Часть четвёртая: «Правила Буравчика»,
из записок: «Курсантские байки».
…рассказал нам старую, старую, старую сказку, давно известную всем и даже нам, курсантам восьмидесятых одного из старейших морских училищ нашей страны.
Впрочем, все новое, это хорошо забытое старое.
Почему?
Да потому, что «… Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит. Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои. Все реки текут в море, но море не переполняется к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь. Все вещи - в труде, не может человек пересказать всего; не насытится око зрением, не наполнится ухо слушанием. Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят «смотри, вот это новое», но это было уже в веках, бывших прежде нас. Нет памяти о прежнем, да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после …» (из неподражаемой Книги Екклесиаста, написанной, видимо, более трех тысяч лет назад).
А значит, нельзя не вспомнить теперь эту весёлую сказку штурмана с учебного корабля первого ранга «Перекоп», рассказанную в ноябре 1984 года во время нашего дальнего похода, чтобы она ненадолго опять ожила в нашей памяти.
И ещё потому, что:
Любое творчество найдет своих поклонников,
тут главное чтоб было от души.
И знаешь, в Музе нет покойников,
бессмертье ей даровано…. Пиши!
А сказка-то была рассказана действительно от души. Мы, затаив дыхание и не обращая никакого внимания на сильную качку бушующей вокруг нас Балтики, внимали молодому рассказчику, словно умудренному жизнью старцу, пытаясь не упустить ни одного его слова. Мы искали разгадку этой тайне на Усть-Рогатке (читай «Переполох на Усть-Рогатке»), но штурман, похоже, совсем забыл и про наш вопрос, а вместе с ним и про нас, увлеченно раскачиваясь на «баночке» в такт волне во время рассказа. Он то смешно хмурил брови и выпячивал глаза, то восторженно махал руками и менял голос, выкрикивая бесподобные афоризмы героев своей сказки. Слушая его, мы забыли обо всём на свете. Да и как тут не забыть, когда на первом практическом занятии по прокладке реального курса корабля в сложнейших, можно даже сказать страшных метеоусловиях, вдруг посреди ночи слышишь несерьезный анекдот от серьезного наставника, рассказанный при этом самым, что ни на есть, серьезным образом.
Штурман сурово глянул на нас, качнулся от очередного удара волны о правую скулу корабля, и начал примерно так:
«В некотором царстве, в некотором государстве, правильней сказать гарнизоне, в новенькой избушке на курьих ножках, точнее комендатуре, жила-была себе самая, что ни на есть, настоящая «баба-яга костяная нога» или, попросту говоря, комендант этого гарнизона.
Ну и, правду сказать, как же без неё можно обойтись в любой, даже нашей современной сказке? Ведь она, как цепной пес днем и ночью следит за порядком в зоне досягаемости своей цепи. И все-то её страшатся, все боятся и сторонятся, предпочитая не то что, ссорится, но даже и на глаза ей не попадаться. Ну, во всяком случае, так думает этот наш с вами комендант и от того становится всё злее и «заносчивей».
Как-то раз пошла это наша баба-яга, «ядри её за ногу», по вверенному ей «тридевятому» царству-гарнизону, осматривать, так сказать, свои владения. Идет это она, идёт вся такая упитанная, довольная, любуется порядком вокруг, тишиной, одиночеством, так как страху нагнала, что разбежались все, да попрятались от неё.
И вдруг, на тебе!!!
Видит «баба-яга», навстречу ей, как ни в чем не бывало, идет молодой, красивый, в строгом сверкающем костюме с золотыми пуговицами и погонами «Иван-царевич», ну а если точнее сказать, то капитан третьего ранга Иванов в отпуск прибыл, вот и сверкает весь от радости, как начищенная рында на баке.
- Тьфу-тьфу, тьфу, - вырвалось от неожиданности у «бабы-яги костяной ноги», - комара тебе за шиворот. Жили мы тут, не тужили, и вот дожили. Это ж до чего «довел царство проклятый…» кощей бессмертный, раньше бывало о «морском духе» у нас за тридевять земель и слыхом не слыхивали, да видом не видывали, а тут на тебе, он сам своими ногами на «рожон» лезет.
И вот не успел это наш комендант оправиться от удивления, как это беспардонное «чудо в перьях» («кап-три» то есть наш весь в золоте, да в доспехах металле, ну в парадном шёл при кортике), не обращая никакого внимания на грозного коменданта, проходит мимо, весело насвистывая себе под нос «Прощание славянки». А что ещё он должен насвистывать, прибыв с дальнего похода в родную гавань?
- Товарищ капитан третьего ранга, - громко на всю улицу возопил комендант, - вы, почему не отдали МНЕ воинскую честь?
Удивился Иван-царевич.
Остановился.
Не торопясь, поставив свой сундучок (дипломат то есть) на асфальт, внимательно смерил нашего бабо-яга с головы до ног, ненадолго задержав взгляд на давно не глаженых брюках и не чищеных ботинках. Затем усмехнулся и педантично, как «маразматический педагог» на лекциях, процитировал строки Строевого устава:
- Во-первых, уважаемый, честь при встрече военнослужащие отдают военной форме, а не индивиду, который напялил её подобие на себя.
- Вы в своём уме кап-три, - задохнулся от ярости «бабо-яг», мельком таки глянув на свои ботинки, - я комендант гарнизона.
- А во-вторых, - как ни в чем, ни бывало, и ни повышая голоса, продолжил «кап-три», - протрите глаза, я капитан третьего ранга, командир корабля или воинской части, как угодно. Вы сами, почему не отдали честь славной морской форме, майор?
- Да, но я, - растерялся бабо-яг и выпалил первое, что пришло ему в голову, – я вас, по крайней мере, старше.
- Ну, и сколько вам лет?
- Мне сорок, - упрямо глядя в упор, но уже неуверенно пробурчал комендант. И помолчав, добавил, – почти сорок.
- И мне скоро сорок, - рассмеялся «кап-три», - так что иди-ка ты, комендант…. Сам знаешь куда.
- Сам иди…. Туда. У меня выслуги двадцать лет, - не сдавался он.
- Шагай-шагай, кому говорю, - откровенно уже хохочет Иванов, - у меня с учётом северных и морских за тридцать.
- Тогда я выше, - обреченно ревет раздосадованный комендант, - я сто семьдесят пять.
- Иди ты дальше, «рыба», я столько же.
- Ну, тогда, - вдруг успокоившись и торжественно прошипел комендант, переведя дух и внутренне радуясь, озарившей его мыли, - тогда я тяжелее, я вешу…
- Да, ладно-ладно, не продолжай, мне всё ясно - грустно улыбаясь, махнул рукой Иван-царевич, снисходительно глядя на майора, раскурил свою «трубку мира». Затем угостил ароматной кубинской сигарой коменданта и, уходя, сочувственно сказал ему, - согласен, ты точно тяжелее меня, и как минимум на двести грамм.
- То-то, - удовлетворенно выдохнул совсем выбившийся из сил «бабо-яг», а поразмыслив, крикнул вдогонку Иванову, - а почему только на двести?
- Ну, если хочешь, добавь ещё два раза по пятьдесят, - услышал он удаляющийся беззлобно смеющийся голос кап-три.
Комендант ещё долго стоял, задумавшись и глядя вслед редкому гостю. Затем он вдруг неожиданно весело и беззлобно расхохотался на всю улицу, которая почему-то перестала быть безлюдной».
И тут, штурман неожиданно встал и спешно ушёл, ничего больше не прибавив к своему рассказу, а мы долго ещё смеялись над его интерпретацией «бородатого» анекдота, мысленно аплодируя Ивану-царевичу и жалея «бабо-яга», а в его лице всех комендантов на свете с их скучной должностью банального сторожа хозяйства.
Впрочем, кто-то ведь должен делать и это. Да и вообще, каждому своё испытание: одному - счастье, другому - горе, или бедность и богатство, покой и беспокойство, трусость и храбрость.
Много позже от старых «морских волков», пробороздивших ни одно море и ни один океан, мне доводилось часто слышать их заветную мечту быть назначенными начальником на какой-нибудь самый захудалый склад «чугунных болванок», где каждый день ровно в 18-00, как у нормального сухопутного человека, море закрывается «на замок».
«Каждому своё» и «что ни делается – всё к лучшему», снова и снова повторяю известную мне с раннего детства от мамы народную мудрость, которая, как выясняется, пришла к нам вместе с монгольской ордой аж в 13-ом веке из теории Дао китайского мыслителя Лао-Цзы.
Но об этом точно не здесь…
На этой практике мы быстро сдружились с экипажем «Перекопа», разделив с ним все тяготы зимнего перехода в Атлантику. Мы несли настоящую морскую вахту (читай «Зов океана») в бушующем океане, вместе делали самую грязную приборку в трюмах и гальюнах, ели туже матросскую пищу, которую вместе готовили на камбузе, а потому быстро оказались в курсе всех тайн и легенд Кронштадта. В итоге мы и сами всё узнали о подлинных причинах удивительного переполоха на Усть-Рогатке (читай три предыдущих «Правила Буравчика»).
Автор приносит извинения за возможные совпадения фамилий и неточность изложенных фактов. Так как место действия, фамилии, биографии, описания персонажей и их диалогов являются вымышленными, дабы случайно не обидеть кого-нибудь своей бестактностью или желанием немного приукрасить в целом реально виденных и подмеченных моей памятью событий в юности.
Записано в курсантских дневниках периода 1982-1987гг.
Сокращено и откорректировано 22.01.2015г.
Автор благодарит своего критика (ЕМЮ) и корректора за оказанную помощь.