Растёт над обрывом, а крона, что твой парашют,
у этой сосны ствол причудливо согнут и странно,
её самолётом назвал то ль поэт, то ли шут,
и, верно, – над бездной зелёным парит дельтапланом.
На скальной стене, ей подобные, две или три,
висят над обрывом, встречая закаты и зори,
и если добрался сюда, то замри и смотри,
какой под тобою простор до мятежного моря.
На эту тропу выходили олени в тиши,
на этом карнизе увидеть их было не странно,
на хвое настоян бальзам для усталой души,
поэтому так её тянет сюда постоянно.
А рядом растут корабельные сосны, стройны,
стволы, точно мачты, судьба у них явно морская,
по мощным вершинам тяжёлые, словно слоны,
протащатся тучи, и снова их солнце ласкает.
В сосновом лесу воздух пахнет янтарной смолой
и хвоей зелёной, и чем-то ещё, и грибами,
так пахнет в соборе с иконой святой аналой,
когда ты склоняешься, чтобы коснуться губами.
Я в Крымском лесу, в этом горном высоком лесу
бродил, и не раз, я противник квартирного плена,
и всё же сосна, что растёт на скале на весу, –
сосна-дельтаплан, – изумляет всегда неизменно.
Её чуть толкни (так мне кажется!) и полетит,
а следом другие сорвутся – не будет отбоя, –
не зря же отсюда морской открывается вид
и город мой белый толпится у кромки прибоя…