Именно так и звали яхтсмены, водномоторники и работники стадиона электромашиностроительного завода нашего боцмана водно-спортивной станции, где я с 1980 по 1986 год держал свой большой каютный катер. И хотя заводской бетонный забор шел вдоль противоположного берега протоки, в которой и стояли наши катера и яхты, заводское начальство вспоминало о существовании своего стадиона лишь раз в год, в день заводского спорта, проводившегося во вторую субботу июня.
Готовиться к нему начинали с апреля, со дня Ленинского коммунистического субботника, когда пригоняли на стадион сотню заводских спортсменов-комсомольцев, наводивших после зимы порядок и чистку территории. Затем в течение мая силами штатных работников стадиона проводились небольшие ремонтные работы, побелки, покраски и установка новой наглядной агитации.
В «День спорта» территорию стадиона украшали разноцветными флажками, воздушными шариками и прочей соответствующей тематике мишурой. С самого утра играл заводской духовой оркестр, усиливаемый через радиорепродукторы на всю округу. Работники завода собирались цехами, часто с семьями, молодёжь приглашала подруг и друзей.
С транспарантами они нестройными колоннами шли от проходной завода на главную трибуну стадиона, где проходила торжественная часть, награждение лучших спортсменов и показательные выступления. Официальная часть заканчивалась товарищеским матчем заводской футбольной команды с приглашенными футболистами какого-нибудь другого завода.
Подготовка к празднику шла и на нашей водно-спортивной станции. Создал её лет двадцать назад бывший директор завода, страстный поклонник водных видов спорта. В те годы народ массово приобретал глиссирующие плоскодонные алюминиевые моторные лодки заводского производства, и строил сам из дерева и фанеры, оклеивая их для прочности и водостойкости стеклотканью на синтетической эпоксидной или полиэфирной смоле.
Появились в доступной продаже различные лодочные моторы мощностью от пяти до тридцати лошадиных сил. Не знали проблем и с бензином, официально он стоил 18 копеек за литр, но в конце квартала водители самосвалов и грузовиков продавали его излишки за копейки. Талон на сто литров за три рубля, а «натурой» сливали за пять рублей, а это дешевле двух бутылок водки.
Но со второй половины семидесятых, когда тольяттинский завод (ВАЗ) заработал на полную мощность, население «с возросшим уровнем благосостояния» всё больше увлеклось покупками легковых автомобилей, занятие катерами стало выходить из моды. Постепенно жизнь на водно-спортивной станции стала замирать, да и директор, её создавший, ушел на пенсию.
К моему появлению здесь остались только безмерно влюблённые в водную стихию энтузиасты: частные владельцы двух яхт, четырёх больших каютных катеров, заводские яхтсмены на трёх добитых, но, всё же, живых заводских парусных яхтах. И человек десять с моторными лодками, которые они использовали не для спорта или туризма, а лишь как транспортное средство для рыбалки.
С апреля по июнь шла напряжённая работа по предсезонному ремонту и покраске яхт и катеров. В первых числах июня завод выделял автокран для их организованного спуска на воду. Инспектор ОСВОДа, в чьём ведении находился техосмотр плавсредств приходил прямо на стоянку в назначенный день, осматривал суда на плаву, и шел со всеми документами в беседку, стоявшую посередине территории стоянки, где его уже ждал накрытый стол и капитаны, прошедшие техосмотр.
Под рюмочку и тост «за семь футов под килем» инспектор вручал капитанам их судовые документы. Мероприятие проходило весело и непринуждённо, радовались все, и инспектор, честно выполнивший свою работу, и капитаны, добросовестно подготовившие свои суда к летней навигации.
В день спортивного праздника весь флот, а это большие каютные катера и заводские парусные яхты, стоял на воде, сверкая белоснежной свежей покраской и отлакированными деталями. Яхты расцвечены яркими сигнальными флажками. После завершения мероприятий на главной футбольной арене народ шел к нам посмотреть с берега на парадный проход яхт и каютных катеров в почти полукилометровой в диаметре лагуне, куда и впадала протока, на берегу которой размещалась наша стоянка. Потом в лагуне проводились показательные гонки на моторных лодках.
Пока шла официальная часть, на живописной территории стадиона разворачивались выездные буфеты. Для руководства завода накрывался стол в здании администрации стадиона. Здесь же располагалась и ведомственная гостиница, один из больших многоместных номеров которой превращался в банкетный зал.
Часть «заводских» оставалась на нашей территории, пикник организовывали в беседке. На всех каютных катерах и яхтах в каютах также накрывались столы. Вдоль пирса во множестве прогуливались незамужние молодые женщины и девушки, не скрывавшие желания познакомиться с яхтсменами, казавшимися им мужественными суперменами. Некоторым это удавалось.
Обильно отметив праздник, и поставив жирную «галочку» за проведённое мероприятие, руководство завода давало директору стадиона индульгенцию тратить оставшиеся выделенные стадиону фонды на материалы и деньги по своему усмотрению.
По завершению двухнедельной после праздника уборки территории всё здесь успокаивалось и затихало до следующего года. Раза три в месяц играли, но практически без зрителей, футболисты, чаще, если не уезжали на иногородние сборы, тренировались велосипедисты. Людно было только в ведомственной гостинице, где кроме командировочных подолгу жили разные спортивные команды, проводившие здесь сборы, и иногородние учащиеся разных техникумов и институтов, проходившие на заводе летнюю практику.
Но подошло время вернуться к нашей стоянке. Из общего персонала стадиона на неё выделялось четыре штатные единицы: боцмана и трёх вахтенных матросов. Боцман, Дядя Коля, совмещал ещё и должность матроса, а на две другие вакансии оформлялись сезонные кочегары из кочегарки в административном здании стадиона, и тоже, кстати, как и «Дядя Коля», пенсионеры. Поэтому этим, скажем прямо, «нестроевым» силам помогали и все участники экипажей нашей немногочисленной флотилии.
Директор стадиона составлял и утверждал график, согласно которого каждому экипажу в зависимости от численности членов предписывалось несколько раз за навигацию по субботам и воскресеньям дежурить на стоянке, помогая боцману. Так, например, мне выпадало, где-то, два дежурства за весь летний сезон.
Правда, не считаясь с этим графиком, мы всем «колхозом» собирались и выполняли неотложные такелажные работы, То яхту или катер на кильблоке перекатывали на другое место, то просто убирали на задний дворик кильблоки, когда яхты спускались на воду. Чинили и красили столы и скамейки в беседке, сваренной из арматурных прутьев и увитой диким виноградом.
В день апрельского субботника обычно расчехляли катера и яхты, не уместившиеся в эллинге и оставленные под брезентом на берегу, потом занимались генеральной уборкой. В дальнейшем за территорией следили всё лето штатные работники.
Не помню уже, откуда это пошло, но «согласование» с боцманом наших дежурств, сводилось к передаче дяде Коле бутылки водки за каждый день дежурства, которые он собирал с нас ещё весной. Сам дядя Коля с конца апреля и до конца октября, когда вытаскивали на зиму последние катера и яхты, круглосуточно находился на стоянке, уезжая домой не более чем на сутки раз в неделю, тогда его подменял один из штатных матросов.
Конечно, отдать боцману пару бутылок за полную «отвязку» от всех проблем дело пустяшное, но сам раз видел, как боцман звал на помощь автомехаников из гаража стадиона что-то помочь переставить в эллинге, когда его матросы-кочегары круглосуточно возились с летним ремонтом отопительного котла. В тот день автомеханики ушли домой «навеселе». Значит всё «по честному», за нас «работала» наша водка.
С ноября по середину апреля дядя Коля считался в отгулах за летнюю переработку, на стадион приезжал пару раз в месяц получить аванс и зарплату, но по часу топтался по всей стоянке, всё проверял, осматривал хозяйским взглядом, подбирал ослабшие концы брезента, накрывавшего яхты и катера.
Боцманская вахта, а иными словами застеклённая с четырёх сторон будка размером три на три метра, установлена на некотором возвышении, на краю пирса рядом со слипом. Из неё хорошо просматривается вся территория нашей стоянки. Вдоль стен в ней размещаются старый «пузатый» холодильник, с взгромоздившимся на нём чёрно-белым телевизором, дальше стоит раскладной диван-книжка, конторский одно тумбовый письменный столик и несколько разно фасонных стульев, середину занимает прямоугольный стол из типового столового гарнитура. Здесь всю летнюю навигацию почти безвылазно и обитает наш боцман, Дядя Коля.
Вообще-то, Дядю Колю звали Николай Александрович, ветераны-ровесники обращались к нему, называя по свойски «Александрыч», но лишь они имели на это право. Дядя Коля разменял восьмой десяток, а самым старшим на нашей стоянке: капитану заводской яхты Л – 6, белорусу по фамилии Сучок, Толику «Бодулаю» и Мише Крюкову по прозвищу «Гак», едва перевалило за сорок.
Лет двадцать назад Дядя Коля работал на нашем заводе мастером цеха. Руководство завода его уважало, он умел «разруливать» любые сложные ситуации, постоянно возникающие на производстве между работягами и администрацией из-за увеличения плана, роста норм выработки, снижения расценок и других антагонизмов, постоянно возникавших между работником и работодателем. Директор завода часто ставил его в пример парторгам и профоргам цехов, подчёркивая их твердолобость и прямолинейность в навязывании рабочим мнения администрации.
Оказались единомышленниками директор и Дядя Коля и в своих увлечениях. Дядя Коля также как и директор имел моторку и ждал, когда завод начнёт строить для своих сотрудников лодочный кооператив. Проволочки и бюрократические препоны при утверждении проекта и заявки на выделение территории под строительство кооператива вызвали в голове директора новое решение. Мы, ведь, можем, практически ни у кого не спрашивая, обустроить лодочную стоянку на территории своего стадиона, расположенного у реки.
Это открывало возможность использовать и другие источники финансирования, и фонды на стройматериалы. Да и концепция совершенно другая. Не кооператив частных собственников, а профсоюзная водно-спортивная база. За символическую плату выделим стояночные места работникам завода, профсоюз купит 20-30 моторных лодок с моторами, привлечём молодёжь, вернём заводские яхты, разбросанные по нескольким городским яхт-клубам, где аренда стоянки ой-ой-ой, какая высокая. Не меньше сотни энтузиастов соберём.
Видимо, директору звёзды благоволили. Зимой с Дядей Колей случился инфаркт, слава богу, довольно лёгкий. Однако после стационара, санатория и месяца на «больничном» дома, Дядя Коля подал заявление с просьбой освободить его от должности мастера и предоставить более лёгкую и спокойную работу, хотя до пенсии ему оставалось ещё семь лет.
Итогом длительных переговоров с директором с уговорами и обещаниями стало назначение Николая Александровича боцманом Водно-спортивной станции стадиона Электромашиностроительного завода с сохранением всех льгот и среднемесячной зарплаты мастера цеха. И произошло это именно в тот весенний день, когда первый самосвал с грунтом заехал на площадку, где и было суждено сбыться замыслу директора.
Протока впадала в лагуну под прямым углом, участок суши в этом квадрате со сторонами семьдесят на семьдесят метров мог считаться «сушей» лишь условно. Он представлял собой пологий прибрежный топкий, часто заливаемый водой луг, поросший редкими хилыми деревцами, низким кустарником и болотной травой ближе к берегу переходившей в камыш и осоку.
Сначала вдоль левого берега протоки построили бетонную стенку пирса, возвышавшуюся над водой метра на полтора. Затем земснарядом расчистили и углубили протоку, намыв донный грунт на территорию будущей стоянки.
Завод в те годы расширялся и модернизировался. Каждую пятилетку строили по два-три современных многоэтажных железобетонных корпуса. Старые, ещё порой дореволюционные, одно и двух этажные кирпичные цеха сносились. Весь строительный мусор от их сноса, как и грунт из котлованов будущих многоэтажных корпусов вывозились на территорию строящейся водной станции.
Но главным поставщиком породы для поднятия уровня грунта на протяжении многих лет оставались практически ежедневные два рейса самосвала с «горелой» землёй от литейных форм заводского «горячего» цеха. Дядя Коля дважды в месяц вызывал заводской тяжелый гусеничный бульдозер, который разравнивал и утрамбовывал своим весом высыпанные самосвалами кучи. Лет за десять общий уровень земли на площади водной станции подняли на один уровень с бетонным пирсом, т.е. на полтора метра.
Это позволило построить бетонный слип, т.е. плавно под наклоном, уходящий с берега под воду спуск, по которому на тележках с помощью лебёдки спускали на воду и вытаскивали на берег тяжелые катера и яхты, что давало возможность обходиться без дорогого автокрана. В двадцати метрах от берега напротив слипа построили на бетонных фундаментных блоках металлический арочный ангар с бетонным полом, используемый как эллинг для зимнего ремонта и хранения заводских катеров и яхт.
Возвели «Брандвахту» т.е. боцманскую, о которой уже говорилось выше. Влево от слипа ближе к лагуне находился бетонный пирс со стоящими здесь на растяжках парусными яхтами и большими каютными катерами. Справа от слипа устроили деревянный настил для лёгких моторок и вёсельных лодок, на него их и вытаскивали из воды. Разнокалиберные металлические шкафы, ящики и небольшие железнодорожные контейнеры, используемые водномоторниками для хранения лодочных моторов, дельных вещей и канистр с горючим спрятали за густыми посадками кустов жасмина и сирени, отгораживавшими водную станцию от остальной территории стадиона.
Верхний слой почвы засыпали чистым песком, а где надо и чернозёмом, посадив деревца, кусты и траву. Построили беседку, быстро заросшую диким виноградом. В общем, когда я появился на стоянке, она представляла собой окраинную зелёную зону на границе с надвигавшимся на неё железобетонным, без единой травинки, индустриальным предместьем.
Расширение суши продолжалось и последующие годы. За семь лет, которые я здесь провёл, у лагуны «отвоевали» еще метров двенадцать-пятнадцать. Теперь уже полутораметровый по высоте берег круто уходил под воду на глубину метров трёх.
Если задуматься, то бывший директор завода принял дальновидное мудрое решение. Вдумайтесь сколько горючего, рабочего времени, шин и моторесурса самосвалов сэкономили на вывозе стольких сотен тысяч кубов грунта и строймусора. И всё это благодаря вывозу их на расстояние менее одного километра, вместо того, чтобы везти чёрти куда, возможно, на другой конец города, при этом отравляя выхлопом солярки и без того тяжелый воздух индустриального города. Если бы всё это учитывалось единым балансом, то все затраты на строительство водной станции окупились бы в десятки раз. Да что там стоянки, наверняка окупилось бы строительство хотя бы одного нового цеха.
Вы спросите, а для чего я так подробно рассказывал об этой, по сути, народной стройке? Мы, как-то, подзабыли, а ведь в 2016 году человечество, хотим мы того или не хотим, вспомнит 500летие (1516год) выхода в свет книги «Утопия» первого социалиста-утописта Томаса Мора.
Вспомним, что «утопия» в переводе с греческого – земля, которой нет. Вспомним также, что Т. Мор считал возможным объединить людей разных социальных групп для решения единой востребованной всеми задачи на основе привлечения для этого обобществлённых средств производства.
А разве мы - любители водных видов спорта, сотрудники стадиона и завода во главе с его директором, т.е. ячейка социалистического общества, не подтвердили возможность теории Т. Мора, да ещё и превзошли в части создания самой земной тверди, на которой и построили свою мечту. Утопичность теории Т.Мора была в том, что социализм нельзя построить при наличии антагонистических, враждебных друг другу классов, но ведь тогда их в Союзе не было. А все остальные предпосылки, выдвинутые Т.Мором, имелись.
О развале нашей страны в 1991 году говорилось и написано много. Это тема особого разговора. Замечу лишь, что экономические и иные трудности наш народ и страна в целом, худо-бедно, но преодолели бы, были времена и похуже. Считаю главной причиной развала измену высшего партийного руководства во главе с М. Горбачёвым, проявившего трусость, безволие, погрязшего в маразматическом застое, коррупции и отстранённости от народа, вместе с примкнувшими к ним партийными функционерами всех уровней и прочими пополизами из правительства и иных госструктур, включая проворовавшийся ожиревший армейский генералитет.
История расставит всё по своим местам. Но что мы, можем в нашей сегодняшней стране взять из теории Т. Мора, и чего нам не хватает?
ЕДИНОЙ НАЦИОНАЛЬНОЙ ИДЕИ, понятной и нужной всем слоям нашего общества. Что может стать КРАЕУГОЛЬНЫМ КАМНЕМ этой идеи? Право на собственность, но переборщить в этом вопросе нельзя. Что является самым дорогим для любого народа, обладающего государственностью. Бесспорно - территория, на которой он проживает, а проще - ЗЕМЛЯ и всё, что дано НА НЕЙ И В ЕЁ НЕДРАХ богом.
И если в сознании каждого из нас будет теплиться мысль, что, пусть хоть ОДНА / ста сорока пяти миллионная часть этих богатств И МОЯ ТОЖЕ, нас ждёт ЕДИНЕНИЕ. А, если продолжится строительство (образно выражаясь) заборов с табличками на них: « Частная собственность! Злые собаки спущены, стреляю без предупреждения»… но об этом не хочется думать.
Ты уж извини меня, дорогой читатель, отвлёкся, накипело. Ладно, продолжу я свой рассказ о Дяде Коле.
Дядя Коля не воевал и в армии не служил по причине врождённого порока зрения. Он носил очки с огромными линзами, за которыми виднелись сильно увеличенные со слегка припухшими старческими веками глаза с большими голубыми зрачками. Он родился и вырос в большом уральском городе, здесь же окончил школу и пошел работать на завод. В войну тоже работал на этом же заводе, а в сорок четвёртом по партийной путёвке приехал в наш освобождённый от фашистов город восстанавливать Электромашиностроительный завод.
Среднего роста, плотный, мускулистый, он и на восьмом десятке не имел признаков старческого дряхления. Если бы не абсолютно седая голова, зимой упрятанная в объёмную кепку, а летом покрытая широкополой соломенной шляпой, ему едва ли можно было дать лет шестьдесят. Пьяным я его никогда не видел, да и пил он в меру, как и все работящие мужики, но из-за хронической болезни поджелудочной железы, связанной с плохим питанием в годы войны, щеки и особенно нос его имели сизовато-малиновый, или как говорят в народе, «синюшный» цвет.
Всегда сдержанный, спокойный, не повышающий голос, но каким-то магическим воздействием умеющий любого уговорить сделать то, что ему нужно. Поэтому с ним не спорили, а пытались договориться, и, достигнув обоюдного согласия, мирно решали все вопросы.
Практически безвылазная жизнь летом на водной станции, видимо, надоедали ему, особенно поздние вечера, когда он оставался на станции один. Телевизор он, по причине плохого зрения, больше слушал, чем смотрел. И подолгу перед ним не сидел, так включит, а сам уйдёт из Брандвахты. Очень радовался, если кто-нибудь из водномоторников или яхтсменов оставался на ночь.
Обычно это случалось с пятницы на субботу или с субботы на воскресенье, когда яхтсмены до поздних сумерек весной занимались предсезонным ремонтом своих яхт и каютных катеров и оставались переночевать в каюте своей яхты, чтобы, не теряя времени на дорогу, пораньше с утра продолжить работу.
В таких случаях у нас было принято на ужин звать Дядю Колю, «покалякать о жизни». Он никогда не отказывался, всегда что-нибудь прихватывал своего на «закусь», ну, а «сто грамм», как говорится, с нас. Своих разговоров он не навязывал, больше слушал, вставляя иногда меткое слово, анекдот, или давая свою краткую, и надо сказать, мудрую оценку обсуждаемой ситуации.
Требовательный и принципиальный в рабочей обстановке, Дядя Коля очень смущался, когда просил помочь ему, мягко говоря, решить некоторые вопросы не совсем соответствовавшие социалистической морали и административным правилам. В эти минуты он напоминал завхоза богадельни, «голубого воришку» из «12 стульев», краснел, отворачивал глаза, говорил в полголоса.
Так он выглядел, когда собирал с нас «бутылки» за освобождение от дежурства, также вёл себя, предлагая помочь ему поставить на ночь в нашей протоке рыболовную сеть. Назвать это браконьерством, вообще-то, язык не поворачивается. Сеть имела ячейки такого размера, что рыбины размером менее тридцати сантиметров в неё не попадались, да и не перегораживал ею протоку целиком. Ставили сети около полуночи и в половине шестого утра обычно выбирали, делали это с вёсельной лодки, стараясь избегать посторонних глаз. Кто-то из яхтсменов, оставшийся на ночь, грёб, а Дядя Коля работал с сетью.
Обычный улов составлял ведро, т.е. рыбин 13-15. Дядя Коля хранил пойманную рыбу в своём старом «пузатом» холодильнике. Ежедневно, обваляв в муке, жарил её на сковородке, вынеся табуретку с электроплиткой на крыльцо «Брандвахты», чтобы меньше дымить в маленьком помещении.
По выходным, когда на водной станции оставалось по шесть-восемь яхтсменов, Дядя Коля звал всех к себе на «жареную рыбу», «выставляя» при этом пару наших же бутылок водки, если ему удавалось их сэкономить, не приглашая помощников для неотложных хозяйственно-такелажных работ. «Мужики» шли охотно и тоже не с пустыми руками, т.ч. «вечеринка» проходила весело.
В отличие от плотвы и лещей кожа окуней и линей имеет золотисто-зелёные оттенки, показывая на которые «заводские», шутя, подтрунивали над Дядей Колей:
- Смотрите, смотрите, Дядя Коля, рыба не до конца хромом покрылась, вот, жёлто-зелёная латунь просвечивает, видать, с нашего завода маловато гальванического раствора слили.
Все, включая Дядю Колю, дружно ржали. А про обычный запах речной рыбы говорили, что её «дух» можно только водкой «Сибирской» перебить, имевшей резкий вкус и более пятидесяти градусов крепости.
Потом травили анекдоты и байки и уже за полночь, в, общем-то, трезвые, расходились по своим яхтам.
… с тех пор прошло уже много лет. Нет Дяди Коли, земля ему пухом, боюсь, что нет и стадиона с нашей водноспортивной станцией. Не бывал в тех краях лет двадцать пять.
Заканчивая читать, Вы спросите, а зачем я так подробно описал это место и то, что там происходило в середине второй половины ХХ века. Когда-нибудь наши потомки отыщут на запылившихся сайтах электронных хранилищ информации этот мой рассказ, и их непременно потянет постоять на этом месте, зарядиться энергетикой этой земли.
И тогда, может быть, оживут в их воображении дела и быт, а значит и жизнь их далёких предков, встретивших свою молодость в середине второй половины ХХ века. Ведь нам же интересно стоять на раскопанных улицах древней Помпеи, дышать её воздухом, заряжаться её энергией, чтобы, закрыв глаза, услышать шум её улиц, наполнявший город две тысячи лет назад.
Букулты январь 2015 года.
Владмир Пантелеев