуждали свои насущные проблемы и незаметно расходились кто куда. Редко появлялась какая-нибудь парочка, прижавшись друг к другу, они могли остаться здесь на долго, словно не имея кроме самих себя никакого центра притяжения, который бы увлёк их отсюда, заставляя спешить. Рано или поздно приходили завсегдатые. Это могла быть пожилая, плохо одетая женщина, явно не в своём уме, она каждый раз вела на поводке новую жертву (как здесь в шутку говорили), либо кошку, либо собачку. Все её питомцы как на подбор имели зачуханный, жалкий вид. Она активно с ними общалась, постоянно что-то доставала из многочисленных пакетов, что они чаще всего отказывались есть. И вообще норовили удрать от неё, на что она ругалась и уводила их из парка. Через два-три дня она всегда появлялась с новым другом. Ещё частенько заходила интересная пара. Нервная, смешливая девушка и угрюмый, флегматичный юноша. Девушка без умолку и подолгу рассказывала всё, что с ней произошло за день, а он сначала, молча и отсутствующе ждал, когда её поток иссякнет, а потом только мог что-нибудь вставить. Тут уже они оба приходили в неописуемое оживление, перекрикивая друг друга, они то спорили, то поддакивали, постоянно хоть чем-нибудь, дополняя и подначивая. То громко хохотали, то не на шутку обижались. И наконец, кто-нибудь на кого-нибудь набрасывался, и они жадно целовались. Зато в другой день могли молчать чуть ли не по полчаса или кто-то один долго-долго рассказывал что-то вполголоса без эмоций, а второй сосредоточенно слушал не смея перебить. Также нередко заходил парень возраста слегка за тридцать. Всегда один, ему нравилось просто наблюдать, как люди отдыхают, но он был не прочь и заговорить с кем-нибудь, угостив собеседника коньяком из своей фляжки. Это был тот человек, с которым можно поговорить обо всём и не о чём. О себе он не стремился рассказывать больше того, что он был бас гитаристом в некогда известной местечковой рок группе и то, что он живёт здесь напротив, на Московской. А о тебе он никогда ничего не спросит, если только ты сам этого не захочешь. От него я узнал, что ту парочку звали Максим и Илья, Ильёй представилась девушка, он ничего не спросил по этому поводу, лишь угостил их коньяком из своей фляжки. Ещё одним персонажем, регулярно посещающим этот маленький парк, была совсем юная экстравагантная девушка и её неугомонный хорёк, которого она выгуливала на поводке. Сколько раз я её видел, цвет волос кардинально менялся почти с каждым её появлением. То дикие и определённые: красный, жёлтый, чёрный, синий. То менее броские оттенки: каштановый, русый, пепельный. От частого издевательства волосы стали как солома, но это её не портило, она всегда умела их завить, уложить так, что всё смотрелось идеально. Тоже происходило с её нарядами, они менялись от нелепого и абсурдного до аутентично стильного из самых разных стран, эпох, веяний. Только одно было неизменно, окружающие, забыв о приличии, не могли оторвать от неё своих глаз и даже показывали на неё пальцем, если те, кто были рядом, ещё не обратили своего внимания. Хорёк шнырял из стороны в сторону, путался у неё под ногами. Она не зло поругивала его, затягивалась тонкой сигаретой, останавливалась подождать, пока он разнюхает что-то в кустах. Вдруг у неё вырывалось матерное слово, оборванное на последнем слоге (она даже рукой резко прикрывала рот) и, снова ругая питомца, вытягивала его из кустов, в зубах у него был мешок с мусором. Ничего в её поведении не было от безумства и театральности, тем более от игры в безумие, чем, по-моему, грешили все подобные ей сверстницы и сверстники. Она удивляла своей естественностью, и отсутствием какой-либо позы, которую подразумевала, как казалось, её чётко продуманная внешность.
- Привет, что читаешь? - Она передо мной на роликовых коньках, то одна нога выезжает вперёд, то другая, будто только так можно удержать равновесие. От неожиданности не сразу нахожусь что ответить.
- Так, извини, не буду мешать – говорит она с досадой на себя, ставит одну ногу перпендикулярно другой и собирается оттолкнуться.
- Стой! Извини, ты меня удивила просто, - выпалил я
Она стала по стойке смирно, округлила глаза и вздёрнула брови.
- Не думаю что тебе это интересно… Тайлор «Первобытное общество».
Она прищурила глаза и медленно закивала, скашивая взгляд, якобы припоминая.
- Это что такое?
- Ну… монография… или… Научный труд по культурологии.
- Разве ты студент?
- Нет.
- Ты учёный?
- Вовсе нет.
- А зачем тогда?
Теперь понимаю, что мне конец, но вдруг нахожусь.
- Зачем ты красишь свои волосы?
- А зачем ты живёшь?
Я улыбаюсь, не собираясь ни чего отвечать. Она тоже улыбается и с готовностью говорит:
- Вот, когда скажешь зачем ты живёшь, я тебе сразу же скажу зачем я крашу волосы.
- Тогда вопрос о том, зачем я читаю эту книгу, отпадёт сам собой.
Мы смеёмся и дальше разговариваем как старые знакомые. Она жалуется на несносность её хорька, который перевернул вверх дном всю её квартиру, так и не научившись держать его в узде, ей пришлось отдать его в добрые руки. Что-то спрашивает у меня, успеваю только ухмыльнуться, как она снова рассказывает о наболевшем за последнее время. Говорит и говорит, вдруг замолкает на пол слове, благодарит за составленную компанию и уезжает.
2
В зале моего дома вдоль стены стояли диван и кушетка. Мы просыпались в разное время, никогда ни завтракали. Она спала на диване и, проснувшись, не вставая, начинала читать книгу, проснувшись позже, выйдя из своей комнаты и покончив с водными процедурами, я укладывался на кушетку, брал книгу и мы читали лёжа голова к голове до обеда не говоря друг другу не слова. Когда я начинал чувствовать голод, вставал, шёл на кухню, готовил что-нибудь, накрывал на стол и звал её. Она прибегала с виноватой улыбкой, словно извиняясь за то, что только сейчас вспомнила о моём существовании и стыдясь своего аппетита с которым накидывалась на ту не затейливую стрепню, на которую я был способен. За обедом она пыталась угадать, чем я занимаюсь, сочиняла мою жизнь от рождения до сегодняшнего дня. У меня не было ни малейшего желания поучаствовать в этом, так красиво у неё получалось. Когда нельзя было совсем отмалчиваться, я подливал масла в огонь, говоря, что жизнь моя складывалась слишком ненормальным образом, чтобы мне хотелось говорить об этом, да и занимаюсь я не совсем законными вещами…
Передо мной то и дело вставали вопросы: Как же это получилось? Что будет дальше? Что с этим делать? Хотя через минутные размышления вроде бы всё вставало на свои места, и всё же я знал, что не способен дать предельно чёткие ответы на эти вопросы.
Мы не так долго были знакомы, когда она подошла ко мне однажды вечером и попросилась переночевать у меня.
Через несколько дней, безвылазного сидения у меня дома, я уговорил её сходить к себе домой. Девчонка пообещала мне вести себя благоразумно и ушла от меня в не плохом настроении. На следующий день часов в шесть утра она пришла изрядно пьяная, растрепанная, пыталась улыбаться, хотела что-то сказать, предваряя слова неуклюжими выкидываниями руки, но так и не сказала, а вместо этого её вырвало на ковёр в коридоре. Она начала сползать по стене, я подхватил её на руки, отнёс в ванную, умыл холодной водой, уговорил прополоскать рот, после чего её снова вырвало. Когда рвотные позывы окончательно прекратились, я отнёс её в свою комнату, уложил на постель, укрыл одеялом, предварительно стянув с неё тесные джинсы.
Но она не заснула, как я надеялся. Через несколько минут она позвала меня и осипшим голосом попросила поговорить с ней. Я сказал, что ей лучше поспать, но до меня тут же дошло, что я сморозил глупость и тогда я начал рассказывать, как я примерно в её возрасте сбежал из дома. По ходу понимая, что говорю опять не то, стал всё больше присочинять и приукрашивать, постепенно превращая рассказ в какую-то нелепую сказку. Она смотрела в пустоту, широко открыв глаза, не известно слушала ли меня, но точно не собиралась, не засыпать, не разговаривать со мной. Я что-то спрашивал, она не обращала внимания. Тогда мне пришло в голову поставить музыку, это был «Старый отель» группы Браво. Больше я уже ничего не говорил, сидел, молча, на краешке постели. Она часто задышала и наконец, разразилась рыданиями. Скулила, захлёбывалась слезами, кричала, билась в истерике на протяжении около часа, потом, совсем обессилив, уснула как убитая.
Поздно вечером она напугала меня, неожиданно набросившись сзади и укусив в шею. Мы идём гулять! – заявила она.
Большинство баров должны были вскоре закрыться, и нам пришлось выбрать самый дорогой, шумный и модный. Одно название бар, на самом деле шикарный клуб, стилизованный под романтику ирландских пабов.
Я за раз заказал себе двойной виски со льдом, пятьдесят рома, мохито, лонг айленд и яблочный мартини, ей стакан кока колы. Когда принесли, залпом осушил виски на половину, ром выплеснул в колу и стал медленно потягивать. Она опробовала все коктейли, в результате остановилась на мартини. Достаточно опьянев, и заслышав наконец подходящую музыку, я потащил её танцевать. Она упиралась, говоря, что не умеет. Сомневаюсь, что вообще в этом заведении были предусмотрены какие-либо танцы, тем более представляю, в каком ключе всё это воспринималось охраной бара, когда я начал выделывать странные движения неподобающие моей комплекции и внешнему виду и вообще мало вероятно кому подобающие, кроме этого, ещё и увлекая за собой визжащую от восторга пьяную школьницу не понятно как разодетую. Но в этот момент нас ничего не волновало, разве что, иногда, мы волновались, как бы не снести рядом стоящие столики. Когда я кого-нибудь задевал, она подбегала и торопливо извинялась за меня, словно ребёнок, упрашивающий взрослых не прерывать весёлого развлечения.
На следующий день я проснулся в своей постели один. Какое-то время я ещё приходил в этот парк, но больше, ни разу не встречал её. Скоро я переехал в другой район и совсем перестал гулять в тех местах.